Ласточки, собаки и q1

Ласточки, собаки и q1

Аккурат под новый года позвонила мама Кудрявого и сообщила, что Боря пропал. Куда пропал, как пропал? Мама не знала. Мама могла только переживать, плакать, взволнованно говорить о том, как Боря не доел последний завтрак. Полиция тоже ничего не могла сделать. Ну развесили объявления, отправили какие-то разнарядки – ничего. Оценить ситуацию, найти и спасти старого друга, видимо, предстояло мне.

Кудрявый – Боря – институтский приятель. Даже друг. Веселый, добрый и немного взбалмошный человек, неожиданно полюбивший дурь, грибочки и метафизические откровения в моменты прихода. Боря никогда не блистал умом, потому что активно качался и лабал на гитаре всё, что на гитаре обычно лабается. Тем чуднее для меня (для всех, впрочем, общих знакомых) выглядели его «пелевинские» пассажи в соцсетях, которыми он засорял ленты фолловеров последние полгода. Вроде такого:

Надкушенное яблоко на лого всем известной компании – символ адамового греха. Популярная карточная игра blackjack – это цвет плюс разъем для наушников. От того и другого яблочные отказались первыми. В России эта игра называется «очко». Что такое очко? Это одновременно «анус» и «балл» (и, кстати, «анус» и «ебал» или «ебал анус»). Однако, если взглянуть на природу этих слов мы заметим, что они отсылают нас к двум устрашающим божествам прошлого – Анубису и Баалу. Первый убил и расчленил своего отца, таскал шкуру собаки и тусовался с мертвечиной. Потом убедил древних греков в том, что он есть Кронос – верховный бог, который пожирал своих детей. Баал выполнял сходные функции в семитской культуре. Так эти два чудовища воплотились сегодня в Apple – цитадели педерастического греха, управляемого жидомасонами. А пользователи айфончиков, получается, дружно махнули свое очко на мерцающие прямоугольные дилдо.

Я поспешил связаться с общими знакомыми. К сожалению, их осталось немного. Кто-то решал собственные проблемы с психотропами, кому-то просто не было дела до спятившего Бори. Лучший друг не говорил с ним больше месяца, бывшая девушка лечилась в стационаре от анорексии. Только местный дилер слышал о планах Бори улететь на Гоа.

Безликие январские праздники и крепнущий страх потерять старого друга помогли мне решиться на поездку в Индию. В крайнем случае просто отдохну (ха!). Билеты на Гоа, само собой, стоили дорого, пришлось лететь через Дели.

Прилетел в столицу Индии третьего января в полночь по местному времени. Впереди полтора дня в городе, который называют главной клоакой Юго-Восточной Азии.

Шесть банкоматов в аэропорту флегматично сообщают: I’m offline. Оба салона сотовой связи закрыты. Выхожу на улицу без единой рупии в кармане, без связи и нормального английского. Кое-как торгуюсь с местными таксистами, один соглашается остановить у банкомата по пути в гостиницу. Садимся в ржавый тазик, трогаемся. За окном проносятся трущобы, помойки, торговые ряды, грязные ночлежки.

Таксист часто останавливается и перекрикивается с какими-то черными парнями. В голове произвольно возникает перевод: «везу лоха до притона, разденем и продадим на органы». Успокаиваю себя тем, что в Индии низкий уровень преступности и все мои страхи вызваны сводками российских новостей.

Я снял номер в отеле с хорошим рейтингом не слишком далеко от аэропорта. Меня встретил вежливый портье, провел в просторную дыру. Мебель старая, из окна пахнет помоями, в ванной сыро и насекомые. Благо в номере можно курить, а в сумке бутылка неплохого вина. Сразу прикладываюсь. Следом умываюсь, переодеваюсь, ложусь в постель, открываю книжку очередного проповедника дзэн-буддизма с личным аэропортом и челядью. Закуриваю. Можно расслабиться.

Последний раз я видел Борю несколько недель назад, когда приезжал в Казань по семейным делам. Кудрявый был весел, приветлив. Пригласил в гости на вечеринку. В свои тридцать он снимал квартиру с парой школьников, которые таскали ему закладки, мыли полы, приводили девчонок. Зарабатывал Боря торговлей разным хламом – старыми машинами, левыми симками, кофейными франшизами.

В квартире было людно. Подоконник завален дудками, бонгами, самокрутками. Рассыпана шмаль, разбросаны какие-то таблетки. Алкоголя минимум, еды нет. Черт меня дернул потратить единственный вечер в городе на наркопати.

Школьники тусуются на балконе, а в зале перед телевизором сидят люди под тридцать. Я вижу их впервые. Смотрят чемпионат мира по снукеру. Меланхолично обсуждают удачные серии. Кажется, жутко тормозят, а неспешный стук шаров им по вкусу.

