Интро. Событие и эпилог

Ася Волошина

ЧЕЛОВЕК ИЗ РЫБЫ

пьеса без стен

Оле Изюмовой – как 2 года назад и обещала

Действие происходит в вымышленной квартире на Караванной или взаправду в моей голове

Лица:

(СВЕТА) САЛМАНОВА – мама Одри

ГРИША (ДРОБУЖИНСКИЙ)

ЮЛЬКА

ЛИЗА

БЕНУА – мужчина или женщина на усмотрение режиссёра[1]

СТАСИК – промышленный альпинист.

Всем им вокруг тридцати.

ОДРИ (УМА) – внесценический персонаж. Ей восемь.

Интро

САЛМАНОВА. То, что ты это высмеиваешь, ещё не значит, что это смешно.

ГРИША. Да. Да. Не спорю. Но всё-таки, наверно, есть какие-то гарантии, ну, ладно, не гарантии, ну, скажем, предпосылки к тому, что это несколько занимательней, нежели чем то, что даже и высмеивать муторно.

Слушайте, домофон-то сломан. Может, кому-нибудь спуститься Юльку встретить?

САЛМАНОВА. Да у неё есть ключи.

ГРИША. Думаешь? Она разве не оставляла?

САЛМАНОВА. А может, и оставляла.

ГРИША. У Бенуа чьи ключи?

БЕНУА. У меня с такой животное с рог.

САЛМАНОВА. Ну, точно: её. Значит, надо бы кому-нибудь снарядиться вниз, ага. Телефон у неё что-то не отвечает.

ГРИША. Ну, значит, снарядимся.

БЕНУА. Друзей, могу я спрашивать вокруг другой тем? Почему не работат в ванной колонна?

САЛМАНОВА. Колонка? Бенуа, не поверишь, от деликатности. Я написала хозяйке, она ответила: «Мне в праздник неделикатно звонить газовщику». То есть что мы в праздник моемся холодной водой – это ок, ага…

ГРИША. А что за праздник?

САЛМАНОВА. А я даже как-то не спросила.

БЕНУА. Наверняка каких-то комсомольских или религиозных.

САЛМАНОВА. Ты «маешь рацио» – как сегодня сказал мне один соискатель жилья из Белоруссии. Означает…. Короче, ты хорошо всё понимаешь.

ГРИША. Я сегодня видел в супермаркете на девушке бейджик «Стажёр Любовь». Меня почему-то прямо растрогало.

БЕНУА. Интерес, когда он окончает свой стаж, его имя поменят на Брак?

ГРИША. Вот! И я ж о чём. Вввввв… «Осторожно, гештальты закрываются». …Хозяйка, небось, просто опять укатила и где-нибудь там под райскими пальмами попивает ананасовый фреш. Смотрит на нас грешных, пытающихся разобраться в своих маленьких...

БЕНУА. Смотрит на нас?? Здесь что установлен каких-то камер?

ГРИША. А? Нет, ну, что ты, нет.

БЕНУА. А, понимаю, это ты, наверняка, играешь с образ бог. …К прошлой тематик: я был летом на выставка от Энди Уорхол, и там меня поразил один фраз. Как это для перевод… Что самый большой каких-то цена, какой надо платить за любовь, – это что есть какой-то присутствий кого-то рядом постоян. Он относится к этому как к какой-то расплат, потому что лучших быть одному.

РЕМАРКА. Входят Юлька и Лиза.

ЛИЗА. Зачётное, конечно, начало знакомства. Мы же сразу «на ты»? Лиза.

ЮЛЬКА. Юля. Ты живёшь в моей бывшей комнате?

ЛИЗА. Нет, в твоей бывшей живёт Бенуа.

САЛМАНОВА. Юлька! А мы как раз собирались за тобой спускаться. Здравствуй, дорогая.

ЛИЗА. Она простояла внизу... Блин, холодно же. Вы что не спустились? – домофон же не работает. Мы вместе поднялись. Ну, как: вместе, но сепаратно до двери.

ГРИША. Это Лиза. Это Юля.

ЛИЗА. Мы уже познакомились Я очень наслышана. И от Дробужинского, и от всех.

РЕМАРКА. Лиза обнимает Гришу.

ГРИША. А это Бенуа. Бенуа просто чудо, но имеет один недостаток. Живёт в твоей комнате.

БЕНУА. Я на стаж здесь в Питер. Привет.

ГРИША. С приездом, дорогая.

ЮЛЬКА. Здравствуй, Гриша.

САЛМАНОВА. С возвращением или с приездом? Ну, ладно, об этом потом. Я не знаю, что у тебя стряслось, но чертовски рада тебя видеть.

ГРИША. Это да.

ЛИЗА. Вы разместитесь с Бенуа на первое время? Мы можем выкатить из нашей комнаты кресло-кровать.

БЕНУА. Извини, что как-то немного как будт занимаю твою мест.

САЛМАНОВА. Не извиняйся это же не наши комнаты. Юлька же уехала. Мы не можем их не сдавать.

ЮЛЬКА. Да. Не извиняйтесь, пожалуйста. Я скоро уеду.

САЛМАНОВА. Все нечеловечески вежливые.

БЕНУА. А Liz теперь живёт в комнате Gricha. Вместо Katya. Я хорошо сказал?

ЮЛЬКА. Салманова написала мне, что ты разводишься с Катей.

САЛМАНОВА. И про Лизу.

ЮЛЬКА. Нет. Про Лизу нет. Про Лизу нет. Про Лизу ты не написала.

САЛМАНОВА. Может быть. Ну, садись. Садись.

