Предисловие к 1-му изданию. ВОЙНЫ, ОФИЦЕРЫ - ИСТОРИЯ 30 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 31 из 34Следующая ⇒

руку на плечо и попытался вынуть автомат из рук. Я дернулся и, задрав голову

(кровь начала заливать и левый глаз), увидел Игоря -- комбата.

-- Все, Слава, все. Мы отбили их, -- с трудом услышал я.

-- Давай, садись, мы тебя перебинтуем.

-- Игорь.

-- Да, Слава.

-- Передай Юрке, что она "духовка". Что она лазутчица. Передай

обязательно. Обещай.

-- Обещаю, Слава, и карту отдам. Разведчики посмотрели. Там нанесена

обстановка моего батальона и КП бригады очень подробно. Ты был прав, что она

гадина.

-- Игорь! Она -- "духовка"! -- в тот момент я был счастлив, что

оказался прав.

Мне хотелось только одного: чтобы -- если я помру и не доеду, --

передали всем, что они не правы, они отпустили врага. Хотели мне вколоть

ампулу с промедолом, я отказался:

-- Нет, мужики. У меня с собой есть документы, вот когда я их передам

Юре, тогда, пожалуйста, колите хоть цианид, а пока -- везите на КП.

-- Тебя к медикам надо.

-- Это потом. Вначале на КП. Если не доеду, то передайте Юре, что она

"духовка", это стало моей идеей фикс.

Меня погрузили на БМП, дали офицера в сопровождение и повезли.

Разведчики уехали чуть раньше, до начала атаки, карту взяли с собой. Пока

везли, меня пару раз рвало, и от тряски я терял сознание. Добрались на КП.

Меня тут же внесли в зал для совещаний.

-- Где Рыжов? Рыжова сюда! орал я на все КП. -- Передайте ему, если его

нет, что она "духовка"!

-- Слава, тихо. Мы уже знаем, разведчики передали карту. Не волнуйся.

Я с упорством пьяного идиота все продолжал неистовствовать и кричать,

что Хава, которую отпустили, -- лазутчица. Сан Саныч не мог смотреть мне в

глаза, только подошел и тихо сказал:

-- Это, Слава, тебя Бог покарал. Предупреждение.

-- Если бы ты, Сан Саныч, не отпустил ее, то и башка была моя цела, а

то разжалобился с Юрой...

Пришел Юра. Завидев его с порога, я заорал снова:

-- Юра! Я был прав! Она -- "духовка"! Она -- "духовка"! У разведчиков

карта, с нанесенной диспозицией КП бригады, первого и второго батальонов.

-- Слава, успокойся. Сейчас поедем к медикам.

-- Хорошо, только возьми мой блокнот, там есть кое-что, может

пригодиться.

-- Давай, и поедем в Петропавловку.

Меня перевязали, обмыли лицо, глаз стал видеть. Юра налил мне

полстакана водки и себе немного, выпили, поехали.

На каждой кочке, выбоине меня здорово мотало и начинало мутить. Водка

была хорошая, значит из-за головы. Приехали к медикам. Там нас уже ждали. Я

сам спустился и вошел в кабинет. Раздели, положили на холодный металлический

стол. Надо мной склонился мой приятель Женя Иванов:

-- Привет, Слава! Что с тобой?

-- Хрен его знает, Женя, мина рванула рядом, одному бойцу снесло

полголовы, а меня только зацепило. Женя, ты помнишь наш разговор, когда мы

чистили аптечные склады?

-- Ничего не помню, -- буркнул Женя.

-- Помнишь, сукин сын, помнишь. Я не хочу быть инвалидом, тем более --

по голове. Если надо будет вскрывать череп, то можешь ничего не делать,

чтобы совесть не мучила, просто дай мне шанс. Перед операцией я выйду во

двор покурить. Договорились?

-- Ни о чем мы с тобой не договорились, сейчас вкачу лошадиную дозу

успокоительного, чтобы не дергался.

-- Я тебе вкачу. Сделаешь то, что я тебе сказал!

-- Да, пошел ты...

-- Давай, смотри, позже разберемся, кто куда пойдет. Об одном прошу,

если будет возможность не вскрывать череп, то не делай этого без особой

нужды. Не любопытствуй, все равно там мозгов не обнаружишь. Кость.

