Итигон ходан

Итигон ходан

“Итигон ходан” (“Речи краткие, драгоценные”) - это антология высказываний 34-х идеологов амидаизма XII—XIII вв. Один из наиболее ранних и авторитетных списков “Речей” середины XVII в. состоит из двух свитков, хотя известны также варианты в один и четыре свитка. Антология появилась в первой половине XIV в., составитель ее неизвестен. По одной из версий, это поэт-отшельник, принадлежавший к ортодоксальной школе Нидзё-ха, один из “четырех гениев” средневековой вака. Тонна (1289 - 1372). Предполагают, что неизвестный составитель был сторонником школы Тинсэй-ха - одного из пяти основных направлений секты “чистой земли” или же странствующим монахом с горы Коя (она чаще других буддийских святынь упоминается в “Речах”).

В безыскусных словах адептов Молитвы ощущается необычайная сила веры. По словам Тантё, одного из первых комментаторов антологии, она должна заставить “похолодеть внутренности тех, кто утопает в богатстве и славе”.

За внешней бессистемностью изложения скрывается определенный внутренний план, в котором Тантё выделил 10 тематических разделов (Учитель, Молитва, Смерть и др.). По традиции средневековых буддийских сборников, “Речи” открываются упоминанием синтоистской святыни Исэ, что соответствует теории хондзи суйдзяку (синтоистских воплощений будд и бодхисаттв).

Характерные для “Речей” категорическое неприятие мира и страстное желание смерти как залога райского блаженства часто ведут к парадоксальной форме высказываний, как, например, у Кёбуцу-бо (не случайно он цитируется чаще всех остальных—32 раза). Эта сила экспрессии привлекала к “Речам” таких известных писателей, как монах Кэнко, цитировавший сборник в 39-м, 49-м и 98-м данах своих “Записок от скуки”.

Перевод сделан по изданию: Нихон-но сисо (Японская идеология). Т. 6. Токио, 1974. Сост. и автор коммент. Кониси Дзюнъити.

Свиток I

Некто поведал: “Когда Эсин-содзу паломником пришел в Великий храм Исэ, во сне, увиденном им ночью по окончании семидневного затворничества, створки врат святилища внезапно раскрылись и явилась божественная Жена. Молвила: „Великая богиня пребывает у себя в стольном граде Истинного Сознания 1. Я же замещаю ее в отсутствие. И если люди Последних Времен станут искать Пути удаления [от скверны],— сказала 2 [богиня],—советуй [им] молиться Будде Амида”.

Некто поведал: “Поздней ночью в конце семидневного затворничества Сюндзё-сёнина 3 в Внутреннем храме на горе Коя, когда все вокруг стихло, из Залы Медитации4 отчетливо послышалось слово Молитвы. Услышав это, люди, преисполненные и печали, и радости, увлажнили рукава слезами восторга”,

Некто рассказывал: “Во сне Рэн-Амида-буцу 5 бог Хатиман, возвестил: ,,Возрождение [в раю] не зависит ни от „единой Молитвы", ни от „множества Молитв". [Оно] зависит от [верующего] сердца"”.

Мёхэн-содзу6 с горы Коя на обратном пути из паломничества в храм Дзэнкодзи встретился с Хонэн-сёнином. Содзу спросил: “Как удалиться от этого мира рождения и смерти?” Сёнин сказал: “Только творя Молитву”. [Мёхэн] спросил: “Воистину так, но что делать с возникающими заблуждениями?” Сёнин в ответ: “Даже впадая в заблуждение, возродишься силою Главного Обета”. Содзу, молвив: “Внял с почтением”,— откланялся. Сёнин проворчал под нос: “Человек, желающий возродиться без заблуждений, похож на того, кто хотел бы совершать Молитву, не имея данных ему от рождения глаз и носа”,

Мёдзэн-хоин 7 сказал: “Надо лишь творить Молитву. Пусть это похоже на поливание камня водой, но, произнося [Молитву], обретешь благодать”.

Мёхэн-содзу сказал: “В мире скверны не может все быть таким, как хочется. Малые трудности следует переносить в душе, подобно тому как во время бури приходится то переходить на нос корабля, то на корму”.

Некто сказал: “Для того чтобы возродиться [в раю], нужно словно бы метить в цель при стрельбе”.

Некто сказал: “Если не можешь пробудить в себе милосердие, ничего не поделаешь. Но [хотя бы] не держи зла на людей”.

Некто сказал: “Когда стану умирать, не говорите: „Уже пора [прощаться]". Ведь я извечно привязан к своему существованию и, наверное, опечалюсь. Лишь посоветуйте мне молиться”.

