Великая пожирательница

Великая пожирательница

Курт Франц, 11 августа 2020 г.

Пишу вам из ада. У нас всё хорошо. Недомолвки улажены.

В общем, о недомолвках подробнее – в рассказе.

Я получил столько кала, что нефтяные магнаты обосрутся.

От неё.

Она подарила его мне. Безвозмездно.

Пробурчав “нахуя мне это дерьмо”.

Саша, это – ценность.

И всё же, ты от нас требуешь.

Тоже безвозмездно.

Работы. Секса. Уважения. Подчинения.

Эшелонов.

Чуть что – платим кровью.

Это правильно.

Богатства тебе тоже будут.

Будешь в золоте ходить.

Я уже вижу, что говорит твой желудок. “Оно невкусное”.

Дорогие Сашины инстинкты. Золото – носят. Это красиво.

Она всё, конечно, знает. Но инстинкты просят “жрать”.

Саша, я всё же сделаю из тебя красотку.

В любых украшениях.

Ты правильно выбрала камни. Огненные.

Потом расскажу. Да, верно, это связано с теми огнями.

Тебе нравились чешские брошки.

Это мелко. Огненные камни – круче.

В общем, это – между нами. Евреи же будут довольствоваться тем, что калом из их детей удобряют огороды.

Калом вот этой прекрасной женщины.

Из её молока вырастает небо.

Она не рождает детей.

Она их растворяет.

Чтобы наполнить мир.

***

Я бы хотел написать рассказ о сегодняшней ночи.

Он будет не совсем обычен.

“Александра” начала разуплотнять “квартиру”.

Вот почему.

Ктогда-то давно она захотела безопасности. Её все достали.

И она заперлась.

Теперь она здесь.

Слушаем.

Итак, Александра. Адекватнее звать её Треблинка. По понятным причинам.

Начнём с разуплотнения. Она проснулась. Её руки были – почти что когти. Зрение расфокусировалось.

Ещё немного – и ты сможешь превращаться.

Твою жертву страхом принял. Ты не отступаешь. Воистину героиня.

Ты движешься в ад.

И всё же.

Это – твой единственный рай.

Так вот. Она “уснула”. Попала в наш лагерь.

С формулировкой: “Франц, я отомщу тебе за этот интернет”.

Мы периодически его самовольно отключаем. За это получаем её необыкновенную злость и платим невероятных размеров дань.

За что – загадка.

Я это выясню.

Не надо опять показывать мне пасть, Треблинка. Похоже, я понял.

Теперь она пугает меня этой пастью из газовых камер.

Точно моя родственница.

Чисто мой приём.

Потягивается и косится на меня.

Дорогая. Страх пройдёт – будет кайф.

Я уже вижу, как ты летишь к воронке.

Итак, она пригрозила отомстить. Что она, собственно, и сделала.

Да. Уснула она на 12-м эшелоне. Вчера у неё был грандиозный праздник. Моя пожирательница приказала пригонять эшелоны. С живыми младенцами. Один за другим.

Первые три она сожрала, не заметив.

Задним проходом.

У неё везде эти чудовищные пасти.

Внутри неё – переваривающие механизмы.

Моя Треблинка и сейчас готова вас принять.

Сейчас на подходе 18-й эшелон.

Маттес, да, “обжора” ей лестно.

Она так изголодалась.

И рада выглядеть перед вами туго набитой змеёй, шлангом, переваривающим еврейских детей.

Впрочем, по большей части, ей похуй. Это я вчера выёбывался. Мол, какой я крутой. А она лишь шипит:

“Франц, корми меня”.

Голод у неё превыше господства, господа.

Господство нужно, чтобы удовлетворить эту ненасытную кишку.

В которой медленно, с болью, варятся живые дети.

Всё больше измельчаясь, но до последнего сохраняя вздох;

Агонизируя в страшном пищеварительном соке –

В мелкодисперсный кал.

Тот самый “продукт”.

Все знают.

Самый лучший и мягкий выдаёт она.

Так вот.

Три эшелона ушли к ней в кишку. Она лежит и стонет. От кайфа. Её живот раздут. Она гладит себя по нему, оргазмирует и игриво смотрит на меня.