ГРИША. Да. Вот так живёшь-живёшь, а потом – хоп – парадигма сменилась.

РЕМАРКА. Знак внимания Лизе.

САЛМАНОВА. Ты и правда дрожишь. Очень замёрзла? Прости, пожалуйста, мы как раз собирались решить, кто пойдёт тебя встречать, но что-то, как всегда, языками зацепились. Вина?

ГРИША. За твой приезд, Юлька. Не знаю, чем он вызван, но считаю, что в Питере тебе органичней, чем в Перми. Ура.

РЕМАРКА. Никто не понимает, какой это всё для Юльки удар. Мы узнаем после.

САЛМАНОВА. А Бенуа, представляешь, занимается эркерами.

ЮЛЬКА. Архитектор?

ГРИША. Искусствовед. Там что-то, как я понял, что-то чуть ли не антропологическое. Подмешано. Как бы сам феномен эркера. Чуть ли не связано с идентичностью. Как я понял. Ну, Бенуа тебе потом расскажет подробнее. Это очень интересно…

ЮЛЬКА. …Умка спит?

САЛМАНОВА. Конечно.

ЮЛЬКА. …Соскучилась по ней. …Надо было что-то ей привезти. …Но я так внезапно сорвалась. …Совершенно внезапно.

САЛМАНОВА. Слушай, она теперь настаивает, чтоб её называли Одри.

ЮЛЬКА. Прикольно. Ей идёт. Налейте мне ещё, пожалуйста.

ЛИЗА. Не то слово. Я же вообще не знала, что её зовут не Одри, а Ума. И когда Дробужинский сказал мне…

БЕНУА. А Умque – это русский имя? Я не знал.

САЛМАНОВА. Не-ет! Конечно не русское. Русские имена даже Пушкин ругал. Ты вспомни: Ума Турман. Напрасно кривишься. Между прочим, её отец – главный буддист Америки.

ГРИША. И тот самый, кстати, чувак, который сказал: «Никогда не занимайтесь любовью с человеком, которым не хотели бы стать».

БЕНУА. Ты так поступат?

ГРИША. Разве это камильфо переходить на личности??

ЛИЗА. …Мне в детстве папа всегда из командировок привозил калейдоскопы.

ГРИША. Прямо всегда? Почему?

ЛИЗА. Ну, не знаю. Если что-то привозил, то их. А что? С подарком заморачиваться не надо: девочка любит калейдоскоп, значит, девочка его получит.

САЛМАНОВА. А у нас, пока тебя не было, сквозь обои проступило из газеты слово «Реквием».

ЮЛЬКА. Круто.

САЛМАНОВА. А может, и всегда было.

БЕНУА. Я очень удивиться, когда узнал об эта советских традиций клеить на газет…

ЮЛЬКА. «Так долго вместе прожили, что роз семейство на обшарпанных обоях…»

САЛМАНОВА. Ну, да. Значит, сегодня выкатим кресло, положим вас с Бенуа, а потом будем думать.

ЮЛЬКА. Я скоро уеду. Наверняка.

ГРИША. Наверняка или наверно? Вот Бенуа радикально путает эти два слова, и, как ты можешь представить, это приводит к замечательным казусам.

САЛМАНОВА. Одри будет счастлива, что ты приехала. Она очень повзрослела.

ГРИША. Да, недавно говорит в магазине: «Можно мне пивка?».

ЮЛЬКА. Чего??

ГРИША. Вот и я просто… обмираю. Оказалось: «Можно мне “Кит-кат”?».

ЮЛЬКА. Смешно.

САЛМАНОВА. И не говори.

БЕНУА. Взрослым уша ты слышь по-другом.

ЮЛЬКА. Ты давно учишь русский?

БЕНУА. У меня есть каких-то маленьких русских корняот бабушка.

САЛМАНОВА. Круто то, что Бенуа теперь учит Одри французскому.

БЕНУА. А она меня, кстати, руских немного.

САЛМАНОВА. Чтоб она в гимназии английским была так увлечена.

БЕНУА. Сегодня я рассказал для Одри вокруг того, как ребёнким я вешал на шею своей кошка такой маленький колоколь и слушал, как она ходит по двора, потому что был такой страх, что она убежит с какой-то кота-мужика.

САЛМАНОВА. Это прекрасно.

БЕНУА. Одри долго смеялся и рассказывал мне, как правильно это говорить по-русских. Но я забыл.

ГРИША. Кошка с маленьким колоколом… Это в Париже? За Бенуа тянется шлейф Парижа.

ЛИЗА. Шлейф Парижа – это так себе сказано. Для писателя – так себе.

ГРИША. Юлька, она меня покорила своей непрестанной критикой, как я понял.

ЛИЗА. …Тем более, чистый миф. Что это? Непонятно. Запах «Shalimar» или запах аммиака с берегов Сены. Неконкретно настолько, что...

ГРИША. Я думал когда-то о том, как написать о Париже. Как сегодня написать. После всего.

БЕНУА. После теракт?

ГРИША. После всего того, что написано. Я ходил по Парижу несколько дней, и поймал себя на мысли, что не знаю, как о нём написать. Хотя это не была командировка – мне не надо было. И тут я сидел на асфальте перед центром Помпиду, ел свой багет с вином и сыром, и вспомнил «Крысолова». Да. Там на площади был человек, который пускал большие мыльные пузыри верёвкой. И дети все тусовались около него. Были ещё какие-то музыканты, артисты – полный игнор. Пузыри их обезоружили. И я подумал тогда, что если ставить в театре «Крысолова», то именно так. Причём дети должны быть детьми зрителей. Было бы круто, если б кто-нибудь так поставил. То есть как бы спектакль для детей подаётся, а, на самом деле, для родителей. И в какой-то момент действия детям разрешают поиграть – выйти и поиграть прямо на сцене с пузырями, – а потом их уводят за кулисы. И всё. И потом родителям рассказывается история Крысолова.

