М.Юдалевич ГОЛУБАЯ ДАМА

Может быть, он и прав: легко навлечь на себя высочайший гнев, да трудно располагать на чью-либо помощь! А с другой стороны, я ловлю себя на том, что желаю: хотя бы приехал этот полузлодей — все какая-то новость в нашем болоте.

5 июля

Новый пассаж. Уж по правде в нашей жизни прередкостный. Весь город наш лишь об этом и гудит. Очевидно, с этими персонами ничего как с людьми не случается. Полузлодей, добираясь сюда на попутных, каким-то образом оказался в плену у ватаги разбойников. В город примчался верхом в сопровождении повозчика и о приключении своем никому ни слова. Но шила в мешке не утаишь. Повозчика хотели куда-то отправить и дознались, что у него пропала телега. Случилось здесь неожиданное приключение…

Как раз в этом месте я, пользуясь правами публикатора, решаюсь несколько сократить дневник Юлии Андриановны и обратиться к вклейке на листах, исписанных менее изящным, но более твердым почерком. И, кстати, менее плавными, более отрывистыми фразами.

Дневника, в который указано мне сделать вставку, не читал. Автор записок уверяла меня, что она не тщеславна. Помыслами прорваться в тесный круг сочинителей не обуреваема. Похвально! Ведь каждый сочинитель почитает себя ежели не господином Вольтером, то уж во всяком разе Дидеротом и ни за какие пироги не унизится до Пушкина или Марлинского. Досточтимый автор уверяла и в том, что сочинение ее для читающей публики не предназначается. И тем не менее у меня есть опасения. Боюсь, где-то на самом дне авторского сознания таится, возможно, не мысль, но лишь тень ее, — будут чьи-то глаза скользить по красивым, ровным строкам. И при этом будут меняться. Заискрятся смехом. Застынут во внимании. Расширятся от ужаса.

В потайном предчувствии того автор делает, что у авторов водится. Словно бы не отставая от истины, кое-что пеленает байроновскими дымками романтизма.

Но я решился воссоздать все мое приключение, весь анекдот в истинном виде.

Еду сибирским трактом. Слухами пользуюсь о шатучих ватажках из каторжных, беглых заводских тяглецов, армейских дезертиров. Однако наблюдаю — главной дорогой даже большие чины ездят без оберега. И то сказать: кого только не встречал я на главной дороге. Золотянку, то бишь обоз с золотом. Воинскую команду. Рудовозов. Дрововозов. Углежогов. Поспешливых курьеров. Медленно позвякивающих цепями кандальников. Замечу в скобках, кандальный звон как бы говорил мне: «Ведь и ты мог быть посреди них».

Мужик вскочил, поклонился. Ростом он — почти под матицу. Прозывался Пахомом, что, сколь помнится, в переводе с греческого означает «широкоплечий». И отвечает правде.

Пахом — мужик бойкий. Не глупый. И злой. С детства промышлял извозом. Как ни странно, и фамилия его Повозчиков. Пошла от дальнего предка. Тот во время шведской кампании рекрутирован был в повозчики.

Новым указом деревню приписали к плавильному заводу. Только старообрядцам повезло — их не ставили к горячим плавильням. Определили урочными служителями.

И здесь-то ожидал нас странный пассаж.

Дорога тесно прижалась к темному бору. Низко, чуть не цепляясь за верхушки деревьев, плыла туча. Зеленые сосны обрели синеватый оттенок.

— Тпр-ру… приехали!

Голос был насмешлив. Принадлежал отнюдь не моему вознице. Не успел я сообразить, откуда он прозвучал, как двое дюжих мужиков уже держали под уздцы наших лошадей. От ближайшей сосны отделился третий. Ростом разве чуть пониже Пахома. Безбородый, с глубоким, через всю щеку шрамом, с приметной военной выправкой.

— Уж не гневайтесь, ваше благородие. Прощения просим. Одначе далее придется пешочком.

Голос становился все злее и колючее.

Мужики проворно распрягли лошадей, бросили телегу, из озорства перевернув ее, и погнали нас в глубь леса. Бородачи вели лошадей, на одну из которых навьючили мой кожаный баул. Детина со шрамом вел Пахома и меня. Я шел, упершись взглядом в широкую, озадаченную нежданным злоключением, спину Пахома.

Они громко приветствовали пришедших, похлопывая их по плечам, повторяли:

— С добычей, стало быть!

— К самому обеду доспели.

Проснулся Ваньша. Он подошел к больному, склонился над ним.

