Предисловие к 1-му изданию. ВОЙНЫ, ОФИЦЕРЫ - ИСТОРИЯ 4 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 34Следующая ⇒

радиоперехвата и дезинформации работала одинаково хорошо по обе стороны

фронта. Но у чеченов было одно неоспоримое преимущество - они знали русский

язык и могли нас на нем дезинформировать, а мы их на чеченском - нет.

Нередко, как во время боев, так и в перерывах между ними, аборигены

выходили на связь с нашими войсками и пытались вести пропаганду, в том числе

и с помощью угроз. Так, с первых дней боев они нас окрестили "собаками". При

освобождении нами железнодорожного вокзала они дезориентировали соседний

артполк и последние, будучи уверены, что разговаривают с нами, в течение

получаса добросовестно нас же и долбили. И такие случаи, к сожалению, были

не единичны. Понадобилось время, чтобы - через систему кодов, паролей - мы

перестали попадаться на чеченские уловки и хитрости, но немало до этого

погибло и пострадало наших. И все равно, до самого вывода наша бригада и те,

с кем мы взаимодействовали, продолжали работать на старых радиочастотах и

позывных. Армейский маразм, ничего не поделаешь. К сожалению, он проявлялся

не только в этом. И любые инициативы снизу принимались в штыки.

И поэтому, отправляясь с колонной, мы отдавали себе реальный отчет в

том, что о нашем выходе знало не только руководство "Северного", но и

половина боевиков, находящихся в Грозном. И, тем не менее, понимая, может

быть, самоубийственность нашего решения, мы пошли на это, потому что люди

без соответствующей медицинской помощи могли просто погибнуть, а остальных

они связывали, так как становились обузой и дополнительной мишенью, а в

связи с предстоящим наступлением необходимо было еще подготовить места для

новых раненых. И после недолгого колебания, вручив себя судьбе, мы

отправились в путь. Предстояло проехать более пятнадцати километров по

улицам полуразрушенного города, напоминавшего своими руинами съемки,

сделанные в Сталинграде более полувека назад. Каждый подвал, каждое окно

становилось для нас источником смертельной опасности. Там мог притаиться

гранатометчик, снайпер. А ведь мы с ними, может, заканчивали одни и те же

военные училища, вместе учились воевать в Афганистане, Анголе и во множестве

"горячих точек" бывшего Союза...

По отработанной и проверенной тактике, уничтожаются первая и последняя

машина, после этого методично расстреливается вся колонна. Тактика

безотказная. Мало кто выживает.

- По машинам! - раздалась команда командира бригады. Сам он сел во

вторую БМП.

Впереди на двух машинах шли разведчики, десять минут прошли спокойно.

Через пару дней после входа в Грозный по указанию командования объединенной

группировки на всю технику были нанесены отличительные знаки. Так, например,

на бортах наших машин была нарисована буква "С", что означало Сибирский

военный округ.

Во рту появился привкус горечи, но не было нервного возбуждения, оно

появится позже, я это знал, как знали и другие участники нашей экспедиции,

многие испытывали подобные ощущения. В голове появился назойливый мотивчик

популярной песенки "Ах, как хочется ворваться в городок!" Да, действительно

хочется, а еще лучше ворваться в Моздок, где располагалось командование,

которое, в свою очередь, руководило объединенным командованием нашей

группировки. Никто толком не знал, на кой черт нам нужно это командование,

которое через голову местных командиров пыталось руководить отдельными

частями в Чечне, что практически всегда плачевно заканчивалось для

последних. Самое интересное, что находящимся в Моздоке шли такие же льготы,

что и нам, правда, небольшие, но заработанные честно. А именно, - день за

три дня, двойной оклад по приезде домой, и все. А ты, читатель, думал, что

будут льготы как участнику войны? Хренушки. Не было в Чечне ни войны, ни

боевых действий, все это только фантазии средств массовой информации.

