ПРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ как самая продуктивная концепция со времен открытия бессознательного.

ПРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ как самая продуктивная концепция со времен открытия бессознательного.

М.Кляйн

Проективную идентификацию называют самой продуктивной концепцией психоанализа со времен открытия бессознательного⁽¹⁾. Разумеется, когда произносятся заявления подобного рода, то сразу же в ответ раздается возражений, в частности, указывающих на значение Эдипова комплекса. Возможно, более приемлемым было бы утверждение, что ПИ - очень важная концепция. Элизабет Спиллиус (1988) говорит о ней более скромно как о самой популярной кляйнианской концепции, а Дональд Мельтцер (1991) называет ее самой плодотворной кляйнианской концепцией за последние тридцать-сорок лет. Хиншельвуд (1991) считает ее одной из, если не самой, плодотворной кляйнианской концепцией, но также самой запутанной и запутывающей. Однако, она не становится от этого ошибочной или бесполезной.

Р.Янг, ссылаясь на других авторов, говорит о том, что такова судьба большинства важных идей - в силу своей плодотворности они открыты для множества различных толкований, и преодоление двусмысленности и противоречий в их понимании составляет важнейший период развития соответствующей науки. Он провел специальное исследования возникновения и развития дарвиновской концепции естественного отбора, и нашел интересные и обнадеживающие параллели с развитием концпеции ПИ. Он называет ПИ базовым механизмом, лежащим в основе любого обучения, любого знания, и утверждает, что концепция ПИ позволяет понять связь примитивного с социальным. Ощущения и опыт также есть следствие проективных механизмов. Р.Янг сравнивает проективные процессы в обучении с так называемой «отрицательной обратной связью» в кибернетике; человек «настраивает» свои мысли и поведение в соответствии с обратной связью, полученной в ответ на его действия, точно также как артиллерист изменяет направление выстрела в зависимости от того, приземлился предыдущий снаряд ближе или дальше цели.

С точки зрения теории развития идей, ПИ можно рассматривать как часть фундаментальных достижений в истории, философии, социальных науках и других смежных областях. В последние годы появилось все больше исследований, в которых утверждается, что наше представление о природе и наука в целом «социально сконструированы», и основываются на тех вопросах и гипотезах, которые и формируют наше понимание мира. Позитивистская и эмпирическая эпистемология отступают. «ПИ оказалась в хорошей компании. Она составляет часть эпохального изменения в нашем представлении о знании и природе, человеческой природе и человеческих отношениях и звучит в резонанс с феноменологическим и герменевтическим мышлением в философии (имеющим свои аналогии в психоаналитических работах Лакана и Лапланша)».

Возвращаясь к психоаналитической теории и практике, можно привести утверждения Томаса Огдена (1979), который, обобщая идеи ряда аналитиков (Harold Searles, Robert Langs, A.Malin & James Grotstein), делает вывод, что ПИ является сущностью терапевтического отношения. Терапия состоит в работе с ПИ. ПИ - базовая единица исследования терапевтического отношения. Бион также «рассматривает ПИ как самую важную форму взаимодействия между пациентом и терапевтом в индивидуальной терапии, равно как и в группах любого типа». «Связь между пациентом и аналитиком, или младенцем и грудью, есть механизм ПИ» (Bion, 1967). В своем исследовании, посвященном развитию концепции с момента ее первоначальной формулировки до наших дней, Хиншельвуд отмечает, что в изложении Биона она становится «базовым строительным элементом для генерации мыслей из ощущений и восприятий».

С точки зрения того же уровня обобщения, Сегал описывает ПИ как «самую раннюю форму эмпатии» и «основу самой ранней формы формирования символов» (Segal, 1973). Обобщая последние достижения в развитии психоанализа, Ниншельвуд описывает концепцию «контейнера-контейнируемого» Биона как «попытку поднять концепцию ПИ на уровень общей теории человеческого функционирования - теории отношений между людьми и между группами, теории отношений между внутренними объектами, и отношений в символическом мире между мыслями, идеями, теориями, ощущениями и т.п.»