Дзиэн-содзё8 после смерти явился одному человеку во сне и сказал: “Упражнения и в Открытом, и в Тайном учениях— все вздор. Лишь созерцание Пустоты9 да молитвы Амида, которым я изредка предавался, пригодились мне в будущей жизни”.

Некто сказал: “В Пространных рассуждениях [об учении Шакьямуни]" 10 сказано: „Нельзя селиться в одном помещении более чем двоим. Это будет им взаимной помехой и станет препятствием на Пути”.

Дзэн-Амида-буцу из Куродани11 рассказывал: “К Гэдацу-сёнину 12 пришел монах и просил наставления. Тот ответил: „Ты и так выглядишь как человек, достигший духовного пробуждения. Тебе незачем заниматься учением. Возвращайся к себе. Те, что живут здесь, не способны промышлять о будущей жизни, но, чтобы не тратить времени зря, занимаются хотя бы наукой"”.

Мёхэн сказал: “Если действительно жаждешь удалиться от скверны и возродиться '[в раю], то, даже произнося Молитву с нетвердыми помыслами, все равно возродишься. Если же не жаждешь возрождения, то, даже и разрешив бесчисленные сомнения и постигнув глубочайшие истины, возродиться трудно. В постижении Пути Будды важен реальный опыт. Когда, утвердишься душой на этом Пути, изменять намерения оттого, что кто-то что-то сказал, это достойно презрения”.

Мёдзэн-хоин сказал: “Когда подумаешь о счастливой судьбе, в которой обещано спасение силою Амида, то выход за пределы мира рождения и смерти нужно совершать в этом рождении. Я думаю, что если не воспользуешься этим счастливым случаем, даром потратишь время, то в будущем перерождении, несомненно, родишься в более низком мире. И поскольку трудно расстаться с миром рождения и смерти, то это — главная забота нынешней жизни”.

И еще [он] сказал: “Человек, думающий, что в будущем рождении его направят в Чистую Землю, должен стараться быть незаметным. Люди вредят людям. Человек, оставивший мир, обретая счастье в этом рождении, ничего не обретет в будущем”.

И еще сказал так: “Спать, ничего не делая,— это не приносит никакой пользы, но и урона от этого нет”.

Еще сказал: “Монах тем лучше, чем презреннее [кажется]”.

Еще сказал: “Прекрасно, когда не замечают, в каких условиях живут. В приятном месте такой несовершенный человек, как я, думаю, непременно привязался бы к нему сердцем”.

Некто спросил: “В каком месте лучше жить монаху-изгою?” Он ответил: “Где угодно, лишь бы место это позволяло творить Молитву. Нехорошо то место, где нельзя молиться. Во всем следует удаляться от мирского”.

Еще сказал: “Хороша „молитва невинного младенца". Услышав рассуждения людей, стремящихся показать свою ученость, он говорил: „Невежды, себя не помнящие..."”.

Еще говорил: “Заурядный человек может сохранять спокойствие в отношении чего угодно лишь до тех пор, пока не встретит это. Даже у человека замечательных добродетелей желания легко возникают при встрече [с соблазнами]”.

Еще сказал: “То, что вызывает сомнение: делать это или ;не делать, лучше не делать”.

Еще сказал: “Если действительно надеешься быть спасенным в будущей жизни, тогда нет ничего хуже [стремления] удалиться от мира”.

Еще сказал: “Если, не объявляя торжественно о своем служении миру, искренне стремиться к удалению от рождения и смерти, то каждый человек в меру своих сил приносит пользу [миру]”.

Еще сказал: “Монахи наносят урон [душе] благотворительностью. Чем стремиться творить добро, лучше не делать зла”.

Хонэн-сёнин сказал: “Если, уверовав в то, что можно возродиться с помощью одной или десяти Молитв, молиться небрежно, то [такая] вера становится препятствием духовной практике. Если же, сославшись на слова: „Не прекращай Молитву [ни на миг]" 13, решишь, что одной или десяти Молитв недостаточно, то духовная практика станет препятствием вере. Веровать надо, что возродишься от единой Молитвы, а на практике прилагать гораздо большие усилия”.

Еще сказал: “Если не верите, что одна Молитва обеспечит возрождение, то любая Молитва станет Молитвой без веры. Причина сего в том, что коли Амида дал обет спасать за каждую Молитву, то каждая Молитва есть действие во спасение”.

И еще сказал: “Когда я смотрю комментарии Дзэндо 14, то в моих, Гэнку, глазах „три состояния души" 15 и „четыре рода практики"16 представляются Молитвой: „Наму Амида-буцу" ("Слава будде Амида")”.

Наставляя кого-то, он еще сказал: “В человеческой жизни случается и такое, когда умирают от слишком большого куска вкусной пищи, застрявшей в горле. Поэтому следует и откусывать с [Молитвой] „Наму Амида-буцу" и глотать с „Наму Амида-буцу"”.