ЛИЗА. А дети в это время за кулисами?

ГРИША. Да. Дети в это время неизвестно где. Уже уведены. Конечно, они в какой-нибудь игровой комнате. Но родители не знают. Они смотрят спектакль. Не ломиться же им за детьми через сцену. Они смотрят спектакль.

САЛМАНОВА. Жестоко.

ГРИША. Да. А потом я подумал, что это ерунда. А суть в том, что так можно написать о Париже. Я так бы написал. Что один из пузырей улетает. И одна из девочек бежит за ним. Мимо… всего как раз, что там ни на есть в Париже. И это как раз даст мне возможность писать о нём. Сначала безопасное перечисление всего традиционного и красивого. Она бежит мимо, мимо, мимо… «общих мест». Дежурных достопримечательностей, но и не только. Мимо той точки на острове Сите, которую я считаю лучшей точкой в мире. С той стороны, куда почти не доходят туристы, а по вечерам местные влюблённые сидят так плотно друг к другу, что на пары как бы перестают дифференцироваться. Плотные влюблённые. Но рано утром – там никого. Там ива на самой стрелке острова – у самой воды. Знаете? Я один раз представил, что когда эта ива упадёт от старости или что-то с ней случится – попадёт молния – рухнет этот мир. Не смейтесь. Или смейтесь. Это как миф такой. Как один из последних фрагментов Мифа. Мимо… я не знаю… праха Наполеона. Мимо там… «Происхождения мира» Курбе, висящей в Орсе или где-то. И так далее, и так далее, и так далее. Мимо зелёных дверей, мимо красных дверей, мимо синих дверей – абсолютно парижских – дверей в дома из песчанника. Я, кстати, был знаком с одной парижанкой из Витебска, которая красила ногти именно в эти три цвета – чередовала – и очень любила открывать двери. Или делать вид. И инстаграммить…

ЛИЗА. Это хуже, чем пить чай из блюдечка.

ГРИША. Нет, у неё красивые руки. Мимо зацелованной могилы Моррисона на Пер-Лашез. Мимо – на горе – белой церкви Сакре-кёр, похожей издали на нагромождение вытянутых к небу шаров. Мимо заспанного курда, который собирает свой плед и думает, должно быть, о том, что на его родине на земле спать не холодно. Но его родина умерла. …То есть дальше существенней. У курда белые яблоки, загар от грязи и густые ресницы. Мимо тех, кто стоит за супом. Скорбная очередь чёрных людей. Унижение. Мимо запаха аммиака, вдоль запаха. И там вся эта перечислительная интонация и удаление от центра. И там уже Булонский лес, где за века истории проституции задирали платья настолько разных фасонов, что можно писать Энциклопедию парижской моды. И дальше уже пригород, про который мне рассказывали, что туда боится заезжать полиция. Кварталы, где расплата за колониальную политику уже дошла до кульминации – меня, кстати, очень интересует достоверность этой информации – напомните потом расспросить Бенуа. Она всё видит, эта девочка. Или всё не видит. Она бежит за пузырём. Закат Европы, новая гражданская война, инфаркт в сердце цивилизации, передел мира, восторжествование ислама, экологические катастрофы, может быть, новая цивилизация, новый рассвет Земли – всё проносится перед ней, мимо неё, она бежит за этим воздухом в переливающейся плёнке, за никчёмной зыбкой поверхностью, а где-то Крысолов… Не знаю, что Крысолов. Опускает новую петлю из верёвки в ведро? Идёт на гильотину? Дьявольски хохочет, как герой комикса. Не знаю, короче. Это типа эскиз. Замысла.

ЛИЗА. Твои эскизы грустные.

ГРИША. А тексты – нет?

ЛИЗА. Тексты – нет. Тексты – чистый секс. Особенно «Семипудовая купчиха в киберпространстве».

БЕНУА. Семипудов купчих? А кто она? Это не каких-то родственник Человеque из рыбы?

ГРИША. Интересная мысль. Почему ты так решил?

РЕМАРКА. Юлька подходит к Грише и обнимает его.

ГРИША. Ты чего.

ЮЛЬКА. Я недолго. Я просто так постою. Я скоро уеду.

ЛИЗА. …Тексты – чистый секс.

ГРИША. У тебя всё в порядке?

ЛИЗА. …и даже меньше, чем у других «молодых писателей» подражают Сорокину.

ГРИША. Это не женщина, это язва.

ЮЛЬКА. А что ты хочешь?

ГРИША. Не знаю. В каком смысле?

ЮЛЬКА. Не знаю.

ЛИЗА. В самом деле, Дробужинский! А скажи-ка, чего ты хочешь?

ГРИША. …Вспомнил, как Одри когда-то ещё маленькая сказала, что хочет починить людей.

ЮЛЬКА. Как бы ты хотел, чтобы было? Вот как бы?

САЛМАНОВА. Мне вчера Одри говорит: «Мама, а знаешь, что наше Солнце – жёлтый карлик». И я действительно что-то такое вспомнила из астрономии. И такая мысль ребят, клянусь вам, чисто лингвистическая. Чего, в самом деле, хотеть от человечества, которое назвало свою звезду, жёлтый карлик.