Я тоже немного покурил. Просто чтобы чем-нибудь себя занять. Просидел два часа, глядя в одну точку. Травка плохо на меня влияет. Или панические атаки или тупое ха-ха. Иногда безумные теории об устройстве мира. Открыл телефон, полистал новости. Воры на яхтах, дети воров на «феррари», внуки воров на игле. Говорят, что политики дурят нам голову. Это неправда. Это наши головы дурят политиков. Мы выбираем лучших пиздоболов и лишаем их жизнь всякого смысла. Теперь они могут только посадить пару оппозиционеров, вырастить новый вирус в лаборатории и построить коммунизм. Интересно, сколько их – тех, кто в преклонном возрасте, сидя где-нибудь в тюрьме строгого режима, искренне доволен прожитой жизнью?

Я, конечно, поделился своими открытиями с Борей (не без труда – все время боялся проглотить язык). Кудрявый поржал, сделал мне чаю и рассказал о своих свежих прозрениях.

¾ Все просто. Миром управляют ласточки, – буднично заключил он.

¾ Это как?

¾ Ласточки – перелетные птицы. Живут в Европе, Сибири, Азии, зимуют в Африке. Ни одно живое существо не охватывает такую площадь обитания в течение жизни. А им нормально.

¾ И что? Живут и живут, – не понял я.

¾ Они в спячке два-три месяца в году. А большинство людей – двенадцать.

Я не придумал, что на это ответить.

На второй день выбрался посмотреть город. Рейс на Гоа поздней ночью, от Бори никаких новостей, от его родных или полиции тоже.

Английские форты и кришнаитские храмы меня мало интересовали, а вот уголок чистой тибетской культуры – очень. В Дели находится так называемая «тибетская колония» – поселение беженцев из Непала. Китайские коммунисты уничтожили под сорок тысяч храмов в двадцать веке. Так тысячи монахов переехали в соседнюю Индию.

Арендовал моторикшу. Это такой мопед с кузовом, который едет сорок километров в час. Сказал, что хочу в Маджну Ка Тилла. Примерно полтора часа езды. Мимо проносятся трущобы, помойки, скопления людей, костры, развалины. Дели размером с Казань или Нижний Новгород, а населен как Москва. Эта жуткая плотность давно превратила город в банку стухшей говяжьей тушенки.

Рикша высадил меня у наземного перехода. На ступенях два десятка бродяг что-то едят и просят денег. Там же молятся, подмываются, спят. На другой стороне находится тот самый тибетский квартал. В шесть вечера он напоминает простую шумную ярмарку. Ко мне подходят продавцы, предлагают разный хлам, зазывают в палатки. Обычный диалог выглядит так:

¾ Кам ту ми, май френд, ай хяв самсинг спешл фор ю! – весело призывает продавец.

¾ Ноу, сорри, – отвечаю я.

¾ Ай кян вери интерестинг сингс, велкам! – другой продавец.

¾ Сорри.

¾ Ми френд, велкам, ай хяв лотс оф бютифул джуилс! – третий продавец.

¾ Фак оф.

Забежал в какое-то кафе подальше от навязчивых торгашей, выпил кофе со сладкими булками, нашел вай-фай. За соседним столом трое монахов. В одинаковых желто-оранжевых сутанах (или как они называются?). В одинаковых эппл вотч на запястьях и с одинаковыми десятыми (или одиннадцатыми?) айфонами. Едят что-то жирное и вкусно пахнущее, шипящее, прямо руками из одной тарелки. Кажется, это барашек. Боря бы расстроился, увидев это безобразие. Боря буддистов уважал, а айфоны – не очень.

Обратно поехал на такси. Закрыл окна. Без специфического пряно-помойного запаха город воспринимается немного теплее. И свалки, и костры, и парки-муравейники выглядят чуть симпатичнее через стекло автомобиля. Так мы проехали через медицинский университет, индийские ворота, английский форт и пару других достопримечательностей. Тем не менее, в гостинице на меня напала тоска, я так и не смог заснуть. Читал, курил и вспоминал кудрявого. Вспоминал разную болтовню.

¾ Кино и реклама давно иссякли, – как-то заявил Боря.

¾ В смысле?

¾ В смысле ни на что не влияют. Теперь решают предметы.

¾ Предметы? – я чувствовал себя тупицей, задавая два вопроса подряд.

¾ Да-да. Телефончики, колонки, умные светильники, умные пылесосы. Смотри как раньше было. Телек не работает – ты чинишь. Или соседа зовешь. Или слесаря там, технаря короче. Сегодня как? Поломалось – продал. Взял новый в кредит.

¾ Ну. Это же удобно, – парировал я.

¾ Кому? А я тебе скажу. Бабам удобно. Раньше они не могли сами плиту зажечь, сегодня им мужик нахуй не нужен. Вызовут, заплатят, заменят. Мужик расслабляется, не учится новому, провисает. Раньше как? Пошел в гараж, выпил с пацанами, потом лег под «волгу» и ебашишь пару часов.

¾ И?