В вышеприведенных высказываниях относительно ПИ говорится о возвышенном и конструктивном. Однако, действие этого же самого механизма Мельтцер и его коллеги находят в самом сердце аутизма. Мельтцер также описывает его как «механизм нарциссической идентификации… и основу ипохондрии, состояний спутанности, клаустрофобии, паранойи, психотической депрессии и, вероятно, некоторых психосоматических заболеваний" (Meltzer et al., 1975). Это также полновластная защита против сепарационной тревоги (Grinberg, 1990). Мельтцер описывает отказ от избыточной проективной идентификации как предварительное условие полномерного внутреннего мира. Другой кляйнианец, Leslie Sohn, напоминает, что первоначально в Британском психоаналитическом обществе ПИ рассматривалась как «защита против невыносимой зависти и вытекающей из нее ненависти к зависимости». Р.Янг называет ПИ базовым механизмом (вместе с расщеплением как его составляющей) всякого рода сектантства, яростного национализма, фанатичной религиозности и слепого подчинения политическим и преступным лидерам.

Элизабет Спиллиус (1988) указывает еще на одну проблему, связанную с ПИ. «Этот термин постепенно стал самой популярной кляйнианской концепцией, единственной, которая получила широкое распространение и постоянно обсуждается среди некляйнианских аналитиков, особенно в Соединенных Штатах». Проблема в том, что «она часто обсуждается в терминах, несопоставимых с кляйнианским пониманием». Ниншельвуд также приходит к неутешительному выводу: «По-видимому, вне кляйнианской школы не существует консенсуса относительно ценности термина ПИ». Он говорит также об опасности вырождения этого понятия в «расхожую фразу для описания всех интерперсональных явлений», судьба, которая постигла концепцию объектных отношений, когда многие аналитики редуцировали все объекты до людей. чтобы приблизить кляйнианский анализ к идеям Салливана и др. аналитиков.

Американские аналитики восприняли концепцию с энтузиазмом и много писали о ней. Хотя лучшие из этих работ очень интересны и богаты клиническим материалом, эти авторы имеют тенденцию концентрироваться преимущественно на интерперсональной форме механизма в ущерб чисто интрапсихической. По мнению Р.Янга, это обедняет концепцию и не оставляет значительного пространства для внутреннего мира и внутренних объектов.

Ключевым здесь является вопрос, является ли внешний другой, который подвергается воздействию проекции, неотъемлемой частью понятия ПИ. Британские аналитики говорят нет, некоторые американские авторы говорят да.

Спиллиус обобщает проблему следующим образом: «В отношении определения и использования концепции имеют место значительные противоречия. Самый часто задаваемый вопрос - существует ли различие между проекцией и ПИ».

«Однако, другие вопросы не менее важны. Следует ли использовать термин только для описания бессознательной фантазии пациента, независимо от воздействия на реципиента, или его надлежит использовать только в случаях, когда реципиент проекции эмоционально реагирует на то, что было спроецировано в него? Следует ли термин использовать только для проекции аспектов собственной личности (self), или его следует также использовать для проекции внутренних объектов? Что касается множества возможных мотивов для проекции, следует ли включать в определение их всех? Следует ли использовать термин только в случаях, когда пациент утрачивает осознание той части себя, которую он проецирует, или его можно также применить в случаях, когда такое понимание сохраняется? Что касается проекции хороших качеств и хороших частей селф, должна ли концепция использоваться и в эти случаях, поскольку эта мысль очевидна в работах Кляйн, или ее применение следует ограничить для проекции плохих качеств, в соответствии с доминирующей тенденцией? Обязательно ли проекция связана с наличием специфической телесной фантазии, как думала Кляйн, или вполне достаточно говорить о фантазии в ментальных терминах?»

«Из всех этих вопросов большая часть дискуссий посвящена вопросу о том, следует отличать Пи от проекции, и если следует, то как… В этих дискуссиях чаще всего различие проводится на основе того, оказала ли фантазия проецирующего эмоциональное влияние на реципиента или нет… Однако, ограничение термина ПИ такими случаями значительно снижает полезность концепции и полностью противоречит тому, что имела в виду сама Кляйн. Английские аналитики придерживаются взгляда, что термин лучше сохранить как общую концепцию, достаточно широкую для того, чтобы включить в себя оба случая, в которых реципиент подвергается эмоциональному воздействию, и в которых нет… Множество мотивов для ПИ - контролировать объект, присвоить его качества, избавиться от своих плохих качеств, защитить хорошее качество, избежать сепарации - все их полезнее всего объединить под одним зонтиком общей концепции» (Spillius, 1988).