ГРИША. Звучит, действительно, как-то по-гофмански.

ЮЛЬКА. По-графомански.

ЛИЗА. А как ты хотела?

ЮЛЬКА. Ну, я не знаю.

ГРИША. Или что-то от Вертинского в этом есть. Впрочем… Это же классификация.

ЮЛЬКА. Ну, можно было хотя бы как-то… Ну, действительно, не карлик же.

ЛИЗА. А как? Лилипут? Крошка? Малышка? «Жёлтая малышка»? «Жёлтый шкет»?

ЮЛЬКА. Может, это только по-русски так. Только у нас проблемы. Может, на других языках нормально. Надо загуглить.

ГРИША. Дуб – дерево, роза – цветок, воробей – птица… Бенуа, как по-французски классифицируется Солнце?

БЕНУА. Я не очень сейчас понимаю, почему вы вокруг этой тематик. Но у меня такой чувств, у вас есть такая опасность… говорить о вещей, которых очень грустных так, как будто они весёлый.

САЛМАНОВА. О, нет. Началось, ага. Сейчас про нас всё будет сказано. Держитесь.

БЕНУА. Вы очень хороших людей, но хватит сарказм. Не можете принимать один вещей без издевать над ним. П-фффф. Почему вы издеват над вещей, который важен для людей.

ГРИША. Да мы ни над чем не издеваемся. Ты про солнце что ли?

БЕНУА. Да вы послушай себя.

ГРИША. Думаю, мы, в основном, этим и занимаемся. Больше, нежели чем…

БЕНУА. !Иногда не надо. Иногда стоить отключить регистр саркастический чувак. Или мод на чёрный юмор.

ГРИША. Душа моя, ну, это просто такой… такой, как мы недавно выявили репостмодерн…

ЮЛЬКА. Репостмодерн?

ГРИША. Скажи??! Супер? Хоть копирайт объявляй. А это Одри. Да, да. Одри попросила объяснить ей, что такое репосмодерн. Видимо, недослышала, свела два слова…

ЮЛЬКА. Объяснили?

ГРИША. Поблагодарили. За термин.

БЕНУА. !Ребята, пора устроить каких-то декабризм! У вас реакции ноль. Как моллюск…

САЛМАНОВА. Ну, вот и «приговор».

БЕНУА. !Жизнь тебя бьют по лица – отдай ей. И я хочу сказать, во-первый, что думал: здесь будет очень страсть, как у Достоевский. А вы все очень, наоборот, спокойный. Как будт не бороться за своё счастье.

САЛМАНОВА. Боги, ребята, я не уверена, что хочу сейчас это узнавание.

ГРИША. Терпи. Давай, Бенуа. Жги. Руби. Ты умница. Давай свой диагноз.

БЕНУА. !Я не знаю. Я не врача, но есть вещей, которые очень важный, а вы их как будто считаете не важный. Вы всё время такой весёлый. Я знаю, что в Петербург много лепнина, потому что он хотел быть как Рим. Как будто быть постоянно в маск. Это такое чувство как будто… être destiné...

САЛМАНОВА. Обречённость.

БЕНУА. Обречённость.

ЛИЗА. А в Париже не так?

БЕНУА. !В Париж?? В Париж на каналь Сент-Мартен по вечерам на берегах сидят такие длинные уса из молодых людей….

САЛМАНОВА. Длинные уса?..

ЛИЗА. А, бакенбарды!(?)

ГРИША. Молодец какая!

БЕНУА. !Да, бакенбард! Бакенбард вокруг канал от молодых людей, которые сидят на береги после работ и говорят, что им обещали вещей, а потом трахнуль в жопь без предупреждения.

ГРИША. Браво!

БЕНУА. !Извините, не хотел говорить так груб. И я вам говорю: скоро они поднимут и скажут: хватит!

ГРИША. Наконец-то, в доме для коллекции появился полноценный леворадикально мыслящий человек. А то улитку Освальдом называют.

САЛМАНОВА. При чём здесь улитка?

ГРИША. Ну, Шпенглер…

САЛМАНОВА. Одри пока не читала Шпенглера. Вообще-то. Это в честь героя мультика.

ГРИША. Ладно, приношу извинения. Но в главном остаюсь себе верен.

БЕНУА. !Вы всё – в этой квартира – как будт занимаетесь язык.

ЛИЗА. Продолжаем!

БЕНУА. !Какая разниц, как называть Солнце? Это всё каких-то маленький симптомом...

САЛМАНОВА. …обречённости.

БЕНУА. Да! Я замечал, что у вас люди много говорят про патриотисм, но в какой-то странной версия. Вы – в этой квартира – смеётесь над патриотисм.

ГРИША. Минуточку! Мы смеёмся как раз над версией.

БЕНУА. А по телевизор…

ЮЛЬКА. Боже, кто ж Бенуа телевизор-то показал?

БЕНУА. !Я каждый день хожу в библиотеque, там в буфет показывают программ.

ГРИША. О-о-о(((.

БЕНУА. !По телевизор много показывают про патриотисм страны. Но ваша государства скрывать от людей, что есть ещё патриотисм ко времен.

ГРИША. Так-так, это уже интересно. Как это?

БЕНУА. !Они думат, что нужно патриотисм только для страна, к место: вот это наш территорь – просьба их любить. Но они промолчат, что может быть патриотисм для время. Что мы молодых людей, мы хотим жить в современность, а не в такой жопь, как Советский Союз. И мы не хотим возвращать туда. Если вы там в правительство уже какой-то старый козла, вам нравится в старый прошлый, то постройте себе какой-то дач, сделайте там как в Советский Союз и идите в жопь. Не позволяем вам выбирать за себя. Дайте нам жить в наш собственный время.

