Анна Самойлова. Серый Волк и Дурак

Анна Самойлова

Серый Волк и Дурак

Волк был матёрым. На морде уже поблёскивали седые волоски. Низко опущенная грудь была широкой и мощной. Лапы длинные и всё ещё неутомимые в беге. Хвост… хвост был обрублен до половины. Ещё в щенячьем возрасте.

Матёрый стоял среди деревьев пойменного леса и прислушивался, принюхивался.

Со стороны дороги доносился лай – это охотничьи собаки гнали зайца. Гнали азартно, с повизгиванием. Значит, след был горячим.

Собак было три. Одна вела. Голос её, доносчивый и музыкальный, далеко разносился по лесу, но не терялся среди деревьев – можно было уверенно определить, откуда и куда движется собака. Вторая – глуповата, она бежала за первой – хвостиком или за компанию. Её подтявкивания звучали неуверенно, вопрошающе: «А это точно заяц?.. А мы в ту сторону бежим?..» Третья явно молодая, но зайца уже трепала – это чувствовалось по горячности, с которой она шла по следу. Её голос время от времени срывался на визг, и тогда в нём слышались щенячьи нотки. Она устала и вот-вот могла бросить зайца, вернуться на охотничий стан.

Заяц – это хорошо. Уже вылинявший, белый, хотя тропа ещё чёрная – без снега. Видно его издалека. Вполне можно перехватить добычу у собак. Главное, под охотников не подставиться.

Матёрый дёрнул мордой, ловя ветер и принюхиваясь. Пахло осенью, занудными дождями и первыми морозцами. А ещё прелой листвой и раскисшей землёй. Тянулся лёгкий шлейф перегара – охотники вчера вечером хорошо отдохнули. И того, чей запах сейчас чуял Матёрый, можно было особо не бояться – наверняка руки дрожат с похмелья. Хотя… Волк не стал бы матёрым, если бы не научился ещё в юности, когда лишился половины хвоста, относиться к людям серьёзно. Он качнул обрубком и продолжил исследовать лес. Чуть дальше стоял ещё один охотник. Не так давно он справил нужду, и теперь ветер доносил лёгкий запах метки.

Гон приближался. С гона легко снять любого пса. Когда охотничьи собаки идут по следу, они ничего другого не чуют – только заячий запах. И вполне можно пристроиться к гону, потом подойти сбоку, одним ударом переломить хребет и унести пса в своё логово. Собаки хватило бы для любимой и для щенков на два-три дня. Но тогда люди узнают о волчьей семье, что поселилась неподалёку, и охота на волков станет вопросом времени.

Матёрый снова качнул обрубком хвоста.

Может, всё же отнять у собак зайца? Заяц, конечно, не собака – мелковат. Но тоже вариант. И взять его сейчас совсем просто! Обойти охотников, встать на заячий круг и… Но собаки тогда точно наткнутся на его след. Скорее всего, они развернутся и уйдут к людям. И люди сразу поймут: что-то тут не так, раз гончие не разматывают заячью путанку – сдвойку или стройку, а трусливо поджимают хвосты и прячутся за людей.

Да, портить людям охоту – себе дороже.

Дело осложнялось тем, что сейчас Матёрый был один. Будь он со стаей, разве рассматривал бы всерьёз зайца как добычу? Он бы загонял косулю или лося… Но Матёрый сам выбрал свою судьбу, когда ушёл от родичей.

Ещё не так давно он охотился бок о бок со своей любимой. Но теперь она лежала в логове и согревала щенков, родившихся в неурочное время, – осенних щенков. Но от этого не менее дорогих сердцу Матёрого. Нужно было сделать всё, чтобы они окрепли до морозов, а значит, нужна пища.

Но и про безопасность нельзя забывать.

Принюхавшись напоследок, Матёрый развернулся и ушёл в лес, подальше от охотников и их собак. Нужно было искать другую добычу.

Матёрый был голоден. Остановиться бы помышковать…

Неожиданное движение он выхватил сразу и сразу клацнул зубами. Из-под коряги, буквально из-под его ног выскочил зайчонок. Удачно для Матёрого и неудачно для себя.