¾ И все. Вот она половая функция. Женщина готовит, мужик чинит, пилит, короче созидает. Баба не созидает. Жрать, комфорт, рожать. Все женское созидание – оно в новой жизни. Но рожает баба только под давлением. Прикинь как оно: долго, больно, жопа растет. Кто на такое сам согласится? Только под давлением. Мужа, парня, родителей. Сегодня никакого давления. Предметы всё делают сами, а бабы не рожают. Поэтому продолжения нет. А если есть – только случайное. А если есть – то это капец какая победа и можешь на диван до конца жизни. Или нет. Потому что мозги съест, ребенка заберет и хату.

Я поднялся с кровати, закрыл книгу, умылся и вызвал такси. До аэропорта недалеко, но стоит приехать пораньше.

Приземлился в аэропорту Васко-де-Гама днем, поехал в Арамболь. Если мой друг правда на Гоа, то только в обрусевшей хиппи-деревне.

Поселился в небольшом отеле. Две тысячи рублей в сутки. Дороговато, когда можешь за пятьсот снимать бунгало на пляже. Зато горячая вода и собственный сортир. С местной кухней – бесценно.

Пляж относительно далеко – в двадцати минутах ходьбы. Зато по дороге можно поспрашивать у местных насчет Бори. Я захватил пару распечатанных фото кудрявого, убрал их в пачку сигарет. Носить мобильный показалось небезопасным.

Как выяснилось, зря. Арамболь оказался премилой деревушкой, застрявшей вне времени, трендов, таргета, арома-презервативов, кэшбеков, ласточек и квартальных премий. Арамболь был общественным холстом, на котором рисовали свободные художники – гуашью, фломастерами, цветными карандашами, говном, глиной, пеплом, струнами и флейтами.

Пляж отличался широкой береговой линией с жемчужным песком, ветхими кафе и йогами, растянувшимися в диковинных позах. Я встретил несколько танцующих девушек, десяток бородатых мудрецов с шапками для милостыни, семью с детьми, живущую в палатке. Люди вокруг напоминали беспечных студентов, хотя выглядели минимум на тридцать. Люди не смотрели на часы. Потому что не имели? Или не имели, потому что не интересовались временем? Они, не спеша плыли по жемчужному песку, глядя на бледное солнце, не глядя друг на друга, вдыхая пряно-помойный запах прибрежных кафе. Танцуя.

Спрашивал у прохожих о Боре, показывал фото. Ноль результатов. Видимо, надо закапываться глубже. Познакомиться с местными тренерами по йоге, с сёрферами, с русскими дауншифтерами. Лучше, конечно, сразу с наркоманами, но выйти на них проще через йогов и дауншифтеров. Попробую на днях. А сегодня можно расслабиться.

Вдоль берега идет красивая мулатка с золотистой копной волос. Волосы развеваются, раздуваются. Розовый купальник смело блестит на высокой груди и широких бедрах. Мулатка идет медленно и смотрит далеко вперед – мимо зевак, редких качков и голодных йогов. Ее питает внимание, питает негласное восхищение, ей нравится нравиться и очень не хочется, чтобы солнце садилось.

Но ночь на Гоа наступает быстро. Красивый кроваво-красный закат длится минут пятнадцать. Затем небо ненадолго превращается в бледно-желтый экран и гаснет. Не хочется в воду, хочется пива и мороженого. Хорошей музыки и неспешного трепа. Еще сильнее хочется спать. Видимо, это акклиматизация и свежий воздух после засранного Дели.

Перед сном залез в телефон. Привычно обновил страницу Бори в соцсети. Новый пост. Неожиданно.

Погоня за счастьем похожа на игру в покер с профессионалами. У тебя неплохой стек, хорошее настроение, какие-то навыки. Ты садишься за стол, присматриваешься к игрокам. Они дружелюбны, местами наивны, позволяют тебе забрать одну или несколько раздач. Ну как позволяют. Ты сам. Ты красавчик, сделал их. И вот бы тебе встать, забрать выигрыш и свалить. Но ты уже почуял запах крови. Ты почувствовал себя хищником. Но ты не знаешь, что за столом собрались охотники. Тебя прикармливали. И раскидывали капканы. Ты проигрываешь всё. Но в тебе живы воспоминания о первых удачах, ты докупаешься. Выигрываешь пару и снова в ноль. Докупаешься, докупаешься. И вот уже мечтаешь вернуть хоть что-то. Хоть малую часть потерянного, хоть какое-то уважение, эмоции. Хоть сопли со стола собрать и унести с собой. Но ты пуст – тебя подоили.

---

Проснулся ближе к обеду. Почистил зубы, вышел в соседнее кафе для завтрака. Осмотрелся. Увидел стойку приема заказов. Подошел ленивый официант, натянуто улыбнулся, протянул меню.

После пошел на пляж. Днем здесь людно. Бездельники прогуливается туда-сюда, толстяки едят, алкаши пьют, хиппи дуют и пляшут под тихий звук ветра и ласковый шум прибоя. Где-то на севере вокруг холмов летают парапланы. Ложусь на шезлонг в тени. Беру два стакана ананасового фрэша, воду и немного рома. Нахожу вай-фай, листаю новости. Разглядываю людей вокруг. Бегают пронырливые индийцы, предлагают напитки, раздают флаеры, кричат, суетятся. Запахи чеснока, кардамона, кокоса, манго, курицы, рыбы, креветок смешиваются в дикое амбре. Не расслышать, не отстирать.