И еще сказал: “Не оценивая, глубоко ли или мелко заблуждение, не размышляя о тяжести или легкости совершенного греха, лишь произноси вслух „Наму Амида-буцу", опирайся на эти звуки и, несомненно, возродишься”.

И еще он всегда наставлял людей так: “Человек, искренне верящий в возрождение в раю, всегда имеет такой вид, словно в чем-то укоряет людей”,— говорил он.

Дзэнсё-бо17 говорил: “Покойный святой старец учил: „Даже занимаясь чем-либо иным, следует думать, что делаешь это, пребывая в Молитве. Не следует, [напротив], пребывая в другом, помышлять о Молитве"”.

Сёко-сёнин 18 сказал: “Для того чтобы точно пустить бамбуковую стрелу в цель, нужно прикрыть один глаз и тогда попадешь точно, так же и в практике полного углубления в Молитву — если не оглядываться по сторонам, быстро обретешь плоды”.

И еще он сказал: “Если человек, который обычно глубоко погружен в мысли о будущей жизни, в своем служении отвлечется, то он должен представить, что приблизился его смертный час”.

Хорэн-сёнин 19 из долины Чистой Земли жил очень бедно и даже скромный завтрак сочетал с трудом для возрождения в раю, отличаясь этим от обычных людей. Поэтому и в приготовлении еды было так: если душа лежала к Молитве, он не готовил ни риса, ни рисового отвара. Год за годом, день за днем лик его исхудал, тело ослабло. Когда близкий друг пришел узнать о его здравии, он ответил:

Ведущую на Запад

Тропу единую

Не потерять бы,

От тела же пусть остаются

Кожа да кости.

Кёбуцу-бо20 сказал: “Когда я рассказал Содзу-гобо21 о том,. что постиг суть учения Молитвы из единого пятистишия, он промолвил: ,,Воистину так"”. [Пятистишие такое]:

Верь мне,

И только если

Солгу я

Не однажды,

Тогда и упрекнешь.

И еще он сказал: “Не надо думать, что „три состояния души" приобретаются учением”.

Еще сказал: “Даже постигнув учение мириад школ22, заурядный человек все же не может не заблуждаться. Важно лишь помышлять: „Спаси меня, Будда!"”

Еще сказал: “Непохоже на то, чтобы эти двое святых — Мёхэн и Мёдзэн — достигли духовного освобождения без усилий, естественным образом. Они постоянно побеждали в себе дурное с помощью рассудка. А следовательно, не забывать о разумности — это тоже набожность. Служение для будущей жизни основано на твердости веры. Как вынести тяготы пути, на котором ждет столько препятствий, с неясностью в душе? К тому же если каждый не будет придерживаться разумности, как этого требует сама разумность, то поддастся [движениям] своего сердца и в конце концов превратится в человека, не помышляющего о будущей жизни. И для монаха, и для мирянина в конечном итоге нет ничего важнее смерти. Если смириться с мыслью о смерти, то нет уже более ничего важного. Из-за привязанности к своей плотской жизни рождаются все препятствия. Если воспринимать смерть от того, что оступился в Пути, как радость, то все примешь легко. Поэтому и я, и другие, коли мы впрямь ищем спасения в будущей жизни, должны строго придерживаться разумных правил, не поддаваться сердцу и не придавать большого значения миру, в котором противостоят друг другу жизнь и смерть”.

И еще сказал: “Нынешние монахи лишь обреют волосы, как уже становятся выдающимися учеными и толкователями [сутр]23; стоит им подняться на гору Коя, как они превращаются в святых учителей Сингон, непревзойденных знатоков учения Шакьямуни. Или же человек, неспособный удовлетворительно написать [простейший] знак „си" азбукою „хирагана", не отставая от других зубрит санскритский алфавит и иероглифы,— это происходит повсеместно. Глубоко отрицать в душе мир рождения и смерти и предаваться служению для будущей жизни — такое случается крайне редко. Прежде, когда они обрили волосы, казалось, у них поистине уже не появятся подобные помыслы, но они чрезвычайно подвержены себялюбию и тщеславию. До того времени как я ушел от мира, все тоже учили, что оставляющий мир должен бросить все, что в нем есть, и тем более недопустимо искать того, чего нет. Поэтому я стремился ни в миру, ни в монашестве не делать ничего такого, будь это светские искусства или укоренившаяся в сердце мысль, которую не может устранить и смерть, что могло бы в конце концов помешать будущей жизни, будь это что-то близкое или далекое от меня, что бы это ни было. И вот, хотя я долго пробыл в Оохара и на горе Коя, я не выучил ни одного гимна сёмё, ни одной буквы санскрита. Лишь запоминание Молитвы все же хорошо для будущей жизни”.

