Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Сандему М. 7 страница



Линде-Лу пожал мальчику руку, и Габриэл услышал:

— Увидимся, Габриэл! До встречи!

— Да. Увидимся. Все вместе. Теперь не страшно умирать, — отвечал мальчик.

В этот момент подошла Криста:

— Да, Габриэл. Ты прав. Умирать совсем нестрашно. Скорее наоборот.

— Габриэл, передавай привет моим сестрам и матери. Скажи им, что мне тут хорошо. Я совсем не скучаю по земной жизни; мне здесь лучше, — тоненьким голоском пропела Кристель.

— Я с удовольствием передам привет, — серьезно проговорил Габриэл. — Ведь оставшимся в живых приходится намного тяжелее, и они будут рады услышать, что у тебя все хорошо.

— Спасибо тебе, Габриэл!

Постепенно шаги Линде-Лу и девушки стихли вдали, и живые остались одни. Взгляды были устремлены на поляну, которая стала последним связующим звеном с ушедшими.

Натаниель был очень грустен, так как, занимая важное место во всем действии, тесно сблизился со всеми. Эллен ободряюще пожала его руку, однако и она выглядела очень грустной.

Первым пришел в себя Андре, самый старший из них:

— Вот и начался новый день. Пойдемте домой, на Линде-аллею, перекусим. И поговорим, если вы хотите.

— Пошли, Габриэл! Ночь выдалась тяжелая! — Ветле, дед Габриэля, протянул мальчику руку.

Спускаясь по склону, Габриэл обернулся: сияло солнце, отражаясь в паутине на кустах и траве... Ни мертвые, ни неземные существа не оставили после себя следов, а живых было не так много, чтобы затоптать то, что все же осталось.

Мальчик поискал глазами. Найти бы хоть один небольшой след... на память... чтобы потом вспоминать это место тогда, когда станет грустно и одиноко.

Однако мальчик ничего так и не увидел. Его глазам предстала обычная лесная поляна. И все же кое-какие следы на поляне остались. Они ясно указывали на то, что кто-то провел здесь ночь в канун праздника Ивана Купалы.

— Прощайте, друзья, — прошептал он. — Я вас никогда не забуду!

И поспешил вслед за остальными. Он возвращался к обычной человеческой жизни. Которая, во всяком случае для него, сильно изменилась.

 

 

Мне довелось встретиться с Габриэлем еще раз.

Случилось это в 1990 году; причем он сам нашел меня.

Получив письмо, я вспомнила, как много думала о них в первые годы после нашей встречи. Однако двадцать лет — большой срок, и воспоминания были уже не такими яркими. Сейчас мне даже было трудно поверить, что все случилось на самом деле. Произошедшее тогда, казалось сегодня нереальным, чем-то фантастическим, колдовским. Воображение у меня хорошо развито, я знала об этом, а потому воспринимала встречу с одним из потомков Людей Льда как с выдуманным мною персонажем.

И вот у меня в руках письмо. На конверте обратный адрес и имя: Габриэл Гард. И ни слова о Людях Льда. Но я-то знала, что Людьми Льда они называют себя только между собой.

Из адреса на конверте я поняла, что Габриэл, как и многие его родственники, живет на западе от Осло.

Некоторое время я колебалась, стоит ли открывать письмо. Вскрыв письмо, я словно бы открывала дверь в давнее прошлое, которое пора бы забыть.

Конечно же, я не удержалась. Письмо было вскрыто. Начиналось оно словами:

«Уважаемая Маргит Сандему! Не знаю, помните ли Вы меня. Мы встречались в 1960 году, в больнице Лиллехаммера. Вы вместе с Вашим мужем любезно отвезли меня в Оппдал».

Значит, все происшедшее случилось на самом деле... Я стала читать дальше:

«Я решил написать Вам, так как не раз видел Ваше имя в газетах и журналах, на обложках книг. Вы стали писательницей, и именно поэтому мне бы хотелось встретиться с Вами. Надеюсь, это возможно».