— Крепись, Василий, крепись, Васек, ить сам виноватый. Жалиться не на кого. Да ништо! До свадьбы заживет.

— Что с ним? — указав на Василия, спросил я.

— А тебе не все едино? — вопросом отвечал атаман.

— Стало быть, не все.

Ваньша удивленно спросил:

— Ты что, барин, лекарь?

— Я — лекарь. Врачую, а не колдую. Погляжу, тогда, возможно, и ответ дам.

Ваньша поглядывал на меня с тревогою.

— Буду резать, — решился я. — Надо извлечь пулю.

Резекция прошла благополучно.

7 августа

Нет, видно, полузлодей — персона такого разбора, с какими нельзя заскучать. Выкинул новый фортель. Ныне не только Аврорка, но целый город взбудоражен.

Уехал не куда-нибудь, а за Обь, в холерную деревню спасать от хворобы и смерти. В городе говорят: изволил заявить, что долг врача его зовет, что так повелевает клятва отца медицины Гиппократа. Отъезд его совпал с днем Преображения. И Аврорка острит, что, видно, тоже возомнил себя спасителем, решил преобразить вид свой, как Христос на Фаворской горе. Для сего надел белый халат.

Уехал! Ну что ж, Гиппократ, я слыхала, тоже был странствующим врачом… Да, необычен этот человек! Люди от холеры бегут, а он к холере. Есть у нас и еще два лекаря, но те об этом даже и не помышляют. А этот все на отличку от прочих норовит. Как же, первое для него — внутреннее состояние! Он здесь один высоких правил, один добронравный, один благородный человек!

20 августа

Третьего дня поднялась я с зарей. Господа офицеры, господа канцеляристы и супруги их еще нежились на своих пуховых перинах. Лишь лохматая бесшабашная мастеровщина, важные урядники да свирепые нарядчики тянулись к заводским воротам. Я облачилась в припасенную еще с вечера одежду — домотканые кофту и юбку, стоптанные башмаки, надвинула на самые глаза неприметный серенький платок. Ближе к устью по мосткам перешла рассекающую город речку и по ее песчаному, испещренному птичьими следами берегу добралась до Оби. Лодка, которую давно облюбовала, привязанная веревкой к колышку, спокойно покачивалась на волнах.

Не вспомню, как ее отвязала, возилась с веслами. Не то веревкой, не то железной банкой, валявшейся на дне, изрядно порезала руку. Помню только запахи смолы, речной свежести. Они и теперь кажутся мне запахами счастья.

Близ берега я выгреблась далеко вверх по течению, где не могло быть никаких дозорных, а оттуда направилась на другой берег.

Долбленка ходко скользила по воде, грести было не тяжело…

Перебравшись через реку, направилась в ближайшее село, именуемое Бобровским Затоном. Муж рассказывал мне, что там водились бобры и даже обещал показать их, но так и не удосужился. Шла по высокому разнотравью, ноги промокли от росы. Впрочем, что скрывать: я, как говорят, не чуяла ног. Мне казалось, что от той минуты, как я ни свет ни заря вскочила с постели, прошла целая вечность, но, взглянув на часики, что прятала под домотканой рубашкой, я убедилась — не прошло и двух часов.

Наконец с холма я увидела небольшую раскинутую в низине деревушку. Избы, как это нередко бывает в здешних местах, стояли не в одну или две линейки, а вразброс — по две, по три и даже по одной.

— Эй, девка! Ты чего здесь потеряла?

Передо мной как из-под земли вырос невысокий рыжий мужичок с клочковатой, взлохмаченной бороденкой.

— В деревню иду, — неуверенно ответила я и с удивлением огляделась вокруг. У дороги валялись целые вороха источающей стойкий запах полыни.

— А трава-то для какой надобности? — стараясь попасть ему в тон, независимо спросила я.

— Лекарь приказывает жечь полынь, мяту, табак, чтоб заразу остановить. Зараза, пакость всякая свежего духу страшатся, — важно пояснил рыжий и стал увязывать траву в охапку.

Я бросилась ему помогать.

Неожиданно с огромной охапкой травы не появился господин Зарицын.

— Юлия Андриановна! Вы! Здесь и в таком наряде! Какими же судьбами?

В усталом его голосе мне послышалось не только удивление, но и радостные оттенки.

— Села в лодку и приехала.

— Но кто же вас перевез?

— Ах, да, — припомнил он. — Вы ведь, кажется, развлекаетесь греблей?

— Кажется, — подтвердила я.

Юрий Тимофеевич потер пальцами лоб, недоуменно спросил:

— Как же вас отпустил генерал? — И сам себе ответил: — Да, я запамятовал, что он в отъезде… Но вы кого-нибудь предупредили?