ЮЛЬКА. Выпьем.

ЛИЗА. Выпьем.

ГРИША. За Бенуа. Камарад!

РЕМАРКА. Все потешались, но с почтением. Это же было искренне.

ГРИША. Бенуа! Ты… ты «свой парень». Ты молодец. Желаю тебе принести великие заслуги твоему великому отечеству. Попрошу стоя.

РЕМАРКА. Пьют. Видно, что рассчитывают мягко перейти к другой теме. Но нет.

БЕНУА. !Вы думает, что вам плох, что вам всегда хуже, чем всех. Вы не знаете, как живут пингвин в Антарктид! Я смотрел фильм от ВВС. Друзей, это катастроф. У них полярный ноча продолжает больше полгод. Тоталный темнота, холод как на самой дне ада у Дант, страшный ветра. А вы говорит о каких-то равенство.

ГРИША. Нет, позвольте, это вы говорите. Liberté, Égalité, Fraternité... Скорее вы, нежели чем мы. Мы только эпигоны…

БЕНУА. !Льда, айсберга. Для выжить вообще не чем разогреться. Единственный – это прижимать к друг другу, чтобы как разогреть. Как в регби тела. Вот так они для выживать.

ГРИША. Я понял: влюблённых на стрелке острова Сите надо сравнить с влюблёнными – тьфу, с пингвинами в Антарктиде полярной ночью. Это точно так.

БЕНУА. !Один попугай летат где-то в тепло в Бразилиа, а другой пингвин тысячами прижимают друг к другу при таких условиях, как в ада, для немного выжить. Почему так происходить?

ЮЛЬКА. …Я помню, как Одри мелкая, говорила, что догадалась: что Земля вертится от того, что мы встаём утром и идём в детский сад и на работу, ага. А когда ложимся, то в другом полушарии день, там просыпаются, и... Не помните? Что делать, Бенуа: всё довольно грустно устроено.

ЛИЗА. В таком случае, экологические проблемы – это от того, что развелось слишком много фрилансеров типа некоторых.

ГРИША. Ок. Ок. Зато мы занимаемся мирочувствованием.

ЛИЗА. Да, этого не отнимешь.

ГРИША. Кто-то же должен. (Или нет?)

БЕНУА. !Вы вообще к чему-то относитесь по-серьёзном?

ГРИША. Бенуа, душа моя, ну, конечно! Вот например: я сегодня узнал, что в России на зону – в тюрьму – запрещено передавать цветные карандаши. Я огорчился. Я очень серьёзно это воспринял. И проблемно. И метафорично.

БЕНУА. Всё! Я отправляюсь для поспать.

ГРИША. Да не обижайся ты: я правда предельно серьёзно.

БЕНУА. Беда в этом мир – что умные люди полныя сомнения, а дураки совершенно уверены от себя. Выбирай свой лагерь, товарищ.

РЕМАРКА. Бенуа уходит.

ГРИША. Бенуа! …Что за человек…

САЛМАНОВА. Ну, накрыло что-то – бывает. Завтра пройдёт.

ЮЛЬКА. Это не в первый раз?

САЛМАНОВА. Ну… Просто до боли серьёзный человек.

ЛИЗА. До боли в бровях прямо). …Когда я в последний раз поговорила с папой про политику, он мне: «Я не понял, ты чё, как Макаревич что ли?»

ГРИША. Мне стоит день пообщаться с родственниками, и я чувствую их мимику на лице.

ЛИЗА. Ну, что. Юля, наверно, устала.

САЛМАНОВА. Да, как и было сказано, «пора для поспать».

Ночь

РЕМАРКА. На кухне Салманова разговаривает со своим мужем по Skype. Слышно только её. Может быть, похоже на то, что она обращается к призраку или мертвецу. А может, и нет. Может, всё просто: он просто работает переводчиком в нефтяной компании на шельфе, на севере. И осталось ещё столько-то месяцев. А может, и нет.

САЛМАНОВА. …так а тебе-то как больше нравится думать? Что у тебя жена гений провакации или суперлиберал? Да я тоже, я тоже. Слушай… я тут прочитала рассказ «Чук и Гек» – Умке задали, мы разбирали вместе. Заяц, ты не поверишь: это эротический триллер. Да! Говорю тебе. Я даже завелась немного. Нет, не испорченная. Нет, не испорченная. Хватит. Да ты сам прочитай. Да потому что это история про то, как женщина, которая не видела мужа чуть ли не год, и она с детьми едет к нему, и там всякие приключения... Но всё это, безусловно, про то, как они доедут, поужинают, уложат сыновей спать… При этом детский рассказ и полнейшее умолчание, но… это очень круто.

Нет. Нет. Нет, я-не-поделилась-с-Умкой-этим-открытием. Можешь занести в протокол, ага. Хотя так и подмывало. Но представила, как она в гимназии это всё выдаст… Кстати, когда ты перестроишься, что правильно говорить «с Одри»? Перестань. Она категорична, у нас уже все втянулись. Тебе тоже советую привыкать. Ну, да, вообще да, ага. Это не исключено. Да, тут не поспоришь: тренды меняются быстро. Ты не представляешь. Да я вообще скучаю по тому времени в будущем, когда смогу говорить с ней о таких вещах. Я прямо это воображаю. Причём понимаешь, это абсолютно филологический разговор. О том, какими средствами в тексте подвешивается это эротическое напряжение. Ну, да. Ну, да! Чистый интеллектуализм. Блин. Ты не представляешь, как она выросла. Нет, нет, по скайпу это не передаётся – это надо всё время с ней быть. Это супер. Она, кстати, сказала, что хотела бы, чтоб мы с ней так же, как Чук и Гек, поехали к тебе. Я знаю. Я знаю. Я тоже. Ты смеёшься? Нет. Ты, кажется, превратно представляешь моё существованье.