И еще сказал: “Отринувший мир должен всегда думать и поступать так, чтобы его не беспокоило отсутствие чего бы то ни было”.

И еще сказал: “Тот, кто придает большое значение повседневным предметам, таким, как дорожная бамбуковая корзина, не ведает истинного предназначения этих предметов. Следует непременно искренне помышлять о том, что нынешняя жизнь— всего лишь пристанище одной ночи, мир сновидений, который надо как-то пережить. Для того чтобы не дорожить жизнью и желать будущего рождения, надо искренне размышлять о том, что жизнь наша ограничена сегодняшним днем, сим мигом. С такими мыслями даже труднопереносимое легко перенесешь и в служении для будущего рождения не будет препятствий. Если же станешь думать, что жизнь твоя продлится, будешь ценить мирское и родится всяческое неверие. Уже более 30 лет я укрепляюсь в этом законе и доселе не творил худого. Случалось мне в мыслях полагать предел своей жизни в нынешнем году, но о будущем годе никогда не думал. Теперь же я стар. Обо всем думаю только сегодняшним днем. Необходимое условие удаления [от мира] — в том, чтобы постоянно таить в душе [образ] бренности [бытия].

Даже тому, кто ни в чем не испытывает недостатка в этой жизни, спокойно служить для будущего рождения крайне трудно. Это приводит к мысли, что суть не в имущественном благополучии, но в устремлении. Оттого я постоянно гоню желание имущественного благополучия. Для меня важно лишь будущее рождение. И к тому же в этом мире можно жить в согласии с природой. Человек, думающий о будущем рождении, постоянно живет в полном безразличии ко всему, что не касается удаления от мира рождения и смерти. Достижение разума Будды и принесение тем желанной Будде жертвы состоит в том, чтобы пусть хоть немного, но развить в душе желание удалиться от мира. Будучи человеком во плоти, естественно нуждаться в какой-то опоре, хотя бы в бумажном платье, дабы жить среди людей, поэтому заботься обо всем в свой час, однако придавать этому большое значение, ставить вровень со служением для будущего рождения — поистине недостойно.

В старину люди, даже отвергая мир, были совершенно чисты и безыскусственны в своем поведении. Ныне же, превратно поняв [смысл] удаления от мира, напротив, оскверняются душой. Отшельник — это человек, собирающий хворост и черпающий воду, но при этом заготавливать хворост и черпать воду должен человек, думающий о будущем рождении.

Я вижу и слышу, как непрочно мирское, и размышляю о временности своего бытия, а между тем вы, хотя в ваших повседневных деяниях многое наводит ужас, даже в самые опасные моменты, кажется, вовсе не замечаете [опасности]. Более того, похоже, вы совсем не задумываетесь о своих обычных действиях. Поэтому важнее всего не то, как проповедовать истину бренности, а как хоть немного ощутить ее в своей душе.

Отшельник постоянно живет с мыслью, что он в пути. Даже отправляясь в заоблачные и морские дали, покуда жив, не можешь существовать без одежды, еды и жилья. Великая разница, однако, в том, привязан ли ты ко всему этому или нет. Если помнить о том, что это всего лишь пристанище одной ночи, а не постоянное жилье, то не будет никаких препятствий для сотворения Молитвы. Как мало на свете людей, которые это тело, обреченное быть выброшенным в поле24, посвящают делу удаления от мира, и даже в жару и в холод, и в болезнях благодарно думают о жизни!

И в том, что монаху-отшельнику не нужны науки, тоже следует знать меру. Имеющему способности неплохо время от времени перечитывать „Основы возрождения", извлекая оттуда представления о противопоставлении жизни и смерти, о бренности, благодати Молитвы и т. д. Содзу-гобо25 говаривал, что приверженец Молитвы, не знающий о Десяти блаженствах рая26, ниже всякого сравнения. Однако хоть и сказано, что наукой следует заниматься, ни в коем случае не надо стремиться к тому, чтобы понять все, истолковывать каждую фразу и слово. Достаточно лишь заглянуть в книгу и понять то, что . дается без особого труда. Хватит и одного, самого важного отрывка. Если постигнешь этот метод, то не потеряешь главную мысль учения и углубишь желание будущего возрождения. Если же даже и тогда ты пленен собою и мирским, следует решительно отбросить все это. Ведь пользоваться лекарством как ядом крайне глупо. Если чувствуешь, что благодаря немногим словам и их пониманию укрепляется Молитва и желание будущего рождения, то сии драгоценные слова хорошо читать время от времени. Конечно, тем, кто лишен таких способностей от рождения, лучше, не прибегая к подобному учению, всецело передаться Молитве. Если быть ревностным в духовной практике, никогда не нарушишь истинного смысла учения. И Истинная Вера сама собою рождается из такого служения.