Следует отметить, что определение Ханны Сегал объединяет ее со сторонниками внешнего объекта: «В ПИ части селф и внутренние объекты отщепляются и проецируются во внешний объект, который затем попадает во владение к проецируемым частям, которые контролируют его и идентифицируются с ним». Бион также говорит о проекции «во внешний объект».

Р.Янг подчеркивает, что ПИ может возникать исключительно внутри бессознательного проецирующей личности, и совсем необязательно включает в себя поведение, бессознательно направленное на то, чтобы вызвать определенную реакцию другого человека. Другой может пребывать исключительно во внутреннем мире человека, который прибегает к ПИ. В этот случае имеет место отношение одной части внутреннего мира к другой. Книга Дональда Мельтцера «The Claustrum» полностью посвящена ПИ во внутренние объекты (1992). Как он пишет в этой книге, он на протяжении нескольких лет чувствовал некоторый дискомфорт, связанных со статьей «Об идентификации», написанной Кляйн в 1955 году, и наконец «обнаружил причину своего дискомфорта: в статье миссис Кляйн сохранилась тенденция считать ПИ психотическим механизмом, который имеет дело с внешними объектами, главным образом или исключительно». Он подчеркивает, что важная часть ментального пространства находится внутри внутренних объектов».

В целом, определение Сегал такое же широкое, как и у Спиллиус: «ПИ имеет множество целей: она может быть направлена на идеальный объект, чтобы избежать сепарации, или на плохой объект, чтобы получить контроль над источником опасности. Различные части селф могут проецироваться и с различными целями: плохие части селф могут проецироваться для того, чтобы избавиться от них, а также для того, чтобы атаковать и разрушить объект, хорошие части могут проецироваться, чтобы избежать сепарации, уберечь их от плохих внутренних объектов или улучшить внешний объект через примитивную проективную репарацию. ПИ начинается, когда в отношении груди устанавливается ПШП, но она продолжает действовать и часто усиливается тогда, когда мать начинает восприниматься как целостный объект, и проективная идентификация направляется на вхождение в ее тело как целое» (Segal, 1973).

В случае, если при ПИ имеет место поведение, направленное на получение бессознательно желаемого резонанса от другого человека может быть очень тонким, едва уловимым. Бетти Джозеф посвятила детальному пониманию подобного взаимодействия отдельное исследование. В частности, она обращает внимание на вызывающую удивление способность пациентов «подталкивать» терапевта к отыгрыванию с соответствии с проекцией пациента - пациент выбирает в репертуаре терапевта чувства, которые он отрицает в себе (disowned), и заставляет его ощущать и, возможно, репроецировать их» (1989).

С связи с этим Р.Янг подчеркивает важный аспект ПИ, которому, по его мнению, уделяется недостаточно внимания. Он пишет, что «существует важное различие… Оно касается помещения чего-то в другую личность как отличающегося от выделения чего-то из репертуара реакций и преувеличения этой реакции… В этом процессе проекция попадает в цель, человек, на которого направлена проекция, вступает в бессознательный «сговор» с проецирующим». Согласно Р.Янгу, «такая манифестация интерперсональной формы процесса [ПИ] распространена намного больше, чем та, при которой происходит вторжение совершенно чуждого, постороннего чувства. Реципиент ощущает [reprojects] степень или силу чувства, которые выглядят странными, но, несмотря на преувеличение или расширение, это все-таки его собственное чувство».

Р.Янг указывает, что наиболее полное понимание этого аспекта ПИ можно найти у Гародьда Сирлза, который, однако, не является кляйнианцем и делает акцента на использовании самого термина. Центральной для его работ является мысль о честности, необходимой для признания интуиции пациента (prescience - предвидение). Описывая своих открытия в своей первой работе, посвященной этой теме, он говорит о себе, что «с поразительной регулярностью обнаруживал в себе некоторую реальную основу для тех качеств, которые его пациенты - все пациенты, независимо от того, был ли данный конкретный пациент ярко выраженным параноиком, или обсессивно-компульсивным, или истеричным и т.д. - проецировали на него. Похоже, что все пациенты, а не только предрасположенные к паранойе, были способны «читать бессознательное» терапевта. Этот процесс чтения бессознательного другого человека основан, в сущности, не на чем-то потустороннем, а на чувствительности к малейшим вариациям в позе другого человека, выражению его лица, тону голоса и т.д., которые сам человек не осознает. Все невротические и психотические пациенты, из-за необходимости приспосабливаться к чувствам других, должны были научиться в детстве - обычно в связи с крайне и болезненно непредсказуемыми родителями - этой чуткости к нюансам поведения другого человека» (1978-9).

