Смотрящая.

Смотрящая.

— Приехали, Моргендоттир.

Астрид потянулась, разыгрывая внезапное пробуждение, широко зевнула.

— Приехали, грю, — повторил караванщик — крепкий, кряжистый, краснолицый, нос картошкой, пегая густая борода от уха до уха. — Славный град Пелькасьон, как он есть. Таверна «У свинки», тож как заказано. Пиво хреноватое, но кормят отлично.

— Спасибо, дядюшка Фритц! — Астрид потянула к себе заплечный мешок и плащ.

— Тоже мне, — фыркнул купец, — племяшка нашлась новоявленная! Деньгу гони за провоз.

Астрид закатила глаза, нарочито-медленно поправила длинную золотистую косу до пониже спины, одёрнула кожаную жилетку, перестегнула пояс, пальцами проверила все до единой сумочки на нём…

— Деньгу гони, говорю. Четыре марки сорок копперов. Как условлено было.

Она ещё поупиралась для вида, слегка поторговалась, поныла, похлопали большими голубыми глазами; сложила губки бантиком, расправила манжеты, подтянула высокие сапоги, в которые заправлены были узкие кожаные брючки.

Дядюшка Фритц молча скрестил руки на груди.

Ничего не помогло, само собой, и помочь не могло. Достойный купец герр Фритц Шлиппендорф скупостью своей заставил бы устыдиться даже гоблина. Но если не будешь торговаться — вызовешь ненужные подозрения, и потому Астрид старательно вздыхала, расставаясь с серебряными марками и медными копперами. Каждую монету она провожала настолько скорбным взглядом, что убедила бы даже великого Тиберия Марка Аемилиуса, прославленного трагика Большой Имперской Сцены.

— А ломаться не надо было, — пробурчал вдруг дядька Фритц, наблюдая за её мучениями и недовольно кривясь. — Я ж предлагал — по добру, по хорошему, по обоюдному согласию…

— Ой, что вы, дядюшка, — Астрид втянула голову в плечи, выказывая достойный испуг. — Я ужасом таким не занимаюсь, нет, что вы! Я девушка честная, не то, что некоторые! И как не стыдно вам такое мне предлагать! Грех это, Спаситель накажет! Гадость, одно слово!

— Скажешь тоже, «гадость»! — фыркнул герр Шлиппендорф. — Какая ж это «гадость», коль Всеотец, Создатель наш, её самолично измыслил и нам таковым образом плодиться велел и размножаться?

Астрид старательно краснела и хлопала глазами.

— Так ведь то ж «плодиться и размножаться», дядюшка! А не во грехе похоть свою тешить!

— «Похоть»! Так уж устроил Всеотец, что мы, мужчины, должны юных дев вожделеть плотски, а оные девы — нам помогать те вожделения утолять!..

— Всё-всё-всё! — поспешно зажала уши Астрид. — Вас, дядюшка, и слушать-то — уже грех!.. вот ваши четыре марки. И вот сорок копперов, всё, как условлено. Я пойду теперь, до свидания, дядюшка Фритц!

— До свиданьица, — проворчал тот и хмыкнул пренебрежительно. — Смотри, дева, продорожишься!..

Астрид низко поклонилась купцу, как положено, и поспешно соскочила с воза. Запахнулась в плащ, закинула мешок за спину, и мелкими семенящими шажками заспешила к широко распахнутым дверям таверны «У свинки».

* * *

Внутри всё было, как обычно бывает в подобных заведениях. Темновато, несмотря на яркий день, но уютно. Шумно, но не слишком; людно, но без толкотни.

Держала трактир фру Аделина Висконти, как она себя называла, и славилась эта бой-баба на пятьдесят лиг в каждую сторону. Злые языки болтали, что мамаша её точно согрешила с огром — Аделина была ростом в полные шесть с половиной футов, обладала пудовыми кулачищами и столь же монументальным бюстом.