Далее Габриэл рассказывал о своей жизни. В конце письма был номер телефона.

Больше я не колебалась. Обсудив с Асбьёрном наиболее удобное для нас время, я позвонила и пригласила Габриэля к нам в Вальдрес на следующей неделе.

Несмотря на то, что Габриэл писал об учебе и работе, я, при виде его, испытала легкий шок. Мне почему-то казалось, что он остался все тем же рассеянным большеглазым юношей, с торчащими во все стороны волосами.

Габриэл сильно изменился. Ему исполнилось тридцать два; он стал удивительно похож на Натаниеля хотя, может, не так красив, не настолько сдержан. Тем не менее Габриэл обладал весьма привлекательной внешностью; волосы аккуратно уложены.

К моему удивлению, Габриэл стал учителем. Хотя почему бы и нет? Думаю, ученики его любили за его открытость, прямоту и простоту, чувство юмора.

Он весело поприветствовал нашего пса, завел с ним только им одним понятный разговор.

Я не решилась спросить, есть ли у него собака, так как хорошо помнила, что ранее у Габриэля был четвероногий друг, к которому парень был крепко привязан. Как же его звали? Пейком, кажется. Пес уже в то время был стар, и Габриэл очень за него боялся. Часто случается, что люди, имевшие собак, к которым испытывали сильную привязанность, не покупают новых. Боятся привязаться снова и испытать чувство потери еще раз.

Мне в последние годы жилось хорошо. Все складывалось прекрасно, удача словно сама шла в руки. Осознав, что из моих мечтаний могут получиться неплохие романы, я тотчас же взялась за перо. В это время у меня в голове созрел замысел уже тридцатого по счету романа. Мне нравился жанр развлекательной литературы, и я с большим удовольствием принялась писать для журналов, издавать книги в мягкой обложке.

Издательство, с которым я сотрудничала, уже давно просило меня написать целую серию из судьбы какого-нибудь рода. Сначала все это показалось мне ужасно скучным. А потом я вспомнила книги о прекрасных дамах, живущих в усадьбах, скачущих галопом на лошадях, гордо идущих на костер; прекрасные мужчины, сраженные любовью... Я продолжала писать романы.

— Знаете, я часто думала о вас, — произнесла я, как только мы, то есть я, Асбьёрн и Габриэл уселись за столик с чашечками кофе. — Как вы живёте?

— Спасибо, хорошо. Все тихо и спокойно, — вяло отозвался Габриэл.

— Вас не назовешь очень жизнерадостным.

— Да как вам сказать...

— Понимаю. Такие события не проходят бесследно.

— Вы правы.

Асбьёрн засобирался на работу. После его ухода мы с Габриэлем переместились в гостиную. Все трое детей выросли, обзавелись своими семьями. Слушать нас мог только пес; да и тот был всего лишь молчаливым слушателем. Он долго клянчил, наконец оказался допущенным в гостиную, и теперь ожидал чего-нибудь вкусненького. Габриэл слегка почесывал его, думая о своем.

— Я в полном неведении о том, что произошло потом, после того, как мы расстались в Оппдале. Звонила летом, но... не застала. Раз вы здесь, значит, все утряслось. Что же все-таки произошло?

Габриэл приступил к рассказу о поездке в Долину Людей Льда, о разыгравшейся наверху драме. О битве духовной рати, о Большой Бездне и завершающем этапе борьбы, в котором принял участие Натаниель.

Признаться, я успела позабыть, насколько захватывающими могут быть приключения Людей Льда. Однако скоро я втянулась в повествование, и все показалось мне вполне естественным. Габриэл подкреплял рассказ своими наблюдениями, так что все казалось совершенно достоверным.

Рассказ Габриэля занял около трех часов, и все это время я сидела и внимательно слушала его, почти не дыша.