Занятый этими мыслями, я не забывал внимательно осматриваться, проезжая

мимо развалин домов. Немало мы тут разрушили и еще больше разрушим. Ломать -

не строить. Внимательно посмотрел на лица бойцов, сидевших рядом на броне:

все пропыленные, обожженные местными холодами и ветрами, прокопченные

копотью от многочисленных выстрелов, разрывов мин, гранат, снарядов. На

корме заметил солдата в прожженном танковом комбинезоне, с повязкой на

голове. Вгляделся. Да, вот уж кто в рубашке родился, так это именно он,

водитель-механик не то с еврейской, не то с немецкой фамилией - Гольдштейн.

В бригаде было много представителей различных наций и народностей,

включая даже узбеков и таджиков. А этот танкист при входе в Грозный вел

танк, пехота пряталась за ним. Тогда никто из бойцов толком не знал, что

необходимо впереди танка идти, и только тогда он тебя прикроет, спасет.

Сейчас знают и умеют, а тогда нет. Дорого нам обошлась эта учеба. А так как

входили ночью, этот водитель в нарушение приказа ехал "по-походному", то

есть высунув голову из своего люка. Как снайпер его не снял, так никто и не

понял, других танкистов убивали влет, а этому повезло. И повезло ему во

второй раз, когда гранатометчик всадил в правый борт гранату. Гольдштейна

выбросило из танка, как свечку, метров на пять вверх, и отбросило на крону

дерева. Я-то грешным делом полагал, что не выжил парень. Ан нет, вон сидит,

повязка только на голове, значит, все остальное целое. Контузия, видать,

сильная была, ничего, на исторической родине подлечат. Помню, когда привезли

новобранцев полгода назад, он все упрашивал не ставить его на должность,

связанную с секретами. Если бы не армия, давно бы уже выехал к

родственникам. Родители уже уехали, а он защищал диплом в институте и не

успел. В любом случае его сейчас комиссуют, и будет парень лечиться у

хороших врачей в человеческих условиях.

В нашей колонне на пятой машине едет привезенный из второго батальона

лидер или солист, хрен их разберет, группы "ДДТ" Юрий Шевчук. Привезли его

вместе с раненым начальником штаба и еще тремя ранеными бойцами. Классный

парень оказался этот Шевчук, все ожидали, что будет из себя строить

недотрогу, звезду. Ни фига, простой, как три копейки, просидев три дня в

подвале под обстрелом и контратаками духов вместе со вторым батальоном, по

словам очевидцев, не прятался. Вел себя как настоящий мужик, помогал

раненым. Оружие ему не давали, один черт - слепой, как крот, да и, не дай

Бог, зацепят. Но в остальном мировой парень. Якобы духам по радиостанции,

когда те предложили сдаться, сказали, что у них Шевчук, так те не поверили.

Дали послушать, как тот поет, потом поговорил он с ними. Они предложили его

вывезти, гарантии давали. Тот отказался. И еще Шевчук обещал (и, как

впоследствии оказалось, сделал) отправлять раненых, и не только из нашей

бригады, за свой счет и за счет своих друзей на лечение в Германию. Он

покупал им протезы, коляски инвалидные и при этом не устраивал показухи. Не

было репортеров, пресс-конференций, тихо, скромно. Одним словом - Мужик.

Разведка, идущая впереди, передала, что попали под обстрел, приняли и

ведут бой. Силы противника - до двадцати человек. Ручные гранатометы пока не

применяли, лупят только из подствольников и автоматов.

Приняли решение - вперед, на прорыв. Из-за тумана нам противника толком

не видно, но и ему нас тоже не разглядеть, так, наугад стреляют. Комбриг дал

команду ставить дымы, к туману добавился черный дым, как в бочку с молоком

стали вливать деготь.

