В борьбе обретёшь ты. (часть 1) (слэш)

В борьбе обретёшь ты... (часть 1) (слэш)

Всего иллюстраций: 9

Автор:

Кукулькан

Беты:

Ira66, chinook

Фандом:

Гарри Поттер

Персонажи:

Драко Малфой/Гарри Поттер
Теодор Нотт
Вернон Дурсль
Люциус Малфой

Рейтинг:

Жанр:

Adventure/AU/Romance

Размер:

Макси | 1615 Кб

Статус:

Закончен

События:

Дамбигад, Захват власти без войны, Независимый Гарри, Распределение в другие факультеты, Сокрытие магических способностей, Темный Гарри, Первый курс, Аристократия

Предупреждение:

ООС. АУ. Нецензурная лексика.

Каким бы вырос Гарри Поттер, будь Дурсли нормальными здравомыслящими людьми? Мерлин знает, но уж точно не героем.

Пролог

— И тогда я ему раз! — Дадли коротко и резко ткнул перед собой левой рукой, и Гарри вздрогнул от неожиданности. Дадли усмехнулся и придержал кузена за плечо. — Не свались, а то мама меня убьёт за своего любимчика.

Гарри фыркнул и дернул плечом, избавляясь от непрошеной помощи.

— И не мечтай, не свалюсь, Большой Дэ! Я по деревьям и повыше этого лазаю спокойно. А вот ты, толстушка, можешь упасть, так что не маши ручками.

— Угу, — покладисто кивнул Дадли. Ветка яблони, на которой они с Гарри устроились для разговора «не при взрослых», и впрямь выглядела ненадёжно. Для Дадли ненадёжно, разумеется, ведь гибкий и ловкий Гарри смотрелся уместно на любой ветке любого дерева. — Короче, дал я ему так, что он ногами накрылся. С левой у меня удар — будь здоров, сам знаешь.

Гарри наморщил нос:

— Не мог поговорить спокойно? Вечно дерёшься, опять тётю к директору вызовут. Не стыдно тебе?

— С уродами не договоришься, — набычился Дадли. — Их сразу гасить надо, чтобы вякнуть боялись. Такая память крепче. В твою сторону он больше не глянет. Не спорь, я лучше знаю.

— А я потом тётю отпаиваю чаем и каплями. Платочки подаю. И даже… — Гарри замялся и опустил глаза. — Ну, эти… штуки свои делаю. Незаметно, чтобы тётя не боялась.

— Получается? — заинтересовался Дадли. — На мне не хочешь попробовать?

— Откуда я знаю, получается или нет? — Гарри внезапно разозлился. — Я хочу, чтобы тётя успокоилась, и она успокаивается. Но я не знаю, отчего — из-за моих штук, или она уже успела выплакаться и сама взяла себя в руки. Как бы проверить?

— Я же говорю, на мне, — прогудел Дадли. — Послезавтра у меня бой, и Маклаген обязательно мне насуёт, слабоват я ещё против него. А ты попробуешь мне синяки свести и настроение поправить. Вот и проверим.

— Думаю, синяки сведу легко, особенно если не за один раз, а постепенно. А настроение я ещё поправлять не умею. Наверное, не умею, — Гарри задумчиво поболтал ногами и повздыхал. — На мне синяки почти сразу сходят, я ничего для этого не делаю. На ожог уже пошептать пришлось. Я кипятком на днях обварился, случайно чашку с чаем на ногу опрокинул. Больно было — ужас! Сразу волдырь вылез. Я ладонью его прижал и сказал: «Не боли, не боли, не боли!». Всё получилось, и пятно от ожога сошло уже к вечеру. Обычные порезы тоже быстро заживают, а если пошептать, то и шрама не остаётся. А вот по вене себя полоснуть я боюсь, вдруг не рана залечится. Помру ещё, как дурак последний. Стыдно будет.

— Правильно боишься, — буркнул Дадли. — По вене, надо же. Ещё бы помечтал в печёнку себе ножик воткнуть. Ненормальные вы, экстрасенсы. Одно дело — всё такое безобидное, а другое…

И Дадли замолчал, помрачнев.

Кузеном-экстрасенсом Дадли гордился ничуть не меньше, чем собственными успехами в боксе. На его взгляд, Гарри был куда круче, чем те уродцы из телевизионных шоу. Для того чтобы свести синяк, залечить порез, найти пропавший перочинный нож (в канаве за два квартала от дома, между прочим), без всяких последствий взять в руки гадюку, Гарри не требовалось носить странную одёжку, обвешиваться цацками, ломаться, кривляться и нести всякую чепуху. Он делал настоящие чудеса, но ничуть не выпендривался.

Правду сказать, Гарри и в остальном классный парень — не ябеда, не зануда и не хвастун. И родители Гарри любят, он им как сын.

