ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ»

И я торжественно заявляю, что не имел ни малейшего намерения кого-либо опорочить или очернить, ибо, хотя все тут доподлинно списано с книги природы и вряд ли найдется хоть один персонаж или событие, взятые не из моих собственных наблюдений и опыта, я постарался всячески затемнить выведенные образы различными обстоятельствами, ложными приметами и красками, так чтобы сквозь них не проглядывали подлинные приметы времени, а если они и проглядывают. то разве только там, где изображаемый порок настолько незначителен, что кажется выдумкой, над которой и сам прототип может посмеяться вместе со всеми.

Генри Филдинг.

Скриппс пошел искать место. Честное слово, ему не повредит поработать своими руками. От закусочной он двинулся мимо парикмахерской Маккарти. Заходить туда он не стал. Выглядела парикмахерская так же заманчиво, как и раньше, но Скриппсу в первую очередь нужна была работа. Он резко свернул за угол и очутился на главной улице Петоски. Красивая широкая улица, по обеим сторонам кирпичные и каменные дома. Улица привела Скриппса к той части города, где находилась помповая фабрика. Он растерянно остановился у входа. А в самом ли деле это помповая фабрика? Правда, рабочие непрерывно выносили оттуда помпы и ставили их на снег, а потом обдавали водой из ведер, чтобы они покрылись ледяной коркой, которая защитит их от зимней непогоды не хуже любой краски. А вправду ли это помпы? Может, тут какой-нибудь подвох? Эти помповые дельцы - известные бестии.

- Послушайте! - обратился Скриппс к одному из рабочих, который поливал водой еще не обсохшее, только что вынесенное новенькое изделие, стоявшее на снегу как бы в молчаливом протесте. - Это помпы?

- Со временем будут помпы, - сказал рабочий. Скриппс наконец удостоверился в том, что это-таки помповая фабрика. Его не проведешь. Он пошел к дверям. На них висела табличка:

ВХОДИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ. ВАМ ТОЖЕ.

«И мне?» - подумал Скриппс. Потом постучал и вошел.

- Я хотел бы поговорить с управляющим, - сказал он, стоя в темноте.

Мимо него сновали рабочие с новыми, еще не обработанными насосами на плечах. Они мурлыкали обрывки каких-то песен. Рычаги гремели, словно протестуя. На некоторых помпах рычагов не было. «Им, пожалуй, еще и повезло», - подумал Скриппс. К нему подошел невысокого роста человек - крепко сбитый, приземистый, с широкими плечами и мрачным лицом.

- Вы хотели видеть управляющего?

- Да, сэр.

- Я тут мастером. Мое слово - закон,

- А нанимать и увольнять тоже имеете право? - спросил Скриппс.

- Могу и то и другое. За милую душу, - ответил мастер.

- Мне нужна работа.

- Опыт есть?

- В помповом деле нет.

- Ладно, - сказал мастер. - Будете работать сдельно. Эй, Йоги! - позвал он одного из рабочих, который стоял и смотрел в окно. - Покажи новенькому, где ему приткнуться и как ориентироваться в этих дебрях. - Мастер внимательно осмотрел Скриппса с ног до головы. - Я австралиец, - сказал он. - Надеюсь, вам понравится у нас на фабрике.

Рабочий, которого звали Йоги Джонсоном, отошел от окна.

- Рад познакомиться, - сказал он.

Это был коренастый, хорошо скроенный человек. Один из тех, кого можно встретить почти всюду. Он, казалось, немало повидал на своем веку.

- Ваш мастер - первый австралиец, которого я вижу в жизни, - сказал Скриппс.

- Да никакой он не австралиец, - возразил Йоги. - Просто во время войны служил вместе с австралийцами и вот с тех пор под впечатлением.

- А вы были на войне? - спросил Скриппс.

- Да, - сказал Йоги Джонсон. - Я пошел первым из Кадиллака.

- Наверное, есть что вспомнить?