— Медвежонка.

Не воспроизведу дословно нашего спора, потому что была слишком обескуражена и рассержена таким приемом. Помню только, что я с горячностью отстаивала свое право находиться там, где хочу, а Юрий Тимофеевич возражал — здесь холера, смертельная болезнь, и она дамских капризов в учет не берет. А рыжий Гордей в своей манере добавил: «Холера измучит, согнет да скрючит».

Я вошла в избу.

Здесь на лавках помещалось шестеро больных. Все исхудавшие, с лицами, обросшими серой щетиной, с обескровленной кожей. А глаза — потухшие, остановившиеся, как у покойников.

Одного тяжело, с конвульсиями рвало. Другой черными губами с трудом выговаривал: «Пить».

Двое суток я помогала Юрию Тимофеевичу в этой смертельной схватке с холерой. Немало узнала, еще больше пережила. Оказывается, до приезда Юрия Тимофеевича и Гордея, который случайно оказался в гостях у Зарицына, холера скосила здесь половину деревни. Сожжением трупов, изоляцией больных, дезинфекцией удалось несколько укротить свирепую хворобу. Но люди еще умирали. И один, молодой голубоглазый, почти мальчик, при мне забился в страшных конвульсиях и, скрюченный, посиневший, навсегда затих.

Берегом реки направилась к своей лодке. И здесь повстречался мне Гордей, стоящий на телеге за бочкой с водой.

— Т-тпру, — остановил он лошадь. — Ты куда же, Юлия Андриановна?

— Уезжаю, Гордей. Прощай.

— Почему прощай? — возразил Гордей. — Так на росстанях не говорят. Говорят, до свиданьица. Да стой ты! — прикрикнул он на лошадь, но лошадь не послушалась его. — До свиданьица говорят, потому гора с горой… — услышала я уже издали.

25 августа

Я выбралась из своего заточения. Много езжу верхом. Часто — на гору. Внизу под обрывом раскачивается на воде знакомая лодка-долбленка. Узнать бы, кто ее хозяин. Заметил ли он, что лодка исчезала на двое суток.

Ах, какие это были дни! Что бы ни случилось далее, а они останутся со мной! Их никто у меня отнять не в силах. Спасибо тебе, долбленка! Пусть бережно покачивают тебя прозрачные воды.

26 сентября

Погода нынче холодная. Журавли еще до Покрова на юг улетают, того и гляди, снег выпадет.

Дома у нас в конце сентября к свадьбам готовились. Крестьяне у отца разрешения просили сына женить, дочь выдать. Девки приговаривали: «Батюшка Покров, покрой землю снежком, а меня, молоду, женишком».

Каюсь, не сразу постигла смысл этого силлогизма. Лишь по уходе гостьи дошло до меня, сколь я недогадлива. Приезд мужа Аврорка согласует с прибытием лекаря Зарицына. А лекарь Зарицын прибыл, поборов эпидемию. Нет, видно, все в заводах считают, что генерал бежал, убоявшись заразы. Только я одна все еще иногда пытаюсь сомневаться.

2 ноября

Я живу почти так же, как в отсутствие мужа. Встречаемся лишь за обедом, завтракаем и ужинаем поврозь. Днем муж на заводе, а вечером уходит на свою половину.

Изредка навещает меня Аврора. Граф, чувствуя холодность мужа, у нас не бывает. Гуляю по саду. Деревья стоят, горестно заломив заснеженные ветви. Сад пуст, но мне все кажется, что кто-то ходит за мной. Однажды даже помстилось глухое покашливание.

Впрочем, это нервическое.

Не только сад, но и город для меня пустынен. Юрий Тимофеевич так и не появляется. Видно, необдуманным приездом своим я тогда окончательно отвратила его от себя. Всегда ведь неприятно, если женщина навязывается.

Впрочем, почему отвратила? Он и ранее был ко мне равнодушен.

8 ноября

День окончательно небывалый. Все в нем случалось против ожидания, все выпадало негаданно.

После обеда, часов около трех пополудни, решила я сходить в библиотеку, где, говорят, получены новые книги.

Вошла и еще никого не разглядела, но показалось, что зазвучала во мне какая-то тревожная, больная музыка.

За маленьким столиком, наклонясь над книгой, сидел Юрий Тимофеевич. Лицо его было озабоченно и хмуро.

Ежели почувствует, что я здесь, поднимет глаза, значит думал обо мне, ежели — нет, то нет. Несколько секунд стояла я не шевелясь. И он поднял свою лобастую голову. А на лице сентябрь разом сменился маем.