Хотя, конечно, никакой не сын, а племянник. Мамина сестра тётя Лили давным-давно пропала вместе со своим мужем без вести. Скорее всего, мистер и миссис Поттер умерли, оставив годовалого Гарри сиротой. Папа с мамой стали заботиться о Гарри — Дурсли были не из тех, кто бросит ребёнка в беде.

Вот только супер-способности Гарри старших Дурслей очень пугали, особенно маму. Каждый раз, когда Гарри делал что-нибудь прикольное, она расстраивалась и плакала.

А после дня рождения Дадли, когда питон в зоопарке выбрался на волю, мама едва не свалилась с сердечным приступом. Честно говоря, Дадли и сам порядком струхнул, уж очень здоровенная была змеюка. Но быстро успокоился, увидев, как Гарри плохо и стыдно перед родителями. Дадли утешал трясущегося в истерике кузена и убеждал того, что это просто несчастный случай. Отец тоже метался между женой и племянником, уговаривал обоих успокоиться и выбросить из головы неприятное событие.

Тогда же Гарри поклялся Дурслям, что прекратит делать свои штуки. Все, кроме лечебных, тут его кузен был непреклонен. Говорил, что дядя Вернон часто жалуется на слабость и одышку, Дадли серьёзно занимается боксом, спортом жёстким и травмоопасным, а хорошие медицинские страховки стоят очень дорого.

— Всё, слезай. Обедать пора, — Дадли решительно полез вниз. Кое-как спустившись, он задрал голову и поторопил Гарри: — Давай-давай. Или ты прирос уже к ветке, друид несчастный?

— Обжора, — Гарри ловко спрыгнул на землю. — Вот как вылетишь из своей весовой категории, будешь знать. Ты и так тяжелее всех одногодок в секции, а старшие тебя не пожалеют.

— Обжорство и режим питания — разные вещи, — назидательно сказал Дадли, схватил Гарри за руку и поволок его за собой. — Кушать нужно в одно и то же время, тогда всё правильно усваивается. А не так, как ты — на ходу или за книжкой. Вон, ветром уже носит, задохлик. А я не толстый, я коренастый.

Не обращая внимания на хихиканье кузена, младший Дурсль спросил:

— Тебе, кстати, что на день рождения подарить? Родителей не переплюну, но кое-что могу.

Дадли гордился тем, что папин знакомый мистер Уиллис взял его на подработку курьером. Конечно, в отличие от взрослых курьеров, он не ездил по Лондону, а принимал поручения между складом и конторой да бегал за кофе грузчикам. Но папа и мистер Уиллис сказали, что большие дела начинаются с маленьких. С начала летних каникул Дадли уезжал на работу вместе с папой, а возвращался домой после полудня на электричке. У него появились собственные деньги, и Дадли чувствовал себя совсем взрослым.

Гарри мама не отпустила, сказала, что не хочет оставаться дома в одиночестве, без своих мужчин. Тот смирился, помогать тётке по дому ему тоже нравилось.

Гарри задумался.

— На книжку хватит?

Дадли кивнул.

— Тогда вместе в книжный пойдем. Там такой медицинский атлас появился, загляденье просто, — Гарри вырвал руку и побежал по дорожке. — Тётя, подожди, я помогу накрыть на стол!

Дадли закатил глаза — не годится нормальному мужчине уделять столько внимания кухарничанию и сервировке стола. Папа смеялся и говорил, что все великие повара были мужчинами, и если Гарри решит открыть ресторан, то он готов помочь племяннику необременительной ссудой.

А мама мечтала, чтобы Гарри стал знаменитым киноактёром. В раннем детстве кузен был очень застенчив и даже слегка заикался, поэтому она решила записать мальчика в школьный драматический кружок. С первого же спектакля с участием Гарри мама уверилась в незаурядном таланте начинающего актёра. Она могла часами рассказывать подругам о «броской внешности» и «впечатляющей способности к перевоплощению» своего воспитанника.

Дадли же считал, что актёрский талант Гарри заключался исключительно в том, что тот был единственным парнем в кружке. На школьных спектаклях, посещать которые Петуния Дурсль считала обязательным для всех членов семьи, он едва не умирал со смеху, глядя, как Поттер объясняется в любви принцессам, каждая из которых была намного выше и крепче тощенького очкастого принца.

Девицы из кружка и учительница литературы миссис Митчелл буквально носили на руках мальчишку, единственного из всей школы решившегося разделить с ними это непристойное увлечение. Из-за неистового обожания юных актрис застенчивость Гарри прошла сама собой — вполне можно было бросить дурацкий театр. Однако Гарри не желал расстраивать свою тётю и каждую вторую субботу безропотно падал на одно колено перед очередной принцессой.

Дадли такого самопожертвования не понимал. Он же прекрасно знал, что ни ресторатора, ни актёра из его кузена не получится.