Женя со своим ассистентом вкатили мне промедол, еще чего-то, сделали

небольшой разрез кожи на лбу, достали осколок, подарили тут же мне его. Но,

по их словам, не было ясной картины. И они отправили меня в госпиталь, что

на Северном. Погрузили в МТЛБ с красными крестами на боку и крыше, рядом сел

Юра. Поехали. От лекарств, ранения, контузии меня здорово мутило. Механик

гнал машину мастерски, лихо перекидывая передачи, стараясь не сбавлять

обороты; проехали "зеленку", нас не обстреляли. Поехали по Грозному. Где-то

в районе центра раздалась очередь, и что-то прогрохотало по бортовой броне.

Машина остановилась. Плен не входил в мои планы, тем более с пробитой

башкой. Оружия у меня с собой не было, кроме "родной" гранаты. Я беспомощно

посмотрел на Юру. Тот ободряюще кивнул и, отворив дверь, осторожно выглянул

наружу. Старшина с кем-то переговаривался, потом распахнулась дверь, и меня

осветили фонариком, прямо в глаза, сволочи! Через минуту снова поехали. Юра

рассказал:

-- По радио сообщили, что со стороны духов прорвался БТР и уже

разгромил два блок-поста. Они думали, что это мы. Хорошо, что старшина успел

запустить осветительную ракету, а то бы расхреначили нас к чертям собачим.

-- Значит не судьба! Рано еще. Сан Саныч сказал, что это предупреждение

за мое плохое поведение. Если бы вы, козлы, эту пристипому не отпустили, то

не торчали бы мы сейчас тут, а водку на КП жрали и дырки под ордена крутили.

Тьфу!

-- Ты прав, Славка, не судьба. А за бабу эту прости. Кто же знал, что

она шпионка. Если бы комбат карту сразу передал, то тогда все было бы ясно.

Не переживай, мы их тут еще много отловим. Не раскисай, главное, что живой.

-- Домой только не сообщай.

-- Я что, Слава, идиот! Все будет хорошо! Страховку получишь.

-- Видик куплю, а то мне получки не хватало никогда, а теперь точно

хватит.

-- Мне, что ли, голову подставить, чтобы денег на видик хватило.

-- Высунь голову через пару кварталов, что-нибудь да прилетит. Ну, его

на хрен, Юра, такие деньги. Похоже, что подъезжаем?

-- Через блок-посты проезжаем, что перед Северным, -- Юра смотрел в

триплекс, что на борту.

Подъехали к госпиталю, который размещался в аэропорту. Все знакомо.

Было уже около двух часов ночи. Меня тут же взяли под свое внимание две

прелестные, чудесные, обаятельные, красивые медсестры. И несмотря на поздний

час, пробитый череп, головокружение, я был почти влюблен в них. Я поедал их

глазами, вдыхал их запах. Когда, несколько часов назад, я видел перед собой

Хаву, тоже в какой-то мере симпатичную женщину, то не испытывал таких

чувств, как сейчас. Казалось, что я попал в рай.

Пока одна записывала мои данные и заполняла необходимые формы, другая

делала мне какие-то уколы. Понятно, когда ставят подкожник от столбняка, но

про остальные я ничего раньше не слышал. Однако я был готов их терпеть.

Морщась от боли, я старался быть остроумным, зубоскалил, рассказывал

какие-то анекдоты. Девчонки хохотали. Пришел какой-то молодой доктор,

послушал, посмеялся и, когда медсестры закончили работу, взял меня и повел в

темный кабинет. Там сделали несколько рентгеновских снимков головы и ноги.

Затем привели в другой кабинет, засунули голову в тиски огромного аппарата и

что-то смотрели на мониторе. Это продолжалось подозрительно долго, потом

принесли мои рентгеновские снимки. Двое молодых парней о чем-то долго

шушукались. Это мне начинало не нравиться:

-- Мужики! Что там у меня? Что-то серьезное, или нет? Скажите правду,

-- свою гранату я переложил в куртку, оставив бушлат в приемном покое.

-- Не знаем. Тут может быть трещина, а может это вена у тебя проходит.

-- Мужики, это вена проходит: когда попало, то крови было много. Не

сомневайтесь -- это вена.

-- Не знаем. Надо посмотреть.

-- Я вам посмотрю. Туристы нашлись. Ставлю пару бутылок хорошего

коньяка, что там вена, и вы смотреть не будете. Годится?

-- По-моему тоже вена, не похоже на трещину, -- и что-то еще на

тарабарском латинском языке произнес один из докторов.