Наши машины при подъезде начали вести огонь по координатам, указанным

разведчиками, сначала из пушек, установленных на БМП. БМП-3 - из пулеметов,

затем мы, как в хорошем оркестре, подстроились и давай поливать из автоматов

и подствольников. Картина была что надо. Из облака черного дыма,

растянувшегося примерно на километр, где не видать ни черта, несутся

огненные струи очередей, периодически вылетают гранаты из подствольников,

оставляя за собой дымные следы. Картина, достойная кисти художника. А какой

был накал страстей! Мы не знали, расчищен впереди путь или нет - может, за

ночь обвалилась стена, или ее нарочно обрушили. Нет ли под грудами мусора,

щебня противотанковой мины. Но не было страха ни у меня, ни в глазах тех, с

кем я был в том переходе. Все знали, что если не пробьемся, то наши раненые

друзья погибнут. Решено идти до конца. До смерти или до победы.

Нам определенно везло, двигатели ревели на полных оборотах, прибавляя к

дымовой завесе выхлопы полусгоревшей солярки. И хоть колонна растянулась на

большом отрезке, командир принял решение не разбиваться на мелкие

маневренные группы, а и дальше продолжать марш сплошной колонной.

Преодолев участок на скорости, которую могли выжать из наших милых

БМПшек, и, что удивительно, не зацепив никого из своих, мы проскочили этот

участок. Или духи отошли, или по какой другой причине, но вслед нам никто не

стрелял, не преследовал, но и успокаиваться было еще рано, это понимали все.

Вперед и выжить.

Разведка, идущая впереди нас, передала, что достигли первого блок-поста

наших соседей. Это уже веселей. Сейчас нас проведут по своей территории

ульяновцы, десантники. Ребята неплохие, вот только не хватает им

настойчивости, да и форсу много. Не могут они долго и упорно биться за

какой-нибудь объект. Напор поначалу бешеный, но постепенно стихает, идет на

нет. Вот поддержать кого-то, работать ведомыми, это они могут, а

самостоятельно - кишка слаба. Их и учили только захватить какой-то объект,

уничтожить и раствориться, и дальше еще что-нибудь взрывать. А вот к таким

тяжелым, затяжным боям они не готовы. "Махра" - это другое дело. И в зной, и

в дождь, в пургу, где угодно. На Севере, в пустыне, в болоте выполним

задачу. Костьми ляжем, но выполним.

Проезжая мимо блокпоста, бойцы-десантники приветливо махали нам и

скалили зубы на таких же, как у нас, прокопченных рожах. Радостно было

видеть, что мы не одни здесь, в этой враждебной для нас стране.

Командир батальона, через чью территорию мы проезжали, пообещал

направить к месту нападения на нас группу для зачистки.

Если там будут трупы духов, то он запишет их на свой счет, а если нам

удастся попасть в расположение нашей бригады, то мы, конечно, напишем

победные реляции, где укажем примерное количество уничтоженной живой силы

противника. Один юморист на "Северном" подсчитал, сколько наша группировка в

Чечне уже уничтожила противника. Оказалось, что за десять дней боев

уничтожено все население Чечни поголовно дважды. Странно, прошло всего

десять дней, а кажется, что уже не меньше полугода. Во время Великой

Отечественной войны, если верить донесениям командиров, армия вермахта была

уничтожена более ста раз. Ну, нам не пол-Европы освобождать, но по докладам

мы уже впереди всех армий мира. Так что, читатель, слушая сводки с фронта,

всегда наши потери умножай на три, потери противника дели на два, вот тогда

будешь иметь более-менее реальную картину боев.

Десантники пытались нам подсадить своих раненых, да куда там. Сами еле

умещаем свои задницы на броне, а внутри машин наши раненые чуть ли не как

поленья друг на дружке лежат. Хотите ехать колонной с нами? Ради Бога, но на

своих машинах, и свое сопровождение давайте. Ждать не будем, каждая минута

на счету. Что говоришь? Громче, двигатели все заглушают. Сволочи мы? Ладно,

пусть сволочи, но своих людей вывози сам. Ругаться с тобой нет ни времени,

ни сил. Мы тебя понимаем, развернешь дискуссию - или уговоришь, или машины

свои подготовишь. Раньше надо было думать. Вся ночь была для подготовки.

