Запах денег» (Арон Белкин) 11 страница

"Советский строй обеспечил неуклонный рост материального и культурного уровня рабочих масс... Перед пролетариатом широко открываются двери всех источников знания и образования, которые в странах капитала составляют монополию привилегированной верхушки, паразитических классов... Исчезают старые рабочие окраины... Растут новые рабочие поселки и социалистические города... Партия указывает, что нет более почетной задачи, чем борьба за лучшее материально-бытовое обслуживание пролетариата".

А пролетариат, как и все городское население, продукты получал по карточкам. Читаем в воспоминаниях Хрущева: "В Москве была голодуха, и я как второй секретарь горкома партии затрачивал много усилий на изыскание возможностей прокормить рабочий класс... Каганович сказал мне: "Вы приготовьтесь к докладу на Политбюро насчет борьбы в Москве за упорядочение карточной системы. Надо лишить карточек тех людей, которые добыли их незаконно, воровским способом". Карточки были разные для работающих и для неработающих. Для работающих - тоже разные, и это тоже один из рычагов, который двигал людей на всяческие ухищрения и даже злоупотребления. Мы провели тогда большую работу со всеми организациями, включая профсоюзы, милицию и чекистов. Сотни тысяч карточек просто сэкономили или отобрали, лишив их тех людей, которые были недостойны. Надо было обеспечить питанием тех, кто сам способствовал успеху пятилетки". Даже партийные деятели такого ранга, как Хрущев, не всегда могли наесться досыта, поэтому каждый вызов на Политбюро особенно ими ценился, - в перерыве в соседней комнате накрывали чай с бутербродами, вкусно пахло колбасой, ветчиной, так и называли эту комнату - "обжорка"...

Продолжая побивать камнями злобного Рихтера, "Большевик" переходит к рассказу о зажиточной колхозной деревне.

"Разгромлен последний оплот капиталистической эксплуатации - кулачество. Подорваны самые глубокие корни капитализма. Подорвана основа нищеты, пауперизма. Чтобы источники богатства в земледелии забили могучим ключом, требуется лишь одно условие - добросовестный, организованный труд всей массы колхозников... Необозримые перспективы открыты перед деревней, которую капитализм обрекал на застой, нищету, бесперспективность"...

В поисках документальных свидетельств, совпадающих по теме с этим отрывком, я открыл книгу Эдварда Радзинского "Сталин".

"Революция наделила крестьян землей. Теперь им предстояло вернуть землю, скот в коллективное пользование и вместо любезного крестьянскому сердцу "мое" учиться говорить "наше". Естественно, богатые крестьяне - кулаки - этого не захотят, будут препятствовать. Поэтому для экономии времени Сталин решил поступить по-революционному: попросту их уничтожить. Верного Молотова он назначил главой комиссии, которая окончательно должна была решить проблему.

Знаменитые экономисты Кондратьев, Юровский, Чаянов предложили использовать этих самых способных, самых трудолюбивых крестьян для хлебопашества на целинных землях, сдать им в долгосрочную аренду неосвоенные просторы, брошенные казахскими кочевниками. Наивные ученые не могли понять - Сталин не занимался сейчас экономикой...

Молотов и его комиссия разделили кулаков на три категории. Первая - "контрреволюционный кулацкий актив". Их - в лагеря или в отдаленные районы. Вторая категория - богатые кулаки. Их выселять в отдаленные бесплодные районы. Третья категория - владельцы менее мощных хозяйств. Их выселять за пределы колхозов.

Никто точно не знал, кого к какой категории причислить.

Как определить, кто кулак? Как отличить от них середняков? Несчастные зажиточные крестьяне оказались в полной зависимости от ГПУ, партийных властей и, главное - от злобной деревенской бедноты. Состоятельные крестьяне сами отдавали имущество в колхоз, умоляя не объявлять их кулаками. Но ленивая, пьяная крестьянская голытьба мстила: новые повелители были неумолимы.