- Для меня это много значило, - подтвердил Йоги. - Идемте, покажу вам наше хозяйство.

Скриппс последовал за этим человеком, который повел его по фабрике. В цехах было сумрачно, но тепло. Одни рабочие, голые по пояс, огромными клещами снимали помпы с конвейера, отбрасывали непригодные, а хорошие ставили на другой конвейер, который транспортировал их в охладительную камеру. Другие, большей частью индейцы, вся одежда которых состояла из тряпки, обернутой вокруг бедер, разбивали забракованные помпы молотами и теслами, а потом переплавляли их на топоры, рессоры к фургонам, ползуны, формы для отливки пуль - разнообразные побочные изделия большой фабрики. Как заметил Йоги Джонсон, тут ничего не пропадало даром. Несколько мальчишек-индейцев сидели на корточках в углу в стороне от большой вагранки и, мурлыча какую-то древнюю песню своего племени, делали из мелких наплывов, получавшихся при отливке помп, лезвия безопасных бритв.

- Они работают нагишом, - сказал Йоги. - А когда выходят отсюда, их все равно обыскивают. Иногда, впрочем, они умудряются спрятать лезвия и потом продают на стороне.

- Наверное, это немалый ущерб для фабрики, - сказал Скриппс.

- Да нет, - возразил Йоги. - Охрана почти все отбирает. В отдельном помещении наверху работали два старика.

Йоги открыл дверь. Один старик быстро глянул поверх очков в стальной оправе и нахмурился.

- Сквозит, - сказал он.

- Закройте дверь, - недовольно бросил второй старик тонким старческим голосом.

- Эти двое - мастера ручной работы, - пояснил Йоги Джонсон. - Они делают помпы, которые наша фабрика посылает на большие всемирные выставки. Может, помните наш «Несравненный водосос», который завоевал первенство на международной ярмарке в Италии, когда там убило Фрэнки Досона?

- Я читал об этом в газетах, - ответил Скриппс.

- Так вот, этот «Несравненный» был сделан мистером Борроу - вон он, в том углу. Сделал сам, собственными руками, - сказал Йоги.

- Просто выстрогал из стали вот этим резцом. - Мистер Борроу поднял похожий на бритву нож с коротким лезвием. - Полтора года строгал.

- «Несравненный водосос» был хорошей помпой, - подтвердил дедок с тонким голосом. - Но теперь мы мастерим такую, что обставит любую зарубежную модель. Правда, Генри?

- Это мистер Шо, - пояснил Йоги вполголоса. - Едва ли не величайший из живущих помповых мастеров.

- Шли бы вы, ребята, своей дорогой и не мешали нам работать, - сказал мистер Борроу. Он упорно что-то резал, и его нетвердые руки слегка дрожали.

- Да пусть посмотрят, - вмешался мистер Шо. - Откуда ты, сынок?

- Только-только из Манселоны, - сказал Скриппс. - Меня бросила жена.

- Ничего. Другую найдешь, - сказал мистер Шо. - Парень ты видный. Только послушай моего совета: не спеши. Жить с плохой женой немногим лучше, чем совсем без жены.

- Э, не скажи, Генри, - возразил мистер Борроу своим тонким голосом. - По нынешним временам так любая женщина хороша.

- Послушайся, сынок, меня и не торопись. Выбери себе на этот раз хорошую женушку.

- В таких делах Генри знает толк, - сказал мистер Борроу. - Зря советовать не станет. - Мистер Борроу засмеялся своим тоненьким кудахчущим голоском.

Мистер Шо, старый помповый мастер, покраснел.

- Ну ладно, ребята, идите. Нам с Генри еще работать и работать.

- Очень рад был познакомиться с вами, - сказал Скриппс.

- Пошли, - сказал Йоги. - Надо приобщить вас к делу, а то еще влетит мне от мастера.

