Смертельный номер.

Снова весна!!!

Тонко-романтичный ботичеллизм порхает по улицам Озерска в ритмах цветения яблонь и флера вишен, сиренится в грозди хулигански переплетенных крестиков, запутывается ветром в расплетенных косах берез, небрежно поигрывая расщедрившимися в своем раскрытии сережками, до бесчувствия наслаждается нежно-зеленым запахом первых клейких тополиных листочков и нежно вписывает кружево только проклюнувших лиственничных розеточек в белоснежную черемушную заумь.

На улице Пушкина
Природа,
Вскрывая жилы,
Выпускает на свободу
Весну.
Буйство дхарм.

Смертельный номер.

Представление в цирке было в разгаре. Уже не единожды протрубили фанфары, восторженные зрители уже отбили ладошки аплодисментами. На арену вышел конферансье в цветастом галстуке-бабочке явно с чужого плеча и замогильным голосом объявил:

- Дамы и господа! Сейчас вашему вниманию будет представлен смертельный номер «Спящая красавица»!

Колесница слонов на цыпочках вынесла на арену роскошную кровать под балдахином. Осторожно пятясь и молча давя друг друга, слоны и работники цирка вылетели из здания. Тигры жалобно заскулили, а обезьяны полезли на потолок. Несчастные страусы в последней отчаянной попытке спастись, спрятали головы в бетонном полу. Под судорожный барабанный бой балдахин с кровати сорвался и исчез под куполом цирка.

Обеспокоенные зрители, вытянув шеи, заглянули в кроватку и увидели там очаровательную рыжую малютку. Подложив ладошки под щечку, она мило посапывала и улыбалась во сне. Поддавшись очарованию момента, непросвещенные зрители тоже робко улыбнулись в ответ и умиленно зааплодировали. Ой, зря. Невинное дите проснулось, открыло свои лучезарные голубые глазки, а затем… о боже, свой очаровательный маленький ротик.

Первые ряды снесло еще до того, как она начала говорить. Остальные, вжавшись в кресла, смогли пережить первые фразы. Удивленный ребенок, оглядев зал, невинно произнес:

- Вы что, сдурели? Я же сплю!

Зал молчал.

- А вы тут хлопаете! Потише нельзя?!

Зрители в едином порыве еще глубже вжались в кресла. Особо слабонервные даже уже не пытались уползти под рядами, когда их настиг следующий недоуменный вопрос:

- Вам здесь что, цирк? У вас что, совести нет? Поспать не даете человеку!

Кто-то из зрителей попытался робко хихикнуть, все еще надеясь, что это представление, но был повергнут следующим убийственным аргументом:

- Да вы хоть знаете, во сколько я легла?! Я так хочу спать… - крошка подпустила в голос слезу, и ряды, вторя ей, навзрыд завыли, как по мановению волшебной палочки. Получив желанный отклик, дитя вдохновенно продолжило: - Вы что, не знаете, что каждый человек имеет право на сон?!!

Зал сочувственно закивал.

- Да чтоб вы все сдохли!!!

И зал послушно, по одному, по двое, группами, начал сдыхать. Сверху посыпались дохлые обезьяны, где-то на улице рухнул слон. Предприимчивые страусы поспешно мигрировали сквозь земную породу к центру Земли. Тигры срочно усохли до кошек, и, старательно мяукая, разбежались починять примусы. Дольше всех продержались бравые барабанщики, но под конец и они сдохли.

Вокруг цирка образовалась мертвая зона. Ашенька, оглядевшись вокруг, с грустью произнесла:

- Пора, что ли, вставать?

И, убив на плече случайно подвернувшегося под руку нахально жужжавшего шмеля, произнесла:

- Ну и сон мне приснился за секунду до пробуждения.

Как украсть дракона.

Давным-давно в этих местах жили драконы. Я не о том, совсем давнем, что уральским хребтом заснул поперек материка, о том после потолкуем. Эти намного позже с неба стали падать и с хрустальным звоном взмеивались в землю уходящими вглубь разнопородными жилами. Кто в драконьей технике малость подсознательно смекает или чуем чует застывшую драконятину, укажет и направление жилы, и примерный объем месторождения. Опять же, слово «месторождение» прикольное какое-то получается, снизу идущее, само собой образующееся. Ха! Оно и неслучайно, верх и низ – одно и то же, здесь легенды встречаются: совсем древние, землеобразовательные, и те, что на поверхности, даже невооруженным глазом заметные. Мы пока о тех, что попроще, что у нас под ногами. Например, вот, слюда – ну чем не чешуйки дракона? Пришпорь воображение – и диву дашься неописуемой красоте летящего дракона, сияющего на солнце. А пещеры, вглубь уходящие, куда сигать по веревке – как в другую жизнь – ну чем не нутро драконье? Да и просто пещеры в скалах, слепо взирающие и зовущие своим молчащим многозвучием… Ух! Есть где фантазии раззвучаться! Есть где отделить фантазию от легенд и от реальности. А от какой реальности? И где она – «реальность»? И что такое реальность, если не совокупность всего, что имеешь? Ха-ха-ха! Прямо философия какая-то! Или мудрость житейская, простая, немудреная, вся какая есть, здесь, в ладошке. Но, возвращаясь к легендам, узнаем, что коснувшиеся дракона, если не сгинут, частичку драконьей мудрости обретут. От «человеческой» она чем отличается? Просто дополнительным знанием о мире, в котором живут все. Вроде и ненужным знанием, ибо всю душу вытамливает, не пригождается для простых житейских дел, а вроде как свет внутри появляется, и без него уже никак. Легендную дурь из башки вышибить просто – новой теорией или сказкой, или новой историей. О том, что не было ничего, все выдумки, и здравомыслящим двуногим нечего вместо работы загружаться всякой хренью. А «загруженных» можно просто объявить вне темы. Причем, этот прикол работает во все века, ничего нового. (За Родину, конечно, обидно, трактаты мудрецов из других стран по сей день изучаем, а своих ученых в игнор кидаем. Вот так как-то. Фиговастенько.) Только что до этого несущим свет… драконий??? Как-то не совсем правильно. Драконы и сами свет звезд хранят, не сами по себе его заимели «по драконьему велению, своему хотению». Здесь свет изначальный, первопричинный, из тьмы излученный и сотканный, светлинкой к светлинке пришпандоренный, во тьме любой самоявленный. Так-то он везде имеется, но ежели крепко кого зацепит, то измурыжит всего, иссияет наизнанку и немудреной звездной россыпью иссалютит на веки вечные. Поди – поживи с эдакой бездной в нутре, где все миры, что на твоей ладошке умещаются! Поди – найди сотрапезника для вкушения меда мировой гармонии! Поди – раззолоти хулиганскими прилагательными устаревшие догмы! Поди – свет в других оживи, раздраконь, да и слинять успей, чтоб под горячую руку или хвост не попасть!