РЕМАРКА. В бывшей комнате Юльки, нынешней комнате Бенуа внутренний монолог превратился во внешний. Он должен сам переполниться и иссякнуть – его не остановить.

ЮЛЬКА. Знаешь, однажды я плыла в море, и рядом плыл мой друг из компании. Я всегда запоминаю разговоры вместе с пространством – у тебя такое есть? А здесь ещё тактильные ощущения. («Тактильные» – это понятно?) Тело. Вода. Ужасная молодость – мне 19. Солнце в глаза. Там было принято такое: плыть до шаров. Нет, это не идиома. Это значит заплыть настолько вглубину – около двух километров, – что из-за одной горы на берегу слева показывается другая гора, и на ней обсерватория. (Не знаю, понятно ли?) Такие белые шары. Таких много на русском юге. Или не обсерватория – или что-то военное, с войны – не знаю. Как мороженое. Это такое было счастье плыть. Какое-то похмелье тает, это солнце. (Понимаешь «похмелье»?). И сколько-то ещё дней моря впереди. А если страшно, если захочется вдруг повернуть назад раньше, можно там начать стихи вслух – тебя никто не услышит. Ты один. Надо доплыть обязательно – иначе ты себя чего-то лишишь. Но тут я плыла с другом. И было вообще не тревожно, а очень классно. И он сказал – совсем даже без укора. «Ты вообще, знаешь, ты же играешь роль огня. В жизни мужчины. Ты всё сжигаешь. Это, возможно, твоё предназначение». Он был юноша с хорошей речью. «Таких, как ты, вербуют в спецслужбы». (Тогда крутили сериал по телевизору «Её звали Никита» – не знаешь? Неважно. Наверно, он был под впечатлением). «Тем более, что ты не выглядишь, как такая женщина. Ты выглядишь нежно. Но в жизни мучжины ты нужна для того, чтобы всё на хуй спалить». Это я уже своими словами. Передаю общую мысль. «И потом он пойдёт дальше». (Как сейчас говорят, обнуление). «Как бы прочищенный этим огнём». Прокаченный... Друг тогда, наверно, освобождался от некоторого влияния, которое я сыграла в его жизни. Хотя мы были только друзьями. («Только друзьями» – понятно? No sex. Ne pas...) Неважно. Знаешь, мне это отчасти польстило. («Польстило» – наверно, сложно. Мне стало приятно. Как-то так.) Мне было 19. Это было неординарно. И, кроме того, какая-то возникала миссия. Всё жечь. Ну, видимо, кто-то же должен. Это тебе не домохозяйкой… Ты знаешь, я ему поверила. Я это сейчас понимаю. То есть я, конечно, не думала об этом – было бы смешно. И я старалась быть бережной. Но, в общем-то всегда так и происходило. Что-то сжигалось. И…

САЛМАНОВА. Она, кстати, сказала, что хотела бы, чтоб мы с ней так же, как Чук и Гек, поехали к тебе. Я знаю. Я знаю. Я тоже. Ты смеёшься? Нет. Ты, кажется, превратно представляешь мою жизнь. Я вкалываю, как на галерах, и тусуюсь с Одри. «Ищем людей, места и предметы». Ага. Если хочешь знать. Я тебе говорю, если меня не переведут в отдел продаж… от этой аренды я съеду с катушек. Такие типажи – просто хоть в роман. Ага. Только не это в приоритетах. Слушай… Слушай… Перестань, пожалуйста. Ну как? Как ты себе это видишь. Тут полный дом народу. Ещё Бенуа. Кто-то войдёт на кухню водички попить, а я тут топлес? Ну, конечно. Вот спасибо. Ну, ты придумаешь. Слушай… Слушай… Вот, что я скажу тебе: память тренируй. Ты что не в состоянии визуализировать? Да я тоже, заяц, я тоже. Блин. Ты издеваешься.

ЮЛЬКА. Ты вообще представляешь, почему я здесь? Почему мы с тобой сидим в этой комнате, и я не даю тебе спать?

Это настолько безумие, что стыдно даже.

То есть не то что стыдно

– это настолько смешно.

Он написал обо мне текст.

Гриша написал обо мне текст.

Ты же знаешь об этом? Или не знаешь?

Текст в «Баламуте».

Девять с половиной тысяч просмотров или что-то вокруг того.

Неважно. Это обо мне. «Одна моя знакомая…» – он пишет.

«Одна моя знакомая…».

И дальше абсолютно про меня идёт. И дальше он абсолютно меня понимает. Я никогда не думала, что кто-то меня понимает настолько. Я никогда не думала, что кто-то… главное что – он.

САЛМАНОВА. Нет, старик, не сомневайся: она сильно скучает. Уж не знаю, обрадует тебя это или наполнит угрызениями. Я иногда думаю, может, мы это всё зря затеяли. Жили бы нормально здесь семьёй. Ей же здесь классно. Знаешь, как ей подружки завидуют? Вот да. Она, по-моему, без энтузиазма ждёт нашей новой квартиры. Блин. Вечно ты всё с ног на голову. Подожди. Я же хотела рассказать тебе. У нас тут целая история. Короче... Каким-то загадочным образом Бенуа удалось заказать где-то нам в подарок два что ли килограмма улиток. Я не знаю. Я не знаю. Живых.