Обычно зайчата лежат плотно и срываются с места, только когда в них утыкаешься носом. Потому что сил убежать у них ещё нет, а хитрости запутать следы – пока нет. Вот и остаётся тренировать терпение, тем более что запах зайчат отличается от запаха взрослых зайцев, его не всегда и распознаешь. Обладает зайчонок выдержкой, значит, будет жить. А не обладает – естественный отбор.

Матёрый придавил лапой бездыханное тельце и оглянулся по сторонам, прислушался. Всё же люди и их собаки были ещё близко, могли уловить звуки короткой охоты или причуять серого. Но гон продолжался как прежде.

Матёрый аккуратно подхватил зубами тушку и понёс в логово – любимой нужно было есть. Конечно, зайчонок не косуля, но хоть что-то.

Голод терзал Матёрого. Тёплый запах щекотал ноздри, а капли крови – язык. Но Матёрый трусил рысцой, не забывая вертеть ушами и оглядывать окрестности.

Когда стало невмоготу терпеть, он положил тушку на землю, слизал с меха капли крови, вздохнул и подхватил снова.

Неподалёку от логова Матёрый остановился – что-то было не так. Впереди ждала опасность.

Он положил зайчонка.

Вокруг царила неестественная тишина. Опасная тишина. Гнетущая тишина…

Волк нагрёб на зайчонка листьев и веток. Огляделся – не видит ли кто схрон и побежал вокруг логова, заходя с подветренной стороны.

Ветром донесло запах человека. И не просто человека, а запах пороха – запах смерти. И запах разрытой земли…

Сердце Матёрого сжалось от дурного предчувствия. Ему хотелось немедленно узнать: как там любимая и щенки? Но он не поспешил к логову, а пошёл медленнее, с ещё большей осторожностью – вынюхивая и выглядывая. Его лапы ступали мягко – ни одна веточка не хрустнула, ни один листочек не прошуршал. А нос ловил и распознавал запахи, рисуя Матёрому картину происшествия.

Это были не те охотники, что с собаками гоняли зайца. Эти пахли по-другому. Вот тут они вышли к логову, но любимая оставила его раньше, едва услышала шум. Ушла открыто, не спеша – чтобы увести охотников от щенков.

Вот здесь собаки взяли её след, и охотники разделились. Двое остались у логова, а один с собакой пошёл по следам любимой. Собака шла неуверенно, часто останавливалась, далеко от хозяина не уходила – боялась. Правильно боялась! Любимая – сильная волчица. В поединке у собаки не было бы шансов! Если бы не человек…

Матёрый тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и вернулся к исследованию картины разорения его дома.

Около логова люди оставались недолго – ровно столько, чтобы раскопать и забрать щенков. Ушли недавно – следы ещё горячие.

Матёрый глянул в сторону развороченной земли. Он почуял, что внутри уже пусто. Поэтому, не задерживаясь, поспешил по следам волчицы и охотника.

Далеко отойти не успел. Впереди раздался выстрел, потом сразу же ещё один. Короткий взвизг. И тишина…

Тишина обожгла. Накрыла болью. Отняла силы и смысл жизни. Матёрый осел. Его сердце бешено забилось. Он сразу же понял, что любимой больше нет.

Она легко могла уйти от охотников. Она была молодой и сильной, бегала быстро. Иной раз сам Матёрый не сразу мог догнать её. Но тут она явно хотела увести людей от щенков и подпустила их близко… слишком близко… Фатально близко!

Как же так? Ведь и он, и его любимая никогда не нарушали границ, никогда не переходили дорогу людям. Он с детства знал, чем это грозит. А если б и забыл – хвост, точнее обрубок, напомнил бы. Нет, Матёрый был осторожен. Он и из стаи ушёл, потому что вожак пристрастился к лёгкой добыче – таскать овец у пастухов. Только потерявший разум волк, который не думает о будущем, перейдёт дорогу людям! А если это вожак, то стая обречена. Даже в самые голодные годы лучше искать пропитание подальше от человека.

Матёрый всегда обходил людей стороной…

Боль потери саднила, но душа никак не хотела смириться. А вдруг любимая не убита, вдруг она только ранена, вдруг ранена легко… Вдруг она смогла убежать, схорониться?.. И сейчас нуждается в его помощи…

Вдруг охотник вообще промахнулся?..

Но нет, Матёрый слышал голос любимой – это она взвизгнула. Он не спутал бы её голос ни с чьим другим.

Серый встал и потрусИл туда, где прозвучал взвизг. Бежал – не таился. А смысл?