Наконец, что касается исходного определения самой Кляйн, то оно дано в ее статье «Заметки о некоторых шизоидных механизмах». Эту статью Кляйн впервые представила коллегам 4 декабря 1946 года. Многие авторы называют ее самой значительной работой Кляйн. Она заканчивает описание ранних параноидных и шизоидных механизмов следующим образом (раздел «Связь расщепление с проекцией и интроекцией»): «До сих пор, рассматривая страх преследования, я выделяла оральный элемент. Однако, хотя оральное либидо все еще остается ведущим, либидные и агрессивные импульсы и фантазии от других источников постепенно выступают вперед и ведут к слиянию оральных, уретральных и анальных желаний, либидных и агрессивных. Также атаки на грудь матери развиваются в атаки соответствующей природы на ее тело, которое ощущается как продолжение груди, прежде чем мать начнет восприниматься как целостная личность. Атаки на мать в фантазиях следуют по двум направлениям. Одно направление определяется преимущественно оральными импульсами высасывать досуха, кусать и отнимать у материнского тела его хорошее содержимое… Другая линия атак развивается из анальных и уретральных импульсов и предполагает выделение опасной субстанции (экскрементов) из себя в мать. Вместе с этими вредными экскрементами, выделяемыми в ненависти, расщепленные части Эго также проецируются на, или точнее, в мать. [В этой критической точке Кляйн добавляет сноску, в которой подчеркивает, что она описывает примитивные, превербальные процессы и что проекцию «в другую личность» она считает «единственным способом описания тех бессознательных процессов, о которых идет речь». Значительная доля непонимания и злословия в отношении кляйнианской теории вообще не имела бы места, если бы эту фразу читали с большим вниманием.] Эти экскременты и плохие части собственной личности означают не только повреждение, но также контроль и обладание объектом. И, поскольку мать теперь содержит плохие части собственной личности, она воспринимается не как отдельная личность, а как плохая часть себя».

«Большая часть ненависти против частей себя направляется теперь на мать. Это приводит к специфической форме идентификации, которая устанавливает прототип агрессивных объектных отношений». Р.Янг подчеркивает, что речь идет «о модели - образце, фундаментальном опыте - всех агрессивных черт человеческих отношений». Через шесть лет Кляйн добавит следующую фразу: «Я предлагаю для этих процессов термин "проективная идентификация"».

Завершая обзор различных точек зрения на ПИ, следует добавить, что, согласно Х.Сегал, Кляйн сформулировала определение этого механизма почти случайно и сомневалась относительно ценности этой концепции из-за легкости его ошибочного использования. Однако, это не должно нас сильно беспокоить: ведь то же самое можно сказать об определении Фрейдом понятия контрперенос. Итак, проективная идентификация - основа всех отношений, и в то же самое время базовый механизм наиболее тяжелых душевных заболеваний. Неявное предписание пациенту - «возьми свои проекции себе обратно» - служит хорошим описанием того, как помочь пациенту закрепиться в ДП, поскольку, согласно Бренман Рик, попытка вызвать движение от ПШ к ДП является целью всякой интерпретации. Таким образом, в одной из кляйнианских формулировок ПИ является моделью терапевтического процесса, тогда как в другой, ослабление ПИ есть цель этого процесса. Р.Янг подчеркивает, что все эти формулировки верны, и отказ о одной из них был бы непродуктивным, и предлагает попытаться вынести вызванную этой «смесью» тревогу ДП.

В отношении литературы о групповых процессах Р.Янг делает вывод, что в ней по поводу термина ПИ присутствует та же неоднозначность. В частности, в наиболее важных книгах на эту тему в предметном указателе понятие ПИ не присутствует (Р.Янг перечисляет такие работы: Jaques, The changing Culture of a Factory (1951), Malcolm Pines, ed., Bion and Group Psychotherapy (1985, где, кстати, нет и упоминания о «контейнере-контейнируемом»), высоко оцениваемая книга Gareth Morgan, Images of Organization (1986), превосходная работа R.Hinshelwood, What happens in Groups (1987), сборник Group Therapy in Britain (1988)? Didier Anzieu, The Group and the Unconscious (1984)). В середине 80-х годов Леонард Горовиц заявил, что концепция ПИ «не получила широкого распространения ни в литературе по психоанализу, ни в групп-аналитической литературе», и объясняет эту неудачу концептуальной путаницей. И все же, мимолетные ссылки на ПИ можно найти в ряде книг З.Фукса и некоторых других.