Гарри мечтал стать врачом.

Книжные полки в их игровой комнате были забиты медицинскими энциклопедиями и атласами, учебниками по анатомии и руководствами по оказанию первой помощи. Единственное, в чем Гарри колебался, — так это в будущей специализации. Ему одновременно хотелось стать хирургом и терапевтом, психиатром и онкологом. Гарри понимал, что обладает неизученными наукой целительскими способностями, и никак не мог решить, где именно они принесут наибольшую пользу.

По мнению Дадли, к своей мечте следовало идти прямой дорогой, не отвлекаясь ни на что постороннее. Вот сам Дадли, например, не морочится. Он каждый день по два часа занимается в секции и точно знает, что будет чемпионом мира по боксу в тяжёлом весе среди профессионалов.

— Дадли, поторопись, — Петуния Дурсль прервала размышления сына. — Садись за стол. Бог мой, новая футболка! Где, позволь спросить, тебя носило? Опять подрался?

— Кровь не моя, — спокойно ответил Дадли, усаживаясь на своё место. — Не волнуйся.

— А чья? — мама, вопреки совету, взволновалась ещё больше. — Он жив, этот несчастный? Дадли, пойми, если тебя исключат из этой школы, мы не сможем перевести тебя в другую. Городок слишком мал, никто не захочет иметь дела с таким драчуном. В прошлый раз мне посоветовали показать тебя специалисту в Лондоне, потому что школьный психолог не может на тебя повлиять.

— Мистер Полкисс? — хмыкнул Дадли. — Он на собственного сына не может повлиять. Даже я на Пирса влияю намного больше. Не слушай Полкисса, мам. А тот, кто испортил мою новую футболку, получил за дело и жаловаться не станет.

— Дидди, — грустно сказала мама, — всё намного сложнее, милый.

Она всхлипнула и застыла, пытаясь удержать слёзы. Гарри слез со своего стула и прижался к ней, шепча что-то утешительное и строя Дадли укоризненные гримасы.

— Дети, — мать вздохнула, вымученно улыбнулась и погладила Гарри по голове. Всё-таки Поттер умеет влиять на чужое настроение, зря он сомневается. — Мальчики, мы с папой должны будем поговорить с вами сегодня вечером. Не убегайте никуда после ужина, хорошо?

— Это по поводу дня рождения Гарри? — оживился Дадли.

Дурсли не любили сюрпризов и все важные моменты в жизни обсуждали заранее, в кругу семьи.

— Да, — мама опять горько вздохнула и посмотрела на детей. — Кушайте, мальчики, мы всё обсудим после ужина.

* * *

Петуния Дурсль отпустила мальчишек к приятелям и принялась наводить порядок в крохотной столовой. Слёзы отступили, но настроение всё равно было ужасным.

Бог весть, когда Гарри стал их сыном, Петуния не могла вспомнить день и час. Наверное, это происходило постепенно, исподволь.

Но сегодня вечером состоится разговор, после которого Гарри может возненавидеть Дурслей навсегда. Откладывать больше нельзя, Вернон прав.

Петуния устало опустилась на стул и бессильно уронила руки на колени.

И ничего нельзя поделать.

Всё, что от них зависело, они сделали.

Глава опубликована: 08.10.2014

Глава 1

Когда Лили Эванс пришло письмо о зачислении в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, её старшая сестра Петуния не слишком удивилась. С Лили частенько происходили вещи, которые совершенно не поддавались разумному объяснению и, честно сказать, были довольно опасными для окружающих. Чего только стоил случай, когда родители отказались брать девочек с собой в загородную поездку. В итоге никто никуда не поехал — оконные стёкла в гостиной как будто лопнули, засыпая комнату осколками. Счастье ещё, что не случилось серьёзных порезов.

И до этого происшествия всякое бывало: горели шторы и плавились пластмассовые игрушки, сама собой билась посуда и взрывались лампы в светильниках, так что миссис Эванс всерьёз пристрастилась к просмотру телепередач о полтергейстах. Прошло некоторое время, прежде чем обнаружилась прямая зависимость между «полтергейстом» семьи Эванс и дурным настроением Лили. С тех пор Эвансы старались ничем не волновать младшую дочь и крепко-накрепко запретили Петунии ссориться с сестрой.

Петуния была, мягко говоря, озадачена запретом. Она очень любила свою маленькую сестрёнку и иногда могла переусердствовать с опекой. Тогда Лили на неё обижалась, отчего безвременно гибла очередная тарелка, сёстры вместе прятались от носящихся по комнате осколков, а потом мирились до следующего раза.

Теперь, если следовать родительской логике, Петунии вообще не следовало общаться с родной сестрой — Лили могла любой пустяк принять близко к сердцу. Например, искренний совет Петунии держаться подальше от противного мальчишки Снейпа.