Науке будущего рождения учись у подвижников будущего рождения. Знания тех, кто лишен стремления к будущему рождению, наносят ущерб людям, и их следует остерегаться. Как ,,сердце змеи разумеет лишь змея", так о будущем рождении знает лишь стремящийся к нему [в жизни]. Не следует ни в коем случае иметь то, что, пусть и не вредит тебе самому, несомненно увеличивает вожделения других”.

И еще сказал: “Тот, кто оставил мир и стремится со спокойной душой сосредоточиться на Молитве, должен смотреть на монашеские предметы культа как на нечто второстепенное. И уж тем более он должен жить так, чтобы ограничиться немногими предметами мирского обихода. В необходимости прикрывать тело [одеждой] и поддерживать существование [едой] надо соответствовать образу жизни монаха и следить, чтобы не нарушить стремления удаляться от мира”.

Однажды [он] сказал: “Благодаря тому, что я привык относиться к смерти без страха, в нынешней болезни даже при небольшом облегчении прихожу в уныние — неужели так и не умру на этот раз? Оттого и говорю вам: откажитесь от стремления иметь хотя бы походную монашескую корзину получше. Пусть сейчас это кажется пустяком, но в итоге это станет привязью к миру рождения и смерти. Поэтому вы должны с отвращением смотреть на свое тело и желать в душе смерти.

О будущей жизни можно лишь предаваться размышлению в тишине. В старину люди из восточных земель говорили, что тот, кто долго прожил в столице, становится труслив. Это хороший урок для жаждущих будущего возрождения. Покой тела и ясность души — малость, но [достигается] лишь после отказа от своекорыстия. Однако многие из тех, кто, изображая отшельников в „сокровенных башнях", принимают сие за очищение души и живут в одиночестве, обычно сбиваются с пути”.

Мёхэн-содзу говорил: “Тот, кто, будучи одетым в бумажное платье, тревожится о его поношенности,— никчемный человек”.

И еще рассказывал: “Некто спросил: „А как смотреть на те знания, которые всецело направлены на будущее возрождение?" [Я] ответил: „Даже если вначале думаешь, что это для будущего возрождения, впоследствии все это обращается для своекорыстия"”.

Иногда [он] говорил: “То, что я поселился на этой горе, не пошло мне во благо. Я думал, что буду вести образ жизни, при котором жарят мисо над лучиной и едят палочками; а то, что я был признан праведником 27 и веду роскошную жизнь, совсем не совпадает с моими намерениями. Это потому, что, не понимая моих истинных намерений, слишком высоко оценивают мое затворничество”. Так говорил он, нахмурившись.

Гёсэн-бо28 сказал: “Хоть и принято словесным действом искуплять грехи плоти и духа, это напрасная трата времени”.

И еще сказал: “Небо и земля ни на что непосредственно не годятся, но заключают в себе все сущее. Так и человек, осуществляющий Путь. Очень важно стать ни к чему не пригодным человеком”.

И еще сказал: “В стремлении к Пути Будды нет ничего особенно обременительного. Самое главное — стать человеком с досугом, прежде всего ставить Путь и ни о чем другом не заботиться”.

Свиток II

Кёрэндзя29 сказал: “Даже тот, кто недавно еще мыслил о будущей жизни, занявшись наукой, постепенно утрачивает веру”.

Некто сказал: “Гэдацу-сёнин, сокрушаясь о том, что пленяется вкусом еды, в прекрасно приготовленные блюда добавлял воду”.

Некто сказал: "Сингай-сёнин всегда сидел на корточках. Когда кто-то спросил его о причине сего, он сказал: "Ведь в Трех мирах и на Шести путях нигде нет подходящего места, где бы можно было спокойно сесть".

Кэнсё-бо30 из Сёин сказал: “Если вышел на переправу к отплывающей лодке, то ничего другого не остается, как, ухватившись за борт, сесть в нее. Если же решил переправиться через этот мир, полный привязанностей, то не остается ничего иного, как, услышав имя Амида, уверовать в него и творить Молитву. Совершенно нет людей, которые бы понимали, что ограниченные знания только вредят истинному Пути”.

И еще сказал: “Нет людей, по-настоящему понимающих, что дело не в том, чиста душа или нет, а в том, чтобы произносить: „Наму Амида-буцу!"”

И еще сказал: “Никто не обращает мысли к тому, чтобы истинно вверять себя Будде. Нет ни одного, берегущего время для служения будущему рождению”.

И еще сказал: “Нигде нет человека, понимающего, что самая лучшая мысль — ,,О Будда, помоги мне!"”

