|
|||
Шприц, которым укололась Антонина, побывал ведь в хлорамине. Беды не ждали?— Шприц, которым укололась Антонина, побывал ведь в хлорамине. Беды не ждали? — Мы вообще не ожидали, что она заболеет. В первые дни меня к ней пускали. Инкубационный период составил 7 дней. На седьмой день утром температура была 37.2, у Антонины появилось першение в горле. А первым характерным признаком лихорадки Эбола как раз и является затруднение при глотании. Потом мне позвонили и сказали, что у нее поднялась температура до 39 градусов, Тоню перевели в бокс интенсивной терапии, и началась борьба за жизнь. Я привел на территорию института, к стационару, детей Антонины, сына и дочь. Мы подошли к окну так, чтобы она могла их видеть. Она еще двигалась, выглядела неплохо. Там на окнах была наклеена специальная пленка. Тоня видела нас, а мы ее — плохо. Все очень надеялись на плазмаферез. Но он не помог. Не помогло и введение иммуноглобулина. Для спасения Антонины были предприняты титанические усилия. Наши медики даже связывались с врачом в Африке, через которого прошли сотни больных вирусом Эбола. По его рекомендации применили все возможные средства. Но силы ее таяли. Это очень мучительная, страшная болезнь, с множественными наружными и внутренними кровоизлияниями. На 7-й день Антонине стало легче, врачам казалось, что произошел перелом, все воспряли духом. Я не разделял их эйфории. Через мои руки прошло много инфицированных приматов, я опасался как раз этого момента. Потому что знал, что облегчение часто наступает перед очередным осложнением. И это может означать, что конец уже близок. И действительно, 19 мая в 5 утра мне позвонил руководитель «Вектора» Лев Сандахчиев и сказал, что Антонина умерла. И попросил сообщить об этом ее близким. Пожалуй, это был самый тяжелый момент в моей жизни. Тоня умерла в тот день, когда ее сыну исполнилось 18 лет.
|
|||
|