"Раскулачивание идет при активном участии бедноты... Беднота большими группами ходит вместе с комиссиями и отбирает скот и имущество. По ночам по своей инициативе сторожат на дорогах при выезде из селений с целью задержания убегающих кулаков", - с удовлетворением писал в "Правде" И. Верейские, член ЦК и молотовской комиссии...

В секретных фондах хранились бесчисленные жестокие телеграммы. В северный край комиссия Молото-ва выселила 50 000 кулацких семейств. Крайком партии заявил, что он готов принять только 20 000: бараки (без тепла и света) были еще не готовы. Сталин отвечал: "ЦК не может согласиться с таким решением, опрокидывающим уже принятый партией план переселения"...

Во все крайкомы, обкомы Сибири летели телеграммы. И выполнялись его планы. Прямо в степь - в голодную пустоту, огражденную проволокой, разгружались вагоны с людьми...

Шли бесконечные поезда: в теплушках для скота везли крестьян. На крышах вагонов - прожектора, внутри - охрана с собаками...

Дети умирали в дороге, иногда матери убивали их сами, чтобы те не мучились...Уничтожался класс".

И пару лет спустя:

"Бывший мичман Федор Раскольников, герой революционного Кронштадта, ставший благополучным дипломатом, приехал на отдых в родную страну. Его жена описала свои впечатления: "Все продуктовые магазины пусты. Стоят только бочонки с капустой"... Но самое страшное ее поджидало на улице: "Однажды... у Никитских ворот я увидела появившегося как из-под земли крестьянина с женщиной, держащей на руках младенца. Двое постарше цеплялись за юбку матери. Было в этих людях поразившее меня выражение последнего отчаяния. Крестьянин снял шапку и задыхающимся, умоляющим голосом произнес: "Христа ради дайте что-нибудь, только побыстрее, а то увидят и нас заберут"... Ошеломленная жена знаменитого революционера спросила: "Чего вы боитесь, кто вас заберет?" - и высыпала все содержимое кошелька. Уходя, крестьянин сказал: "Вы тут ничего не знаете. Деревня помирает от голода".

Миллионы голодающих пытались бежать в город, но там хлеб продавали по карточкам только горожанам (и то не всем, а только "достойным!". - А. Б.). Высохшие, шатающиеся крестьяне приходили на окраины городов и умоляли дать им хлеба. Их увозила милиция или ГПУ".

Авторы статьи в "Большевике", несомненно, жили в городе, и все равно трудно допустить, что им ни разу не пришлось стать свидетелями сцен, подобных тем, которые описывает Радзинский. Но такова ослепляющая сила мифа: на глазной сетчатке запечатлевается одна визуальная информация, а в анализирующие структуры мозга поступает совсем другая. В их голосе звучит непритворное ликование. "Революция раскрепостила труд, в эксплуататорском строе являющийся трудом на враждебный класс. Социалистическая революция впервые в истории открыла перед массами возможность труда на себя, на свой собственный класс, на свое собственное государство, где господствующим классом является пролетариат... Отпали уродствующие условия классового общества, превращавшие естественную необходимость труда в постылое бремя, лишенное всякой привлекательности. В условиях социализма растет творческий энтузиазм масс. Выросла могучая армия строителей социализма, для которых социалистический труд стал делом чести, славы, доблести и геройства..."

Это - миф в кристально чистом, первородном звучании. Обратите внимание - никаких оговорок, никаких опошляющих его лучезарное сияние уточнений. Труд - естественная потребность. Заинтересованным, производительным, качественным его делает не личный, тем более не денежный интерес, как думали "идиоты" вроде Рихтера, а исключительно духовные побуждения. Честь, слава, доблесть, геройство - в психоаналитическом понимании, все они охватываются сферой "сверх-Я". При чем здесь какое-то вульгарное материальное стимулирование? В рамках мифа даже намек на него кажется неуместным. Как и на то, что трудовой энтузиазм может нуждаться еще в каком-нибудь начальственном понукании и контроле. Вспомним героинь Любови Орловой, Марины Ладыниной - актрис, сумевших идеально конкретизировать миф, перевести его из абстракции в конкретное психологическое измерение. В каких "рычагах" они нуждались? План? Да все их существо при первом звуке этого слова устремлялось к одной цели - перевыполнить! Начальству оставалось одно - устранять с их пути врагов. Да еще поражаться, поскольку даже при своем всеведении оно, начальство, не могло предугадать таких чудес производительности...