— Юлия Андриановна! — только и сказал он. Быстро вскочив, пошел мне навстречу.

И взял мою руку в обе своих, и не наклонялся к ней, и не выпускал ее. Не знаю, сколько времени мы стояли так, но я первая опомнилась. Освобождая руку, сказала:

— Вот вы где скрываетесь!

— Любимое пристанище! Даже иным днем заменяю здесь библиотекаря, когда он в отлучке.

— Что же ни разу не появились у нас? — с укором сказала я. И, не дождавшись ответа, потребовала:

— Расскажите же, как там все завершилось? Вы не болели? Я так тревожилась. А Гордей?

Юрий Тимофеевич не успел ответить на мои вопросы, как дверь в комнату рывком отворилась.

На пороге стоял генерал. На этот раз я не смутилась. Досада, даже злость на то, что муж помешал нашей встрече, овладела мною. Не стараясь скрыть ее, я неприветливо посмотрела на Николая Артемьевича.

7 декабря

Из столицы возвратились господа Толстопятовы. Говорят, что поездка пошла им на пользу. Господин Толстопятов раздобрел, мадам Сплетня ходит увешанная золотом, развозит петербургские заказы и подарки. Остренькое ее личико так и светится довольством. Она всем изъясняет, каких особ удостоился лицезреть ее супруг, побывавший якобы на приеме у министра финансов, новоиспеченного графа Канкрина. Чуть ни каждую фразу она начинает со слов: «Когда мы были у Егора Францевича…»

Приезжала и ко мне. Но я ее не приняла. Оставила мне в подарок настольные часики. Вместе с боем в маленькой нише появляются различные фигурки — солдат, крестьянка с лукошком, старик с посохом, нежданно выскакивает петух.

Вещица занятная, и я люблю приобретать такие, но не через посредство мадам Толстопятовой. Немедленно отправила часы к ней.

Пересудчица вновь приехала ко мне, но я снова ей отказала.

Думала этим все и ограничится. Но случилось по-иному. Николай Артемьевич пригласил к себе удачливого сопроводителя, поблагодарил его за службу и объявил, что намерен предоставить ему самостоятельность в делах. Чиновник расцвел, ожидая повышения. И здесь муж спустил его с заоблачной выси на землю:

— Поедете на Кабанову пристань наблюдать за сплавом руд.

Лицо господина Толстопятова побурело и пошло пятнами. Но Николай Артемьевич одарил его таким взглядом, что он сразу же стал благодарить за благосклонное внимание. Правда, осмелился промямлить нечто неопределенное насчет свой супруги.

— Что вы! — отечески прервал его генерал. — Варвара Аристарховна будет в тамошнем свете первой дамой.

Чтобы оценить это замечание, надобно знать, из кого состоит тамошний свет. Это жены унтершихтмейстера, урядника, фельдфебеля. Дамы громогласные и бранчливые, не ведающие приличий даже в гранях составленного при Великом Петре «Юности честного зерцала», где предуказано, что плевать достойно «не в круг, а на сторону». Вот где будет главенствовать и брезгливо поводить остреньким своим носиком неукротимая мадам Сплетня.

Она, конечно, решит, что я передала мужу оскорбительные подозрения насчет его отъезда во время эпидемии… А… бог с ней…

Мадам Толстопятова оставила для меня, словно пропитанное ядом, прощальное письмо. Я так и представила ее поджатые, почти внутрь убегшие губы.

«Дражайшая Юлия Андриановна! Позвольте попрощаться с Вами хотя бы на бумаге, ежели не удостоилась видеть вас воочию. Награди вас господь за ваше об нас попечение. А я его вовек не забуду и тоже стану усердствовать, чтоб долг наверстать. В этом можете быть уверены, ибо я к тем не принадлежу, кто долги оставляет, и льщу себя надеждой с лихвой заплатить тою же монетой. Остаюсь ваша преданнейшая и всепокорнейшая слуга Варвара Толстопятова».

Однако тут же рассердилась на себя, и это дало мне силы одолеть слабость.

— Извините, — не глядя на Юрия Тимофеевича, сухо сказал он. — Обязанности хозяина дома вынуждают меня похитить вашу даму.

«Вашу» было произнесено с ударением.

Возле окна оказалось безлюдное пространство, и мы отошли туда. Понимая, что на нас смотрят, генерал старался улыбаться, и эта улыбка в сочетании с его ледяным взглядом и плещущими злобой словами показалась мне страшной.