-- Хорошо, мы тебе швы наложим, но завтра первым же бортом улетишь в

госпиталь.

-- В какой?

-- Не знаем. Откуда борт придет. Ты легкораненый, поэтому, скорее

всего, либо в Ростов, либо в Новгород. Пошли лоб шить.

-- Спасибо, мужики!

Я встал и пошел за доктором в процедурный кабинет. Положили на

операционный стол. Врач помыл руки, надел маску, ему ассистировала молодая

медсестра. По выбившемуся из под шапочки локону я определил, что она

блондинка. Ее прекрасные голубые глаза насмешливо смотрели на меня.

Какой тут умирать, когда такие прекрасные глаза озорно смотрят на тебя.

Я неотрывно смотрел в эти два бездонных голубых озера. Я не видел ее лица,

но по очертаниям маски рисовал его прекрасным. Эх, жаль, что женат, а то

ведь уже почти влюбился в эту красавицу.

В очередной раз у меня сняли повязку с головы, опять пошла кровь,

видимо точно вену перебило. Поставили укол, и начали что-то лишнее отрезать,

потом зашивать.

-- Нитки-то хоть саморассасывающиеся? -- поинтересовался я.

-- Нет, мужик, такие у нас на второй день войны закончились. Что есть,

тем и шьем.

-- А сейчас, что у вас есть?

-- Нитки черные, десятый номер.

-- В казарме солдаты этими нитками пришивают пуговицы и прочее!

-- Вот-вот. Мы у старшин спирт на них и меняем.

-- Дурдом.

-- Согласен на все сто. Сейчас потерпи, вырежем у тебя кусочек

поврежденных тканей.

-- Так в медроте уже вырезали!

-- Еще кое-что надо подправить.

-- Череп не повреди!

-- Если он у тебя осколок поймал и выдержал, то скальпель и подавно, --

опять противно захрустело, этот мерзкий звук заполнил весь череп.

-- Вы нитки-то хоть проспиртовали, -- морщась от боли, но крепясь перед

очаровательной блондинкой, поинтересовался я.

-- Проспиртовали.

-- И то уже хорошо. А то думал, как все в армии, на авось.

-- Всякое бывало, когда на передовой оперировали, приходилось и

простыми нитками шить.

-- И живы?

-- Живы, -- успокоил он меня.

-- Ну и слава богу.

-- Капитан, ты бы не дышал на меня, -- попросил меня врач.

-- Не понял?

-- Перегар от тебя -- лошадь свалит.

-- Коллеги после ранения подлечили.

-- Молчи, а то я свалюсь. Носом дыши.

-- Я засопел.

-- Тише дыши, а то все равно пахнет. Потерпи, сейчас заканчиваю, через

минуту... Все. Готово. Иди в палату, до утра перекантуешься. Я тебя уже в

полетный лист занес, полетишь на родину. Твоя война закончилась.

-- Спасибо. Огромное спасибо.

Пошатываясь, я вышел на свежий воздух. Похлопал по карманам, сигареты

остались в бушлате. Вернулся в госпиталь, в приемном покое забрал бушлат.

Снова вышел на улицу и закурил. То ли от лекарств, то ли от долгого

некурения, голова закружилась. Юра уже уехал. Медленно, как позволяло

здоровье, поплелся в сторону аэропорта. Меня в темноте окликнул часовой:

-- Стой! Пароль минус один!

-- Пошел на хрен.

-- Я тебе пойду сейчас.

-- Заткнись и вызови коменданта аэропорта.

-- Сейчас.

Минут через десять появился заспанный Сашка:

-- Кто коменданта спрашивал?

-- Я, Саша. Миронов моя фамилия.

-- Слава, ты?

-- Я, брат, я.

-- Здорово, старый черт! Что с тобой, Слава?

-- Ничего страшного, зацепило осколком, череп цел.

-- Пойдем, я врачей всех знаю, они посмотрят тебя как следует.

-- Саша, они меня уже смотрели. Скажи лучше, во сколько самолет за

ранеными?

-- Часов в двенадцать обычно. Там забирают -- и в Ростов. На

сортировку, а оттуда уже по России. Все, отвоевался?

-- Хрен тебе. Отвоевался. Скажешь же такое! Во сколько транспорт пойдет

на Ханкалу.

-- Не знаю. С вечера не планировал. А зачем тебе? Удрать хочешь?