Он поставил Скриппса подгонять клапаны. Эту подгонку Скриппсу пришлось делать целый год. С одной стороны, это был счастливейший период его жизни, с другой - кошмар. Страшный кошмар. В конце концов дело даже стало ему нравиться. Правда, иногда все становилось ужасно противным. Он оглянуться не успел, как пролетел год. А он все подгонял клапаны. А какие удивительные дела творились в этом году! Скриппс часто размышлял о них. Размышляя, он - теперь уже почти машинально - подгонял клапан за клапаном, а сам прислушивался к смеху, который доносился снизу, где мальчишки-индейцы обтачивали пластинки, из которых должны были получиться лезвия безопасных бритв. В такие минуты к горлу подступал комок, спирая дыхание.

Вечером, после первого своего дня на помповой фабрике, дня, который положил или должен был положить начало веренице нудных дней, когда он возился с клапанами. Скриппс снова отправился в закусочную. Целый день он прятал свою пичугу под одеждой. Что-то подсказывало ему, что помповая фабрика не из тех мест, где бы можно выпустить птицу. В течение дня она доставляла ему немало хлопот, но наконец он удобно пристроил ее под рубашкой и даже прорезал небольшую дырочку, чтобы она могла высовывать клюв и дышать свежим воздухом. И вот рабочий день кончился. Остался позади. Скриппс идет в закусочную. Скриппс счастлив, что работает собственными руками. Он думает о тех двух старых помповых мастерах. Он проведет вечер в обществе приветливой официантки. А все же, кто она такая, эта официантка? Что приключилось с ней в Париже? Нужно будет побольше узнать об этом Париже. Йоги Джонсон был там. Надо порасспросить Йоги. Заставить его разговориться. Вызвать на откровенность. Пусть расскажет, что знает. Он, Скриппс, все из него вытянет.

Наблюдая заход солнца вдали за Петосской гаванью, где на замерзшем озере огромные льдины наползали на волнолом, Скриппс широкими шагами двигался по улицам Петоски к закусочной. Он хотел пригласить и Йоги Джонсона поужинать, да не решился. Пока еще рановато. Это никуда не уйдет. Всему свое время. С таким человеком, как Йоги, спешить не следует. А все же, кто он такой, этот Йоги? В самом ли деле был на войне? Что значила для него война? Правда ли то, что он первым из Кадиллака пошел на войну? Да и где он, кстати, этот Кадиллак? Ничего, со временем все объяснится.

Скриппс О'Нил открыл дверь и вошел в закусочную. Немолодая официантка поднялась со стула, где она читала американское издание «Манчестер гардиан», и положила на кассу газету и свои очки в железной оправе.

- Добрый вечер, - просто сказала она. - Очень рада, что вы снова к нам завернули. Садитесь. Прошу.

В душе Скриппса что-то шевельнулось. На него нахлынуло какое-то непонятное чувство.

- Я сегодня целый день работал для вас. - Скриппс посмотрел на официантку. - Для вас, - добавил он.

- Чудесно! - сказала она и застенчиво улыбнулась. - И я целый день работала для вас.

У Скриппса навернулись слезы. В душе снова что-то шевельнулось. Он потянулся, чтобы взять официантку за руку, и она со спокойным достоинством вложила свою руку в его.

- Вы моя женщина, - сказал он. Теперь и у нее навернулись слезы.

- А вы мой мужчина, - отозвалась она.

- Повторяю: вы моя женщина, - торжественно произнес Скриппс. И снова что-то надорвалось в его душе. Он почувствовал, что вот-вот заплачет.

- Пусть это будет наша помолвка, - сказала немолодая официантка.

Скриппс сжал ее руку.

- Вы моя женщина, - сказал он просто.

- А вы мой мужчина, даже больше, чем мужчина. - Она заглянула ему в глаза. - Вы для меня - вся Америка.

- Идемте, - сказал Скриппс.

- А птица при вас? - спросила официантка, сняв фартук и складывая «Манчестер гардиан». - Я возьму с собой «Гардиан», если не возражаете, - сказала она, заворачивая газету в передник. - Это последний номер, я его еще не прочла.