"Только в социалистической стране, где уничтожена эксплуатация и вырваны ее крепкие корни, где рабочий чувствует себя хозяином страны со всеми ее богатствами, могло зародиться великолепное движение стахановцев. Это движение показало во весь рост всему миру нового человека - творца социалистического строительства... Оно является мощным предвестником грядущего коммунизма, строя, при котором, по гениальному предвидению Маркса, широкой струей потекут все источники общественного богатства...

Колхозы и совхозы родили нового человека... Мастера социалистического сельского хозяйства представляют собой тип работников, чей труд все больше приближается к труду индустриальному... С огромным энтузиазмом стахановцы социалистических полей встретили сталинское задание дать в течение ближайших 3-4 лет 7-8 млрд пудов зерна. Выполнив это задание, наша страна станет первым производителем зерна в мире, самой богатой хлебом страной...

Чувство ответственности перед страной за качество выпускаемых изделий все больше внедряется в сознание рабочих масс. Выпустить плохого качества средства производства - значит подвести тот отряд пролетариата, который борется за социализм на смежном участке производства. Выпустить плохого качества предметы потребления - значит фактически сократить фонд "потребления своего собственного класса".

Вот еще один удар по идиотам-либералам, посылающий их прямо в нокаут: сакраментальная формула - "новый человек", огнеупорная защитная оболочка, предохраняющая миф от опасных для его целостности соприкосновений с действительностью. Вы замечаете какие-то несоответствия между реальным поведением людей и тем, каким оно должно быть согласно мифу? Извините, миф за это никакой ответственности не несет. Просто не закончен еще процесс перевоспитания, как с диковинной точностью тогда говорилось, перековки.

Еще раз перечитываю статью "Большевика". Звучит как песня! Думаю, что и по выписанным мною фрагментам это нетрудно заметить. Те же слова и словосочетания, которые вызывали у нас в 70-80-х годах скрежет зубовный, от которых за версту разило ложью, лицемерием и фальшью, здесь создают совершенно иной эффект.

Я не питаю излишних иллюзий. Авторы "Большевика" - не люди из толпы, спонтанно выплескивающие свои мысли. Их причастность к идеологическим штабам - вернейшее свидетельство того, что они не могли подходить к этой работе как к изложению собственных взглядов. Что сказать, как сказать, чего ни в коем случае не говорить - было известно до последней запятой. Функции журналистов сводились к Тому, чтобы транслировать это на широкую читательскую аудиторию. Но я имею в виду другое - подтекст, интонацию, эмоциональное излучение. Когда человек говорит, глаза, само звучание голоса выдают, насколько он искренен. За письменный текст легче спрятаться, но если довериться интуиции, все равно можно угадать, присутствует или нет в нем некая задняя мысль... "Нам нет преград ни в море, ни на суше"... Если бы авторы знаменитой песни не были сами переполнены этим настроением, а только исполняли заказ, то никакое знание законов стихосложения и гармонии их бы не спасло.

Выпустите птицу из клетки - и она запоет. Уничтожьте эксплуатацию - и человек заработает вдохновенно, с энтузиазмом, творчески. Не случайно в тексте 1934 года так часто мелькают образы, навеянные природой. Изобилие, льющееся широкой струей; богатство, бьющее ключом...

Эти метафоры напоминают о древнейшем происхождении коммунистического мифа, который не был бы так могуществен, так неотразимо обаятелен, если бы имел конкретных прародителей, создавших сколь угодно глубокомысленную политическую теорию. Волшебная сила его влияния объясняется тем, что он вобрал в себя целую систему архаических представлений, начиная с мифа об утраченном рае. Помните, конечно, "Три источника и три составные части марксизма"? В действительности источников четыре, и четвертому, неупомянутому, принадлежит решающая роль: это навсегда сохраняющаяся в бессознательном каждого человека блаженная память о наивысшем счастье - то есть о времени, проведенном в утробе матери. Вот откуда эти ассоциации со струями, ключами, потоками, ручьями и ручейками, часто встречавшиеся в партийной литературе, равнодушной к красотам стиля. В раю, кстати, тоже сладостно журчали ручьи и высоко били фонтаны...