-- Быстро соображаешь. Сообрази часиков в восемь что-нибудь ко мне в

бригаду. А если не получится, то хотя бы до Ханкалы. Сделаешь?

-- Слава, тебе надо отлежаться. Езжай домой. Я тебя первым классом

отправлю.

-- Ты меня в Ханкалу первым классом отправь. Не могу я, Саша, уезжать.

Понимаешь, не могу.

-- Почему?

-- Почему? Хрен его знает почему.

-- Ты же не струсил, не сбежал, получил ранение и не куда-нибудь, а в

голову. Слава, с башкой не шутят.

-- Отстань, не агитируй. Останусь здесь и точка. Не поможешь с

транспортом -- доберусь на попутках. Дашь транспорт?

-- Дам.

-- Я когда смотаюсь, то здесь кипеж поднимется, замни. Не люблю

скандалов. Ладно, я пошел в госпиталь.

-- Так может посидим, у меня коньячок французский есть. Давай, Слава,

а?

-- Нет, не могу. Мутит меня что-то. Пойду прилягу. Так в восемь я

здесь?

-- Да, будет транспорт.

Я пошел в госпиталь. В потемках нашел свободную койку. Не раздеваясь,

-- только снял ботинки -- лег и заснул. Проспал без снов. Утром проснулся

часов в семь, ополоснул лицо, прополоскал рот и, покуривая, пошел к зданию

аэропорта.

Там меня уже ждал, нервно куря, Саша. Увидев меня, он пошел навстречу,

широко раскинув руки. Встретились, обнялись.

-- Как ты, Слава?

-- Спасибо, нормально. Отвезешь?

-- Только до Ханкалы.

-- Годится. Идем, я позвоню в бригаду, чтобы оттуда забрали.

Мы прошли на узел связи, там я вызвал бригаду и попросил меня забрать

из Ханкалы. Народ очень удивился, я ответил, что обозвали симулянтом и

выгнали, даже завтраком кормить не стали.

Глава 24

Ехал через весь город. Оружия не было, ощущение было такое, что едешь

по городу голый, все на тебя смотрят, а ты даже прикрыться фиговым листочком

не можешь. Проезжали развалины. Не город, а сплошные руины. Для чего все это

было сделано? Ради чего, кого? Ради чего я получил дырку в голове? Пока

легко отделался, могла быть хуже. И привезли бы меня в сосновом ящике,

завернутого в фольгу, а как же сын? Блядь! Кто-нибудь мне объяснит, ради

чего мы разрушили этот город, убили столько людей, положили своих? Чтобы

безработицы не было? Не понимаю!

И в очередной раз мучил себя вопросами бестолковой войны. В горах

мусора копошились люди, толкали перед собой коляски, тележки с нехитрым

скарбом. Возле домов еще лежали неубранные трупы. Маразм! До сих пор не

убрали трупы! Сейчас чуть потеплеет и чума обеспечена. Блядь! Как убивать

людей, так деньги находятся, а как по-человечески похоронить, нет ни денег,

ни желания. Полпроцента от награбленного выделили бы на похороны.

Бестолковейшая, бездарнейшая война. Генералы получают награды, увозят

полные самолеты добра, а мне выдадут страховочку. Я подсчитал, что будет

ровно полтора миллиона рублей. Можно что-то купить, если не затянут, и дадут

вовремя. А то инфляция все сожрет.

Пацаны бегали перед развалинами и играли в войну. Что-то кричали на

своем языке, смеялись. Дети играют только в то, что видят. А кроме войны,

они ничего не видят. Так и вырастут, и кроме войны, и вот этих развалин,

ничего не увидят. Разрушать быстро, а вот чтобы строить, необходимы годы,

поколения. Сомневаюсь, что народ, который мы пытались уничтожить и научили

воевать, народ, вкусивший разбойной жизни и имеющий реального врага -- нас,

сможет или захочет что-нибудь здесь возрождать. Они поедут в Россию. Вот там

развернутся, повеселятся. Может, заставят население российских городов

частично испытать тот ужас, что довелось им пережить. Кто знает?.. Кто мог

предположить полгода, год назад, что такое может произойти? Мне в этом году

сына в школу вести. Надо бы закончить всю эту бодягу до первого сентября, а

то будет он вместо уроков смотреть военную хронику в новостях.