Р.Янг подчеркивает контраст между литературой недавнего времени и теми работами, что опубликованы в настоящее время. Как пишет Лиза Рафаельсен в журнале «Групповой Анализ», «ПИ стала модной концепцией. мы видим ее здесь, мы видим ее там, мы видим ее повсюду… несмотря на ее расплывчатость, это одна из немногих концепций, которые могут охватить и описать процесс интрапсихические и интерперсональные процессы и взаимоотношения между ними» (1992).

Имеется вполне резонное возражение, что концепция, распыленная столь широко, что ее можно найти здесь, там и везде, не может описывать ничего конкретного. Это действительно, серьезная опасность, но мы еще не достигли этой опасной точки. В данный момент было бы полезным посмотреть, что мы может увидеть нового, если посмотреть на знакомые идеи и явления через призму этой, кажущейся вездесущей, разнородной и всемогущественной концепции. Многие явления в семье и группе являются очевидными кандидатами на рассмотрение в терминах ПИ.

Вот пример из групповой психоаналитической терапии с семьей⁽²⁾. ПИ иллюстрируется на примере женщины по имени Ф., во втором браке, с двумя детьми подросткового возраста. В детстве мать внушила ей, что мужчины являются более важными и о них надо заботиться, тогда как все женщины тупые и рождены служить мужчинам. Оба ее мужа соглашались с философией ее матери, так что Ф. провела большую часть своей жизни, угождая им. Когда семья пришла в терапию, дети имели серьезные эмоциональные проблемы. Сын пристрастился к кокаину. У его сестры были серьезные проблемы в школе.

Ф. в свою очередь внушала дочери, что она неважная и глупая. Почему Ф. проецировала эти чувства в свою дочь? Ф. воспитывалась так, что не могла иметь планов относительно своей карьеры, поскольку ее ближние игнорировали ее желание поступить в колледж. Чтобы Ф. смогла почувствовать себя достаточно компетентной и достичь некоторого профессионального успеха, она должна была избавиться от чувства, что она глупая и неважная. Поэтому она проецировала эти чувства на свою дочь, и после этого смогла организовать свой собственный небольшой бизнес. Чтобы мать не отвергла ее полностью, дочь подчинилась, превратившись в тупую и незначительную. Автор статьи, где описан этой случай, пишет, что «отыгрывание Ф. с ее дочерью представляло собой «форму ПИ, называемую «идентификацией с агрессором», потому что Ф. действовала так, как если бы она была своей матерью, а ее дочь - ею самой».

Н. Мак-Вильямс так описывает свое представление об отличии ПИ о проекции: «и проекция, и интроекция имеют целый континуум форм - от самых примитивных до самых зрелых. На примитивном конце спектра они слиты, поскольку в них смешано внутреннее и внешнее. Эти слияние мы и называем ПИ»⁽³⁾. Для иллюстрации отличия ПИ от «зрелой проекции» она предлагает рассмотреть гипотетические высказывания двух молодых людей на предварительной беседе перед госпитализацией:

Пациент А (несколько извиняющимся тоном): «Я знаю, что у меня нет причин считать, что вы меня осуждаете, но я все равно так думаю и ничего не могу с этим поделать».

Пациент В (обвинительным тоном): «Вы, психиатры паршивые, все любите вот так сидеть в кресле и судить людей, но мне плевать, что вы там думаете!»

Оба пациента проецируют на терапевта интернализованный критикующий объект. Однако, их коммуникации сильно отличаются по следующим аспектам.

Во-первых, пациент А обнаруживает признаки наблюдающего Эго, которое может видеть, что его фантазия совершенно не обязательно соответствует реальности, его проекция Эго-дистонна. Пациент В, с другой стороны, переживает проецируемое как точное описание позиции терапевта; его проекция Эго-синтонна. Мак-Вильямс видит здесь «слияние когнитивных, аффективных и поведенческих измерений опыта, характерное для примитивных процессов».

Во-вторых, проективные процесс двух пациентов различаются в том, насколько они достигают защитной цели - избавления от неприятного чувства. «Пациент А вывел вовне критическую позицию и испытывает облегчение, сообщая о ней. Пациент В проецирует и, в то же время, сохраняет ее. Он приписывает ее другому человеку, но это не избавляет его от того обстоятельства, что он чувствует себя осуждающим. Кернберг характеризует данный аспект ПИ как «сохранение эмпатии» со спроецированных содержанием».