В редакции 1934-го, тяжелейшего года коммунистический миф сохранял признаки кровного родства со сказкой, духоподъемную силу мечты о счастье, о братстве людей, о справедливости, в нем билась жилка веселого нетерпения. "Только 17 лет прошло после Великого Октября, а смотрите, сколько мы сделали, понастроили!" Мы - понятно кто: новые люди. К 60-м годам это мироощущение стало исчезать. Сказка улетучилась, мечта заменилась калькуляцией. "Распределение по потребностям". Новый человек превращался в химеру.

Автор одного из теоретических трудов этого периода - философ, доктор наук: высокий уровень его работы подтверждается грифом Академии наук на шмуцтитуле книги, изданной в 1966 году. Сверхзадача - укрепить ту самую защитную оболочку мифа, о которой я упоминал: объяснить, почему же так задерживается формирование нового человека. Революция совершилась уже почти полвека назад, все социальные условия для совершенствования человеческой природы давно созданы. Где же обещанный результат?

Ответ философа сформулирован в названии одной из ударных глав: "Ликвидация пережитков прошлого - необходимое условие полной победы коммунизма". Перечисление пережитков занимает чуть ли не целую страницу - так они многочисленны и разнообразны. Но суть у них одна. "Это представления, привычки, нравы и традиции, сложившиеся в условиях господства частной собственности, классового антагонизма, социального неравенства и эксплуатации".

Сознательные советские труженики решительно осуждают носителей пережитков, не хотят и не могут терпеть их в своих рядах, но что поделаешь - становление коммунистической личности происходит в упорной борьбе нового, передового со старым, отживающим, но не уступающим добровольно своих позиций.

Один из наиболее распространенных и живучих пережитков прошлого - частнособственнические стремления, взгляды, свойства характера: корысть, жадность, стяжательство, стремление урвать себе побольше, а людям, обществу дать поменьше.

"Ребенок, твердо усвоивший понятие "мое", не разрешающий другим брать его игрушки, приученный все съедать, "чтобы не досталось чужому", и т. д.; юноша или девушка, вступающие в брак по расчету; человек, отказывающийся от работы по душе ради другой, мало ему интересной, но зато лучше оплачиваемой, подбирающий друзей и знакомых по принципу "выгодно - невыгодно" - все это внешне различные, но единые в своей сущности проявления частнособственнической психологии".

Очень близко, иногда даже образуя с ними целые букеты пороков, располагаются лень, недобросовестность, равнодушие к работе и другие пережитки, противостоящие "коммунистическому отношению к труду как к внутренней потребности человека".

Конечно, носители пережитков - враги прежде всего самим себе. Их личность обеднена, они не знают счастья любви, дружбы, товарищества. Многие из них зарывают в землю заложенные в них таланты. Но еще опаснее зло, причиняемое этими людьми обществу. Они постоянно балансируют на грани преступления - алчность толкает их к мошенничеству, к посягательству на народное добро, лень перерастает в тунеядство, стремление к легкой наживе - во взяточничество.

Откуда же берутся пережитки? У пожилых людей - понятно: они сформировались в условиях дореволюционной или по крайней мере нэповской России, и социализм не сумел их всех перековать. Но ведь пережитки бывают присущи и людям, в глаза не видевшим капитализма! Два фактора наш философ расщелкивает легко, как спелые орехи. Первый - инерционность сознания. "Индивидуалистические, частнособственнические, антиобщественные взгляды, навыки и традиции... вырабатывались и укреплялись в общественном сознании (получая при этом отражение в господствующих морали и праве) в течение всей предшествующей социализму многовековой истории классового, антагонистического общества... В результате индивидуалистические, частнособственнические взгляды и установки чрезвычайно глубоко проникли в человеческое сознание, приобрели громадную силу привычки - привычки миллионов и десятков миллионов людей, побороть которую намного труднее, чем победить капитализм политически и экономически". И второй, естественно, - происки врагов. "Поскольку укрепление могущества социалистического государства, рост советского патриотизма и морально политического единства советских людей все более и более затрудняет непосредственную вражескую, антисоветскую Деятельность, империалистические круги стараются ныне всеми силами поддержать и оживить буржуазные нравы и предрассудки в сознании советских людей и таким образом нанести удар советскому обществу, ослабить его, затормозить наше движение к коммунизму".