Поев и искупавшись, пошел обратно в деревню. Обошел несколько деревенских забегаловок в поисках нормального кофе. На Гоа непросто найти нормальный кофе. Здесь пьют нескафе. Что ж. Беру стаканчик ароматного дерьма для полярников из старой рекламы, сажусь на скамейку. Закуриваю. Подходит симпатичная девчонка. Вручает мне флаер местной вечеринки. Представляется Натой. Знакомимся, говорим о разном, о бестолковом. Ната рассказывает, что на Гоа четвертый месяц, что работает администратором в эко-гостинице «фри флоу», что через час у них будет музыкальная импровизация. Обещаю прийти.

¾ Нат, а пиво у вас там есть?

¾ Не, – мотает головой девчонка. – Только это, – достает косяк. – Будешь?

Немного думаю. Потом киваю головой. Мы встаем со скамьи, идем вдоль бунгало и мини-отелей по узким тропинкам, выходим к речке. Рядом парковка мопедов и ворота с вывеской Free Flow. Чуть дальше вдоль речки мой мини-отель. Если что – доползу.

Ната прикуривает, затягивается. Затягиваюсь следом. Подходят какие-то ребята. Пацан с дредами и парой живых зубов. Девушка лет тридцати с половиной зубов. Дед лет шестидесяти с двумя рядами гнилых. Я нервно провожу языком по зубам. Рассказываю, что ищу друга, показываю его фото вновь пришедшим. Говорю, что Баал сослал его на райский остров, а мне нужно вернуть его в Тартар. Смеюсь. Долго смеюсь. Уходят все кроме Наты. Она берет меня под локоть и провожает внутрь. Сообщает, что скоро начнется музыкальный джэм и мне понравится. Это успокаивает.

Мы встаем рядом с импровизированной барной стойкой. На ней бойлеры с разным чаем, котелки с едой. Наливаю чашку чего-то имбирного, закуриваю сигарету. Приятно. Бестолково. Мысли роятся как осы, хочется кричать о них и выпустить наружу. Я пристаю ко всем подходящим. Забываю о фото, забываю о цели. Помню только о том, что надо держать себя в руках, чтобы защитить свой анубис. Кажется, что мир вокруг хороводит и поет, что дискотека звучит вечно, а Славой Жижек купил место за трибуной в моей голове. Бред, мысль и слово соперничают за внимание смотрящего. Побеждает слово. Или мысль. Конечно, бред.

Кажется, травку придумали женщины, чтобы усмирить потенцию мужчин к изменению мира. Сломать их волю, понизить айкью. Забавно, но травка почти не влияет на поведение большинства женщин. Даже наоборот. Милашки становятся еще милее, умницы – умнее. Этим травка отличается от алкоголя. Алкоголь провоцирует драки, изнасилования, кражи. Но и смелые признания, честные разговоры, отважные поступки. Словом, перемены. Травка прибивает тебя к дивану или гонит к холодильнику. Иногда на пляж, на концерт или к телевизору. Ну может к холсту или блокноту. В общем, стимулирует созерцание, потребление и немного творчества. Не более. Как и вся растафарианская культура.

А музыканты играют. Играют разное: регги, джаз, фолк. Две красивые девушки танцуют. Я замечаю рядом беззубого пацана с дредами. Он криво улыбается и меланхолично кивает в такт музыке. Внимательно рассматриваю его. Есть у меня такая привычка: глазеть на уродов. Даже разглядывать, даже любоваться. В метро, на улицах, в офисах. Все некрасивые люди кажутся мне притягательными. В художественном смысле. Они будто ожившие картины карикатуристов. Будто Бэнкси напился, изучил каббалу, настрогал големов и выбросил с самолета.

¾ Не было Адама и Евы, – буднично произнес беззубый.

¾ Понятно уж, – бросил я.

¾ Да не в этом смысле. В смысле не было разнополых Адама и Евы. Был один.

¾ Один?

¾ Один человек. По образу и подобию Божию. Клон по сути, – беззубый определенно жил где-то в реальности Бори.

¾ Зачем бы он ему?

¾ А зачем бы ему изобретать мальчика и девочку? По фану? А чего не придумал три пола или четыре?

¾ И в чем дело? – подыгрываю.

¾ У всего есть начала. У хорошего, у плохого. Так и здесь. Был один такой вот клон. Вот если бы ты делал клона… Каким бы сделал?

¾ Ну, похожим…

¾ На себя или того, кем хотел бы быть. Вот он такого и сделал. Получился такой раствор всего лучшего и всех страстей, что в природе Бога. Живая бомба, которая нихера ничем не управляет. Ни собой, ни миром. Потому что сверху старший.

¾ Ну? – интересно, зачем мы это обсуждаем?