Прошло некоторое время, прежде чем я снова обрела способность говорить. Разоблачение планов Люцифера, его выступление на арене, появление архангела Михаила, — рассказ ошеломил меня.

Я была приверженцем медленного развития вселенной.

Я верила, что жизнь на земле зародилась в морской пучине; виды млекопитающих, постепенно развиваясь, становились все более и более сложными. Живым организмам приходилось постоянно приспосабливаться к сложным природным условиям.

Мне нравилось представлять себе мир в качестве девственно чистого слоя, на который со временем наслаивались временные эпохи, описанные геологами. В первые «полчаса» на земле не происходило ровным счетом ничего; земля должна была устояться. Затем стали формироваться полезные ископаемые. Хотя так их стали называть сравнительно недавно. Ведь в то время они еще были не полезными ископаемыми, а живыми существами. Они начали формироваться из трилобитов и фораминифер... каракатиц и раковин...

А минут через сорок животные организмы начали перебираться на сушу; наступили сначала триасовый период, затем юрский и меловой; длительный период существования огромных ящеров...

И всего за несколько минут до наступления двенадцати часов промелькнули третичный и четвертичный периоды, разделенные на массу небольших эр...

И только за тридцать секунд до наступления полдня появился первый человек.

Лично я придерживаюсь такой теории развития мира, а потому мне несколько сложно согласиться с появлением архангелов. Однако... может, так оно и было в те времена, когда люди познавали теорию развития мира.

Может быть, Габриэл был прав, когда утверждал, что именно вера создала и поддерживала жизнь во всех древних богах и прочих существах.

Я помотала головой, пытаясь освободиться от этих мыслей.

И тут же задалась вопросом: а что же случилось с настоящим Пером Олавом Вингером?

— Его нашли в Трондхеймене, в Трёнделаге. Он совсем растерялся, не знал что ему делать, метался в разные стороны. Врачам пришлось приложить немало усилий, чтобы привести его в чувство. Сейчас-то, верно, он уже вернулся в оркестр, считая себя великим гением. Так что все осталось по-прежнему. Таран-гаи воспользовались ненадолго его обликом.

...Тут я снова подумала о несчастном Роде Людей Льда.

— Ну хорошо. А потом? Как сложились ваши судьбы? Повлияли ли на вас эти невероятные события? — тихо спросила я.

— Да, — так же тихо отвечал Габриэл. — И, как мне кажется, мне досталось больше всего.

— Мне тоже так показалось. По голосу, по лицу, — кивнула я в знак согласия.

— Маргит, у меня пропали как детство, так и юность. Не так-то просто в таком возрасте пережить столько сильных ощущений, страданий и ужаса, — подтвердил он.

— Тебя преследуют кошмары?

— Нет, вовсе нет. Как раз наоборот. Мне так и не удалось приспособиться к обычной жизни. Я слишком много видел и слишком многое пережил... Мне так и не удалось освободиться от того, иного мира, который мы называем сверхъестественным. Тот мир стал для меня настоящим, и мне его не хватает. В школе мне все казалось пресным и скучным, люди — серыми. Прошло немало времени, прежде чем мне удалось освободиться от этих предрассудков, и я не... Мне кажется, что нанесенная мне рана никогда не заживет!

— Знаешь, и мне так кажется, — задумчиво произнесла я.

— Мне было очень трудно, особенно в первое время, — горячо продолжал он. — Мне все время казалось, что стоит только позвать предков или союзников нашего рода, и все проблемы решатся сами собой. Мне так только казалось, но я был достаточно избалован и не мог согласиться с тем, что должен смириться с тем, что я стал обычным человеком. Изменяться пришлось долго.

— И ты... больше никого из них не встречал? — осторожно поинтересовалась я.

— Нет. Ни разу. Иногда мне казалось, что в порывах ветра я слышу шепот. Или вижу тени — то тут, то там. Но... все это мне только казалось.