- Больше всего люблю «Гардиан», - сказал Скриппс. - В нашем доме читали его с тех пор, как я себя помню. Отец просто обожал Гладстона.

- А мой отец учился с Гладстоном в Итоне, - сказала официантка. - Ну, я готова.

Она уже надела пальто и стояла, держа в руке истертый черный сафьяновый футляр с очками в железной оправе и передник с «Манчестер гардиан».

- А шляпки у вас нет? - спросил Скриппс.

- Нет.

- Я куплю вам, - сказал Скриппс с нежностью.

- Пусть это будет вашим свадебным подарком, - согласилась немолодая официантка. В ее глазах опять заблестели слезы.

- А теперь идем, - сказал Скриппс. Немолодая официантка вышла из-за стойки, и они вдвоем, взявшись за руки, ступили во тьму.

Черный повар приоткрыл окошечко и выглянул в зал.

- Ушли, - усмехнулся он. - Ушли в ночь. Вот так так!

Он тихонько закрыл окошечко. Даже его все это поразило.

Полчаса спустя Скриппс О'Нил и немолодая официантка вернулись в закусочную мужем и женой. Там за это время ничего не изменилось. Та же длинная стойка, на ней солонки, сахарницы, бутылочки с кетчупом и вустерширским соусом. То же окошечко на кухню. За стойкой подменная официантка, приятная полнотелая девушка с веселым лицом, в белом передничке. Рядом сидит какой-то коммивояжер и читает детройтскую газету. Он ест бифштекс с косточкой и жареной картошкой. Со Скриппсом и немолодой официанткой случилось нечто диковинное: они почувствовали голод. Им захотелось есть.

Пожилая официантка смотрит на Скриппса. Скриппс смотрит на пожилую официантку. Коммивояжер читает газету, то и дело сдабривая картошку кетчупом. Вторая официантка, Мэнди, стоит за стойкой в свеженакрахмаленном переднике. На окнах мороз. В закусочной тепло. На дворе холодина. Птица Скриппса, выпущенная на стойку и вся взъерошенная, перебирает клювом перышки.

- Значит, вы вернулись? - сказала Мэнди, вторая официантка. - А повар сказал, вы канули в ночи.

Немолодая официантка взглянула на Мэнди. Глаза ее блестели, голос стал спокойней и как будто глубже и звонче.

- Мы теперь муж и жена, - дружелюбно ответила она. - Только что поженились. Ты что будешь, Скриппс, милый?

- Не знаю, - ответил Скриппс. Он почувствовал какую-то смутную тревогу. В душе его что-то шевельнулось.

- Может, ты уже наелся этих бобов, милый? - сказала немолодая официантка, теперь жена Скриппса.

Коммивояжер оторвал взгляд от газеты. Скриппс заметил, что это детройтская «Ньюс». Хорошая газета.

- Хорошую газету вы читаете, - сказал Скриппс коммивояжеру.

- Да, «Ньюс» - газета неплохая. Так, значит, у вас медовый месяц?

- Да, - ответил Скриппс. - Мы теперь муж и жена.

- И правильно сделали, честное слово, - поддержал его коммивояжер. - Я и сам женатый.

- Да что вы? - удивился Сrриппс. - А меня жена бросила. Это было в Манселоне.

- Не надо об этом, Скриппс, милый, - сказала миссис Скриппс. - Ты уже столько раз рассказывал эту историю.

- Да, милая, - согласился Скриппс.

Он почувствовал какое-то смутное недоверие к самому себе. В глубине его души что-то шевельнулось. Он глянул на официантку, которую звали Монди, крепкую и ужасно симпатичную в своем свеженакрахмаленном белом переднике. Он смотрел на ее руки - крепкие, спокойные, умелые, уверенно исполнявшие работу.

- Советую вам взять бифштекс с жареной картошкой, - сказал коммивояжер. - Это блюдо здесь очень вкусное.