¾ Ну дальше сам знаешь. Змей, яблоко, все дела. И вот этот клон как бы сам в себе не разобрался, и яблоко сожрал, и сам пострадал на этот счет. Так пострадал, что решил выпилиться. Сиганул с облака своего на землю, и раскололся нахуй. Пополам. На греховное – Еву. И на Адама.

¾ Видимо, Адам – божественное?

¾ Не. Тоже греховное. Только по-другому. Ну как бутылка водки.

¾ Бутылка водки – это Адам что ли?

¾ Ну типа. Не совсем. Водка – самое страшное изобретение человечества. Медленно и тихо убивает, хотя в моменте счастлив. И плодиться с нее легче. Но нужна тара. Нужна бутылка. Бутылка, в которой плещется водка – это и есть Адам.

¾ А водка – это Ева?

¾ А водка – это пиздец, – заключил беззубый и ушел.

Я медленно добрел до ворот. За ними речка. Выходить не рискнул. Закурил сигарету. Осмотрелся. Попробовал расфокусировать внимание. Сложно. На поверхности только одна мысль, один вид, один образ.

Ко мне подошла Ната. Может она никуда не уходила, я просто снова ее заметил. Или она заговорила после долгой паузы. Или она была тем беззубым типом с дредами. Или я начал слышать после долгой паузы. Хотя мы с дредами детально поговорили. О детальном. О чем-то очень детальном. Завтра вспомню.

Вообще Ната кажется красивой девушкой. С парой достоинств и каплей лишнего веса. Ната обаятельна. Уверенна в себе. Ната кажется по-настоящему дружелюбной и очень терпеливой. Я думал о ее привлекательности и что-то говорил ей. Она улыбалась и кивала. Я говорил о том, что Жижек оценил бы достоинства Наты, что Путин вернет Крым, если Ната попросит. Я улыбался, я был славным малым. Я редко бываю славным малым, потому что мудак. Но Ната прощала все, даже принесла чаю и вежливо просила не орать так громко, потому что музыканты играют.

¾ Вот как ты думаешь, – я попробовал говорить тише.

¾ Мозгом, – улыбнулась Ната.

Я понял, что не закончил мысль. Подумал еще немного и пошел искать туалет. Вернувшись, сел напротив музыкантов и провалился в мелодический транс.

Просидел около часа. Или девять композиций разной продолжительности. Потом Ната хлопнула в ладоши и все стали расходиться. Я поднялся, с кем-то попрощался, обнял и поблагодарил Нату, пошел на ночной пляж.

Долго бродил в поисках интересного. Нашел дискотеку. Играл техно, плясали крупные неухоженные индианки, худые ухоженные русские, дети, старики. Я купил пива и делал вид, что мне хорошо. Это выглядело плохо: ноги не слушались, свободная рука нервничала и держалась за рубаху (Наполеон так ласкал шинель). Заметил высокую красивую девушку рядом. Ее ноги были длиной с пальму, а волосы мели песок под ногами. Я спросил откуда она, ответила, что не понимает. Черт, я говорил на русском, она отвечала на английском. Переспросил на английском. Улыбнулась, сказала, что из Швеции. Я помолчал пару минут, раздумывая, что сказать. Пытался вспомнить что-то о Швеции. Полтава, Ибрагимович, блондинки. Длинноногая была брюнеткой. Я заметил, что ее пальмы качаются как при шторме, а бедра слегка задевают мои. Я посмотрел на нее. Притворно отвернулся и положил руку на ее талию. Прошло несколько секунд, шведка начала орать. Она нависла надо мной, истерично кричала, махала руками-швабрами. Я расслышал «харрасмент», «фифтин митерс» и «полис». Полис? На Гоа? Они может к утру приедут. А дальше я отчетливо расслышал «засуну каблук в жопу». Усмехнулся и пошел вон.

Посидел немного на берегу, купил пива, посмотрел на волны. Полез в телефон. Боря снова что-то высрал. И попал в резонанс моим мыслям.

Женщины управляют тобой, но никогда – собой. Ими управляют демоны, Сатана, бесы – они не знают. Но всегда трезво рассуждают. Нет более рационального ума, чем женский. Он всегда все объяснит. А ты всегда будешь неправ. А они будут на пиздатом вайбе. А если нет – тогда ранимы. А когда они ранимы – ты их жалеешь. И сам становишься беззащитен. Такой замкнутый круг. Она ластиться, ты сдаешься, ты становишься ближе, она становиться строже, ты уже привязался, ты будешь делать разное. Когда поймешь, что это за игра – начнешь бухать по-черному. Ты будешь несчастен, будешь пиздить ее, но будешь несчастен. Она тоже будет несчастна. Но трезва. Стерпит все побои, дождется пока ты сдохнешь, и расскажет детям каким уебком был их отец. Миссия выполнена.

Интересно, что темы постов меняются без видимой связи. Меняется язык, настроение. Как будто пишут разные люди. Или разный Боря под разными веществами.

