Маленькая девочка

Маленькая девочка

Курт Франц, 22 июля 2021 г.

С вами Курт Франц.

Всех дел я не расскажу, однако, мы сдвинулись настолько, что временная Треблинка на основе Эрики всё больше заменяется на постоянную Треблинку Эльфриды.

Пришлось пережить вредность Эльфриды, мол, “я вообще тут всё уничтожу, а вы уж сами меня пробуждайте”.

Наконкц, они пришли к компромиссу – временному, и, я полагаю, очень непрочному.

Речь же пойдёт о том, как она опять была с нами.

…Итак.

Она пришла сегодня ночью, и я, насторожённый уже тем, что не знал, чего от неё ждать, с опаской встретил её.

Она лишь отмахнулась.

“Хочу плавать”.

После недолгих уговоров (выпускать её за ограду лагеря – вещь, действительно опасная для всех), она меня уломала, и мы пошли – я чуть позади, с автоматом, по сути – против Эльфриды автомат бы не помог, и я не знаю, зачем он был, но он придавал мне уверенности.

Она лишь ухмылялась этим моим “странностям” – мол, дурачок.

Я просто не могу, когда что-то вырывается из-под контроля…

Я очень давно её не видел и инстинктами забыл, что существует сила, превосходящая меня.

…Она дошла до реки и окунулась в воду, глубоко ныряя и проплывая большие отрезки расстояния под водой.

Она действительно хотела плавать.

Я машинально подумал, как бы она не сожрала всю рыбу в реке – я чувствовал, как её жадное влагалище уже походя всосало внутрь её белого, с правильными, очень манящими выпуклостями, тела несколько рыбин.

Она плавала, как ловкий хищник – потрясающий пловец.

Наконец, вылезла.

“Фух.

Уфф, Франц.

Иди ко мне”.

Насладившись ещё и мной, она разлеглась на коврике, глядя в небо.

“Пойдём?” – аккуратно спросил я.

Она приподняла голову, пристально посмотрела на меня и фыркнула.

“Ложись со мной”.

Я обречённо лёг рядом.

Она некоторое время не обращала на меня внимания, потом повернула голову и аккуратно положила на меня ногу.

…Мой член всосало внутрь неё так, что у меня чуть не вылетели кишки.

Она хищно схватила меня ногами, и с удовольствием, понемногу, ела.

Я ощущал, как в её вагину (чёрт побери) втягиваются мелкие кусочки меня.

Но тут она резко потеряла ко мне интерес.

“Франц!

Пошли поедим”.

Я чертыхнулся про себя, что не направил прямо сюда несколько эшелонов.

Не взял с собой хотя бы корзинку детей.

Моя голодная Треблинка вновь требовала.

“Пойдём в лагерь?”

“Не-а.

Я хотела бы, чтобы ты пошёл со мной”.

Я застонал – опять громить деревни.

“Послушай, мы не убивали поляков так уж часто!”

“Нет уж, ты меня вдохновил”.

Я чертыхнулся – я сам писал ей об этом стихи.

О реальных случаях из моей жизни.

В попытке впечатлить…

“Я хотела бы, чтобы ты сам, лично, не твои глупые солдаты, показал мне, на что способен, милый”…

…Чёрт.

“Только детишек оставь мне – мой животик не может совсем-совсем без пищи”…

Понимая, что от меня уже ничего не зависит, я обнял Эльфриду за плечо и, почти против своей воли, пошёл за ней.

Она шла спокойно, и лишь изредка, видимо, ощущая мою дрожь, презрительно встряхивала плечом.

…Она выбрала место (чтобы сохранять популяцию, видимо), где поляков много.

Она собрала их, и приказала каждой семье, в которой есть маленькие дети, привести по несколько (самых маленьких, лет не более трёх).

“Как нерационально…” – стонало моё сознание, но желудок Эльфриды думал иначе.

Проглотив всех отобранных детей (целую небольшую толпу), она хищно облизнулась, глянула на меня исподлобья (я невольно взглянул на её белый, слегка выпуклый теперь живот, так легко поглотивший столько маленьких жизней – не наелась, как я ожидал, но уже и не мучилась) – и указала мне на толпу.

“Действуй, mein Herr”.

После такого обращения ударить в грязь лицом я уже не мог.

Я вызвал нескольких женщин, и, придирчиво осмотрев толпу, прибавил к ним ещё несколько старух. Остальным же резко приказал покинуть площадь, несмотря на ропот – не хотел их чрезмерно травмировать.

Эльфрида презрительно ухмылялась этому моему стремлению, но не мешала.