Трактирных слуг фра держала в ежовых рукавицах, драки гасила самолично, запросто выкидывая буянов из дверей за шиворот. Именно поэтому «одиноким странствующим девам, превратностями судьбы обречённых путешествовать без сопровождения должного» все «Описания имперских дорог» наперебой советовали останавливаться именно тут.

Это не вызовет подозрений.

— О! — Аделина заметила новоприбывшую. — Какую птаху мне ветерок принёс! Иди сюда, странница!

Астрид осторожно приблизилась, с достойной робостью.

— Здорова будь, златовласка, — ухмыльнулась трактирщица. — Откель ж ты такая красивая свалилась на мою голову?

Астрид потупилась, ссутулилась — спиной она ощущала устремлённые на неё взгляды трактирного люда, и далеко не все они исполнены были, как говорится, «благочестия с добронравием».

— И вам здравствовать, фру Аделина, — проговорила она громко. — Мне бы комнату… и поесть…

Она завозилась, выуживая что-то из-под плаща и незаметно поворачивая кольцо на пальце. Простое серебряное колечко с чернёной печаткой — однако оно внезапно дрогнуло, контуры его размылись, и на тонком пальчике Астрид вдруг появился массивный перстень, с плоского отполированного оникса глянул выложенный светящимися огненными нитями глаз — половина зажмурена, половина смотрит на мир.

Смотрит на мир двумя крошечными искрами зрачков.

Фру Аделина, само собой, и бровью не повела.

— Будет тебе комната, златовласка, — объявила она громогласно. — Эй, Гюнтер! Проводи фрёкен… как тебя величать-то?

— Астрид. Фрёкен Астрид Моргендоттир.

— А. Ну, приятно познакомиться, фрёкен Моргендоттир. Ручаюсь, заведение моё тебе понравится. Гюнтер! Где тебя Хель носит, бездельник? Живо, взял мешок у госпожи Астрид и проводил её наверх!..

* * *

…Фру Аделина поднялась к Астрид уже вечером, когда трактир был полон, за стойкой стояли двое её помощниц, и когда свои места заняла троица вышибал.

— Передай Её Святейшеству, что для меня — высочайшая честь исполнить Её повеления. Чем я могу помочь, достойная адептка?

Астрид заговорила. Приказы аббатиссы де Бонфон были чётки и недвусмысленны — явиться к содержательнице таверны «У свинки» и изложить ей всё откровенно. Выслушать её мнение, принять оное к сведению. Действовать же, однако, по собственному разумению.

— Ну, дела… — покачала головой Аделина, дослушав рассказ. — Трудно будет, фрёкен Астрид. Лихого люда многовато развелось в последнее время. Ведьмы те же, колдуны полуночные себя оказали…

— Поэтому Её Святейшество и велели мне искать вашего совета, фру.

Аделина подпёрла голову могучим кулаком, задумалась.

— Надёжные людишки-то у меня найдутся, не без того, фрёкен. А только мнится мне, что дело твоё справлять тебе в одиночестве придётся, как есть в одиночестве. Лишние глаза да языки только помешают. Я-то что, я-то могила. А вот остальные…

— А гнома Мурмунда, что же, нет уже тут? Гнома, с кровной клятвой? Её Святейшество намекали, что у вас, фру…

— Эх! — Аделина поморщилась. — Был гном, да весь вышел. Говорила ж я, лихого люда слишком много развелось.

— Он… погиб? — осторожно осведомилась Астрид.

— Не, наборот — укокошил многовато тех, кто у него на дороге оказался. Бейлиф возмутился, пришлось Мурмунду шуровать отсюда, пока всё рыцарство прихода на него не ополчилось. Уже год, как ни слуху от него, ни духу — Аделина пригорюнилась.

— Значит, обойдёмся, — бодро заявила Астрид.

— Обойдёмся, — кивнула хозяйка. — Если что надо, говори, достойная адептка. Чем займёшься-то у меня? В смысле — что людям сказать? Спрашивать ведь станут…

Моргендоттир вместо ответа шлёпнула на стол внушительного вида свиток с монастырскими, графскими и бейлифскими печатями.