Не завтракал, под ложечкой сосало и, несмотря на головную боль, было

желание выпить. Может это признаки алкоголизма? Посмотрим. Главное,

добраться до своих, а то сейчас перехватят и отправят домой. Почему я,

собственно, не хочу домой? С одной стороны все мои помыслы и желания только

на это направлены, а с другой?... Не люблю бросать начатое на полдороге.

Закончить надо. Замены не пришло, перед бойцами, офицерами, русскими, что

полегли здесь, стали калеками на всю оставшуюся жизнь -- стыдно. Да и что,

приеду я домой, такой весь расписной, с перемотанной, раскалывающейся от

боли головой и скажу: "Здравствуй, дорогая жена!" На хрен! Поправлюсь --

поеду. Нет такого приказа, чтобы вернуть меня домой, без моего желания.

Сейчас активных боевых действий нет, все более-менее спокойно. Отлежусь.

Медикаменты на складах сам набирал, а не хватит -- обменяю на спирт у

соседей, или Сашка-комендант достанет. Вытянем! Главное -- живу.

После ранения и бессонной ночи я переоценил прожитую жизнь, стал

смотреть на происходящее, на собственную жизнь несколько иначе. Стал ценить

каждый прожитый день, минуту, радоваться всему. На неприятности глядеть

наплевательски. Я живой, есть, что покушать, жена с сыном здоровы, а

остальное -- дерьмо. Ценю каждый вздох, каждую минуту, радуюсь солнцу,

дождю, ветру, заново полюбил природу. Она -- наша мать. Из нее вышли, в нее

вернемся. А политики московские -- жулики, которым наплевать на Россию и на

меня. Не хочу думать обо всех, о Родине. Они не думают обо мне, о моей

семье, какого хрена я должен думать и переживать об их судьбах. Пусть каждый

заботится сам о себе. Но, не дай, Бог, кто-нибудь тронет меня или моих

близких -- сокрушу. Боевой опыт не забудешь, не пропьешь, надо будет: в

капусту покрошу. Не сумею морально, то уж физически наверняка сумею. И я

научился не прощать обид, нанесенных мне. Если раньше мог просто плюнуть,

махнуть рукой, то теперь -- нет. Общество меня сделало таким, пусть и

мирится с таким, какой я есть. Я осознал себя как личность, как личность с

большой буквы, а не винтик огромного механизма. Родине, обществу я сполна

заплатил долги. Заплатил своей кровью и частью здоровья. Теперь мы квиты.

Если общество и Родина давно считают себя свободными от обязательств в

отношении меня, то теперь я также могу считать себя свободным от них, и все

пропагандистские лозунги меня мало трогают. Я не ставлю себя выше общества

или его членов. Нет! Но в свой народ стрелять или принимать на веру

очередного надуманного врага, которого мне будут подсовывать, отвлекая от

насущных проблем, -- этот фокус уже не пройдет. Самые главные мои враги,

которые меня и мою страну обокрали, обескровили, послали на смерть, которые

отбирают будущее у моего сына, сидят не за океаном, и весь этот бардак не

происки ЦРУ. Нет, -- вернее, не было, пока я сам их не нажил, -- у меня

врагов в Грозном, все беды и неприятности у меня от моего народа, моей

страны, которую я люблю и ненавижу за бестолковость и бесхребетность, от

столицы и политиков всех цветов и направлений, что там окопались.

С этими мыслями подъехал к блок-посту на въезде в Ханкалу. Беглая

проверка документов. Въезжаем на территорию базы. Многое изменилось. Мусора

уже нет, все ходят подтянутые, козыряют друг другу, ну прямо как в мирное

время. Останавливаю какого-то молоденького старшего лейтенанта: на груди у

него, как и у всех местных, блестит большой значок. А там надпись "Ханкала".

Большой такой значок, что-то там нарисовано, типа щита и чего-то, глаза еще

плохо видят, слезятся.

-- Где такой можно взять? -- интересуюсь у бравого военного.

-- Нигде, это Командующий лично каждому, кто служит здесь, выдал. Это

отличительный знак Ставки, -- гордо отвечает молодец, нежно поглаживая

значок на груди.

Я, качая головой, ухожу в сторону. О, времена, о, нравы! Вот уж точно,

что они здесь, в Ханкале, будут гордиться своей службой и войной в Чечне.

Если уж каждому бойцу тут выдали такие знаки, то что говорить о наградах и

званиях, они, наверное, как из рога изобилия сыплются.

