Вижу я отца своего

Вижу я отца своего

Мой отец говорил, что жизнь похожа на банку тушёнки - ты никогда не знаешь, чего туда Бог напихал. Я частенько был предметом, но никогда - гордости. Особенно мной любил не гордиться отец. Он так и говорил - как же я тобой не горжусь! Однако по одному поводу он мной гордился. Он так и говорил - как же я тобой не горжусь, это да, но по одному поводу горжусь очень - умеешь ты париться. Когда я был маленьким, отец брал меня в баню, заводил в парилку, поддавал как следует, закрывал дверь и спорил с мужиками на водку сколько я смогу просидеть в этой жарище. Я сидел до упора, талантливо сидел, я любил отца. Благодаря моему дару переносить высокие температуры отец стал алкоголиком и умер в сугробе.
Прошли годы. Смерть отца травмировала меня виной. С тех пор я ни разу не заходил в баню. Я думал так - если б я выбегал из парилки раньше, отец бы не заполучил такого феноменального количества водки и был бы жив. Однако дар есть дар.
Неделю назад, буквально перешагнув через себя, я пришел в общественную баню, разделся, взял веник и толкнул дверь парилки. В парилке сидели мужики. Я взобрался на верхнюю полку и задумался об отце. Прошло минут пятнадцать. Мужики пару раз поддали, но для меня это были семечки. Вдруг в парилку вошел огромный парень в татуировках и с дубовым веником. Мужики испуганно переглянулись и убежали.
Вскоре я понял почему. Татуированный наподдавал настолько по-зверски, что, клянусь, застонали липовые полки.
Я достал веник из тазика.
Татуированный достал веник из тазика.
Мы двигались, как легионеры.
Его кожа бугрилась мышцами, моя оплывала жиром. Я ничего не понимал, кроме одного - если я его перепарю, то отец меня простит. Если татуированный первым выйдет из парилки - я победил.
Я взмахнул веником, он взмахнул веником. Это было похоже на половецкую пляску смерти. Кто-то сунулся в парилку, но тут же отпрянул, получив по роже кулаком жара. Не знаю, сколько прошло времени. Помню, татуированный спросил меня - тебе не жарко? А я ответил - ноги мёрзнут. Помню, из полок повылезали гвозди. Помню, замигала лампочка. Помню, я взмахнул уже безлистным веником и капли крови разлетелись по парилке. Помню, липовые доски свернулись ленточками. Помню, шапки стекли с наших голов на плечи. Помню, ковш завизжал по-бабьи и кинулся к выходу.
Помню, я запел - о, вижу я отца своего, вижу я мать и сестер с братьями, о, вижу я, как наяву, предков моих всех до единого, они призывают меня, зовут место мое занять рядом с ними, в чертогах Валгаллы, где вечно живут храбрецы!
Помню, в парилку зашел отец и буркнул:
- Ладно, пошли уже! Горжусь я тобой, мертвого задерёшь!
И мы пошли. Собственно, вот и всё, что я могу об этом рассказать.

Павел Селуков