Как было бы прекрасно, если бы можно было на этом и остановиться! Но уж слишком получается неубедительно. В любом случае должен прозвучать вопрос о советской действительности: отвечает ли она хоть в какой-то степени за то, что вот уже третье поколение рождается сплошь в "родимых пятнах" капитализма?

Общество, основанное на принципах социализма, не может порождать частнособственническую психологию. "Если бы социалистические общественные отношения сами порождали индивидуализм, эгоизм, частнособственнические взгляды и тенденции, то это были бы уже не пережитки прошлого, и мы бы не могли рассчитывать на их окончательное исчезновение, а значит, и на победу коммунизма". Мы же на победу коммунизма рассчитывали, следовательно - социализм безгрешен. Ну никак не может он быть источником нравственных пороков!

Но в процессе становления нового общества есть реальные противоречия. "Несмотря на невиданный рост производства при социализме, оно не в состоянии сразу выполнить стоящую перед ним задачу - полностью удовлетворить потребности всех граждан". Вообще-то, рассуждая философски, это неплохо. Неполная сытость стимулирует, "закономерно рождает у большинства советских людей сознание необходимости дальнейшего расширения и подъема социалистической экономики, возбуждает трудовой энтузиазм, экономическую мощь социалистического государства и тем самым разрешает указанное противоречие в интересах общества и каждого его члена". Но есть и меньшинство, которое к общественным интересам безразлично. Эти люди, которых с детства приучили доедать кашу до донышка, чтобы не досталось другим, почему-то не хотят радоваться, видя, что кто-то пользуется благами, которые им недоступны. Они завидуют, обижаются и начинают на свой страх и риск добывать то, что им недодано, не считаясь с общими интересами и даже законами.

Еще сложнее выпутаться из противоречия между превращением труда в первую жизненную потребность - квинтэссенцией мифа - и необходимость культивировать принцип материальной заинтересованности, которым, как мы помним, в пору своей романтической молодости миф высокомерно пренебрегал. "Первая жизненная потребность" - формула не только священная, но и однозначная. Она утверждает, что труд несет высшее вознаграждение в себе самом, - при чем здесь какие-то деньги? Так что если "на научных совещаниях, в дискуссиях высказывались соображения о том, что принцип распределения по труду и материальной заинтересованности способен культивировать частнособственнические тенденции", то устами этих максималистов глаголел сам коммунистический миф.

Тем не менее ортодоксов требуется аккуратно поправить: жизнь убедила, что истовое следование марксистскому вероучению ни к чему хорошему не приводит. "В условиях социализма торговля, деньги, личная собственность имеют принципиально иное, чем при капитализме содержание и значение. Из орудия закрепления экономического неравенства и эксплуатации они превращены в необходимые рычаги коммунистического переустройства общества. И если у лица, сознание которого отравлено пережитками капитализма, торговля, деньги, личная собственность питают частнособственнические тенденции и настроения, стяжательство, погоню за "длинным рублем" и "легкой наживой", корысть, алчность, нечестность и т. п., то виной тому не названные явления социалистической экономики сами по себе, а те конкретные условия, под воздействием которых формируется психология данной личности".

Вы чувствуете? Миф уже не наступает, воинственный, уверенный в своей непобедимости, - он в обороне, он оправдывается, защищается путаными, многословными силлогизмами, в которых посылка путем ловкого манипулирования оказывается выводом.