Мужики рассказывали, что наш бригадный кадровик, который сидит в

Моздоке только для того, чтобы писать наградные листы и заниматься прочей

бумажной волокитой, постоянно присылает наградные листы назад. То они

неправильно оформлены, то грязные, то мятые. Эту обезьяна уже за три месяца

стал из капитана подполковником, грудь вся в орденах. Когда Сан Саныч узнал

об этом, предупредил, чтобы к нам не возвращался. Все. Уже перевелся

Московский военный округ. М-да, засранцев и чмырей везде хватает.

Через ворота въезжают два БМП, на борту знакомые и родные буквы "С"!

Такие родные, такие теплые, такое ощущение, что не видел их уже лет триста.

НАШИ! Сибиряки. Спешу к ним. Они заметили и, привстав, держась за

выступающие части БМП, машут, призывно кричат. Радость неподдельная. Горло

перехватывает, сжимает в тиски, выступают слезы. Что-то я становлюсь излишне

истеричным или сентиментальным. Еще не хватало, чтобы мужики заметили,

подумают, что на почве ранения сумасшедшим стал. Смахиваю слезу. Машины

остановились, все спешились, окружили меня, обнимаемся, хлопаем друг друга

по плечам. Приехал и Юра.

Если с другими я просто радостно обнимался, обменивался шутками, то с

Юрой, большим моим другом Юрием, просто, без слов, молча обнялись. Я

почувствовал, что плечи у него тоже подрагивают. Когда отошел на полшага,

заметил, что он тоже смахивает слезу. Понятно, брат, понятно. Значит я не

сумасшедший. Это просто настоящая мужская дружба, которая проверена боями и

скреплена кровью.

-- Что нового, Юра?

-- Ты только не волнуйся!

-- Не тяни кота за хвост. Рассказывай! -- испарина проступила на лбу.

-- Понимаешь, пока я тебя возил в Северный, -- начал Юра, -- какой-то

идиот позвонил себе домой, в Юргу и сообщил, что тебя убило, а меня ранило.

-- Ты перезвонил в округ, сообщил, чтобы остановили эту дезу?

-- Позвонил, но на тебя уже составили похоронку...

-- Как составили?!

-- Ну, чтобы быстрее твоя жена получила пособие и приготовилась к

похоронам.

-- Блядь, гребанутся можно!

-- Не переживай, я остановил всю эту кухню.

-- Спасибо тебе, Юра! -- с чувством сказал я и пожал ему руку.

-- Моей-то жене сообщили уже, что я ранен. Пришлось через связистов

успокаивать ее, что это все ложь, гребеж, и провокация. Мне-то от

Новосибирска до Юрги ближе, чем тебе до Красноярска.

-- Моя точно не знает?

-- Точно. Успокойся.

-- Не хватало ей похоронку получить на живого мужа!

-- Значит, долго жить будешь, если на тебя, живого, похоронку выписали.

-- Твоими бы устами, да мед пить, брат!

Через час поехали домой -- в бригаду. За эту ночь я понял, как дорога

мне моя часть. Как близки все наши солдаты и офицеры. Мы одна большая семья.

Часто ссоримся, ругаемся, но вместе делаем одно большое, никому, правда, не

понятное дело.

Медики тут же по приезду принялись за мое интенсивное лечение. Стали

колоть те лекарства, которые я сам же и добыл на складах в Грозном. Как

сердцем чувствовал, что могут пригодиться. А теперь из-за них не могу лежать

на спине, больно. Головная боль проходит с каждым днем, под глазами, правда,

появились большие синяки, как будто мне набили морду. Все кому не лень

подшучивают. Не обижаюсь, сам подтруниваю над собой. Отношение теплое, не

подозревал, что такие теплые чувства у людей ко мне.

Через неделю сняли швы, даже не сняли, а просто выдернули нитки. В

связи с тем, что нитки были простыми, а не шелковыми, они начали гнить, и

часть ниток осталась под кожей. Они гнили и вместе с гноем выходили. Я

просил врачей, чтобы они мне снова сделали надрез и прочистили рану, но они

отказывались. Даже пара бутылок хорошего коньяка не оказала должного

воздействия. И приходилось мне каждый день, морщась от боли, выдавливать как

прыщ гной вместе с нитками, и заливать рану спиртом. Неприятно ощущать, что

на голове у тебя гнойная рана, хорошо, что пока черви не завелись.