Мы помолчали. Я затронула деликатную тему:

— Ты женат?

— Нет. Мне все время мешало пережитое. Земных девушек мне было недостаточно, они все довольно поверхностны. А мне нужно было больше понимания, знаний других сфер. Мне, естественно, очень хочется найти девушку, вместе с которой я мог бы жить. И тем не менее мы, как правило, расходимся через несколько месяцев. Инициатор разрыва всегда я. Все это чертовски плохо.

— Да, невесело. Ну, а как дела у других? Расскажи мне о всех ныне живущих из Рода Людей Льда, меня просто мучает любопытство. Мне очень хочется знать, чем все закончилось.

— Ты хочешь спросить какова развязка.

— Да. Мне бы очень хотелось услышать подробнее.

— Ладно. Расскажу.

— Давай подождем вечера. Вечером придет Асбьёрн. Ему тоже было бы интересно, ведь он был снами в Оппдале. Мы поужинаем, потом ты коротко повторишь рассказ, а потом мы будем слушать вместе. О последних двадцати годах.

— Хорошо.

— Знаешь, Габриэл... Ты до сих пор не объяснил, почему искал меня. Ты что, просто хотел поговорить с кем-то, кто хоть немного знаком с вашей историей? С тем, что произошло тогда?

Удивленно взглянув на меня, Габриэл спросил:

— Вы что, до сих пор не поняли?

— Да, конечно... — замялась я. И неожиданная догадка озарила меня.

— Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь написал об этом книгу. Я пытался сам, но получается как-то нескладно. В то же время, мне не хотелось бы, чтобы ее написал кто попало. А вы уже в курсе дела и, что самое главное, писательница!

— Писательница? Скорее бумагомаратель. Надо сказать, меня многие просили написать их историю жизни. В большинстве своем такие жизнеописания было достаточно трагичны. Просили об этом, как правило, люди много пережившие. Но я так не могу. Мне нужен полет фантазии, иначе сразу становится видно, что мои повествования не обладают достаточной глубиной. Мои романы похожи на кино. У меня в голове словно прокручивается фильм, и получается книга. Действительность меня вдохновляет мало.

— Не знаю, Габриэл. Мне кажется, что я не смогу написать о Людях Льда. Слишком обширная тема, слишком важная да и противоречивая.

— Но у нас ведь есть все хроники! Я их привез, они лежат в машине. Мали перепечатала их на пишущей машинке, так что разобрать их будет довольно просто. Не спешите с ответом. Я понимаю, работа предстоит большая и сложная. Книга получится толстой. Может, у вас нет времени?

— Сейчас я пишу роман, и буду занята им некоторое время.

— Давайте подождем. Я не спешу.

Я ничего не ответила. Я-то знала, что тема мне не подходит. Вместо ответа я занялась мусором на столе: собрала бумажки, обертки от конфет и огрызки.

— Люцифер, наверно, имел не только положительные стороны?

— Нет, конечно. Я много думал о нем. Его, скорее, обуяла жажда власти. Как и многих других. Никто не знает, каким властителем он мог бы стать.

— Но почему он так легко и просто признал свое поражение?

— Потому, что Господь всесилен. Остальные только приспешники. В этом главное.

— Но ведь бывший Светлый Ангел имел много сторонников. Их могло бы стать еще больше, если бы его не остановили.

— Сторонников было очень много! Марко постарался на славу. Да и Люцифер был величественен. Потрясающ! И его планы...

— Можно, конечно, понять, что высшие силы заполучили землю назад, — задумчиво протянула я. — Но вот ты, Габриэл, заметил что стало лучше?

— Нет. А вы?

— Тоже. Хорошо, конечно, что Тува стала красивее. Она ведь теперь красавица?

— Тува — личность. Она не красавица, но очень обаятельна. Люди к ней тянутся. Все зависит от того, что понимать под словом «красота».

— Что ж, она это заслужила.