Пошел к отелю. Старой тропой, чтобы не потеряться. Кажется, я все еще немного не в себе. Проходя мимо «фри флоу», встретил Нату. Она надевала шлем и садилась на байк. Или мопед, мотороллер. Не понимаю разницы. Она заметила меня.

¾ Ты откуда? – спросила.

¾ С пляжа.

¾ Че делал?

¾ Пиво искал.

¾ Мне тоже взял?

¾ Не.

¾ Ну поедем, возьмешь, – заключила Ната и кивком указала себе за спину.

Я сел за на байк, обнял Нату за талию и грудь. Мы поехали. Это было весело и свежо. Проехали пару аллей, попали в пару тупиков. В итоге вернулись, кинули байк около «фри флоу» и пошли до пляжа пешком. Легли в шезлонги у ближайшего столика со свечкой. По ощущениям наступила полночь. Деньги кончились, платила Ната. К пиву взяли момо с креветками – такие пельмени из тонкого теста с кучей специй. Ната угостила меня вкусной самокруткой.

Я снова любовался ею. Неглупа, мила. Почему-то тусуется здесь. С наркоманами. Выглядит свободной. Надеюсь, что чувствует себя также. Я повернулся к ней, оперся на локоть. Поцеловал. Предложил остаться у меня. Ната засмеялась.

Интересно, в какой реальности живет она, ее окружение? Мне собственная-то жизнь кажется плохой кинолентой. А она хотя бы организованна, осмысленна. Какие заботы у Наты? Почистить кокосы для коктейля? Вписать гостей в гостевую? Приказать какому-нибудь Хануману прибраться номерах?

¾ О чем тебе Игорь говорил? – спросила.

¾ Который дреды?

¾ Ага, он.

¾ Говорил, что Адам – греховное. Также как Ева.

¾ А, понятно. Я-то думала…

¾ А что с ним?

¾ Да он девку одну любит. Бухает. Всем говорит, что бабы как водка. Только водка честнее, потому что предсказуемо влияет на организм.

¾ Это правда?

¾ Ты мне скажи, – улыбнулась и отвернулась.

Мы немного помолчали. Потом я взял ее руку, и мы пошли в отель.

---

Классической гендерной модели больше не существует. Женщина цифровой эпохи смогла осознать себя и признаться миру, что всегда хочет праздника. Отсюда все эти сериалы под винишко, серфинг, бачата и утренний инсталингус. Женщина хочет радоваться, и никакой мужик не заставит ее стирать запачканные говном и слезами пеленки. Такой вот новый марксизм. П – П – П – П. Мужчина дает женщине чувство полета, она возвращает ему похоть, парадокс и печаль. Раньше так жили только элиты. Сегодня формула постигнута всеми, у кого видна грудь и ноздря проколота, а биржа праздников каждый день предлагает новые лоты по завышенной цене. Праздник из праздника превратился в образ жизни. Раньше Варвара выныривала из картофельных очисток, чтобы принять желтый веник из рук синего мужа, а сегодня выбрасывает в урну букет хризантем, потому что вчерашние.

Я отложил телефон. Наты нет. Время восемь. Распечатал пачку сигарет. Затянулся. Понял, что дико вспотел. Сбросил одеяло. Докурил, встал.

Надо идти. Умыться и туда – к парапланам, к озеру. Ната вчера говорила, что таких как Боря надо искать в лесу за озером, в шалаше у какого-то бабы. Но голова тяжелая, а взгляд расфокусирован. Но можно поесть по пути. Но после еды не захочется на параплан. Зачем мне параплан? Я же за Борей иду. Хотя куда он денется за один день.

Проспал еще пару часов, сходил пообедать, погулял вдоль узких ярмарочных улиц. Купил пару платков родственникам. Несколько подарочных пачек с чаем, благовония, мыло. Поужинал с компанией русских туристов.

Еду подавала лично владелица кафе и гостевого дома. А потом присела к нам с чаем. Было заметно, что ей приятно поговорить с приезжими соотечественниками. Нина переехала в Арамболь пятнадцать лет назад. Раньше была свобода и жизнь, вечеринки до утра, безумные счастливые люди. А потом запретили шуметь после десяти вечера, чтобы черепахи не боялись на берег вылезать. Так и потухло всё. Еще люди стали серединнее, аккуратнее. И намного понятнее.

¾ Смотри, – говорила она. – Они приезжают, ебланят, ничего не придумывают и ждут, когда вокруг что-то произойдет. Начитались «шантарамов» и ждут откровений.

¾ Знакомо.

¾ Мы тут отель с мужем построили. С фундамента. Ремонт своими руками делали. Всю логистику, кухню прописывали. Четвертый год прямо в отеле живем. И с каждым годом все больше вареных типов приезжает.

¾ Может ты просто постарела? – кто-то из-за стола съязвил.

¾ Может, – немного подумав ответила Нина. – У нас здесь дочка родилась. В смысле на Гоа. Ей семь. Свозили вот в Москву, к бабушкам. Так она уезжать не хотела. Как примерила всякие платья, в оперу сходила. «Не поедем к коровам», – прям так и говорила, прикиньте?