Пока, пока, удачи. Нет, и не уговаривай. Куда ты нас послал? Обратно будем

возвращаться, стой здесь, жди. Позже разберемся.

Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников.

Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах

офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и

окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не

посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть.

Все понимали, у них тоже есть раненые, - но вывози их сам. Мы все в душе

немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но

не такие же принципиальные вопросы.

И вот закончился участок ответственности десантников, теперь кварталов

десять придется ехать по территории, за которую пока отвечают духи, они же и

контролируют ее. Ладно, суки, вывезем раненых и с вами разберемся. Не

отвлекаться. Поднимаю руку вверх, и солдаты, видя мой жест, начинают

внимательно следить за окружающими руинами. Говорить, орать, командовать на

машине не хочется, да и бессмысленно - грохот, копоть и пыль от впереди

идущих машин такая, что тебя не слышно, и рот, если неосторожно откроешь,

забьется такой гадостью, что плеваться и отхаркивать будешь долго. И еще

один момент. При езде БМП раскачивает и подбрасывает, а если рот открыт, то

можешь либо зубы раздробить, либо язык откусить себе. Ходит такая солдатская

байка, что какой-то боец, но не в нашей части, - у нас, конечно, таких

дебилов нет, - откусил себе кончик языка вот таким образом. Врачи пришили, а

его, балбеса, комиссовали. За свою службу я таких баек наслушался, что хоть

роман пиши. Особенно мне нравится то, что в нашей части, по рассказам

солдат, такого не происходит, а вот у соседей - у них постоянный бардак, и

поэтому всяких чудаков хватает. Впрочем, соседи о нас такого же мнения.

Боец, сидящий справа от меня, что-то кричит, показывает пальцем на

верхний этаж уцелевшего здания и стреляет в этом направлении. Рефлексы

работают мгновенно. Автомат сделал пару очередей, прежде чем я осознанно

остановился и внимательно посмотрел по направлению стрельбы. На подоконнике

лежит бинокль, и в тот же момент, от выстрела разлетаясь вдребезги, он

падает внутрь здания. Если хочешь выжить, сначала стреляешь, а потом уже

смотришь и думаешь. Эту заповедь усваиваешь после первого боя. Я кричу и

машу рукой, чтобы прекратили огонь. Постепенно огонь стихает на нет. Я не

осуждаю бойца. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть.

Машины, не снижая скорости, мчатся дальше. Разведка докладывает, что

опять вступили в бой. Теперь обложили с трех сторон. Разведка ждет подхода

основных сил, сама справиться не может. Командир вызвал на подмогу соседей,

чтобы с тыла ударили по духам, а сами на всех парах понеслись выручать нашу

разведку.

Последние машины оставили чуть позади, чтобы в случае нападения с тыла

не попасть в глухую западню. При приближении к перекрестку, где разведка

повернула, оказалось, что улица завалена кирпичом, две соседние, как уже

успели проверить, также были заблокированы, поэтому или пробиваться, или

отступать. При отступлении также не было уверенности, что не попадем в

ловушку. Командир принял решение: на прорыв. Я был с ним полностью согласен,

Рыжов тоже поддержал.

Кто мог держать оружие, спрыгнули с машин, и они откатились назад,

поддерживая нас огнем. Сначала решили выдавить противника вглубь квартала, а

затем уже под огнем попытаться разобрать завал. Спрятавшись за кучами

мусора, начали отстреливаться. Огонь велся интенсивно как с одной стороны,

так и с другой. Неподалеку раздался взрыв - останки разорванного бойца

поднялись в воздух и с глухим стуком упали метрах в пяти от меня. Через

несколько секунд таким же страшным образом погиб еще один. В пылу боя

некогда было рассматривать, кто это был. Рядом со вторым погибшим трое

бойцов катались по асфальту, крича от боли, зажимая раны на своих телах. Их

бушлаты прямо на глазах пропитывались кровью. Вначале все полагали, что из

подствольника их убили и ранили. Но когда третий солдат, сдвинув кирпич,

заметил гранату Ф-1, лежавшую под грудой щебня, без кольца, то все стало на

свои места.