- Хочешь бифштекс, дорогая? - спросил Скриппс жену.

- Мне, пожалуй, довольно будет стакана молока с печеньем, - ответила немолодая миссис Скриппс. - А ты бери что хочешь, милый.

- Вот тебе молоко с печеньем, Диана. - Мэнди поставила на стойку заказ. - А вам бифштекс, сэр?

- Да, - ответил Скриппс. И снова внутри его что-то шевельнулось.

- Прожаренный или с кровью?

- С кровью, пожалуйста.

Официантка повернулась и крикнула в окошечко:

- Один бифштекс! С кровью.

- Благодарю, - сказал Скриппс.

Он все разглядывал официантку Мэнди. У нее, у этой девушки, определенно дар на красное словцо. На то самое красноречие, которое пленило Скриппса в его теперешней жене. Красноречие да еще ее необычное происхождение. Англия. Озерный край. Скриппс идет по Озерному краю вместе с Вордсвортом. Море золотистых нарциссов. Ветер веет над Уиндермером. А далеко вдали, вероятно, загнанный олень. Ах, нет, это же дальше на север, в Шотландии. Отважные они люди, эти шотландцы, - засели в своих крепостях. Гарри Лодер и его трубка. Солдаты шотландского полка в Великой войне. А почему он, Скриппс, не был на войне? На той войне, которую испытал на себе Йоги Джонсон. Она бы сыграла в его жизни немалую роль. И чего только он не пошел на войну? Может, он уже старый? А тот французский генерал Жоффр! Он, Скриппс, наверняка куда моложе этого старого генерала, А еще был генерал Фош, который молился за победу. Французские войска стояли на коленях вдоль Шмен де Дам и молились за победу. Немцы со своим «Gott mit uns» [«С нами бог» (нем.)]. Какое кощунство! Конечно же, он не старше этого французского генерала Фоша, думал о себе Скриппс.

Официантка Мэнди поставила перед ним бифштекс с жареной картошкой. Когда она подавала тарелку, их руки даже соприкоснулись - всего на какое-то мгновение. Скриппс почувствовал, как по всему его телу прошла сладкая дрожь. Вся жизнь у него впереди. Он вовсе не старый. И почему только сейчас нет нигде войн? А впрочем, кажется, есть. Война в Китае, китайский народ, китайцы убивают друг друга. Вот бы узнать, за что? В чем там, собственно, дело?

Мэнди, полнотелая официантка, наклонилась к нему.

- Послушайте, - спросила она, - я никогда не рассказывала вам о последних словах Генри Джеймса?

- Ну как же, милая, - ответила миссис Скриппс. - Эта история у тебя уже, наверное, в зубах навязла.

- Нет-нет, давайте, - запротестовал Скриппс. - Меня очень интересует Генри Джеймс.

Генри Джеймс. Генри Джеймс. Тот, который покинул родной край и подался в Англию, к англичанам. Зачем он это сделал? Ради чего оставил Америку? Разве не здесь были его корни? Его брат Уильям. Бостон. Прагматизм. Гарвардский университет. Старый Джон Гарвард в туфлях с серебряными пряжками. Чарли Брикли. Эдди Махан. Где же они теперь?

- Вот как это было, - начала Мэнди. - Генри Джеймс принял британское подданство уже на смертном одре. Как только король услыхал о том, что Генри Джеймс стал британским подданным, он тут же послал Джеймсу самую высокую награду, какую только мог дать, - орден «За заслуги».

- «Зэ-Зэ», - уточнила немолодая официантка.