И еще сказал: “Увы, мало таких, кто решился отринуть суетные желания и с чистой душой всецело предаться произнесению святого Имени. Нет и людей, в которых истинно было бы желание, опростившись до непонимания разницы между белым и черным, всецело отдаться Молитве. Или они не знают, какая чудесная власть заключена в Обете Амида и в Иной Силе? Каждый замкнулся в своей скорлупе, не осознавая своей греховности и не помышляя о беспредельности силы Будды и Дхармы. Поэтому они и не могут прекратить творить греховное. Поистине, это заблуждение”.

И еще сказал: “Стремление умереть поскорее есть лучшее содействие будущему рождению”.

И еще сказал: “В старину жаждущие будущего возрождения из высших становились низшими, из умных глупыми, из богатых бедными, из искусных неумелыми. Нынешние не таковы. Я много времени провел на горе Коя и в молодости, и в зрелые годы, но не выучил ни одного знака санскрита. Для того чтобы отбросить своекорыстие, нужно отказаться даже и от мастерства, которым ныне обладаешь. И уж тем более не надо учиться. Больше тридцати лет я учился незнанию. Настоящее отрешение похоже на не-отрешение. Отринув своекорыстие, не следует стыдиться из-за этого своих братьев в вере и осуждать носящего единое бумажное платье. Необходимость в вещах на таком уровне только помогает будущему возрождению. Ребенок, уповая на мать, делает это вполне бессознательно, он просто чувствует в ней защиту. Такова же и вера в Имя Будды”.

Секо-сёнин сказал: “Мириады школ [буддизма] толковали единый знак ,,смерть". Посему если не забывать о смерти, то в результате естественным путем постигнешь учение всех 80 тысяч школ”.

Некто сказал: “Я слышал об этом от покойного Дзякуган-бо; когда он лежал больной, его пришел навестить Кёсэн-бо и сказал: "Когда миряне учатся искусству стрельбы из лука верхом на лошади, они запоминают всевозможные приемы и правила, но в день состязания, когда уже нужно стрелять, они, сев на лошадь, думают лишь о том, чтобы как-нибудь попасть в цель. Так же [и вы] обычно испытывали интерес к разным сторонам будущего возрождения и предавались занятиям, но теперь заболели. И теперь, ни о чем другом не думая, молитесь и укрепляйтесь в желании возрождения"”.

Тюрэн-бо сказал: “После того как, вверившись Обету Амида, уверовал в спасительность Имени, тратить время, обращаясь к книгам, есть препятствие, которое все мы порождаем сами”.

Кёбуцу-бо сказал: “Книги, которые читает человек, желающий будущего возрождения, не бывают толще одного листа”.

И еще сказал: “В книгах, которые читает человек, желающий будущего возрождения, суть проста, а содержание глубоко”.

И еще сказал: “Однажды я наставлял Симбуцу-бо 3!: ,,Миряне — кузнецы, плотники и другие, передавая свое искусство, не обязательно объясняют все полностью, но, если усвоено основное в этом искусстве, считается, что оно передано. Точно так же, если бы и ты во свидетельство того, что провел со мной последние два-три года, жил бы монахом, не забывая о бренности [бытия], цель можно было бы считать достигнутой".

Сюндзё-бо сказал: “Я знаю, что тот, кто думает о будущем возрождении, не должен иметь даже одну бутыль из-под рисового рассола”.

Дзёган-бо32 сказал: “В доказательство того, что и впрямь становишься стар, приходит уверенность, что Чистая Земля недалеко и что непременно возродишься в ней. По сути, для того, чтобы на самом деле возжелать возрождения, независимо от условий повседневной жизни — спишь ли, или бодрствуешь. или занимаешься какими-то делами, произнесение в Молитве слов „Наму Амида-буцу, Наму Амида-буцу", полагаю, следует считать верным залогом возрождения. Учение тоже важно, но для возрождения оно не так уж и необходимо. И к тому же, занимаясь наукой, лишь только разрешишь одно сомнение, как тут же появляется другое, и вся жизнь оказывается заполненной суетой с этими сомнениями, так что некогда уже помолиться со спокойной душой. Следовательно, это не только не помогает Молитве, но становится большим препятствием для нее”,

Некто сказал: “Желание будущего возрождения схоже с мирской жизнью. Сегодняшний день подошел к концу, и, хоть ничего не сделано, это не страшно. Вот и нынешний год заканчивается в праздности, а там и вся жизнь завершается. Засыпая вечером, приходится вздыхать о том, что без дела прошел еще один день, а просыпаясь утром — набираться решимости трудиться целый день. Если пал духом, вспомни, что мир рождения и смерти мимолетен. Когда пришла дурная мысль, возвысь голос в Молитве. К божествам и демонам относись с состраданием и поддержкой без намерения подчинить их своей воле. Бедность — семя Бодхи и приводит к ежедневному продвижению вперед по Пути Будды, богатство — причина вечных круговращений в мире рождения и смерти и с каждой ночью множит злые дела”.