«Наконец, коммуникации пациентов имеют совершенно разное эмоциональное воздействие. Терапевту легко симпатизировать пациенту А. Между ними должен быстро сформироваться рабочий альянс. С пациентом В терапевт столь же быстро начнет ощущать себя именно таким, каким тот его воспринимает: равнодушным, осуждающим и не собирающимся тратить энергию, необходимую для того. чтобы попытаться проявить заботу об этом пациенте. Иными словами, контртрансфер терапевта с первым пациентом будет позитивным и мягким, со вторым - негативным и интенсивным».

Однако, такое объяснение не кажется удовлетворительным и вызывает чувство неловкости. Во-первых, о тестировании реальности. Сама же Мак-Вильямс говорит о свойстве ПИ действовать как самоактулизирующееся пророчество», и отмечает, что при ПИ терапевт «быстро начнет ощущать себя именно таким, каким его воспринимает пациент». Во-вторых, не очевидно, что проекция достигает защитной цели лучше, чем ПИ. Странно, что считается большим успехом, когда человек видит несоответствие своего восприятия реальности и «ничего не может с этим поделать». Наконец, критерий оценки защитного механизма по степени приятности его для терапевта, достаточно красноречив сам по себе, к тому же, не все терапевты будут реагировать столь однозначно.

В изложении Кернберга отличие ПИ от проекции выглядит более строго не столь эмоционально: «Я считаю, что этот феномен… крайне полезен клинически, особенно когда он рассматривается наряду с механизмом проекции. ПИ - это примитивный защитный механизм. Субъект проецирует невыносимое интрапсихическое переживание на объект, сохраняет эмпатию (в смысле эмоционального сознавания) с тем, что проецируется, пытается контролировать объект в постоянных попытках защититься от невыносимого переживания и бессознательно, в реальном взаимодействии с объектом заставляет объект переживать то, что на него проецируется»⁽⁴⁾.

«Проекция как таковая - это более зрелая форма защиты, состоящая, во-первых, из вытеснения невыносимого переживания, проецирования его затем на объект и. наконец. отделения и дистанцирования себя от объекта, чтобы укрепить защитные усилия». «Коротко говоря, хотя пациент может применять как проекцию, так и ПИ. проекция типична для более высокого уровня функционирования, тогда как ПИ типична для пограничной и психотической организации личности».

«Проекцию можно рассматривать как «более здоровый», более адаптивные исход ПИ, по крайней мере на ранних стадиях интеграции Я-концепции и консолидации барьеров вытеснения. Но, в конце концов. проекция имеет дезадаптивные последствия, поскольку в результате происходит искажение внешней реальности».

С технической точки зрения, «хотя все пациенты выражают информацию невербальными средствами, но чем глубже патология пациента, тем сильнее преобладание невербального поведения. ПИ вступает в действие в качестве невербальных аспектов коммуникации пациента и диагностируется через активацию у самого аналитика мощных аффективных состояний, отражающих то, что проецирует пациент… Когда преобладает вербальная коммуникация субъективных переживаний, то ПИ менее очевидна, труднее обнаруживается… Пациенты с тяжелой патологией … облегчают аналитику возможность обнаружения данного феномена, хотя и затрудняют его интерпретацию…»

В данном описании содержится косвенный намек на то, что пациент с высоким уровнем развития, способный к вербальной коммуникации, не прибегает к невербальным способам воздействия, или что вербальный способ коммуникации не может вызвать сильных контрпереносных чувств. Однако, следующий критерий, предложенный Кернбергом, отличается завидным изяществом: «Коротко говоря, преобладание расщепления или вытеснения в качестве главного средства защиты определяет, доминирует ли ПИ или проекция»⁽⁵⁾.