- Правильно, - сказала Мэнди. - Вместе с королевским чиновником, который принес орден, пришли профессора Госс и Сентсбери. Генри Джеймс лежал на смертном одре, и глаза его были закрыты. На столике около кровати горела одна-единственная свеча. Сиделка позволила им подойти, и они надели орденскую ленту Генри Джеймсу на шею, а сам орден положили на грудь поверх простыни. Потом наклонились и расправили ленту. Но Генри Джеймс даже и тогда не разомкнул век. Сиделка велела им всем уйти, и они повиновались. А когда вышли из комнаты, Генри Джеймс обратился к сиделке. Глаз он и тогда не открыл. «Няня, - сказал он, - потушите свечку, няня, чтобы никто не увидел, как мне стыдно». Это были его последние слова.

- Джеймс был настоящий писатель, - сказал Скриппс. Эта история странно его тронула.

- Ты всякий раз рассказываешь об этом по-другому, милая, - заметила миссис Скриппс Мэнди.

В глазах Мэнди заблестели слезы.

- Мне так жаль Генри Джеймса, - сказала она.

- А что с ним такое случилось, с этим Генри Джеймсом? - спросил коммивояжер. - Разве так уж плохо ему было в Америке?

Скриппс думал о Мэнди-официантке. Какое, должно быть, у этой девушки происхождение! А сколько разных историй она, наверное, знает! С такой помощницей никогда не заскучаешь! Он погладил птичку, сидевшую перед ним. Птичка клюнула его в палец. Может, это ястребенок? Или соколенок из больших мичиганских питомников, где выкармливают ловчих птиц? А может, это малиновка, одна из тех, что уже в начале весны охотятся за первыми червяками где-нибудь на зеленой лужайке? Кто знает...

- Как звать вашу птицу? - спросил коммивояжер.

- Я еще не дал ей имени. Может, вы это сделаете?

- Почему бы не назвать ее Ариэль? - предложила Монди.

- Или Пак, - вставила миссис Скриппс.

- А что это такое? - спросил коммивояжер.

- Это шекспировский персонаж, - пояснила Мэнди.

- Да пожалейте вы несчастную птицу!

- А как бы ее назвали вы? - обратился Скриппс к коммивояжеру.

- Это случайно не попугай? - спросил тот. - Если попугай, можно бы назвать Полли.

- В «Опере нищих» есть персонаж по имени Полли, - пояснила Мэнди.

Скриппс задумался. А может, это и вправду попугай? Попугай, который выпорхнул сдуру из уютного дома какой-нибудь новоанглийской старой девы, оставив ее непаханое поле.

- Подождите лучше, пока не определится точно, что это такое, - посоветовал коммивояжер. - С именем всегда успеется.

У этого коммивояжера здравые мысли. Ведь он, Скриппс, даже не знал, какого пола его птица. Мужского или женского!

- Подождите, пока не убедитесь, станет ли она класть яйца, - предложил коммивояжер.

Скриппс заглянул ему в глаза. Этот человек словно прочитал его мысли.

- Вы человек сведущий, - сказал он.

- Недаром же столько лет езжу, - скромно признался тот.

- Ваша правда, дружище, - сказал Скриппс.

- Повезло вам - достать такую птицу, - сказал коммивояжер. - Смотрите не упустите.

Скриппс и сам это знал. Ох уж эти коммивояжеры - ушлые ребята, ей-богу. Странствуют вдоль и поперек нынешней Америки. Все видят, все примечают. Уж их-то дураками никак не назовешь.

- Послушайте, - сказал коммивояжер. Он сдвинул свой котелок на затылок и, наклонившись, сплюнул в высокую бронзовую плевательницу, стоявшую рядом с его стулом. - Я хочу рассказать вам преинтереснейшую историю, случившуюся со мной в Бей-сити.

Официантка Мэнди подалась вперед. Миссис Скриппс наклонилась к коммивояжеру, чтобы лучше слышать. Коммивояжер с извиняющимся видом посмотрел на Скриппса и погладил птичку пальцем.

- Нет, брат, лучше как-нибудь в другой раз, - сказал он. Скриппс понял. Из кухни через окошечко в стене доносился тонкий безудержный смех. Скриппс прислушался. «Неужели это смеется тот негр?» - подумал он.

⇐ Предыдущая 12