В те годы брежневский режим - главный могильщик мифа - был еще молод, он только вступал в права наследования и больше всего заботился о том, чтобы линия развития общества казалась непрерывной - от Ильича до Ильича. Деды начали - мы продолжаем, они верили - наша вера вообще способна двигать горы! Но уже первые идеологические упражнения эпохи застоя показывали, что между мифом и реальностью образовалась глубокая пропасть. Жизнь шла по своим правилам, все больше теряя черты сходства с лучезарными мифологическими образами, миф же, застыв в мертвенной неподвижности, получал слишком слабую подпитку в виде живых молитв и искренних клятв.

Заслуживал ли он лучшей участи? Был ли изначально обманом, жестоким заблуждением, обреченным на то, что рано или поздно его безжалостно развенчают, или все же обладал ресурсами жизнеспособности, не реализованными в наших условиях? Боюсь, что этот вопрос так и останется открытым, по крайней мере до следующей своей реинкарнации, до следующего эксперимента, вероятность которого заложена в человеческой природе. Всегда ведь можно сказать: миф не отвечает за Ленина, за Сталина и уж подавно за Брежнева, которые вместо того, чтобы служить идее, поставили ее на службу себе...

"Миллионы советских тружеников городов и деревень - рабочие, крестьяне, интеллигенция - глубоко сознают подлинно общественный характер труда при социализме, считают его делом чести, показателем ценности человеческой личности и проявляют высокие образцы трудового энтузиазма и героизма, видя в этом основу могущества Родины и собственного благополучия"... Вот так жрецы мифа нанизывали, перебирали привычные слова, как бусины в четках, хотя не могли не понимать, что совсем другие представления доминируют в сознании "советских тружеников" и что все труднее становится им улавливать связь между могуществом государства и собственным благополучием.

Деньги, которым даже в откорректированной, адаптированной к потребностям брежневской эпохи версии мифа отводилась вспомогательная временная роль, рвались из-под контроля. Они решали все проблемы, они, а не призрачная трудовая доблесть и слава определяли ценность человеческой личности. Правда, в ходу была и другая валюта - услуги, по-нашему - блат. Энергичный провинциал, жаждавший вне всяких лимитов перебраться в Москву, мог использовать наличные деньги, а мог обойтись и без них, заинтересовав на бартерной основе тех, от кого это зависело, встречными услугами. Так же точно можно было откупить у следствия "нашалившего" ребенка, устроить его же потом в престижный институт, послать на работу в социалистическую или даже (предел мечтаний!) капиталистическую страну. Но что рубли (а позже и доллары), что особые права и дефицитные блага - все они свободно конвертировались, легко переходили из одной ипостаси в другую. Злобная шутка конца 50-х "не имей сто рублей, а женись, как Аджубей" постепенно теряла смысл. Рубли становились вполне надежным эквивалентом связей.

В оранжерее, где и состав почвы, и полив, и температура атмосферы были предназначены для взращивания мифологического "нового человека", шла селекция первой популяции "новых русских". В том, как они добывали деньги и что с ними дальше делали, было, конечно, очень много отличий от следующей, постперестроечной, узаконенной формации нынешних бизнесменов. Но сегодняшние не только приняли от тех эстафету - даже пофамильно во многих случаях оказывается, что это одни и те же люди.

Миф жестоко отомстил - и им, и всем нам. Он до последнего держал частнопредпринимательскую деятельность вне закона, в подполье, в "тени", под дамокловым мечом разоблачения и беспощадной расправы. Он ограничивал сферы приложения даже незаконной, конспиративной частной инициативы. Он заводил в неразрешимый психологический тупик простейшую проблему: что делать с деньгами дальше? Когда уже все материальные потребности удовлетворены сполна, а энергия, деловая активность не хотят с этим считаться и требуют выхода? В самом деле превращать деньги в золото и закапывать на даче?

Помните, как пугал старых социалистов немецкий либерал? Вы задушите частный интерес, но вместе с ним лишитесь и той общей пользы, которую он приносит. У нас получилось гораздо парадоксальнее. Частный интерес оказался неистребимым. Но каналы, по которым он мог бы, реабилитируя себя, прийти на службу общей пользе, были наглухо закрыты.

