Нетающий след

Нетающий след

Пшеничное поле поёт-заливается невообразимым хором кузнечиков. Августовское солнце потихоньку скатывается за поросшие начинающей желтеть травой угоры. Васильковое тарногское небо окрашивает малиновым цветом тающий в выси самолетный след. Босые ноги легко ступают по тёплой, покрытой ласкающей пылью тропинке, проложенной меж густых, выше моего роста, налитых спелостью колосьев. Я шагаю из магазинчика, который местные жители называют лавкой, в деревне Старый Двор, опустошая мало- помалу пакет с мятными пряниками. Там, за верхней границей созревшего поля, на самой высоте подъема примостилась деревня моих предков Горка. Мы с мамой здесь в гостях. Крепкий вековой пятистенок, третий от околицы, встречает меня весело поблескивающими в лучах заката окнами, щедро украшенными резными наличниками. У нижних, потемневших от времени венцов избы, притулилась такая же древняя лавочка, на которой уютно устроились деревенские жительницы и моя мама Лида. Бабушка Августа Степановна, маленькая, щупленькая, «божий одуванчик», прикрывая домиком сухонькой ладошки от ярких закатных лучей выцветшие светло-голубые глаза, приветливо произносит:

-Здорово живитё, соколёна! Гли-ко, благодать-то кака у нас! Баско литико! Воно-ко, паре, ноне какоё вёдро стоит! Налызло в городу-то, поди-ко, воли–то экой нетутка?

Улыбаясь в ответ, плюхаюсь на скамейку рядышком с мамой. Она тихонько прижимает меня к себе, нежно гладит по иссиня-чёрным волосам и вздыхает: - Чего и говорить, душа здесь отдыхает.. Всё знакомое, близкое. Только вот родных нет.. Осиротила меня война.

Бабушка Анна Яковлевна, добрая, приветливая, никак не оправдывающая жесткого звания мачехи, живущая теперь одна в нашем родовом доме, легонько касается рукой маминого плеча:

-Да, Лидушка, она, проклятая, никого не щадила…Столь народу полегло.. Поштальонка-то опосля боялась и в избы заходить.. Принесёт письмо, сунёт под порог да и ходу. Ой, как получат матери- та похоронку, да как загорланят..Душа так и обмирает.

На некоторое время наступает звенящая тишина, каждый думает о чём-то своём. Мамины глаза вдруг наполняются слезами.

-А я ведь помню, как папа на войну уходил. Мне тогда одиннадцать лет было, - дрожащим голосом произносит она. - Посадил меня на колени, обнял и говорит: «Ледень мой дорогой (он меня Ледешком называл), жди меня, не тужи, Анну слушайся». Поцеловал в лоб, косички поправил и ушёл. Навсегда, как оказалось.. В бою у станции Мга под Ленинградом убили. А вот как мы похоронку получили, не помню..Только каждодневный бабий вой по деревне помню. Страшно вдовы выли, как волчицы раненые, а ребятишки малые как щенята скулили, а те, что постарше молчали больше. Не верила я долго, слышала, что ошибаются иногда писари военные..Чуда ждала, да так и не дождалась..

Я, родившаяся через пятнадцать лет после Победы, слушаю горестные мамины слова, и сердце сжимается от жалости. Деда я видела лишь на старой пожелтевшей довоенной черно-белой фотографии. Коренастый, усатый мужчина в блестящих яловых сапогах стоял посреди домочадцев у своей избы рядом с молодой женщиной в длинном до пят домотканом платье с младенцем на руках и смотрел в объектив уверенным хозяйским взглядом.

- Люто тогда наших мужиков на войну затокарили. Знавала твоево батька, Лидёнка, знавала. Хороший человек был, Федор Иванович, труженик, каких поискать- скорбно качает головой бабушка Августа. - Анна-то как извисьё об ём получила, слегла на нидилю, робетишкам-то не сразу и баяли товда.

Анна Яковлевна, поправляет седую прядку, выбившуюся из-под беленького, аккуратно повязанного по-деревенски плата, коротенько вздыхает и грустно добавляет:

-По каженному двору прошлась смертушка, почитай весь околоток стал вдовий..Тяжко порато было жить, одной-то с робетешками..Особливо в послевоенные голодные годы..

-Добро хош сюды-то фриц не добрался- произносит бабушка Августа, потирая ладонями вены, синими бугорками выступившие на натруженных руках. –А пролитать-то над нами сколь раз лётывали, ады кромешные.

-Помню, помню..Как окошки одеялами завешивали по ночам, чтобы ни лучика света от керосиновой лампы не проникло наружу. Гул страшный подымался, аж сердце в пятки уходило - отзывается мама.- Заберёмся на печку и дрожим как осиновые листы, пока не улетят, гады..

Слушаю разговор, затаив дыхание. Мне, не знавшей войны, удивительно видеть и слышать живых свидетелей тех горестных лет.