Скажи спасибо, что мне позвонили поторопить нас домой на этот суперпир. А мы шли с Одри из музыкалки. Я такая: «Слушай, тебе очень много уроков задали? У меня предложение: давай пойдём в кино, а потом вечером я тебе помогу». А сама пишу этим гондонам смску, чтобы они быстро доедали всех этих улиток, выбросили панцири в непрозрачный пакет… ну, да, ракушки, и чтоб при Одри ни звука. Потому что я представляю, что бы это было. Ну, да. Зверски убили 2 килограма живых существ, ага. Это было б вообще. Она бы им не простила. И, короче, мы приходим… Кстати, прикинь, в кино пришлось писать заявление, что я, как мать, отдаю себе отчёт, что фильм 14+ и беру на себя ответственность. Дожили. Дожили. Ты бы видел, как мы на прошлой неделе в Александринку прорывались. Но неважно. Так вот. Короче, мы приходим, я из-за спины Одри им такая…

РЕМАРКА. Показывает, как показывала кулак.

САЛМАНОВА. Всё вроде гуд. Мы с Одри ужинаем, и тут из-за сахарницы такое та-дам! Явление. Улитки Освальда. В будущем – Освальда. Нет, не в честь Шпенглера. Что все такие… больно умные, ага. Короче. То ли она у них действительно уползла, то ли они решили приколоться – не признаются. Но, типа, сюрприз. Домашнее животное. При том, что они только что уплели 2 кг его собратьев. Деятели, ага. Не говори. Ну, в отдельно взятом существе, понятно, проще разглядеть индивидуальность… Тут же меня погнала в магазин за петрушкой. Попутно гуглит, что они едят, оказалось, виноградные листья. Она в панике. Тут Дробужинский вспоминает про долму, они звонят мне, что надо долму непременно. Понимаешь? Купить и распотрошить и так далее. В «Дикси», ага. Я уже понимаю, что походу никаких уроков. Что придётся писать записку, как будто она заболела и пусть… я не знаю, язык сидит учит с Бенуа. Такая чехарда. Ты представляешь. Да я тебе могу показать. А она вчера же ещё узор ей на панцире нарисовала. Причём, прикинь, сначала прогуглила, не вредно ли. Прочитала, что панцирь – это просто нарост, и нарисовала лаком для ногтей снежинку. Я тебе сейчас принесу. Блин. Блин. Да, грудь не могу показать, а улитку могу – прикинь. Потому что улитку показывать – прилично. Между прочим. Ага. «Извращенец». Грудь не могу, а улитку могу.

РЕМАРКА. Уходит в их с Одри комнату за улиткой.

ЮЛЬКА. Мы умные люди. Мы умные люди. Любовь для дураков. Для слабых. Для тех, кто не может справиться сам. Для тех, кому самого себя недостаточно. «Нужен кто-то» – недостаточность в себе затыкать. Не самому развиваться, а посадить рядом кого-то, кого ты и таким устраиваешь, и сидеть. В этой статике. Любовь – огромный блеф. Социальный проект. Грандиозное наебалово. Чтоб люди собирались в семьи, успокаивались и переставали что-то искать. И… что там? брали эти… потребительские кредиты.

РЕМАРКА. Салманова возвращается.

САЛМАНОВА. Салманов, она умерла.

ЮЛЬКА. Мы от этого избавляемся.

САЛМАНОВА. Заяц. Заяц! Освальд умер.

ЮЛЬКА. Нормальная часть человечества.

САЛМАНОВА. Это катастрофа. Что теперь?

ЮЛЬКА. Изживаем это идиотство. Ещё немного, и табу на свободный секс в обществе будут сняты.

САЛМАНОВА. Надо прогуглить в зоомагазинах.

ЮЛЬКА. Что я тебе говорю – ты же из Европы.

САЛМАНОВА. Блин, я никогда не видела в зоомагазинах улиток.

ЮЛЬКА. И тогда любовь займёт своё настоящее место.

САЛМАНОВА. А если в супермаркете?

ЮЛЬКА. Место игры, добровольной игры.

САЛМАНОВА. И Одри так рано просыпается.

ЮЛЬКА. Ну, или чего-то такого, что, если уж напало на тебя – ну, ладно, ок.

САЛМАНОВА. Там, конечно, только мёртвые. Дьявол. Это будет всё. Это будет всё.

ЮЛЬКА. Но не надо это превращать в какую-то цель.

САЛМАНОВА. Она стала сейчас такой чувствительной.

ЮЛЬКА. Какой-то смысл, класть жизнь на это просто потому что… я не знаю, почему. Потому что так у Наташи Ростовой было, и ты об этом сочинение писал. (Знаешь Наташу Ростову?)

САЛМАНОВА. Это будут слёзы, это будет просто настоящее горе.

ЮЛЬКА. Такое регулирование.

САЛМАНОВА. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты её вообще не знаешь! Прости. Прости. А может, ресторан? Может найти какой-то дорогой ресторан.

ЮЛЬКА. Чтобы человек себя всего спрятал в семью, завернул, упаковал сам себя эргономичненько и не высовывался.

САЛМАНОВА. Дорогой ресторан, где готовят живых, может, купить можно. Да, безумие.

ЮЛЬКА. Спекуляция! Подмена!

САЛМАНОВА. И ещё же этот узор.

ЮЛЬКА. Не делать что-то ради человека, а с помощью человека оправдывать бездействие. Потому что всё достигнуто – а чё? Тотально ложные мотивации – вообще. Я хочу что-то искать не только до замужества, а всю свою грёбаную жизнь.