— Наследство, значит… — протянула Аделина. — Не знаю, златовласка, не знаю. Пергамент красивый, а только народ-то ведает, что отродясь у нас никого из рода Моргенов не было. Не держали они тут земли, одалей не имели.

«Вот глупая», с раздражением подумала Астрид.

— Пока местные докумекают, я дело уже сделать должна. Приказ Её Святейшества строг.

— Да уж. Строгие приказы — это она может… Ну, будь по твоему, фрёкен. Как ты скажешь, так и будет. А там — как Спаситель устроит.

* * *

— Эй, красавица! Рановато гуляешь, да ещё и в одиночестве!

Астрид остановилась, плотнее запахиваясь в плащ и всеми силами изображая испуг пополам с растерянностью.

— Добрый господин…

Добрый господин был молод, высок, хоть и не так, как фру Висконти, имел пепельно-блондинистые волосы, серые глаза и волевой подбородок. За плечами — дорогой, серебром расшитый смарагдовый плащ, на поясе — длинный меч-бастард; зло косит глазом гладкий вороной жеребец. Следом за всадником — двое вершником, одеты попроще, но зато с редкими в этих краях арбалетами-репитерами. Эти пялились на девушку с откровенной злобой, злобой, смешанной со страхом.

— Не шибко подходящие тут места для прогулок, красавица — щёголь небрежно спешился. Хорош, да, силён и гибок, не отнимешь… — Знаешь, как этот лес зовётся? «Ведьмин череп» на картах значится, представляешь? Силы нечистой тут гуляет, видимо-невидимо, говорят, и старую каргу Эленвен Хелиот встретить можно…

— Простите, добрый господин… — Астрид не поднимала глаз и пальцы её теребили края простого плаща. — Я… я не знала… не знаю… а кто такая эта Эленвен Хелиот?

Вершники, что так и остались сидеть верхами, разом сотворили знак на отведение зла.

Молодой нобиль — а никем иным он и быть не мог, судя по богатому камзолу и крупному рубину на пальце — усмехнулся снисходительно.

— Старуха Хелиот слыла самой страшной, самой злобной и самой отвратительной ведьмой во всей округе. Говорят, даже летать умела, хотя врать не буду, красавица, может, это и сказки одни. Долго инквизиция её за руку поймать не могла, покойный граф-то, мир его праху, большой законник был, доносы не терпел, требовал, чтобы «доказательства» явлены были… короче говоря, когда её выследили наконец да приговорили, она уже с костра прокаркала, что непременно вернётся сюда после смерти, чёрным, обугленным скелетом бродить станет, в руках — ступа да пест, какими она травы чародейские свои растирала, и кого поймает возле жилища своего бывшего — того в ступу эту засунет, да пестом в пыль разотрёт! А потом трубку свою пылью этой набьёт да раскурит, ха-ха-ха!..

Нобиль расхохотался, однако слуги его даже не улыбнулись, напротив, переглядывались неодобрительно.

— Страхи-то какие вы рассказываете, добрый господин!

— Не страхи, красавица, а чистую правду. Скот здесь пропадает бесследно, собаки — целая свора недавно сгинула. Люди, случается, тоже… того… — он ухмылялся, беззастенчиво разглядывая Астрид. — Давай-ка мы тебя проводим обратно в Пелькасьон, а? Кстати, как имя-то твоё, загадочная? Что-то не припомню, чтобы мы в округе нашей бы встречались…

— Фрёкен Астрид Моргендоттир, благородный герр, э-э-э…

— Мальтус. Третий баронет Шварцельда. — И нобиль небрежно кивнул. — Моргендоттир?.. погоди-ка, это не ты ли наследство какое-то разыскиваешь?

— Я, досточтимый баронет Шварцельд.

— Мальтус. Зови просто Мальтус. Давай-ка я провожу тебя отсюда, фрёкен Морнгендоттир. Уж чего-чего, а фамильных владений ты в этом лесу точно не отыщешь. И чего, спрашивается, ты сюда потащилась?