— Между прочим, они с Яном назвали своего первенца Тенгелем. В честь Тенгеля Доброго.

— А... Тенгель Злой?

— Его полное имя Тан-гиль.

— Ах да, конечно.

Он снова почесал за ухом нашу собаку... Собравшись с духом, я задала Габриэлю еще один вопрос:

— Между прочим... Ты рассказывал о своей любимой собаке, о Пейке, и об обещании Люцифера подарить ей долгую жизнь... Сколько же лет прожил Пейк?

— Пейк жив до сих пор, — мягко улыбнулся Габриэл.

От удивления я потеряла дар речи.

— Мне приходилось прятать его от соседей, а потом сообщать, что завел нового пса. Такой номер я проделывал неоднократно. Марко поступил точно так же с Имре и Гандом. Ведь никто не поверит, что собака дожила до тридцати пяти лет!

Я все еще не обрела способность говорить. Блюдце с огрызками выскользнуло у меня из рук. Наверно, я только теперь поняла, что история, рассказанная Габриэлем, правда — от начала и до конца.

Габриэл поднялся с кресла и прошел к окну. Из нашего окна открывается сказочный вид: холмы и озера тянутся на много миль. Видна пристань, церковь, здание горсовета и большой отрезок дороги под номером Е-6, европейской дороги, идущей к Лардалу. Из нашего окна можно было бы держать под обстрелом всю дорогу. Нам это было ни к чему...

Если мы ждали гостей, то могли видеть их машину за четверть часа до того, как они приближались к усадьбе.

Вид за окном все время менялся. Когда долину заволакивал туман, нам было видно только крыши домов да церковную башню. Весной то тут, то там можно было наблюдать пятна тающего снега.

Летом лучи заходящего солнца долго играли в узкой долине, а тень, отбрасываемая церковью, напоминала рыцарскую крепость.

Вода в озерах никогда не была одного и того же оттенка; черные вороны слетались посмотреть за огненными закатами...

Габриэл полностью погрузился в свои мысли...

— Мы только что говорили... о том, что я больше никогда их не видел... Я хорошо помню первые годы... Я мог часами стоять на коленях на диване и смотреть в ночную тьму; подолгу смотрел в окно днем... И шептал: «А есть ли там кто-нибудь?» И не было мне ответа. Я всегда верил, что они там, и это было мне большим утешением.

Он медленно повернулся ко мне. И вздохнул. Грустно и тяжело.

 

 

За окном совсем стемнело. Мы отужинали, Асбьёрн выслушал короткий рассказ...

И мы приступили к легкому десертному вину. Габриэл рассказал о том, как сложилась жизнь разных представителей рода...

К этому повествованию я сейчас и приступлю, опуская мои комментарии и реплики Асбьёрна.

Все словно очутились в темноте. Стало тихо и спокойно; Тенгель Злой был побежден.

Для представителей Рода Людей Льда должны были настать радостные времена. Однако привыкнуть к новой жизни оказалось не так-то просто. И не только Габриэлю. Тяжелее всего пришлось, пожалуй, Мари. Мало того, что она потеряла свою дочь, Кристель, так еще и отказалась от участия в мероприятии, на котором они могли бы встретиться. С одной стороны, она ненавидела кровь Людей Льда, а с другой стороны, очень сожалела о том, что не повидалась с дочерью. Иногда она утверждала, что Кристель не было на этой встрече, а иногда выплескивала свою ненависть на своих родственников. Рыдая, она могла часами ходить взад-вперед. Горечь, ненависть и противоречия в душе женщины вылились, наконец, в кризис: на нее нашло полное затмение. Бедная женщина перестала узнавать кого бы то ни было. Она не только не узнавала мужа и детей, Мари не помнила кто она сама.