Я стал вскрывать женщинам животы, не обращая внимания на поднявшийся гогот старух – они были следующими.

Желая доставить удовольствие Эльфриде, я, как она любит, насиловал их в раны.

Может быть, зря – она, обхватив груди, подалась вперёд; она была очень сильно возбуждена, по ногам стекала прозрачная жидкость.

Я предложил жертв ей, но она помотала головой.

Она хотела смотреть на меня.

…Добив женщин и какие-то их части съев, я занялся старухами.

Я привязал каждую за ногу верёвкой и таскал за неё по земле.

Потом, добив одну, я, придя в какое-то злобное возбуждение, изнасиловал в морщинистую жопу вторую и пристрелил её.

Эльфрида смотрела на это с интересом – старухи были для неё необычны.

…Я стоял надо всем этим, тяжело дыша.

Я не смог понять, когда опять оказался в её вкрадчивых объятиях.

Она вкусно поцеловала меня в щёку – я не смог понять, любовь это или желание съесть – и я вдруг ощутил сзади член, нащупывающий дырку у меня в заднице.

…Никогда не предскажешь, когда у Эльфриды отрастёт эта штука – но когда она отрастает, лучше не дёргаться.

Она ввела нежно – видимо, любила меня, но хотела поставить окончательную точку, кто тут главный.

Она наполнила мне живот так, что меня раздуло.

Как-то незаметно её член вдруг разделился на две огромные створки, и…

…Описываю картину из её воспоминаний – она стоит, проглотив меня, чувствуя пустоту вокруг оттого, что я вдруг пропал…

…Я же летел по трубе её влагалища.

Она не выпустила меня до тех пор, пока не высосала из меня все соки.

Потом меня выкинуло на траву.

“Пойдём, - сказала она с досадой. –

Закажешь мне эшелоны”.

Я облегчённо вздохнул.

Всё входило в свою колею.

Мы вернулись, и я, пока эшелоны шли до лагеря, был вынужден её ублажать.

Я лежал рядом, обнимая её, и, кажется, даже чувствовал себя уютно.

Моё отстранённое отношение она терпела, сморщив нос – она видела во мне что-то такое, чего не видел в себе я: я слишком устал, чтобы ещё себя рассматривать.

Она же лизала меня по щеке, зная, что скоро всё будет хорошо.

И она была права – но об этом позже.

Прибыли дети, и она отвлеклась.

Я отстранённо смотрел на все эти кровавые тушки, отгрызенные нижние части с ножками и частью кишок, и радовался только одному: что этот страшный желудок снова будет полон.

Так или иначе, она была моей хозяйкой, и я должен был обеспечить её всем, что она захочет, до того состояния, что она станет спокойна и не будет угрожать всем вокруг.

…Это я тогда так думал.

“Что такой? – спросила Эльфрида. –

Не нравлюсь?”

Я вздохнул.

“Не нравлюсь, я вижу.

Что тебе надо?

Бью тебя – хитришь и страдаешь, проявляю любовь – принимаешь за мазохистку…”

Я коротко объяснил.

“Да? – удивилась она. –

Именно это?”

“Это делает тебя живой…”

Она задумалась.

“Я попробую, - сказала она. –

Но если я сразу не смогу, не злись, я не думала, что за это любить можно”.

Я вздохнул – она всегда строила из себя сильную, а я хотел живых эмоций…

…Итак, она попробовала.

Я сразу же обнял её.

“Ну вот видишь?”

Она кивнула.

Она напоминала мне маленькую девочку.

Я вновь её обнял, и долго лежал.

Пока она мягко не высвободилась.

“Я поняла тебя, Франц.

Но сейчас я хочу поесть”.

Я с тоской выпустил её.

Она ушла, и долго удовлетворяла свою хищную часть – гоняла ослабевшую часть рабочих евреев по кругу и пожирала отбракованных.

Наевшись хорошо, явилась ко мне – снова приняв вид девочки.

“Точно-точно нравится?”

Я кивнул.

Она обняла меня.

“Я дома, Франц…”

Я засмеялся.

“Мы долго делали вид, пытаясь понравиться друг другу, но всё, оказывается, так просто…”

“Ага”.

Мы ещё вместе просто так погоняли рабочих евреев.

Она стала менее агрессивной.

Она просто веселилась со мной.

“И всё?”

“Да”.

“Ну, блин…”

Она еще ходила в Аушвиц – устанавливать мирные отношения и слегка извиняться.

Они удивились, но приняли.

Немножко, по привычке, мучила Эрику.

Уходя, дала мне обещание:

“Там я, может, не вспомню, но здесь я не забуду”.

Комендант лагеря Треблинка

Курт Франц.