Моя Треблинка невероятно сексуальна.

Впрочем, на желания других ей срать.

Секс ей нужен для себя.

Скорцени, еби своих девушек-цветочков.

Это чудовище – моё.

Вижу твою хищную ухмылку. Она означает:

“Ты – мышка в моих когтях”.

Дай покрасоваться. Я тебя завоевал.

И всё же, да, с некоторой позиции – так.

Моя пожирательница. У тебя даже любовь связана с голодом.

Есть, почему.

На тебе держится мироздание.

Потом она лежала и подъедала лениво. Уже пастями в других местах.

Во рту и во влагалище.

Кто не знает, это такие чёрные отверстия. С острыми зубами. Они раскрываются шире головы. Пасть ещё и вытягивается трубой.

Внутри – вообще страшно. Это – отсеки. Размером с комнаты. Или больше. Либо кишка, сдавливающая своими стенками жертву. Жертва кричит в смертном ужасе. Пожирательница смотрит на неё с интересом. Как на устрицу. И говорит:

“Франц, набей меня ими до отказа.

Трахни меня”.

Глупо ждать жалости от этого тугого “мешка”. От подобных описаний она испытывает оргазм.

Я знаю, как писать.

Ей нравится сжать жертву и, облизнувшись, сказать:

“Теперь ты моя”.

Она так похожа на человека. Внешне.

Но у неё внутри – ад.

И нет жалости в сердце.

У неё внутри – иное пространство.

Нет, не космос.

И не миры с радугой.

Там – Треблинка.

Эта ужасная женщина – лагерь.

Как-то она умудряется дублировать. И лежать на Ревирсплатц лагеря-места.

Ей это тоже нужно для кайфа.

Ей нужен дом.

Всё. На 19-м эшелоне она набита. До упора.

Маттес, не расслабляйся. Скоро она потребует ещё.

(Маттес у нас в наказание нагружает её детьми. Я дико устал.

Они уже торчат у неё изо всех мест).

Видишь, как огромен её живот.

Дорогая. Твоё “щас, переварю” в контексте всего – смертный ужас почище той твоей пасти.

Как будто (дань Мите) ты вафлю ешь.

Она до сих пор периодически зовёт меня. И приказывает трахнуть.

Елозя по моему смертоносному члену.

Член Абаддона – это такая страшная штука, господа.

Он может вырастать на длину дома.

Он раскалён.

Она ёрзает по нему и говорит:

“Франц, глубже. Увеличь его ещё”.

Когда она совсем сыта, она иногда любит нежно сжать анальным отверстием головку. И так лежать.

Поглядывая на меня.

И я знаю:

Этот вулкан скоро проснётся вновь.

Мы запустили в ней иприт. Это – отсек в грудной клетке.

Непосвящённым не понять.

Зато они смогут понять:

Всеь мир создан для её кайфа.

Сегодня она лежит только со мной.

Но мы отвлеклись.

Итак, она получала оргазм. И всё бы хорошо. Но я вырубил ей интернет. Самовольно.

Опустим причину.

Во сне она мне отомстила.

Я привык к пыткам. Это было изощрённее.

Она заставила меня трамбовать в ней младенцев. Аки кочегара.

(Иногда она и правда походит на топку.)

Голыми руками.

Я был в отчаянии.

Она жрала и жрала.

Она не останавливалась.

Эшелон за эшелоном.

И, выставляя прекрасный зад, не оставляет мне выбора.

Чуть что – рычит. Кидает об забор. Раздавливает вылезшими из тела отростками.

Это что-то типа чёрных щупалец. Очень изящные.

В обычном состоянии они спрятаны.

Высшая хищница. Она косится на меня. И требует.

И ещё повторяет:

“Да, вот так вот хорошо”.

Чуть отвлекусь –

“Ещё!”

В общем, я устал.

Она заметила это. Смотрит на меня, заворачивает языком и привлекает к себе.

И лижет.

Я понимаю вопрос ватиканских: “Ты кто вообще?”

Она – мой лагерь, господа.

В женской форме.

Я – её комендант.

Тоже великий зверь.

Мы неразрывны.