Интересное описание процесса ПИ приводится в работе Дж.Сандлера под названием «О коммуникации от пациента к аналитику: не все есть ПИ». Вне он различает три формы коммуникации: аналитическое понимание, первичная идентификация и, наконец, ПИ. «Если пациент выражает свой гнев на терапевта, то терапевт может разозлиться или испугаться. Если от пациента сильно пахнет потом, это может раздражать аналитика. Однако, такие реакции не являются ПИ, если пациент не имеет бессознательного намерения получить эти специфические ответы аналитика…» (1993)⁽⁶⁾. «В ПИ мы должны в некоторой степени осознавать, что то, что мы спроецировали, есть наше собственное, чтобы чувствовать облегчение от избавления…»⁽⁷⁾

В словаре Хиншельвуда раздел «Проекция и ПИ» имеет 5 подразделов со следующими названиями: Абрахам, Проекция суперэго, селф или объект, построение эго и объекта, и ПИ и контреперенос. Логика такой рубрикации проявляется в контексте.

Абрахам в 1924 году представил описание маниакально-депрессивных состояний как состоящих из циклов, состоящих из проекции и следующей за ней интроекции. Анальное устранение объектов стало важным аспектом развивающейся теории объектных отношений, особенно в Британии, т.к. многие лондонские аналитики (в т.ч. Кляйн) прошли свой анализ у Абрахама в Берлине.

С другой стороны, первоначально экстернализация во внешний мир формулировалась главным образом в терминах экстернализации суперэго или его частей, поскольку в те годы психоаналитический мир был увлечен ассимиляцией этой новой концепции Фрейда (1923).

До 1946 года Кляйн в своих работах делала акцента на объекте, пока Фейрберн не указал ей на то, что она недооценивает значение частей селф. После этого Кляйн сконцентрировалась на фрагментации эго и их проекции. Они могут идентифицироваться с внешними объектами через процесс проекции, который она назвала ПИ. Она выбрала этот термин, потому что в то время имели место оживленные дебаты по поводу взаимосвязи интроекции и идентификации, основанной на инкорпорации. ПИ позволяла описать симметричное явление.

Возникает искушение ограничить термином «проекция» в смысле Абрахама проекцию объектов, тогда как ПИ оставить для проекции частей селф. Однако, Кляйн подчеркивала, что части селф проецируются вместе с внутренними объектами: «Вместе с этими опасными экскрементами, выделяемыми в ненависти, также проецируются отщепленные части эго» (Кляйн, 1946). Более того, как утверждают последователи Кляйн, проекция объекта, способного к контейнированию проекции, является необходимым условием проекции частей селф во внешний объект.

Психологическое построение объектов и эго как различной степени смеси и интеграции селф и внешнего мира еще более осложняет дело. Ощущение того, когда нечто является частью селф и когда отделется от него как объект - внешний или внутрений - очень непостоянное и изменчивое.

Хиншельвуд делает вывод, что не существует четкой границы между проекцией и ПИ и цитирует работу Спиллиус: «Я не думаю, что полезно отличать П и ПИ. То, что сделала Кляйн, на мой взгляд, так это добавила глубины и значения фрейдовской концепции П, подчеркнув, что нельзя проецировать импульс, не проецируя часть эго, что подразумевает расщепление, и, далее, импульсы не исчезают, будучи спроецированными; они входят в объект, и они искажают восприятие этого объекта» (1983).

Хиншельвуд замечает, что Фрейд упоминал в своих работах этот более глубокий аспект проекции. «Переходя из пассивности переживания к активности игры, ребенок причиняет своему товарищу по игре то неприятное, что случилось с ним самим, и мстит за себя на этом заменяющем его лице»⁽⁸⁾. Т.о., Фрейд, описывая попытку преодолеть травматический опыт, демонстрирует, как переживание субъекта передается (is transferred) объекту и становится его ощущением.

Понятие контрпереноса связано в ПИ двояко: во-первых, многие считают его неотъемлемой частью ПИ, во-вторых, ПИ легче описать через контрперенос, чем дать ее точное определение. Именно второй аспект этой взаимосвязи указан в словаре Ниншельвуда. Прежде всего, он приводит слова самой Кляйн: «Описание этих процессов наталкивается на серьезное препятствие, т.к. эти фантазии возникают в то время, когда ребенок еще не начал думать словами»⁽⁹⁾.