Из-за этого мальчишки и произошла первая серьёзная ссора между сёстрами. Северус Снейп, мрачный и злоязыкий оборванец из неблагополучной семьи, был неподходящей компанией для Лили. Сын алкоголика, чему хорошему он мог научить её сестрёнку? В дурном окружении мальчишка замечен не был, но Петуния считала, что это вопрос времени. Лили же имела совершенно противоположное мнение и приписывала Снейпу какие-то совершенно немыслимые добродетели.

Из-за него в один «прекрасный» день сёстры крупно повздорили. В ответ на Петуньины увещевания Лили закричала:

— Ты просто завидуешь мне! Завидуешь! У тебя нет друзей! И никаких способностей нет! Северус сказал мне, что я настоящая волшебница и могу творить чудеса. Я пойду в волшебную школу. И у меня будет настоящая волшебная палочка, как у феи. Вот!

С полок посыпались книги и карандаши, Лили хлопнула дверью и выскочила из дома. Петуния начала было собирать книжки, но села на пол и расплакалась. Права была Лили — нет у неё никаких способностей. Она училась хуже, чем сестрёнка, учителя никогда не ставили Петунию в пример другим детям. Она никогда не была такой обаятельной и красивой, как Лили. А уж в битье тарелок и вовсе не могла сравниться с талантливой сестрой. Но Петуния никогда не завидовала Лили, только старалась уберечь от опрометчивых поступков и неподходящих знакомств. Что же в этом плохого?

Девочки не разговаривали друг с другом несколько дней, да и потом общение было натянутым. Но Петуния не перестала любить сестрёнку, что бы там этот бессовестный Снейп себе ни думал.

Так и вышло, что письмо из Хогвартса застало врасплох только старших Эвансов. Девочки же были к нему готовы. Родители привыкали к ошеломительной новости, а Лили радовалась и на целый день убегала на улицу к Снейпу, который — вот уж сюрприз! — тоже получил такое письмо.

Петуния была совсем не рада и очень беспокоилась за сестру. Она воображала ужасный мир: безумный, нелогичный, усыпанный осколками посуды, запорошенный пеплом от сгоревших штор и населённый угрюмыми оборванцами из семей алкоголиков. Мир, в котором её маленькая Лили останется совсем одна, без присмотра и защиты.

Трепеща от ужаса перед неведомым «волшебным миром», Петуния осмелилась написать письмо загадочному директору Хогвартса с просьбой отправиться в школу вместе с Лили. Тот ответил отказом, а сестра поступок не оценила. Лили смеялась над Петунией, называя её дурацким словом «магла», в красках расписывала вероятную жизнь бесталанной Петунии среди магов и ведьм, таких же умных, красивых и могущественных, как и сама Лили.

Сестра уехала, и жизнь семьи стала вращаться вокруг неё — красивой девушки, сильной ведьмы, лучшей ученицы, старосты школы. Родители до дыр зачитывали письма Лили, написанные на плотной желтоватой бумаге — «пергаменте», на каникулах носили дочь на руках, потакая каждому капризу, а Петуния медленно и мучительно осознавала, что у них с сестрой остаётся всё меньше и меньше общего.

Самую большую обиду вызывали вовсе не насмешки, а святая уверенность сестры в ответной неприязни Петунии. Лили никогда не сомневалась в том, что «магла» не простила волшебникам отказа в обучении в волшебной школе, а угрюмость Петунии объясняла тщательно подавляемой завистью.

Петунию же магия пугала до судорог. Чайные чашки могли оказаться крысами и наоборот, мебель двигалась сама по себе, а разорванное платье наутро становилось новёхоньким — жуткие «чудеса» заставляли сомневаться в собственном рассудке, органы чувств были бессильны распознать каверзы. Петунии частенько казалось, будто она сходит с ума. Помощи просить было не у кого — точно запрут в комнату с мягкими стенами.

Отношения сестёр испортились окончательно, а Петуния укрепилась в неистовом желании никогда не иметь дела с «волшебством».

После окончания школы Петуния уехала из родного городка в Лондон — пора было устраиваться в жизни. Курсы машинисток, конечно, не волшебная школа, но мисс Петуния Эванс верила в своё трудолюбие и здравый смысл. И то сказать, что за профессия — «ведьма»?

А ещё она надеялась встретить молодого человека под стать себе, такого же серьёзного и работящего. Надежды были робкими, всё же Петуния никогда не пользовалась успехом у мужчин. Но Лондон — большой город, вдруг ей повезёт. И она создаст свою собственную семью, где её родные будут любить и ценить друг друга просто так, независимо от красоты и таланта.

Встреча с Верноном Дурслем, человеком спокойным и основательным, превратила девичьи мечтания в продуманный план. Мисс Эванс обрела цель в жизни и решительно приступила к её достижению.