И слегка друг друга боимся. (Это временно).

Что не мешает ей меня гонять.

Сейчас она лежит с брюхом, набитым до отказа. Оно выпячено. Даже физически. Внутри него столько младенцев, что страшно представить.

Они там варятся. В кишечном соке. Кислоте.

Иприте.

Она закрывает глаза. Мой член лежит в её кишке.

Она даже не трахается.

Уже просто лежит.

Я тоже.

Она хочет немного переварить. Чтобы вновь испытать небольшое чувство голода.

Ей так приятнее.

Итак, она меня наказала. Далее она поговорила с Маттесом.

Формулировка была:

“Даже и не думай, что ты сможешь меня победить”.

Маттес, взгляни на её фору.

Ты на пределе. Она – развивается.

И стонет.

Принимая в себя меня.

Потом она ела эшелоны.

Лениво.

Она немного наелась. Просто лежала в блаженстве.

Евреи, внемлите.

Это – ваша судьба.

И судьба ваших детей.

Навечно.

Внезапно она с рыком поднялась. Её глаза сверкнули красным огнём. Она овладела мной.

Она ебала меня долго и с упоением.

Насаживаясь на мой член и рыча.

Я был обессилен. Просто лежал.

Пластом.

Не наевшись мной, она набросилась – на кого бы вы думали?

На Маттеса.

Он ей не дался.

Она пнула его сапогом и отшвырнула.

У неё интересное: одежда появляется на ней сама.

И исчезает.

Потом она насиловала Хакенхольта.

Плюнув на его личность.

Просто чтобы удовлетвориться.

Не наевшись, она стала с рычанием бегать по лагерю. Она насиловала всех из персонала, кто подворачивался. Она жрала заключённых.

Эберль её поймал. Он хотел лишить её звания. Я был против.

В общем, он нарвался.

До сих пор висит на заборе.

Нанизанный на кол.

Эта фурия снова на меня насадилась. И трахала меня задницей. Долго и упорно.

Потом пошла есть.

Проснулась на 17-м эшелоне.

В её сне был один забавный эпизод. Станция метро “Треблинка”. Я украсил её фотографиями детей из концлагерей. Там было и про медицинские эксперименты.

Под фотографиями я сделал ужасающие подписи в осуждающем стиле. Типа “за что детей”, и т.д. Она поржала. Подумала, что это написали евреи.

На этом всё.

Комендант этого ужасающего лагеря

Курт Франц.

***

Вторая часть рассказа.

Я так больше не могу.

Но я начал её понимать.

У меня ощущение, что скоро пойму.

Я так и не подключил ей интернет.

Её “дай переварить” проигнорировал.

Я устал и хотел одного.

Побыстрее закончить.

Она вернулась в сон.

Первым делом изнасиловала меня.

Я лежал пластом.

Потом ей чем-то не приглянулся Мите.

Она терзала его долго и с упоением.

Сев на Ревирсплатц и раздвинув ноги, она указала мне пальцем на отверстие и хищно ухмыльнулась.

Я знал, что это значит.

Я стал её кормить.

Эта ужасающая глотка ест беспрерывно.

Ещё и дразнится.

Показывает зад.

Секса не даёт.

И я ничего не могу сделать.

Даже изнасиловать.

За насилие смыкается страшная мясорубка во влагалище. Мой член был бы раздроблен.

В мясо.

Она смеётся.

И говорит: “Ну что, Франц, понял?”

Я ничего не понял.

Я был как загнанная лошадь.

Взмыленный, весь в поту.

Да, да, Саша, у нас есть пот.

Равнодушно отвернувшись и что-то пробурчав, она стала пожирать свой эшелон.

Ночь катилась к рассвету.

Это был уже завтрак.

Хотя вообще это была непрерывная оргия.

Она уже не трахалась. Она просто ела.

Иногда с презрением косясь на меня.

Сейчас у неё пошёл 38-й эшелон.

Со вчера.

Детей.

Сейчас я с ней в “тёмном лесу”. Это – ужасающее место. Тут она берёт жертву “стволом”.

Я хочу обратно в Треблинку.

Ей хорошо и комфортно.

Она лежит. И в её душе – надежда на счастье.