Грамотные, сволочи, ничего не скажешь, и в таланте им не отказать. Умно

выбрали место засады, рассчитали, что мы заляжем и примем встречный бой, а

место нашего лежания, навязанное ими же, они заминировали гранатами. В бою

поневоле приходится постоянно перемещаться, кувыркаться, падать, прятаться

за битым бетоном, кирпичом, щебнем, а там "милые" игрушки - гранаты Ф-1 без

кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть

секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой "премилой" вещицы двести

метров. Ни одна мина не дает такого результата.

И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой - либо отступать назад,

либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая

перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию.

Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много

врагов, но один из самых первых - это собственная авиация. Попадет она по

противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции

- это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на

помощь, чтобы отозвали "небесных помощников". Один хрен, все дело загубят.

По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим "коробочкам" дали

указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а

затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.

У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в

которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и

одновременно противошоковое средство - омнопон, промедол. Противорвотное,

таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для

обеззараживания воды - кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит,

осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато

никакой заразы там уже нет.

А на каждое солдатское отделение имеются так называемые боевые

стимуляторы. Когда солдаты устали, нет ни малейшего желания не то что идти в

атаку, а вообще двигаться дальше, страх парализовал всю волю, тогда командир

для выполнения задачи и спасения людей дает команду раздать солдатам эти

таблетки. Съели, посидели немного, и - фас, вперед. И откуда только силы

берутся, и страх проходит бесследно.

Но сейчас не было этих таблеток, да и нет необходимости в них. После

первых двух-трех боев, когда нас духи обыгрывали по всем позициям и любая

маломальская победа доставалась ценой неимоверных усилий и потерь, сейчас

люди поверили в свои силы, и духи начали получать достойный отпор, уже не

перли на рожон, обкуренные анашой и визжащие что-то про своего Аллаха.

Первый раз, когда видишь, то жутковато становится. Лезут, как заговоренные,

ни пули не боятся, ни смерти.

И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и

пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но

потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными

"двойками". Мы также не отставали от "коробочек", долбя здания из автоматов

и подствольников.

БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело

от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом,

зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались

в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел

от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед,

вперед, вперед.

Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером,

увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто

с древним криком "ура", кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина

в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в

тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей

картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и

страх рождают в такой момент коллективный разум?

Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас

встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал,

но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая

разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.

И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы

штурмуют другие четыре подъезда бывшей "хрущевки".

Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в

первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи

пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева

от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них

было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде

чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева

от входа.

Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела

стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то

химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.

Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым

зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов,

вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три

квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между

первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху.

Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в

руке, кричат остальным: "Готово". Удар по дверям, они не заперты, но,

сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских

сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: "Прячься, давай!!!"

Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные

стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь,

наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов

повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать. Налево, направо.

Пыль, не видно ни черта, две длинные очереди от живота. Пленные нам не

нужны, самим жрать нечего. Вперед, вперед. Кухня, никого, ванная комната,

дверь прикрыта, в сторону, две очереди от живота, в самой чугунной ванне

можно спрятаться от осколков гранат. Киваю бойцу, стоящему рядом и

прикрывающему мою спину, тот рывком распахивает дверь, я нажимаю на

спусковой крючок и повожу стволом автомата, тот бьется в руках как живой и

поливает смертельной струей ванну, от нее в разные стороны летят осколки.