Встреча с женихом Лили, заносчивым насмешником Поттером, едва не стоила Петунии её маленького счастья. Униженный Вернон вполне мог уйти, и тогда мечте пришёл бы горький конец. Но Дурсль не покинул свою избранницу, и Петуния поняла, что на этого человека можно положиться при любых обстоятельствах.

Следующие три года были похожи на сказку: уютный домик на тихой улочке маленького сонного городка, любимый муж и долгожданный ребёнок. Сын — радость и счастье, родительская любовь и надежда. Петуния сама себе казалась сказочной принцессой, несомой по Земле искрящимся розовым ветром.

С родными молодая миссис Дурсль почти не общалась, стараясь отделаться телефонными звонками, а редкие письма сестры, против обыкновения, не поднимали в душе старых обид. Даже трагическая смерть родителей в автокатастрофе не стала для неё сильным потрясением — Вернон и Дадли были рядом.

О рождении племянника Петуния узнала из письма Лили, доставленного встрёпанной и явно уставшей совой. Петуния порадовалась за сестру и обрела надежду на восстановление прежних отношений — всё-таки общих интересов у двух молодых мамочек гораздо больше, чем у маглы и ведьмы. Она по-прежнему любила Лили, пусть и не так ревниво, как в детстве. «Ещё можно всё исправить», — думала Петуния, и её сердце пело от счастья.

* * *

Счастье закончилось в восемьдесят первом году — стылой промозглой ночью на Хэллоуин.

Петуния и на смертном одре будет вспоминать эту кошмарную ночь.

Маленький Дадли весь день капризничал из-за лёгкой простуды, полночи вскрикивал и возился, поэтому Петуния и Вернон спали очень чутко и смогли услышать сиплое хныканье, доносящееся из-за входной двери.

На пороге стояла большая корзина, в которой почти беззвучно плакал малыш: на вид ровесник Дадли, но почему-то спелёнатый, словно младенец. Подкидыш извивался, пытаясь выпутаться из одеяльца, охрип и явно изнемог от плача, а его на лобике запеклась довольно большая рана.

Вернон велел Петунии вызвать полицию и врача и внёс корзину в дом. Петуния кинулась к телефону, затем к домашней аптечке, чтобы обработать малышу рану. И только достав ребёнка из корзины, Дурсли заметили конверт из плотной желтоватой бумаги, похожей на тонкую кожу.

— Как в дурной мелодраме, — буркнул Вернон, прижимая дрожащего и всхлипывающего ребёнка к себе. — Корзина, конверт с письмом. Читай, надеюсь, его беспутная маменька не утопилась от несчастной любви.

Петуния же застыла, вмиг поняв, что значит «оборвалось сердце». Она узнала эту бумагу. А медленно вскрыв подрагивающими руками плотный конверт, узнала и почерк в письме. Именно этими мелкими буквами с вычурными старомодными завитушками загадочный директор волшебной школы написал маленькой Петунии отказ в просьбе сопровождать сестру.

— Туни, что с тобой? — встревожился Вернон. — Читай же!

Петуния зарыдала, не в силах прочесть ни единой строки, предчувствие беды накрыло её с головой.

— Так, — Вернон сунул ей в руки подкидыша и забрал письмо. — Успокойся. Сначала мальчик, потом истерики, договорились?

Петуния, стиснув зубы, мелко закивала. Вернон молча читал письмо, и его густые пшеничные брови задирались всё выше.

— Я бы счёл это дурацким розыгрышем на Хэллоуин, — наконец произнес он, — на какие горазды твои ненормальные родственники, если бы не раненый ребёнок. Он, кстати, настоящий или это очередная «трансфигурация»?

— Я не знаю, — всхлипнула Петуния, покачивая малыша. — Что в письме?

Вернон тяжело вздохнул и обнял жену за плечи:

— Если верить письму, твоя сестра и её муж убиты этой ночью. Мальчик — их сын. Его зовут Гарри.

* * *

Ужасное известие будто вынуло из Петунии душу, она могла только плакать и прижимать несчастного ребёнка к себе. Всё остальное сделал Вернон: спрятал письмо, успокоил проснувшегося от суеты Дадли, встретил врача и офицера полиции и ответил на их вопросы.

Вернон рассказал полицейскому наскоро выдуманную душещипательную историю о непутёвой сестре жены — избалованной и взбалмошной особе, которая связалась с какими-то сектантами и даже вышла замуж за одного из них. Правду полиция наверняка не оценила бы.

— Поймите, — говорил он, проникновенно глядя офицеру в глаза, — мы не поддерживали никаких отношений с этой семейкой. У них не было дома, они жили в каких-то притонах, занимались не пойми чем и вполне могли иметь проблемы с законом. Может быть, Лили и её муженёк даже были наркоманами. Мы не знаем, что с ними сталось и где они могут быть сейчас. Я думаю, нужно объявить их в розыск, а мальчик пока побудет у нас. Сами видите, ребёнку не место среди этих людей, он ранен и напуган. Кто знает, как с ним обращались?