Мы посидели еще немного, и я ушел в номер.

Боря перестал писать и в сети не появлялся. Разве что сменил статус в мессенджере (кто вообще меняет статусы в мессенджерах?) на довольно странную фразу: «ласточки, собаки и q1». Допустим, ласточки правят миром. Собаки как-то связаны с богами древности. И вообще друзья человека. А что такое q1? Боря редко использовал инглиш, чтобы делиться своим космосом. Он предпочитал аббревиатуры, пословицы и представлять себя Нассимом Талебом.

В полдень следующего дня пошел к парапланам. Полетал с обкуренным беззубым инструктором. В момент разбега было жутко страшно, но его многократные «гуд», «йе», «бро, аха» подействовали на меня успокаивающе. Детали я забыл сразу после приземления, адреналин развеял память, оставив только яркие пятна голубого, желтого и белого. Чувствовал я себя хорошо. Поэтому купил две бутылки пива, арахис и пошел в сторону леса.

Обогнул красивое озеро, которое местные называют сладким, увидел единственную тропинку. Интуиция подсказывала мне, что все будет хорошо, что Борю найду именно сегодня, что с ним точно все в порядке.

Минут через сорок я услышал звуки гитары. Где-то по пути должны быть люди. Много людей. Вскоре вышел на небольшой пятачок утоптанной земли под большими баньянами. Индийцы, белые, крашеные, лысые и другие по-своему привлекательные люди сидели по кругу и пели. Два парня неопределенной национальности играли на гитаре. Бледная девчонка с зелеными волосами стучала в там-там. Люди передавали из рук в руки зажженные трубки, передавали спички, пересыпали дрянную сорную траву. Я подошел ближе.

Кажется, у них был капитан. Сутулый худой мужик лет сорока пяти с нечесаными (даже немытыми) волосами, в майке и джинсах. Он сидел на жопе, согнувшись так, что его длинная жесткая борода уходила прямо в землю. Кажется, он был индийцем. Но мог быть испанцем, евреем или синдбадом мореходом, по ошибке дожившим до наших дней. На синдбада поглядывали после каждой песни, и он кивком давал понять, что можно играть дальше.

Я стоял на ступенях деревянной лестницы, по которой можно было подняться к кругу. Рядом стояло еще несколько человек. Выглядели нормально. Как я. Майка, шорты, тапки или кеды. Чистые и опрятные. Фу.

¾ Будешь? – спросил парень в кепке с пумой, протягивая косяк.

¾ Местная?

¾ Не, русская. Селективная. Но не сильная, так… улететь немного.

¾ Не, спасибо, – сказал я, немного подумав.

Открыл второе пиво. Нужно быть собранным. Особенно, когда вокруг так много чудаков. Только главного нет. Надо идти дальше.

¾ Слуш, – спросил я у кепки.

¾ Ага.

¾ А вот этот худой – это и есть баба?

¾ А хер его знает. Мы вот тоже его ищем. Вообще… Вряд ли. Тот вроде шарлатан. А этот какой-то честный травокур.

Честный травокур заметил меня. Наверное, услышал. Посмотрел в пустой центр круга, снова на меня. Я посмотрел на кепку, на круг, на капитана. Дым здесь плотнее, чем в кальянных на автомойках. Дышать полной грудью небезопасно. Может мне показалось?

Но капитан продолжал смотреть на меня. Что ж. Может я избранный и нужно пройти инициацию? Улыбнуться, поклясться в верности соломенному богу и научиться сгибать ложки взглядом. Сделал большой глоток пива, поднялся по ступеням и вышел в центр круга. Бросил бычок в бутылку с остатками пива и осмотрел сидящих. Синдбад поморщился, потянулся, почесал голые ступни. Понятно, я забыл снять кеды. Бледная девчонка начала хуярить в барабан, гитаристы ебашить по струнам, маленькие темные дети жутко галдеть в такт музыке, а капитан закрыл лицо ладонями. Нео больше не придет.

Я медленно пошел вон из круга в сторону, противоположную лестнице. Дальше была узкая тропинка, ведущая вверх-вверх. Метрах в трех выше круга на каменном выступе лежал помятый грязный местный паренек. Он просто лежал и отбивал ногой в такт гитарам. В одной руке у него были четки, в другой сигарета. Я окликнул его. Он поднял голову и улыбнулся. Я спросил у него, где баба. Он без колебаний ответил: «ай эм баба». Закрыл глаза и опустил голову.

Шел медленно. Хотелось воды и хлеба с маслом. Тропинка вела в серо-зеленую бесконечность. Ни звуков, ни запахов. Лес на Гоа совсем не похож на наш. Взгляду, в сущности, не за что зацепиться. Ну баньяны, ну камни, ну где-то мелкий ручеек протечет. Нет ни симфонии птичьих голосов, ни ярких аллергенных запахов. Ничего, что могло бы возбудить блуждающий ум русского человека. Возможно, поэтому здесь ни одного местного Куинджи, зато много проповедников. Кажется, проповедников привлекают пустынные пейзажи, холмы и тепло.