--------

Перебирая слюдненькие камушки, Лэйна поднималась на горку к тутошним конюшням, предвкушая предстоящую прогулочку по осеннему лесу. Вершина надвинулась на нее прикованным цепью к двум столбам бездно-черным конем, который вдруг при ее появлении вздыбился драконом метров на десять-пятнадцать, продолжал расти, нагнетая какой-то неземной страх и провал в иной мир в параллелку и одновременно с нашим. Мрак непонимания окучивал и заставлял высаживаться от бессилия противодействовать и безмыслия, прямо как во сне! Схватиться за реальность, где бегали дети, ехали верхом мужчины, было уже поздно. Дракон оказался внутри и установил с ней связь, при которой она сама была этим драконом, и собой, и всем существующим внутри и вокруг. «Где-то я его уже видела!,- с трудом перелистывая в сознании образы знакомых слонов, дельфинов, собак, волн, трав, деревьев, звезд, ветра и облаков, подумала она, - только откуда эта ненависть и желание меня убить? Это неправильная мысль, ведь я люблю его!». Он дрогнул и отпустил ее, наблюдая лошадиным глазом с лопнувшим от напряжения красным от крови сосудом, а потом брал и с жадностью ел хлеб и овощи, позволял себя гладить. Но при каждом прикосновении руки или мысли готов был убить, лягнуть, укусить, не делая этого! И она заплакала. Уже ее, а не его, связали здесь, не давая сделать ни шага. А недавно заставляли зайти в какую-то замкнутую коробку, а потом, сбивая с ног, везли на поезде, перемешивая дни и ночи в бесконечной нескончаемости предсмертия. Это она долго не могла есть и только недавно начала выходить на порог жизни, где увидела его глазами Ее! Он показал Лэйне свою Луну – белую в яблоках лошадь, катающую неподалеку детей. Ради нее он стал есть и жить, и к ней подтолкнул мордой ту, которая так смогла изнутри понять его. Лэйне стало жутко и трепетно от несокрытости Луны, являвшей собой олицетворение женского лошадиного начала, терпения, уютного дружелюбия и спокойной незатейливой красоты, слиться с которой не составляло труда, а седло даже мешало понимать друг друга. Потом Он показал Лэйне других лошадей и их разный нрав: от мясного бесхарактерья до орловскорысаческой крути. И вдруг подхватил ее, взлетел и понес над желтками осенних холмов - то стратосферно вжуживаясь ввысь, то ввинчивая атмосферу в верхушки деревьев: «Ну, как?» «А вот как!» И девочка, мысленно перерезав Его путы, побежала с холма мимо респектабельных «митьков и друидов» с хулиганским, откуда-то возникшим, возгласом. Под ней несся, гулко втаптывая несвободу в землю, ее конь. Она украла Дракона.

В поисках звезды.

Он лежал на краю обрыва уже не чувствуя впившихся в спину бугров земли и колючих стеблей травы. Уже не царствовали в душе шум волн и переливы цикад, а запахи южной ночи, ее звуки и ласкающий ветерок, слитые воедино, давно унесли его мысли к небу. Он гладил руками звезды и созвездия и шептал: «Как они близко! Если бы я только… А я бы мог… Знаю, что могу коснуться их!..» Прошедшее дрожью по телу воспоминание заставило опустить руки на глаза и надолго зажмурился вглубь своего прошлого.

У него была звезда. Она возникла из сна, залила теплым мягким светом всю комнату, перелилась в душу, да там и осталась на всю жизнь. А он навсегда остался бродить по земле в поисках своей звезды. Но как отыскать самого себя? «Не уходи! – прошептал он снова, - не оставляй меня одного! Прошу тебя, дай мне знак, что это не сон! Что ты рядом!»

- Папа! – кто-то мягко, но упорно дергал его за штанину.

- Папа, уже мама ужинать звала. А Светка к Шарику в будку залезла, а вылезти не может, орет, а не вылезает.

-Сынок! – он схватил сына и прижал к сердцу…

Через минуту они уже бежали к дому спасать Светку.