— С чего вы взяли, что этот ребёнок — ваш племянник? — подозрительно спросил полицейский. — При нём, как я понимаю, не было никаких документов.

— Боюсь, документов у малыша и вовсе нет. Не думаю, что его родители озаботились этим, — Вернона прошиб холодный пот. Он вообще сомневался, что это ребёнок, а не заколдованная лягушка. А что? Сказки не на пустом месте возникли, утверждала его жена.

— Глаза, — зарыдала Петуния, раскачиваясь и притиснув к себе мальчика, уже перебинтованного и накормленного. — Глаза у него особенные, как у Лили. Ни у кого таких глаз не было. Ни у кого.

Офицер взглянул на заснувшего подкидыша — обычный ребёнок. Тощенький, но довольно ухоженный, не похожий на грязные скелетики, которые доводилось видать в лондонских эмигрантских трущобах. Глаза мальчика сейчас были закрыты, и он выглядел вполне заурядным ребенком без особых примет.

— Да, — оживился притихший врач, молодой мужчина с ранними залысинами. — Удивительный цвет глаз — ярко-зелёный, как будто малыш в линзах.

— А если это и вправду линзы?

— У полуторагодовалого ребёнка? Исключено, — возмутился врач. — Может статься, мистер Дурсль прав в своих опасениях. Я не заметил отметин от обязательных детских прививок. Возможно, мальчик рос в неподходящих условиях, хотя и не выглядит болезненным.

— Мы забираем ребёнка в приют, — сказал офицер и встал со стула. — Я попрошу вас во второй половине дня явиться в участок, дать подробные показания.

— Пожалуйста, — сказал Дурсль, — оставьте малыша у нас. Хотя бы на время розыска его родителей. Моя жена с ума сойдёт от беспокойства.

— Ничего не могу поделать, — развёл руками полицейский, — у меня нет таких полномочий. Я сообщу вам, куда мы его разместим, вы сможете навещать ребёнка. А потом ситуация прояснится.

— Я бы рекомендовал отправить мальчика в больницу, — вмешался врач. — Удар по голове мог быть силён, я не исключаю сотрясения мозга.

— Тем более, — подытожил полицейский. — Успокойтесь, миссис Дурсль, мистер Дурсль. Дитя будет под присмотром, и мы предпримем всё возможное для поиска его родителей.

* * *

После отъезда представителей власти Вернон заставил Петунию выпить успокоительное и лечь спать, а сам принялся изучать странное письмо.

Некто по фамилии Дамблдор сообщал Петунии о гибели её сестры с мужем от рук тёмного волшебника, которого по непонятной причине не следовало называть по имени.

Осоловевший от недосыпа и переживаний Дурсль почему-то представил себе убийцу в виде Дарта Вейдера — злодея из кинофильма, нашумевшего лет пять назад. Фильм, на вкус Вернона, был глуповатым, а злодей вызвал острую жалость астматическими хрипами и зависимостью от глухого шлема. Дурсль не понаслышке знал, что такое одышка и как противно лежать с кислородной маской на лице — сердце пошаливало с юности.

Джеймс и Лили Поттеры, упокой господь их грешные души, вероятно, попали в какую-то гадкую историю. Безымянный волшебник вряд ли был рассерженным кредитором, скорее всего, отпетым уголовником. Вернон изредка смотрел криминальные сериалы и оттуда усвоил, что преступники и их подельники долго не живут. Впрочем, он допускал, что Поттеров могли убить из мести, например, если Джеймс Поттер был магом-полицейским. Или ненужным свидетелем. Или…

Вернон прервал размышления — причины убийства молодой четы волшебников сейчас были не важны. Ему нужно думать о том, каким образом получить над подкидышем опеку, хотя бы временную.

Письмо утверждало, будто маленький Гарри подвергается смертельной опасности, находясь вне стен дома Дурслей — Лили, якобы, озаботилась некоей «кровной защитой».

Вернон недоверчиво фыркнул. Миссис Поттер никогда в жизни не переступала порога этого дома, потому что Вернон с Петунией приобрели его за пару месяцев до рождения Дадли. Первая встреча Дурслей и Поттеров состоялась в ресторане тремя годами ранее и прошла… Вернон поморщился. Отвратительно прошла, прямо сказать, но своей вины в этом Дурсль не видел. Только Петунию было жаль, она ничем не заслужила таких родственников.

Затем Поттеры посетили свадьбу Петунии и Вернона и оставили крайне неприятное впечатление у присутствующих. Больше Дурсли и Поттеры не встречались, ограничиваясь нечастыми письмами и подарками к праздникам.