САЛМАНОВА. Ты прав. Ты прав.

ЮЛЬКА. Поэтому я в норме, моя жизнь нормальна.

САЛМАНОВА. Да, я умом понимаю, умом понимаю. Да я всегда сама об этом спорю до хрипа, что нельзя накрывать колпаком. Как эти мамаши. Она вообще – ты не представляешь – какая взрослая.

ЮЛЬКА. Поэтому я в норме, моя жизнь нормальна.

САЛМАНОВА. Но это ещё не значит, что она готова терпеть боль.

ЮЛЬКА. Интересна.

САЛМАНОВА. Но это ещё не значит, что она готова терпеть боль.

ЮЛЬКА. Прекрасна.

САЛМАНОВА. Но это ещё не значит, что она готова терпеть боль.

ЮЛЬКА. Всё в норме.

САЛМАНОВА. Но это ещё не значит, что она готова терпеть боль.

ЮЛЬКА. Я веду колонки, у меня канал на youtube, у меня просмотры.

САЛМАНОВА. Но это ещё не значит, что она готова терпеть боль. Фак, этот узор ещё.

ЮЛЬКА. Я путешествую.

САЛМАНОВА. Вдруг она подумает, что навредил её лак.

ЮЛЬКА. Я интересна людям, люди интересны мне.

САЛМАНОВА. Будет корить себя.

ЮЛЬКА. Супер. Нормально. Так я думала. Так я жила. В том числе, в этой квартире.

САЛМАНОВА. …Хотя, на самом деле, Освальд конечно, был обречён.

РЕМАРКА. В комнате Гриши, где разгар ночи, происходит игра.

ГРИША. Что сделать этому фанту? Не подглядывай. Что сделать этому фанту?

ЛИЗА. Этому фанту завязать глаза и сидеть с завязанными глазами, пока я не скажу, что можно развязать. И чувствовать свою вину.

ГРИША. За что??

ЛИЗА. Когда завяжет, тогда и скажу. Ну, кто это? Бинго! Ура-ура.

ГРИША. Кто-то мухлюет.

ЛИЗА. Помолчи и завязывай. Вот отлично. Как самочувствие?

ГРИША. Так за что вина? Иди ко мне.

ЛИЗА. Не пойду. Не пойду. Потому что меня просто бесит, что ты думаешь о ком-то – чувак, я же вижу, – когда тебе так явно так круто со мной.

ГРИША. Дорогая… ты слишком совершенна, чтобы сейчас так вдруг начать всё портить.

ЛИЗА. Насколько совершенна?

ГРИША. Совершенней, нежели чем.

ЛИЗА. Ты злой.

ГРИША. Раньше это было парадоксом, а теперь доказано. Сколько это может тянуться? Иди ко мне.

ЛИЗА. Но тебе ведь со мной круто?

ГРИША. Круто-круто. Иди сюда.

ЛИЗА. Нет, давай дальше. Спрашивай.

ГРИША. Ну, как я буду спрашивать с завязанными глазами?

ЛИЗА. Просто направление укажи.

ГРИША. Ну, хорошо. Обрекаешь меня… Что сделать этому фанту?

ЛИЗА. Этому фанту сказать, что он думает обо мне.

ГРИША. Это уже не игра, а эксплуатация человека с ограниченными возможностями. Ну, хорошо. Ну, хорошо. Ты совершенно, просто на всю голову тотально сумасшедшая. И… …I’m love in it. Ну? Можно снять повязку?

ЛИЗА. Смейся, смейся. А я к тебе если ты «Букер» будешь получать, на церемонию не приду.

ГРИША. Какой мне «Букер»? Какая же у тебя мешанина в голове, душа моя.

ЛИЗА. Я заочница – мне можно.

ГРИША. «Не мог он сокола от цапли, как мы ни бились, отличить». Не строй из себя простушку – получается на троечку.

ЛИЗА. Ой, это ты меня ещё просто плохо знаешь.

ГРИША. Иди ко мне.

ЛИЗА. Я хочу, чтобы ты мне почитал.

ГРИША. Что?

ЛИЗА. То, что ты сейчас пишешь. НЕ для «Баламута». Настоящее.

ГРИША. Ты освоила какое-то руководство «Как удовлетворить его самолюбие? Инструкция к мужчине»?

ЛИЗА. Дурень, такой дурень. И говоришь очевидности.

ГРИША. Ну, знаешь… Скажем, эпиграф к «Дару» тоже очевидность, а между тем, никто ничего круче не написал.

ЛИЗА. Ты на него в последние дни просто подсел.

ГРИША. Гениально потому что. Ладно. Сними повязку с меня.

ЮЛЬКА. Я в норме, моя жизнь нормальна. Я путешествую.

ЛИЗА. Да, мой капитан.

ЮЛЬКА. Интересна. Прекрасна.

ГРИША. Балансируем на грани пошлости.

ЮЛЬКА. Я веду колонки, у меня канал на youtube, у меня просмотры.

ЛИЗА. Кто тебе мешает проложить фарватер?

ЮЛЬКА. Я интересна людям, люди интересны мне.

ГРИША. Говоришь так, как будто знаешь, что это такое.

ЮЛЬКА. Супер. Нормально.

ЛИЗА. Это главный навык современного человека.

ЮЛЬКА. Так я думала.

ЛИЗА. Говорить-как-будто-знаешь…

ЮЛЬКА. Так я жила.

ГРИША. Так можно до бесконечности.

ЮЛЬКА. В том числ