Инстинкт самосохранения заставлял нестись в другую сторону, и не трусИть, а на махах, но появившаяся надежда гнала вперёд. Матёрый понимал, что надежда призрачная, но ничего не мог поделать.

Остановил Матёрого запах крови.

Охотник сидел над волчицей и сдирал шкуру. Вот он отложил нож и обтёр руки о траву. Потом свернул снятую с волчицы шкуру трубочкой, стянул её с двух сторон верёвкой, чтобы было удобно нести, и потянулся за ножом. Услышал шорох, обернулся и… Встретился взглядом с волком. Оглянулся затравленно – где собака? Почему не предупредила? И увидел труп с переломанным хребтом – волк двигался с подветренной стороны, тихо и стремительно. А охотник и его собака были слишком увлечены трофеем и пропустили момент атаки.

И вот теперь зверь и человек глядели в глаза друг другу. И оба всё понимали.

Матёрый смотрел на своего злейшего врага и видел, как тот слаб, как ничтожен. Без собаки, которой Матёрый переломил хребет одним ударом, та даже осознать не успела, что произошло. Без ружья, которое стояло прислонённым к дереву неподалёку. Без ножа, отложенного, чтобы свернуть снятую шкуру. Без своих товарищей. Один в лесу. Понимающий свою вину перед ним, волком.

Матёрый смотрел на своего злейшего врага и видел, что тот читает приговор в волчьих глазах. Матёрый смотрел на человека и медлил.

И тут человек потянулся за ножом. Это движение стало сигналом для короткой атаки.

Через миг Матёрый презрительно выплюнул вырванный кадык, повернулся спиной и несколько раз с силой загрёб задними лапами землю на ещё подёргивающиеся ноги человека. А потом ушёл на махах подальше от этих мест, которые отныне для Матёрого были полны боли и ненависти.

Он бежал, пока не закончилось дыхание, пока ноги не отказались держать, пока горло не сдавила судорога.

И тогда в мир вырвался крик. И те, кто слышал, понимали: в этой волчьей песне – смерть.

Это была самая длинная ночь в жизни Матёрого. Он не знал, сколько дней она длилась – потерял счёт времени. А в округе уже слагали легенды про неуловимого волка-одиночку. Про то, что если он входил в кошару, то не покидал её, пока не перережет всех овец. А когда он появлялся в деревне, собаки боялись гавкнуть – стоило какой подать голос, волк убивал её. Пастухи опасались выгонять стадо – волк резал и телят, и дойных коров, и даже быков. А если пастухи пытались отбить скотину, серый нападал на них.

Волк-одиночка убивал всех, до кого мог дотянуться. Не для еды – просто так. Убивал и оставлял труп на месте, сея страх и панику.

Охотники с ног сбились, пытаясь выследить его, но у них ничего не получалось – у волка не было логова, лёжки он устраивал в разных местах, капканы чуял, предсказать место следующего нападения было невозможно. Люди пытались выследить волка, но он уходил на большие расстояния, прятался в недоступных местах и убивал – любого зазевавшегося хоть на минуту.

Пробовали оставлять приманку – поросёнка, заставляя того визжать и подтаскивая на расстояние выстрела. Волк игнорировал, чуя засаду. Охотники устраивали засидки, но волк не приходил на дармовую кормёжку.

Люди были в отчаянии, а старики говорили, что это злой дух мстит за жестокость…

Как занесло именно в эти места именно этого дурака – никто не знает. Что было у него в голове, когда он в одиночку пошёл в лес? Без ружья, без собаки…

Поставил палатку, развёл костерок, сел перекусить.

Поднял голову, а перед ним – волк.

Дурак возьми и протяни волку бутерброд, от которого только раз и успел откусить.

Волк не шевельнулся.

Тогда дурак потянулся к матёрому хищнику и положил перед ним еду.

Волк отступил на шаг, с недоумением рассматривая то подношение, то дурака.

– Извини, брат, больше ничего нету. Кашу сварить я ещё не успел, – сказал дурак и развёл руками.

И тогда волк шагнул к дураку и обнюхал его, запоминая запах.

А потом развернулся и ушёл из этих мест навсегда.

Почему ушёл – никто не знает. Куда ушёл – неизвестно. Осталась только сказка про Дурака и Серого Волка.