Пришлось положить ее в психиатрическую лечебницу. Там ей очень повезло с лечащим врачом. С помощью родных он вник в ситуацию. (Конечно, врачу было нелегко поверить в правдивость истории, но это подтвердили все родные и родственники, а прежде всего ее отец, Ветле. Врачу, естественно, рассказали только самое необходимое). Зная причину, врач смог дать рекомендации.

Он посоветовал Мари смириться с тем, что она принадлежит роду, обладающему особыми способностями. Поняв это, она будет почти здорова.

Обострение продолжалось несколько часов; помогли лекарства и душевные беседы...

Время постепенно залечивало рану, и уже через полгода Мари смогла вернуться домой. Муж Мари, Уле Йорген, взвалил на себя все заботы по дому; делал всю работу по хозяйству, работал в мастерской. Справляться с домашней работой помогали дети. Четверо детей быстро повзрослели. Марианна перестала бегать за мальчишками, стала спокойной и ответственной восемнадцатилетней девушкой. Сыновья работали в усадьбе. Со временем они перестали сетовать на то, что их не взяли на встречу на холме возле Линде-аллеи.

Мари медленно возвращалась к нормальной жизни. На ее лице все еще читались следы недавних страданий, а в голосе слышались мученические нотки.

И вот в один прекрасный день, а случилось это весной 1961 года, Мари купила несколько желтых нарциссов, чтобы положить их на могилу Кристель.

Уже подойдя к могиле, она увидела Уле Йоргена. Сначала Мари почувствовала раздражение, словно только она имела право приходить сюда. Ей было неприятно, что она вынуждена мириться с присутствием на могиле кого-то еще.

Внимательно приглядевшись, она увидела, насколько муж раздавлен горем. Плечи опущены, рука сжимает маленький букет полевых цветов. Стоя у могилы, Уле Йорген вытирал рукой слезы. Уле Йорген плачет? По Кристель?

Мари испытала упреки совести. Как она могла не заметить, где были ее глаза? И о чем только она думала?

Она что же, думала, что только она одна страдает? Разве думала когда о том, какое терпение и такт проявил Уле Йорген? И как она отблагодарила его за верность и поддержку? Он избегал говорить о Кристель, а она, занятая сама собой, считала, что ему безразлична судьба дочери. Ведь Мари сама виновата во всем. Все должны были видеть как она страдает. А Уле Йорген...

— Уле Йорген, — жалобно пискнула Мари, бросаясь навстречу мужу.

Он ответил ей растерянным и немного виноватым взглядом. Мари крепко обняла мужа и разрыдалась.

— Прости меня, прости, — рыдала она, спрятав лицо в его куртку. — Какая же я эгоистка! И спасибо тебе, спасибо за то, что ты есть, что ты терпел меня все эти годы! Только теперь я поняла, как тебе было нелегко, особенно в последние годы! Я даже предположить не могла, что ты можешь так глубоко скорбеть.

Уле Йорген был простым, обычным человеком. Он не очень умел слушать; обычно такими не восхищаются и не просят у них совета. Он, конечно, немало изменился под влиянием Мари, но Мари всегда, где-то на подсознательном уровне, считала себя лучше, выше своего мужа. И... снова началось самобичевание!

Ну почему, почему она так поступила? Потому что она из Рода Людей Льда! Который ненавидит!

Вот оно, раскаяние!

— Прости меня, прости, — молила она снова и снова.

«Простите меня, мои милые родственники из Рода Людей Льда! Я пользовалась принадлежностью к Роду, когда это меня устраивало, и отрицала все, что мне было неприятно.

— Уле Йорген, давай начнем все сначала. То есть... Если ты не нашел себе другую, пока меня не было... А это было бы вполне естественно... Ведь я так себя вела!

Уле Йорген гладил жену по волосам шершавыми мозолистыми руками.

— Что ты такое говоришь, — только и смог он сказать. Уле Йорген намного лучше ладил с сельскохозяйственным инвентарем, чем выступал в роли утешителя.