Гэдацу-сёнин сказал: “Все 365 дней в году подчинены закону бренности. Поэтому следует думать, что все 12 часов в сутках — ступени к кончине”.

Мёхэн-содзу сказал: “Хотел бы быть невеждой”. Кёсэн-бо сказал: “Вся жизнь—это раскаянье в жизни”.

Сёсин-сёнин33 сказал: “Секта Молитвы отсутствие учения, сделала своим учением”.

Мёдзэн-хоин сказал: “Возрождение — великий подвиг, но легко достижимый”.

Некто спросил у Кёдзицу-бо 34: “Узнав, что в произнесении Имени — основа возрождения, я молюсь, но в душе у меня при этом лишь мирское и только уста произносят [слова Молитвы], отчего так?” В ответ [Кёдзицу-бо] сказал: “Когда ты, выйдя в путь с намерением добраться ко мне, шел сюда, вряд ли ты с каждым шагом думал о цели пути. Несомненно, ты шел, думая о другом. Однако ты не прекращал идти и добрался сюда. Так же и решив возродиться в раю, если во время произнесения Имени Амида и отвлечешься мыслями на другое, но при этом не будешь прекращать Молитвы до конца жизни, несомненно, достигнешь возрождения”.

Некто сказал: “Хижина Ку-Амида-буцу35 с горы Коя была очень бедной, и, когда он однажды сказал: „Хорошо бы, если бы здесь было то-то и то-то",—некто близкий пообещал: „Доставлю такое убранство". Но тот, говорят, ответил: „Нет-нет, не надо! Ведь [бедность] — опора в стремлении удаляться от мира. Если я удовлетворюсь чем-то и привыкну к нему, это не пойдет мне во благо"”.

Дзэнсё-бо оказал: “Основная идея учения Чистой Земли в том, что возрождения в раю -легко достичь, трудна для постижения. Если понять, что это легко, это действительно становится легким. Однако современные ученые, запутавшись в разнообразных толкованиях, утверждают, что учение Будды глубоко и трудно для понимания, а посему сложно сказать, где истина, а где заблуждение. А вот в речах святого [Хонэна] не было ничего трудного”.

Некто сказал: “Одна молодая женщина, нарядившись синтоистской жрицей, перед храмом Дзёдзэндзи святыни на горе Хиэй, поздней ночью, когда стихли людские голоса, била в барабан—тэйтотэйто—и чистым, ясным голосом пела: „Что бы ни было, все равно! Молю, молю!". Когда ее спросили о 'смысле этих слов, она ответила: „При мысли о бренности этого мира расхождений и смертей все в нем становится безразличным, а потому помоги мне в будущем возрождении",— просила я”.

Синтё-бо сказал: “Даже когда в храме Дзякуриндзи читают славословия Шестого часа и созывают слушателей, это неизбежно наносит урон данному месту [из-за мирской славы]”.

Говорят, святой из Харима 36, озабоченный нехваткой одежды, решил уйти с горы Коя. Но у ворот монастыря он увидел, что олень сменил шерсть на зимнюю и, вернувшись, остался жить в монастыре.

Говорят, некто, узнав, что кончились запасы продовольствия, пришел в прекрасное расположение духа. В пояснение oн сказал, что истинный образ жизни отшельника—это когда прерывается дым от очага и лишь едва заметен.

Говорят, Кёдзицу-сёнин сказал: “Для покинувших мир есть три наставления. Первое — не жить в одном месте. Второе — не жить поблизости от хижин таких же отшельников. Третье — став отшельником, не менять нарочито свой прежний образ жизни”.

Дзи-Амида-буцу из деревни Симоцу сказал: “Хороши заурядные монахи37. Нехорошо бросаться в глаза людям, как осенняя алая листва на далекой горе или одинокое дерево в поле”.

Хонэн-сёнин сказал: “Верующее сердце хорошо обрести украдкой”.

Говорят, Гансё-бо сказал: “Когда я встретил Мёхэн-сёнина и получил от него 18 методов осуществления Дхармы33, я просил объяснить мне метод созерцания знаков в круге 39, но святой сказал: „Не стремись стать ученым, мудрецом. Ведь Шакьямуни в прежнем рождении, до того как стал Буддой, был не ученым или мудрецом, но верующим, который за полстрофы гатхи принес себя в жертву или отдал свое тело тигрице. Итак, секреты буддийского учения ни к чему не пригодны. Важна вера". После того как я услышал это, мне было разрешено заниматься созерцанием знаков в круге, но у меня уже родилась уверенность в том, что заниматься этим не стоит”.