Плеяда "новых русских" оказалась генетически связана не с трудолюбивым крестьянином, не с ремесленником, не с купцом, а с Яном Рокотовым, который был, конечно, личностью незаурядной по смелости, предприимчивости, коммерческому чутью, но в то же время, увы, глубоко криминальной, с переломанным нравственным хребтом...

Глава 2. Мог ли Хрущев стать "новым русским"?

4. Последний коммунист

Из всех людей, писавших о Хрущеве, мне, как я уже упоминал, наиболее близок Анатолий Стреляный. Когда он называет Никиту Сергеевича человеком целомудренным и вообще на редкость цельным, когда говорит о его трезвом чутье и здравом смысле, о том, что он "не был ни чиновником, как Маленков, ни, как Брежнев, обывателем, - им владело острейшее чувство личной ответственности перед народом", - мне сразу становится понятно, чем это можно подкрепить или проиллюстрировать. Только одну грань хрущевского характера мы воспринимаем по-разному.

"Хрущев, вспомним, был из команды, которую Сталин набирал и воспитывал специально для уничтожения нэпа и для строительства казарменного социализма. Никита Сергеевич был создан не для торговли. Рожденный витать в облаках торговать не будет. Если бы в конце 20-х годов требовалось не кончать нэп, а укреплять его, Хрущева никуда бы не вынесло, вернее, вынесло бы совсем-совсем не туда. Он оставался бы слесарем, может быть, открыл бы свою мастерскую, а скорее всего был бы профсоюзным вожаком, состоял бы в оппозиции к правительству, кричал бы, что оно идет на поводу у торгашей, предает идеалы..."

Из чего следует, что Хрущев был рожден витать в облаках? Наоборот! Он сам очень точно говорит о себе: "Я - человек земли", не только в смысле крестьянской приверженности к ее возделыванию. Он имел в виду важную особенность своего мышления - инстинктивное недоверие к отвлеченным построениям, теоретическому мудрствованию, потребность поминутно сверяться с земной реальностью, с практикой. Таким свойством Хрущев не только не гордится - наоборот, он сокрушается, завидует партийным златоустам, способным с любого места воспарить в теоретическую высь, в его представлении это важное достоинство вожака масс. Он даже на основоположников не умел ссылаться. Обязательные цитаты встречаются только в тех местах его докладов, которые были для него написаны кем-то другим. И не случайно его так и подмывало отбросить эти скучные страницы и поговорить на своем, "земном" языке.

К моменту разгрома нэпа Хрущев уже слишком много пережил крутых переломов, чтобы было легко разобраться, что он нес в себе изначально, а что приобрел по пути. Если же из всего, что мы о нем знаем, попытаться выкристаллизовать какой-то основной, первичный образ, то у меня в сознании сразу возникает слово "хозяин". Деятельный, аккуратный, вникающий в каждую мелочь, испытывающий ни с чем не сравнимое удовольствие, когда из ничего рождается что-то полезное, нужное, мастерски сработанное.

Во время войны, на Сталинградском фронте, рядом со штабом, где находился Хрущев, упал потерпевший аварию самолет, и так удачно - почти не разбился, и летчик, сумевший спланировать, уцелел, и других жертв не было. А наутро оказалось - машина полностью "раздета". Все, что можно было оторвать, отковырять, отломать, солдаты унесли на свои поделки - ножички, мундштуки, зажигалки... "А ведь можно было тот самолет отремонтировать!" - горестно восклицает Хрущев в своих воспоминаниях. Какой же силы была эта досада - типичнейшая реакция хорошего хозяина на пропадающее зря добро, - если через столько лет и событий в памяти не стерся такой пустячный эпизод!

Когда он выходил из себя при виде тощих, заросших сорняками колхозных полей, это была не только ярость главы государства, сталкивающегося с тем, что буксует проводимая им экономическая политика. В нем бунтовало и возмущалось все то же оскорбленное хозяйское чувство, органически не переносящее криворукости и халтуры.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