— Что ты такое говоришь, Мари, какая еще другая?

Мари вздохнула и потерлась о его щеку.

Они плакали, сажая цветы на могиле. Слезы приносили успокоение и облегчение. Таких слез нечего было стыдиться.

Этот день стал для Мари началом новой жизни. Она словно очистилась, снова стала радоваться жизни, своим детям. Улучшились ее отношения с родственниками.

Все были рады этим переменам. Представители Рода всегда заботились друг о друге. И их весьма огорчало решение сначала Кристель, а потом Мари держаться в стороне от Рода.

Поездки из Акерсхюса в Трёнделаг и обратно становились все чаще, много было сказано слов примирения.

Уле Йорген и Мари спокойно относились к тому, что все дети, в полном соответствии с традициями рода, зачинали и рожали детей до женитьбы. В мире бывают катастрофы похуже. Дети же постепенно женились и выходили замуж за своих избранников. За двенадцать последующих лет у Мари появилось восемь внуков. Однажды, много лет тому назад, Странник предсказал Ветле, что именно его ветвь Рода будет способствовать увеличению численности Людей Льда. Мари с мужем были этому только рады.

Ветле всегда был человеком крепкого здоровья. И сейчас, в 1980 году, когда ему исполнилось уже 78 лет, он по-прежнему был в прекрасной форме и здравом рассудке. Все внуки и правнуки боготворили его, а он, в свою очередь, нежно любил всех. Он редко говорил о своей Ханне, убитой Тенгелем Злым. Тем не менее все знали, что ему порой бывало одиноко. Дети и внуки не забывали его — ходили с ним в кино, ездили за границу. Внуки выбирали для просмотра самые хорошие фильмы, и Уле Йорген пересмотрел массу вестернов.

Старик хорошо помнил свою поездку в Испанию, и очень радовался поездке в Андалусию. Но его так и не смогли уговорить посетить Лас Марисмас.

Однажды вечером, оглядывая крыши севильских домов, старик вдруг загрустил. Внуки спросили старика о причине грусти.

— Мне так не хватает голоса. Глубокого, сильного голоса. Впервые я услышал его, когда мне было четырнадцать лет. Слышал я его и в этой стране. И много лет спустя. «Ветле», — звал меня голос. Слыша голос, я всегда покрывался гусиной кожей — от страха и от радости, — отвечал тот.

Внуки поняли, что Уле Йорген вспоминал Странника, а, значит, тоже тосковал по своим предкам.

Лисбет Йонатана рано умерла от рака. К счастью, она так никогда и не узнала о том, что ее сына Уле вызывали в полицию из-за пренеприятной истории, связанной с контрабандой гашиша. Уле решил попробовать провезти партию наркотиков всего один-единственный раз, ради того, чтобы пощекотать себе нервы. Его выпустили; и тем не менее эта история послужила ему хорошим уроком. Представители Рода Людей Льда любили риск, всегда отдавая себе отчет в том, где грань дозволенного. Если и переходили грань, то начинали перегибать палку в другую сторону, находясь под впечатлением сделанных глупостей. Став старше, Уле стал активно бороться против наркотиков. Больше об Уле сказать нечего. Можно только упомянуть о том, что он женился, у него родилось четверо детей. Уле обрел свое богатство в детях.

Рассказывая о судьбах Людей Льда, нам все время придется перескакивать с одного временного отрезка на другой. Ничего другого не остается, так как у Рода много ветвей. И рассказывать придется о многом.

Вернемся к Йонатану. Спустя несколько лет Йонатан снова женился. Брак оказался бездетным. Его новая жена уже не могла и меть детей. Дети Йонатана от первого брака не сблизились с новой женой отца. Впрочем, такое случается сплошь и рядом.

Новую жену Йонатана звали Соня. Она сильно отличалась от живой и подвижной Лисбет. Соня была мягка, тиха и женственна. Часто в обществе детей она чувствовала себя совершенно беспомощной. Финн, Уле и Гру были весьма непоседливыми подростками. У Сони часто опускались руки, но она ни разу не пожаловалась Йонатану.