Тихий августовский вечер заполняется фиолетовыми сумерками. Мама опять вздыхает:

-Павлика забрали, едва восемнадцать ему исполнилось..Без вести пропал, братишка. В апреле сорок пятого, в Венгрии где-то.

Анна Яковлевна гладит заскорузлыми ладошками свои ноющие колени, смотрит куда-то вдаль, вспоминая:

- Пауня добрый был парнишэцько, обиходный. А как угонили на войну,жив ли, нет ли – по сию пору не висти, не пависти…

По маминой щеке стекает слеза и я тоже готова заплакать. Своего дядю Павла Федоровича я знаю только по фотоснимку, сделанному в избе, возле которой мы сидим: «Истокапельно», как говорит бабушка Анна, похожий на маму молодой человек в солдатской гимнастерке крепко стоит на ногах, едва не доставая головой до матицы. Издавна считалось, что матица − мать дома. Когда из дому уходил на войну или в армию парень, он держался на прощание за матицу (силы просил). Простодушный, открытый взгляд. Кряжистый, статный.. Я вытираю пальцем мамины слезинки, утыкаюсь в родное плечо.

- Не плачь, мамочка!- прошу, смахивая уже со своих ресниц солёные капли.

- Оне на фронте- а мы здеся, как лошади ломили, и за себя, и за их. За день- от упехтаешься, торнешься на постелю без задних ног, а уж и спишь, у дыры вавдыри. А бригадир-от в окольничу батогом стукат, сызнова на роботу пора-вспоминает Августа Степановна, зябко кутаясь в поношенную кофту.

-Знамо, поробили..Жизнь пролетела как один день. Скоро уж под березки увезут- с легкой печалью вторит ей Анна Яковлевна.

Дружно вздохнув, обе собеседницы, как по команде, вытягиваются, расправляя затекшие спины и плечи.

-Нюр, а Победу-то помнишь?- неожиданно оживляется баба Августа- Как Левитан -от из «черной тарелки» в сельсовете пробаял, чо тут началося-то?! Ору было.. Кто ревит белугой, кто обрадел до плясок. А кто и ревит, и пляшет разом.

-Да как такоё позабудёшь?- отвечает Анна Яковлевна.- Эстолько слёз и не упомню, когда было ишо. Гармонья играет, робятишки песни поют, а рядом вдовы воют.. Почитай, никто из наших мужиков-то и не возвернулся…

Сумерки густеют, терпко пахнет полынью, над белыми головками клевера у изгороди кружит травянушка. Вечер плавно перетекает в ночь.

- Пойдём -ка, дочка, почивать. - Мама поднимается с лавочки и протягивает мне руку. Бабушки тоже встают и расходятся в разные стороны. Августа идёт по тропинке к калитке, Анна поднимается по скрипучим ступенькам на крыльцо.

Мы с мамой обитаем в так называемом переду - летней избе, а бабушка Анна спит на печи в зимовке. Хорошо лежать на набитой душистой соломой перине под боком у мамы, смотреть в приоткрытые створки окошка на мерцание далёких звёзд, слушать неумолчный стрекот кузнечиков. В свои двенадцать лет я не могу даже представить себе, каково это потерять в два годика мать, сгоревшую в одночасье от желтухи, а в пятнадцать понять, что ты никогда больше не увидишь любимого отца и брата. Узнать, что надежда всё же умирает, пусть и последней, но умирает. Каково это- прожить сиротой всю жизнь? Сострадание к маме до краев заполняет мою душу и я крепко-крепко обнимаю её..

Только спустя годы начинаешь по-настоящему ценить прошлое. Давно ушли в небытие бабушки Анна и Августа, унеся с собой дивный, неподражаемый тарногский говор. Обезлюдела деревня моего детства. Двадцать лет как нет на свете милой, бесконечно любящей меня мамочки. Затянулись раны войны на русской земле. Но шрамы в русской душе всё болят, и болеть будут вечно. Война осиротила не только поколение сороковых, она уязвила осколками прошлого и потомков, лишив их близких. У скольких из нас не случилось в жизни дедушек и бабушек, дядей и тётей, сестёр и братьев? Вспоминая беззаботные летние каникулы полувековой давности в Тарногском районе Вологодской области, я снова и снова возвращаюсь в былое. Мой род по мужской линии безжалостно прервала война. Но жизнь продолжается, сердце помнит, и будет помнить всегда малую материнскую родину и образы родных людей, живших на этой земле и ушедших в бессмертие за Родину большую.

Архивная справка: на фронтах ВОВ воевали 7088 тарножан, отдали свои жизни за Родину 3515 человек.

Из Книги Памяти:

Лихоманов Федор Иванович 1898г.р. рядовой, погиб 31.03.1942г.

Место перезахоронения Ленинградская область, Кировский р-н, Березовская волость, 700 м вост. ст. Новая Малукса, Мемориал "Новая Малукса"

Лихоманов Павел Федорович 1925 г.р., красноармеец, пропал без вести 04.1945 г.