— После сегодняшнего послания с каторги, — заявил муж, — меня ничто не удивляет. Но, к сожалению, я вынужден напомнить вам, если не долг моей жены, то хотя бы долг хозяйки дома, пригласившей на бал не одного господина Зарицына.

Он приостановился, наверное, ожидая моих оправданий, но я молчала.

— Вынужден предупредить: если вы будете вести себя столь же непотребным образом, я сейчас же во время бала велю Евтейше запереть вас в холодную.

Я молчала.

.

16 января

— Как ты смел? — вскрикнула я.

На лице Евтейши мелькнула кривая усмешка. Но тут же лицо это сделалось каменно-бесстрастным.

— Барин требовает, — выдавил он.

Он повел меня через весь дом в комнату с балконом, откуда шумная компания гостей еще недавно спускалась по чугунной лестнице в сад.

В комнате была и другая лестница. Она вела вниз, в подвальное помещение с кирпичным полом. У генерала там хранилось какое-то оружие и охотничьи припасы. Я же там никогда не была, да и он бывал нечасто, и люк, ведущий в подвал, видела всегда закрытым.

— Вниз! — приказал мне Евтейша.

Я молча спустилась вниз. В просторном помещении горела всего одна свеча, было полутемно и тихо, пахло сыростью, мешаной глиной, битым кирпичом.

Жуть охватила меня. И память предательски подсказывала все страшные рассказы, которые ходили о наших подвалах.

Из темного угла, как из-под земли, вышел Николай Артемьевич: так же, как и я, он не успел переодеться и был еще в парадной форме с орденом святой Анны. Странно выглядел генерал в этом мрачном помещении.

Здесь генерал назвал меня таким площадным словом, какого я не слыхала до этих дней.

И вдруг где-то за моей спиной раздался зловещий лязг и грохот цепей. Невольно обернулась. Глаза мои, видимо, уже привыкли к темноте и различили силуэт прикованного к стене человека.

Я чувствовала, что слабею от страха, но постаралась не подать виду и с возможным спокойствием сказала.

— Кончайте вашу мистерию, я хочу спать.

— Уснешь и надолго, — коротко возразил генерал. — Евтейша, посвети, — приказал он.

Евтейша поднес свечу к противоположной стене. Тут только я увидела, что стена была более чем наполовину разобрана, а под ней валялся кирпич и щебень.

Генерал снова заговорил, захлебываясь злобой.

Не могу сейчас точно воспроизвести его слова. Он говорил о том, что я навеки опозорила его, верного и беспорочного слугу своего государя, перепиской с каторжанкой. Но этого мне показалось мало, и я на глазах у всех миловалась с лекарским ничтожеством, коллежским секретаришкой. Не постыдилась изгадить даже тот день, когда он праздновал награду венценосного повелителя. Что в падении своем я ниже любой непотребней девки, какая с рогожкой в руках скитается по царевым кабакам.

Он доказывал, что я недостойна ходить по земле и дышать воздухом, и оттого он своей властью приговорил меня к смерти .

И странно: по мере того, как он говорил свою длинную речь, я успокаивалась.

15 марта

До сего дня я ждала этого, трепетала и боялась, что этого не случится. Но теперь почти уверена! Наконец у меня будет ребенок.

Сколько лет я молила пресвятую богородицу! Какие обеты, какие клятвы давала! Обещала раздать все свои драгоценности, ежели это случится. (И сейчас подарила Тане свою бриллиантовую брошь.) Обещала пешком сходить на богомолье в Киев, поклониться мощам. И беспременно схожу, как только родится… хотела написать мальчик, но пусть будет и девочка. Однако ежели мальчик, пусть походит на Юрия, пусть будет у него такой же умный лоб, спокойные брови, чистый взгляд.

Нет, всего не изъяснить словами, Это, быть может, выражено в той моей сонате. Как хочется сесть за фортепьяно. Чего недостает мне в этой жизни, так в первую голову моего инструмента. Расплескать бы все по клавишам. В дрожи, переливах, громе, шепоте звуков передать восторг, благую доброту, прозренье, ясновиденье любви…

28 марта

Как будто ничего не переменилось в жизни нашей. С темна до темна я в кругу скромных и нескончаемых трудов. Но покой мой порушен. Все кажется, что-то тревожное таят от меня эти люди, что-то зловещее ожидает всех нас.

Ужели приставы да урядники пронюхали, где схоронилась наша деревушка? Ужели ворвется сюда солдатня, чтобы убивать и пленить этих вечных тружеников, жечь и зорить их добытое в поте добришко?

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.