Кёбуцу-бо сказал: “Оставить мир — все равно, что тащить бамбук через частый лес,—ничто не цепляется”.

Он же, отправляясь в столицу, говорят, сказал в беседе с Какумэй-бо40 и Сёрэн-бо41: “Поведение отшельников прежних времен отличается от нравов нынешних отшельников. Прежние мудрецы обсуждали, есть ли у них в душе желание будущего рождения или нет. Теперь же о талантах к науке говорят как о самом важном в отшельнике”. Кёбуцу-бо сказал: “Поведение людей, служащих будущей жизни, очень изменилось”.

Некто сказал: “В нищенском послушании следует удаляться от привязанности к вещам и славы, со спокойной душой служить будущему возрождению; заранее хорошо позаботиться о месте, подходящем для кончины, о его удобствах и неудобствах—все это обдумать и выбрать заранее. В том, кто не заботится о будущем возрождении, нет таких мыслей”.

Кёбуцу-бо сказал: “Для обуздания похоти размышление о нечистоте плоти и бренности бытия имеет лишь второстепенное значение. Прежде всего — бедность”. Поэтому покойный святой [Хонэн] говорил: “Похоть—не такое уж препятствие. Главное — пребывать в бедности. Нынешние искатели будущего возрождения богаты, и потому их трудно предостеречь в этом”. Святой (Хонэн] никогда не говорил о связях мужчин и женщин. Одному собрату по вере он сказал, разъясняя суть жизни человека, ищущего будущего возрождения: “Тело хотел бы поставить низко, а душу—высоко”. Он же, говорят, сказал: “Ныне, увидев вас, Хоин-гобо, я изменил свои прежние представления. О будущем возрождении, которое так просто, я думал очень сложно. Поистине все дело лишь в том, чтобы самозабвенно повторять Молитву”.

Некто рассказывал: “Ученые разных сект, прибывшие по высочайшему приглашению, до начала службы переговариваются о своих и чужих важных делах. До времени императора Интидзё говорили почти исключительно о будущем возрождении. Не оттого ли это, что сутры явного и тайного [буддизма] изучаются для ухода от мира? Со времени императора Сиракава обсуждали тексты сутр. А до времени императора Тоба — мирские дела. Как раз тогда я [и мои сверстники] начинали служение. И тем не менее до этого времени велись поденные записи бесед и споров. А теперь и этого, кажется, не делают?” Говорят, основатель храма Ходоин42 сказал: .“В старину святые монахи всю жизнь вели спор о том, есть у них вера или нет. В следующие века говорили о сутрах. Нынешние же святые обсуждают лишь истории сражений”.

Мёхэн сказал: “Суть монашеского ухода от мира в том, чтобы, утвердившись в мысли: ,,Давно уже жду смерти на обочине дороги или в поле",— сколь бы одиноким ни чувствовал себя, ни единой мыслью не досадовать на людей. И при этом надо уповать на могущество Будды”.

Гэдацу-сёнин сказал: “Для ухода от мира есть три препятствия. Первое—это обладание любимыми вещами, в том числе даже изображением Будды, которому поклоняешься, и сутрой, которую чтишь. Второе—привязанность к плотской жизни. Третье — отступление от учения праведной мудрости”.

В “Записях, передающих учение”43 (“Записках Дэнгё-дай-си”?) сказано: “У ждущих будущего возрождения не должно быть более трех помещений. Одно — молельня с Буддой, другое — жилище, третье — [подсобное] помещение для мирских дел (или храмовая канцелярия)”.

Кэнсё-бо, говорят, сказал: “Оставив мир, я с самого начала старался привыкать к мысли о том, как было бы хорошо поскорее умереть. Поскольку я учился этому более 30 лет, то ныне уже не забываю об этом даже на короткое время. Желая скорее умереть, я огорчаюсь и прихожу в уныние, когда похоже, что жизнь продляется. Поэтому я предостерегаю против побуждения иметь вещь получше, пусть даже простую бамбуковую корзину. Не следует ли более всего ценить уход от рождения и смерти?”

Говорят, Кёсин из Кока 44 с западной стороны [жилища] не ставил даже ограды, постоянно обращаясь лицом к раю; вдобавок он не имел изображения Будды, священного писания; не монах и не мирянин обликом, он постоянно творил Молитву, обратившись лицом к западу и словно забыв обо всем на свете.

Хонэн-сёнин сказал: “Глубокое истолкование учения Молитвы оборачивается, напротив, мелким делом. Но если глубока твоя чистосердеч