Автор же письма был свято уверен в этой самой «кровной защите» и настойчиво просил, точнее, приказывал позаботиться о мальчике до одиннадцатилетнего возраста. Приказ подкреплялся угрозами, невнятными и оттого весьма зловещими.

Дурсль задумался. Может, у магов и можно было подобрать осиротевшего мальчишку без документов и воспитывать его по своему разумению. У нормальных же людей усыновление ребёнка сопровождалось сложными бюрократическими процедурами.

Господи прости, да ведь они не могут даже доказать, что мальчик — их родной племянник! Цвет глаз — никакое не доказательство. И письмо это дурацкое никому показывать нельзя, потому что сумасшедшим не отдают опеку над детьми.

Дурсль потёр глаза. Нужно тщательно продумать свои показания для полиции и дальнейшего суда. А суд будет, потому что никакое полицейское расследование не найдет Поттеров — ни живых, ни мёртвых. И если само существование Лили ещё можно подтвердить хотя бы свидетельскими показаниями, то Джеймс Поттер в этом мире никогда не жил.

У Вернона даже мысли не возникло оставить племянника на попечении государства. Сумасшедшие маги вполне могли проверить, исполняют ли Дурсли приказ чёртова Дамблдора, а рисковать женой и сыном Вернон не собирался. Со слов Петунии он достаточно знал о нелогичности и неуравновешенности колдунов и о том, какую невеликую цену в их глазах имеют жизнь, здоровье и достоинство «простеца». Он подумал, что надо бы хорошенько расспросить Петунию о возможностях волшебников — слишком мало у него сведений о грядущих неприятностях.

Кроме волшебных проблем, следовало подумать ещё и о вполне житейских неурядицах. Второй ребёнок ощутимо прибавит хлопот молодой семье, едва вставшей на ноги.

После войны от капитала Дурслей остались только воспоминания. Отец отдал маленького Вернона в частную школу на последние деньги. Дурсль учился как проклятый и заводил нужные связи среди состоятельных однокашников, понимая, что иначе из нищеты не вырваться. Свой небольшой бизнес он поднимал с нуля и к моменту женитьбы на Петунии достаточно прочно стоял на ногах.

Недавний кризис заставил Дурсля свернуть несколько проектов и заключить негласное и не совсем законное соглашение со своим основным конкурентом Уиллисом. Поодиночке было не выжить, Уиллис это тоже понимал, но о былой стабильности в доходах у обоих партнеров покуда и речи не шло. Закладная за дом не погашена, и банк, кстати, ещё следовало убедить, что внеплановое прибавление в семействе Дурслей не повлияет на дальнейшие выплаты. Дурсль вздохнул. Похоже, все прочие жизненные планы тоже нуждаются в серьезной корректировке.

Было ещё в письме что-то такое… Дурсль пробежался глазами по «пергаменту». Вот оно: Дамблдор запрещал Дурслям рассказывать Гарри правду о его происхождении и велел воспитывать его так, чтобы не «избаловать ребёнка сверх меры».

Вернон поморщился. Всё-таки маги в чём-то идиоты. Разумеется, он не будет посвящать мальчика во все детали этой, без всякого сомнения, некрасивой истории. Но отказать подопечному в каких-либо объяснениях его внезапного сиротства не удастся. Они же не в лесу живут, а в маленьком городке, где всё про всех знают и потихоньку судачат. Об этом тоже стоит подумать, но позже. И вопрос с воспитанием следует отложить: неизвестно ещё, каков неожиданно обретённый племянник по характеру. Главное сейчас — получить опеку над мальчиком.

Вернон опять вздохнул и свернул злополучное письмо. Нужно поспать хоть немного. Завтрашний, нет, сегодняшний день обещает множество забот. Если, конечно, Гарри — это мальчик, а не заколдованная лягушка.

Поднявшись наверх, Вернон увидел, что Петуния не спит, а сидит в постели, судорожно прижимает к себе уютно сопящего Дадли и смотрит в потолок мокрыми от слёз глазами. Он почувствовал, как сжимается сердце. Вернон был немолод и некрасив, не слишком здоров и совсем не богат, рос в трудное послевоенное время и не был способен на пылкие объяснения и красивые ухаживания, но любил Петунию и намеревался защищать своё семейное счастье любой ценой.

Вернон грустно улыбнулся и тихонько сказал:

— Туни, милая, успокойся. Нужно отдохнуть.

— Вернон, они же похоронят её достойно? — Петуния всхлипнула и перевела взгляд на мужа. — Бог мой, я даже не знаю, где и как похоронят мою сестру! Я никогда не смогу…

Петуния заплакала.

— Они похоронят её рядом с мужем, которого она так любила, — твердо сказал Дурсль, подошёл к жене и присел рядом. — А мы позаботимся о ребёнке, чтобы ей было спокойно на том свете.