Съездил во второй батальон, к отцу крестному. Игорь принял меня как

родного. Пока я лечился, Игорю удалось выбить с позиций Шамиля Басаева.

Тридцать человек выбили целую банду! Того, кто прошел и Абхазию и ГРУшные

лагеря, махра победила! Поехали на их позиции. Там я обнаружил почти новый

бинокль. Мелочь, но приятно. Бинокль захвачен как трофей у противника. Наш,

советский, бинокль -- "восьмерка". Т.е. восьмикратного увеличения. Юра нашел

бинокль "семерку" и ТР (труба разведчика). Типа маленького перископа, чтобы

осматривать окружающую местность, не высовывая головы из окопа.

Тем временем весна полным ходом вступала в свои права. Зацвели персики.

Кусты покрылись розовыми цветами, листьев еще нет, запах, аромат одуряющий.

Хочется мира, любви, женщину. Какая-то война мешает тебе вернуться к любимой

женщине!

Как-то раз поехали к артиллеристам. Они расположились на самой высокой

сопке и корректировали огонь по Гудермесу. Били точечно. Особисты притащили

информацию, где у духов склады с боеприпасами и техникой. Первый раз видел,

как взлетает на воздух склад с боеприпасами. Эффект, должен я вам доложить,

как при ядерном взрыве. Огромное ярко-красное облако медленно поднимается

вверх и вырастает, как гриб. Потрясающие. То, что раньше видел в кино, не

идет ни в какое сравнение. Но самое поразительное, красивое и ужасное, что в

небе над нами кружила стая журавлей. Большие серо-коричневые птицы прилетели

из теплых стран и каруселью кружили над нами, не понимая, куда девался их

дом. Почему такой шум и дым, гарь, чад. Где они будут выводить своих

птенцов. Все, как завороженные, смотрели на птиц. Ни у кого не поднялась

рука выстрелить, даже прицелится по этим благородным, величавым существам.

Все просто смотрели и сочувствовали им. Эта карусель продолжалась около двух

часов, а потом они выстроились клином, и улетели куда-то на северо-запад.

Когда вернулись на КП, то узнали, что в бригаду из Красноярска прибыли

две представительницы "Комитета солдатских матерей". О чем они беседовали, и

что предпринимали, я не знаю. Я только передал с ними письмо. Надо было

подготовить жену к появлению гноящейся дырки на лбу.

В письме, как и в предыдущих, я указывал, что нахожусь в Моздоке, и

тут, после совместного мероприятия, вышел ночью на улицу, споткнулся и

поранил кожу на лбу. Боялся, что кто-нибудь из доброхотов сообщит жене об

истинном характере ранения. Пока писал письмо, Пашка готовил дрова на ночь.

Хоть и весна вступила в свои права, но по ночам было еще холодно.

-- Вячеслав Николаевич, а когда приедете домой, то чеченцам будете

мстить? -- спросил Пашка.

-- Зачем? -- искренне удивился я.

-- Как? Они же вас ранили, и воевали вы против них.

-- Паша, мы с тобой не воевали, а участвовали в восстановлении

конституционного порядка. И боролись и воевали не со всем народом, а только

с его верхушкой и местной армией, которую Москва по ошибке называет

"бандформированиями". Народ здесь не при чем. Сейчас в Россию хлынул поток

беженцев. Позже к ним присоединятся и представители этих "формирований". И

даже в этом случае, Паша, ты не сможешь их убивать.

-- Почему? -- недоумевал Пашка.

-- Это противозаконно.

-- А они?

-- Они тоже не имеют права убить тебя, хотя ты разрушил их дома, убил

семью, ограбил, изнасиловал дочь, сестру.

-- Я никого не грабил, не насиловал, -- буркнул Пашка, строгая лучину.

-- Я образно. Надо учиться жить вместе. Вот и все. Мирное

сосуществование. Тут не будет войны до победного конца. Мы с ними --

граждане одного государства, и как бы тебе ни было противно, они пользуются

такими же правами, что и ты. В данном случае, даже больше. Потому что они

беженцы. А ты, впрочем, как и я -- убийцы мирного населения. Не больше, ни

меньше.

-- Ну, вы загнули -- "убийцы". Они -- враги, и вообще мусульмане

настроены против нас, православных, как против врагов. И в мирной жизни, они

всяческие козни против нас строят.

-- Ты не прав, Паша, у меня в милиции в Красноярске есть знакомые

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 29 303132 33 34 Следующая ⇒