Субъективное ощущение аналитика при ПИ пациента Бион описывает так: «на мой взгляд, это ощущение контрпереноса имеет весьма характерное качество, позволяющее аналитику отличить случаи, когда он является объектом ПИ, от тех, когда он таковым не является. Аналитик чувствует, что им манипулируют так, чтобы он играл некую роль, возможно, очень сложно распознаваемую, принадлежащую фантазии другого человека - или он чувствовал бы, если бы не то, что в последствии я мог бы назвать временной утратой инсайта, переживание сильных чувств и в то же самое время вера, что их существование совершенно адекватно и соответствует объективной ситуации. С точки зрения аналитика, ощущение состоит из двух тесно взаимосвязанных фаз: в первой имеется чувство, что все, что бы ты не делал, определенно не будет корректной интерпретацией; во второй фазе возникает ощущение, что ты являешься исключительной личностью в исключительных эмоциональных обстоятельствах. Я считаю, что способность сбросить с себя вызывающее оцепенение чувство реальности, свойственное этой ситуации, является важнейшим качеством» .

В этом описании контрпереноса аналитика, работающего в группе, Бион пытается передать интенсивность и парализующее качество субъективного переживания аналитика, являющегося объектом ПИ. Хиншельвуд называет это определение Биона одной из самых лучших попыток описания ПИ. Намного легче указать на присутствие этого субъективного качества, чем попытаться дать его определение.

Бетти Джозеф также прибегает к описанию этого процесса на клиническом материале, не формулируя четкого определения. Если человек никогда не видел красного, ни одно определение не заменит того, что ему просто покажут какой-нибудь красный объект. Джозеф описывает, как пациент может использовать аналитика, и его восторг, когда это использование достигает успеха. Это не использование аналитика для репрезентации чего-либо - родительской фигуры и т.п. - но использование, чтобы избежать некоторого аспекта отношений с аналитиком, которые угрожают пациенту болезненными переживаниями и дестабилизацией его личностной структуры.

«Я думаю, что скорее всего я совершила техническую ошибку, когда интерпретировала фантазию о корове слишком полно, или, точнее сказать, преждевременно, в терминах материнского тела, и таким образом поощрила у пациента бессознательное чувство, что он успешно втянул меня в мир своих фантазий и, следовательно, он может еще дальше развивать эти фантазии», - пишет Джозеф в статье «Трудный пациент» (1975). Этот пример иллюстрирует достаточно распространенный и трудно распознаваемый случай, когда аналитик оказывается захваченным врасплох, потому что пациент спровоцировал его действовать как аналитик. При подобных промахах пациент получает острое удовольствие от власти над своим аналитиком, от того, что он контролирует его поведение. Следовательно, многие пациенты, хорошо знающие своего аналитика, вполне могут «подстраивать» такие ситуации.

Бион (1959, 1962) пришел к выводу, что ПИ можно подразделить на две категории: нормальную и патологическую. Основными признаками анормальной ПИ (которую еще называют «массивной» или «чрезмерной») являются:

(а) степень ненависти и жестокости при расщеплении и интрузии;

(b) качество всемогущественного контроля и слияния с объектом;

(с) часть эго, которая утрачивается; и

(d) особая цель разрушить осознание, особенно внутренней реальности.

Напротив, «нормальная» ПИ имеет целью коммуникацию и эмпатию, и играет свою роль в приобщении к социальной реальности. Таким образом, ПИ может иметь две существенно разные цели: во-первых, яростное избавление от болезненного состояния ума, ведущее к насильственному вторжению в объект, которое, в фантазии, обозначает мгновенное облегчение, и часто сопровождается контролем над объектом; во-вторых, ввести в другой объект состояние некоторое ментальное состояние, с целью коммуникации относительно этого состояния. Это различие целей имеет решающее значение, хотя в каждом конкретном случае могут присутствовать обе эти цели.

Развивая представление Кляйн о развитии эго через повторяющиеся циклы интроекции и проекции, Бион высказал утверждение, что эти циклы в действительности являются циклами проективной и интроективной идентификации. Он так описывает проявление ПИ в клинической ситуации: «На протяжении анализа пациент прибегает к ПИ с настойчивостью, которая внушает мысль, что это тот механизм, который он никогда не мог себе позволить в достаточной мере; анализ предоставляет ему возможность применить этот механизм… пациент чувствовал, как будто некий объект запрещает ему использование ПИ… что частям своей личности, которые он хотел поместить в меня, доступ в меня был запрещен… Когда пациент стремился избавиться от страха смерти, который он ощущал как слишком сильный, чтобы его личность могла это выдержать, он отщеплял свои страхи и помещал их в меня, идея, по-видимому, состояла в том, что, если этим страхам позволялось находиться во мне достаточно долго, они подвергались в моей душе модификации и могли быть затем безопасно реинтроецир<

12 Следующая ⇒