Вернон обнял жену с сыном и ласково прошептал Петунии на ухо:

— Всё будет хорошо, я обещаю тебе.

* * *

Уже наутро Дурсль понял, что немного погорячился с обещанием.

Мальчика они навестить не смогли. В приемном покое маленькой больницы Литтл Уингинга давешний врач, заикаясь от волнения, объяснил, что у Гарри обнаружилась сильнейшая аллергия на медикаменты.

— Скорее всего, реакция на антибиотики, мистер Дурсль, — врач расстроенно взмахнул рукой. — Мы были вынуждены переправить ребёнка в Лондон, в ГОШе(1) ему обязательно помогут.

Вернон подхватил заплакавшую Петунию, усадил её на диванчик для посетителей и потребовал воды.

— Кто будет оплачивать счета? — спросил он, когда суета вокруг Петунии улеглась. — Мне бы не хотелось, чтобы мой племянник не получил помощи из-за скудости благотворительных фондов.

Врач не смог ответить, и Вернон сделал себе в уме ещё одну пометку: поехать на Ормонд-стрит и переговорить об оплате лечения Гарри. Петуния рвалась навестить мальчика немедленно, но он её отговорил:

— Мы оплатили няню для Дадли только до пяти часов, а поездка в Лондон может затянуться. К тому же нам сегодня важнее быть в участке. Я хочу, чтобы наши показания были оформлены должным образом.

Скрепя сердце, миссис Дурсль согласилась с супругом.

На работу Дурсль не поехал, ограничился десятком звонков поставщикам и коротал время до визита в полицию, изучая письмо Дамблдора. Днём оно казалось ещё нелепей и бесило Вернона каждой завитушкой вычурного почерка.

— Бредятина, — бурчал он неприязненно. — «Кровная защита». От кого надо защищать Гарри? Чего следует опасаться? Зачем им нужен мальчик только через десять лет? Почему его нельзя баловать? И что мне со всем этим делать?!

В полиции бешенство Дурсля достигло предела из-за вполне невинного вопроса, очевидного для всякого, кто не скорбен умом:

— Каково полное имя ребёнка?

Петуния всхлипнула, а Вернон мысленно проклял до седьмого колена того, кто выбросил маленького мальчика в чуждый тому мир, к незнакомым людям, раненого и испуганного, без метрики и медицинской карты, не потрудившись дать внятного объяснения своему дикому поступку и лишив ребёнка его собственного имени.

«Гарри», — так было написано в письме. И всё. Ни полного имени, ни среднего имени, ни фамилии — как щенка подкинул.

— Гарольд Джеймс Поттер, — твёрдо сказал Дурсль, надеясь, что угадал с именем. — Не Генрих, а Гарольд.

И сердито фыркнул в усы.

Решено.

Он сам воспитает из мальчишки нормального человека.

А волшебный мир может катиться в тартарары.

______________________________________

(1) Great Ormond Street Hospital — крупнейший в Англии педиатрический центр, его старое здание — историческая достопримечательность Лондона.

Глава опубликована: 08.10.2014

Глава 2

— Добрый вечер, мистер Дурсль!

— Добрый, мисс Фейн. Всё хорошеете, — Вернон добродушно улыбнулся сутулой девице в нелепых пластмассовых серьгах. — Ваш шеф меня желал сегодня видеть.

— Да, мистер Дурсль, — девица жеманно хихикнула, — он уже справлялся о вас. Проходите, пожалуйста.

За шесть лет, прошедших с недоброй памяти Хэллоуина, Вернон частенько бывал в этом темноватом, обставленном дешёвой мебелью кабинетике. За эти годы здесь ничего не изменилось: гора бумаг на письменном столе, древняя печатная машинка, пылящаяся на шкафу, небрежно распиханные по полкам канцелярские папки и чёрно-белая фотография совсем юной Елизаветы в скромной рамке.

Мистер Крофтон — хозяин кабинетика — уже второй срок избирался помощником мэра и ведал всеми вопросами городских школ и муниципального приюта, а попутно от имени городского совета курировал благотворительные общества Литтл Уингинга — ноша, по мнению Дурсля, посильная лишь святому мученику.

— Дурсль, — поприветствовал Крофтон Вернона. — Легки на помине.

Мужчины обменялись рукопожатием, и Крофтон указал на кресло для посетителей.

— На вас жалоба, — не стал тянуть служащий городского совета. — Наши дамы находят, что вы и миссис Дурсль чересчур строги к бедняжке Гарри.

Он улыбнулся и зашарил по столу в поисках необходимых бумаг.

— Вот как? — хмыкнул Дурсль. — Жалоба, надо понимать, анонимная.

— Само собой, — вновь улыбнулся Крофтон. — Настолько анонимная, что я да<