Пройдя несколько пригорков я увидел внизу небольшую поляну. На ней были расстелены ковры и цветные простыни, сидели люди. Несколько человек. Боря, длинный бородатый пацан, крупный старик с седой бородой и мордой чиновника, два старика поменьше. Боря.

Я поспешил к ним. Они сидели в полной тишине. Я снял кеды, прошел по ковру, сел рядом с Борей. Он изменился, похудел. Оброс неровной бородой. Кудри почти закрывали его уши, лицо и шея были черными от загара. Боря был в футболке без рукавов и в широких красных штанах. Боря нисколько не удивился, увидев меня, кивнул головой, показывая в сторону леса.

Мы обулись и медленно пошли по тропинке. Старик провожал нас улыбкой, его помощники-секретари махали платками. Мне показалось, что они не прощаются, а, скорее, предлагают купить эти тряпки.

¾ Ну как ты тут? – спрашиваю.

¾ Неплохо. Как нашел?

¾ Да, случайно. Витя ляпнул, что ты тут можешь быть, ну я и полетел. Мамке-то чего не сказал?

¾ Да мамка в курсе. Просто просил ее никому не говорить. У меня долги. Коллекторы там, вся хуйня.

¾ Понятно.

¾ Сам как? Давно тут? – без любопытства спросил Боля.

¾ В порядке. Пару дней. Отдохнул. Все никак добраться не мог до этого… Баба?

¾ Не. Тот дальше сидит. А этот для туристов. Многие дальше не доходят, с этим фоткаются и пожертвования оставляют.

¾ Ха. А ты чего тут тогда?

¾ Я его разоблачить хочу. Сижу напротив и смотрю на него, не отрываясь. Жду, когда с напряга сбежит. Ты вот отвлек. Я семь минут не моргал.

¾ Понятно.

Боря либо удивительно счастлив, либо в чудовищной депрессии здесь. Мы замолчали. Прошли еще немного. Навстречу вышла девушка. Маленькая индианка, одетая в просторный темно-зеленый сари. Она улыбнулась, увидев нас. Боря зашагал быстрее, и они обнялись. Он поднял ее на руки и поцеловал. Мне стало легче.

¾ Знакомься, это – Амала, – с улыбкой сказал Боля. – Я зову ее Амалия. На татарский манер.

¾ Хай, – бодро сказала Амала и кивнула мне.

¾ Ты же английского не знаешь, – сказал я Боре.

¾ Она тоже не особо.

¾ А как вы тогда говорите?

¾ Символами, – спокойно ответил Боря.

Затем он что-то начертил пальцем в воздухе. Амала как будто прочла это и произнесла: «Мара».

¾ Мара? – удивился я.

¾ Мара, – поморщилась Амала.

¾ Я ей рассказывал про тебя, – вмешался Боря. – Она «тэ» не может. У них «тэ» вместо нашей «шэ» или вместе с «эс». Короче привыкай к Мара, – Боря хлопнул меня по плечу.

¾ А чего она поморщилась?

¾ Да, – махнул рукой Боря, – так демона-искусителя звали, который Будду пытал.

¾ Как пытал?

¾ Женщин показывал. То ли дочерей своих, то ли сестер.

¾ А Будда что?

¾ Будда все пытки выдержал и пробудился. То есть Буддой как раз и стал. Прикинь, как получается: Будда пробуддился.

¾ Ага. Ну, значит, Мара как бы очень кстати пришелся? Иначе мог и не пробудиться.

¾ Получается, так, – согласился Боря.

Мне показалось, что Амала опасается смотреть в мою сторону. Идет, глядя только вперед, крепко держит Борю за руку. Красивая девушка. Даже молчит красиво.

¾ Слушай, а что это за ку один? – вспомнил я.

¾ Какой ку один? – удивился Боря.

¾ Ну, ты писал там у себя.

¾ Я уже пару недель ничего не писал. У меня телефона-то тут нет.

Я рассказал ему про статус в мессенджере, про странные посты в соцсетях. Пару раз Боря усмехнулся. Потом предположил, что его взломали. Решительно отказался что-либо с этим делать, пользоваться моим телефоном или идти со мной в деревню. Боря планировал пожить с этим седым цыганом и уйти в нирвану раньше, чем «баба» купит себе «феррари». Амалу он рассчитывал забрать с собой. Значит, не в депрессии.

¾ Нравится мне имя Амар. Старое индийское, – загадочно сказал Боря.

¾ Как лобстер? – спросил я о первом, что пришло в голову.

¾ Нет, через «а». Означает «бессмертный».

¾ К чему ты это?

¾ Да так. В нирвану уйду, им же надо будет меня как-нибудь по-своему назвать, – усмехнулся Боря. – «Бессмертный» как раз подходит.

Мы еще немного побродили, поговорили о будущем. Его, моем. Человеческом. Амала иногда что-то произносила на плохом английском. Вроде «лук он зис». Показывал