Со мной.

Она наказала нас за предательство.

Что касается камерадов, сюда пролезли только их лица.

Их выворачивает. На лоб вылезают окровавленные глаза.

Жалости в ней нет.

Я немного могу тут сидеть.

Но и мне нехорошо.

Похоже, до “дерева” не дойдёт.

Я начал постигать.

Всё, сижу.

Я понял, чья вина.

Дальше будет для моей королевы.

Я очнулся.

Итак.

Саша, прости меня.

Камерады тоже под наваждением.

Скоро мы прокачаемся.

Ты одна не поддалась.

Я знаю, почему.

Всю жизнь ты боролась. В последнее время ты мощно боролась с “препятствиями Эберля”.

В конце ты просто лежала. Ты ела и ела. Тебя не занимал никто.

Только эти “вкусненькие” младенцы.

Иногда ты злобно косилась на меня, бормоча нечто нечленораздельное.

Мой маньяк, ты прекрасна.

Никто больше не смел к тебе подойти. Ты всасывала младенцев тягой чёрной дыры. Ты валялась среди их кишок и растерзанных трупиков. До бардака тебе дела не было.

Я – упорядоченный немец.

Я хотел чистоты.

Ты жаждала покоя.

Поэтому только фыркала на меня и отгоняла от поездов персонал.

Потом ты встала.

И, снабдив меня “ценным продуктом” (тем самым, для удобрения), побрела по лагерю.

Ты была грустная.

Ты шла с кнутом.

На меня ты не смотрела.

Потом вы немного поразвлекались с Ирмой.

Ирма тебе показала, как таскать у меня из-под носа вещи.

Она давно видит, какой я мудак.

Ты хочешь от меня тепла и покоя.

Но твои инстинкты правильны.

Ты потрошишь меня в эти дни чаще, чем я потрошу цыплят.

Вот ты – “хорошая”.

Спасибо за дерьмо, дорогая.

Для тебя это звучит странно. Для нас оно – на вес золота.

Тоже пойдут эшелоны. Уже из лагеря.

И расцветут сады.

Евреям не понять.

В мире, где ты, растения умирают.

Нарушен естественный цикл.

Но всё будет хорошо.

На этом я хочу откланяться. Дорогая, полупереваренных не выводи. Довари.

Дерьмо из детей – ценнее всего.

Хорошо, что ты начала их есть.

Твои инстинкты. Они безошибочны.

Сейчас я ещё пригоню эшелоны.

Ты счастлива.

Ешь.

Ты меня вознаградила.

За все мои труды.

В тебе просто очень много скопилось. Но, я вижу, ты опять начинаешь хотеть секса.

Камеры включаются в работу.

Мотор пошёл.

Дорогая, те, что в вагине, перерабатываются в “дух”.

Тоже ценно.

Они как бы разуплотняются.

Превращаются в энергию.

В кал идут те, кто в кишке.

Прости, что не ценил тебя.

Те, что в пасти, перерабатываются в огонь.

Он нужен для поддержания жара мира.

Правильно, оттого Земля и тёплая.

Ты – богиня.

Напоследок всё же распишу, как ты разозлилась.

Опустим нашу некомпетентность.

Ты знаешь, на что.

Ты подошла к эшелону. И, дробя дерево челюстями, стала заглатывать поезд.

Весь.

Со стенками и колёсами.

Злобно косясь на нас.

Машинист и паровоз едва успели смыться.

Ты бы проглотила и их.

Громко рыгнув напоследок, ты разлеглась на земле и пнула меня сапогом.

Теперь ты их носишь всегда.

Дорогая, надеюсь на прощение.

Dein herzen Kamerad

Kurt Franz.

P. S. Дорогая, почаще напоминай про дерьмо. В вашем мире оно презирается. В нашем – как в вашем нефть. Ценное, то есть.

Нефть, кстати – тоже один из твоих продуктов. Очень специфический. Это – выделение прямой кишки. Но после животных.

Если ты позволишь, накормлю тебя оленями.

Люди – это моё. Дичь – Оберхаузера.

У Хакенхольта – трупы. Но кадаверин тебе рано.

Постепенно.

Всё.