Детям всегда непросто заменить родную мать.

Ее отношения с детьми изменились в лучшую сторону после того случая на кухне, когда она вдруг потеряла сознание.

Гру, услышав звук падения, обернулась и проговорила:

— Ну что ты там еще? Совсем с ума сошла? Финн! Уле! Сюда! Она грохнулась, а теперь изображает, будто потеряла сознание.

Вскоре подошли мальчишки. Было довольно рано, но отец уже уехал на работу.

— Черт, вот возись теперь с ней. Что же будем делать? — растерянно вопросил Уле.

Что делать, не знал никто. Финн опустился на колени и стал бить Соню по щекам.

— Ну, давай! Вставай! Ишь, разлеглась тут! Однако Соня не шевелилась.

— А отец мог... — нетерпеливо начала Гру. — Мама была медсестрой, она знала что делать, не то что эта дурочка.

— Потеряла сознание? Давайте звонить, — продемонстрировал Финн свое умение мыслить логически.

В семье редко болели, а потому услугами врача почти не пользовались.

— Зови деда, — сказал светлая голова Уле.

— Сам иди зови.

Уле побежал на второй этаж за Ветле. В это время Соня пришла в себя и ужасно смутилась.

— Простите, я...

— Какого черта ты тут устроила представление? — жестко произнесла Гру. В голосе девочки Соне почудился страх.

— Фу, как глупо получилось, — ответила мачеха. — И это уже не в первый раз. Но мне не хочется тревожить вашего отца.

— Чертовски глупо. Что это за мученичество? Чего это с тобой?

Соня села, поправила волосы. Было видно, что женщина очень взволнована:

— Это то, о чем не любят говорить с мужчинами. Что-то пробудилось в Гру. Одиночество в чужом доме. Да, именно в чужом! Разве Соня когда-нибудь чувствовала себя дома? Если она не решается заговорить о том, что ее тревожит даже с собственным мужем! И единственной женщиной, пусть и маленькой, в этом доме была Гру. Но Гру вряд ли была расположена к сближению.

Тут вниз спустился Ветле.

— Вот не подумал бы, что вы такие неповоротливые. Гру, ну-ка помогли Соне дойти до кровати. Скоро придет врач, — грубовато командовал старик.

— Да нет, что вы, я сама, — пробормотала Соня. Гру и Финн подхватили ее под руки и повели в спальню.

Дети явно задумались...

Гру помогла Соне устроиться на кровати, сняла с нее обувь. (Какие у нее большие ступни, и какие беспомощные. Они словно просят прощения за большой размер). Потом девушка принесла кружку с холодной водой.

— Гру, не могла бы ты... будь добра, прибери грязное белье, — извиняющимся тоном проговорила Соня. — Ты не стирай, но если придет доктор, будет очень неудобно... если...

— Да, конечно, — девочка торопливо вышла из комнаты. Щеки Гру горели. Разве она не видела как Соня плачет украдкой, когда они ее слишком сильно донимали? А они радовались! Но Соня не старалась отомстить, ни разу не сказала им грубого слова, не жаловалась отцу. Все ждала, когда же они наконец станут друзьями. А они клялись в том, что этого никогда не будет...

Соню увезли в больницу, ей предстояла сложная операция.

Теперь, когда Сони не было дома, дети поняли, чем она была для них и для всего дома. Они стали регулярно навещать мачеху. Просить прощения они не собирались, но вели с Соней долгие беседы. Сначала резким тоном, как бы делая над собой усилие, а потом все более и более спокойно.

Когда Соня вернулась, наконец, из больницы, дома ее ждал торт, цветы и доброжелательность! Подростки распрощались со своим отрицанием всех и вся, со своим презрением к родителям и прочим ископаемым.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.