Бойцы тем временем расстреливают комнаты, затянутые пылью и дымом. Стенные

шкафы и антресоли тоже не остаются без нашего внимания. Все, трехкомнатная

квартира проверена. Дальше, вверх.

Бойцы, стоявшие на площадке, показывают, что в квартире на втором этаже

какое-то шевеление. Из других квартир также выскакивают солдаты и

присоединяются к нам. Те, кто прикрывали нас на площадке, перемещаются выше.

Не надо расставлять людей, они сами знают свой маневр. Не надо ни на кого

орать. Все работают, как хорошо отлаженный механизм. Каждый прикрывает

другого.

На втором этаже все повторяется вновь. Когда врываемся в квартиру,

спотыкаемся о разорванный гранатой труп. Один спекся. Дальше проверяем,

никого. Впереди еще три этажа, чердак, крыша и темный подвал. Вперед,

вперед.

Бойцы докладывают, что в соседней квартире также обнаружено два трупа.

Хрен с ними. Дальше. Смотрю на часы, на первый и второй этажи ушло семь

минут, надо ускориться.

На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: "Не стреляйте, не

стреляйте!" Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают

гранаты, ждут. Я кричу: "Выходи, руки за голову".

С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом

(такая штучка - кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш.

Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто

обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю

внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их

выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню - всем солдатам.

Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять

сантиметров, а в ширину - три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в

верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого

военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося

тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний

первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На

войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у

американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.

И вот я заметил, что у "обычного зека" на шее висят эти номера. В Чечне

много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала,

а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как

рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими

братьями по крови.

Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не

хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал

их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли.

Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.

- А это что, сука? - спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.

- Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, -

выл он, плача.

Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок.

Пули разворотили ему грудь, испачкав мне брюки кровью. От выстрелов тело

дернулось назад, но еще удерживалось веревочками личных номеров, хрустнули

шейные позвонки. Казалось, что умершие солдатские души не отпускают убийцу.

Продолжая упирать ствол автомата в мертвое тело, я попросил стоявшего рядом

солдата:

- Обрежь веревки.

Тот снял с убитого чеченский нож и одним движением обрезал удерживаемый

ими труп, тот с глухим стуком упал. Боец протянул мне нож, я покачал

головой, и тогда он спрятал его за голенище ботинка. Я распрямился, спрятал

в карман личные номера и скомандовал:

- Гранаты к бою, поехали.

И опять прогремели разрывы гранат, и мы ворвались внутрь квартир. Тут

уже было пять трупов. Не разбираясь, что к чему, и не обыскивая их, дали для

проверки пару очередей. Один "покойник" вдруг ожил и попытался вскинуть

автомат - перекрестный огонь из трех автоматов почти разрубил его на части.

И тут с площадки раздался взрыв гранаты и автоматная трескотня. Мы

быстро закончили проверку квартиры и выскочили на лестничную площадку. Там

вовсю шел бой. Духи с верхних этажей пытались прорваться вниз. Их удерживали

трое бойцов, снизу им на помощь подоспели двое солдат, прикрывающих нас от

внезапного нападения со стороны подвала. Тут и мы приняли оживленное участие

в перестрелке. На узкой площадке мы мешали друг другу. Тут духи начали

швырять гранаты. Из-за толчеи на площадке нам некуда было укрыться. Слава

Богу, что эти недоумки кидали гранаты сразу, как только срывали кольца. Было

время отшвыривать их вниз, на нижние этажи.

Мы тоже не оставались в долгу, двое с колена стреляли из

подствольников, а четверо поверх их голов поливали из автоматов, не давая

духам подняться. Тем временем у них что-то рвануло - раздался страшный

грохот, обвалился потолок в кухне третьего этажа. В образовавшийся проем

быстро нырнули пятеро бойцов, и вот уже бой перешел в квартиры на четвертом

этаже. Поднявшись, мы начали почти в упор расстреливать духов в спину.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