ГЛАВА XII.

ГЛАВА XII.

ПРЕБЫВАНИЕ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА В СМОЛЕНСКЕ

И МОСКВЕ.

Отъезд Императора из армии к Великим Лукам. – Переговоры с Испанскими Кортесами. – Наследный Шведский Принц предлагает идти на помощь России.– Прибытие Императора в Смоленск. – Просьба Смоленских дворян о вооружении. – Смотр войск. – Рескрипт Епископу. – Ратификация Букарестского мира. – Отъезд из Смоленска. – Прибытие к Москве. – Встреча Императора на Красном Крыльце и в Успенском Соборе. – Пожертвования дворян и купцов. – Отзыв Государя о любви к отечеству Москвитян. – Изготовление ружей на Тульском заводе. – Повеление избрать позиции на Волге. – Сокращение Государственных расходов. – Составление Нарвского корпуса. – Мирные договоры с Испаниею и Англиею. – Письмо Государя к Принцу Регенту Английскому. – Молитва для чтения в Московских церквах. – Отъезд Императора в Петербург.

1-я армия приближалась к Полоцку и была от него в нескольких верстах, когда Император предпринял путешествие в Москву. Из Полоцка выехал Государь, через Невель, к Великим Лукам, куда за несколько времени перед тем, отправился из главной квартиры Канцлер Граф Румянцов, для переговоров о мире с уполномоченным от Испанских Кортесов. Переговоры не были и не могли быть затруднительными: Россия и Кортесы, действовавшие именем своего Короля Фердинанда VII,который томился в плену у Наполеона, имели одну цель: воевать с притеснителем народов. На последней станции от Великих Лук, в Сенькове, Государь принимал Испанского уполномоченного, Зеа-Бермудеза. Канцлер представил Его Величеству полученные им дипломатические бумаги, из коих особенного замечания заслуживало донесение из Стокгольма Генерала Сухтелена. Он извещал, что верный союзник наш, Наследный Принц Шведский, предлагал: если война примет для России слишком невыгодный оборот, отказаться на время, хотя с сожалением, от намерений своих против Даниин, и сделать высадку в Ревеле, или другом месте, в тылу Наполеона: «Судьба Европы», сказал Принц Сухтелену, «должна решиться у вас. Надеюсь, что вы кончите борьбу благополучно, и не предвижу надобности вмоей высадке, однако же доложите Императору, что я в Его повелениях. Яговорю против себя, но Государь усмотрит из моего предложения, что я не нахожу другого средства спасти Европу, как сокрушив чудовище. Всякое соглашение с Наполеоном погубит нас». Государь поручил Генералу Сухтелену благодарить Принца и присовокупить, что не только не препятствует такому прекрасному, душевному порыву Его Высочества, но предоставляет совершенно на его волю идти на помощь России для освобождения Риги, или даже Петербурга, который может быть в опасности.

Из Сенькова, не останавливаясь, Государь продолжал путь к Смоленску, куда прибыл 9-го Июля, в 11 часов утра. Очевидцы уподобляют восторг, с коим жители встретили Императора, истинному воспламенению душ. Иначе и быть не могло там, где коренная, святая Русь приветствовала своего Царя в годину бедствия. Его Величество остановился в казенном доме, называемом Инспекторским, и тотчас принял дворянство, которое еще прежде получения Манифеста об ополчении, отправило к Государю просьбу: дозволить временно вооружить до 20-ти тысяч человек, или более, в подкрепление регулярных войск, стоявших в Смоленской губернии, и на оборону ее от неприятельского нашествия. После вступления, в прошении сказано:

«Сии защитники Отечества, назначенные по городам и уездам, оставаться могут при своих жилищах до востребования к тому месту Смоленской губернии, где настоять будет нужда или опасность, куда из ближних уездов подоспеть могут в самое короткое время, а из дальних на своих подводах в три дня, каждый с провиантом, который в сухарях и крупе собственной в заготовлении для сего быть имеет на месяц, а по востребованию из уездов будут охранять оные от малых неприятельских партий. Если розданы будут ружья со штыками, пули и порох, то искусные и мужественные штаб и обер-офицеры, живущие по губернии в деревнях своих, могут, при свободном времени, обучить надлежащей стрельбе, действовать штыком, способному и скорому движению, а до получения ружей дозволить разобрать хотя оставшиеся от милиции пики, сколько их находится по городам в ведении городничих»[98].

Таким образом, в 1812-м году, Смоленские Дворяне первые вызвались на защиту Отечества, подобно тому как в 1612-м году, когда Поляки раздирали Россию, первые войска, пришедшие к Пожарскому, состояли из Смольян, Вязьмичей и Дорогобужан. Изъявив Дворянам Свою признательность, Государь отправился в Успенский Собор, а потом на площадь Блонье, где смотрел артиллерию, запасные батальоны и эскадроны. Когда после церемониального марша, войска построились в колонны, Государь делал им поучение, как действовать против неприятеля. В строю находилось 17 батальонов и 8 эскадронов. Император оставил их в Смоленске, и велел присоединиться к ним формировавшимся там же 2-м конным и 2-м легким артиллерийским ротам. Отряд сей поручен был Генерал-Адъютанту Барону Винцингероде, с повелением прикрывать Смоленск и содержать сообщение между 1-ю и 2-ю армиями. После смотра Государь ездил прогуливаться, и несколько раз говорил: «Какой прекрасный город! Какие виды и окрестности!». Менее, нежели через месяц, все было истреблено: дома сожжены, тучные пажити затоптаны, святыня поругана; Смоленск, которым любовался Александр, являл в начале Августа одни груды пепла, залитые кровью. По возвращении с прогулки, Император написал собственноручно следующие пять замечаний об ополчении, и отдал их для исполнения Губернатору: «1), Лесничие, умеющие стрелять и ездить верхом, составят конных егерей. 2), К ним можно присоединить господских егерей, знающих верховую езду. 3), Из псарей, конюхов, составить казаков и вооружить их пиками. 4), Из умеющих стрелять, но пеших, составить егерей и вооружить охотничьими ружьями. 5), Из прочих составить пешее войско, и распределить для обучения по резервным батальонам, собирающимся в Смоленске».

Потом Государь удостоил Смоленского Епископа следующим рескриптом:

«Узнав, что некоторые поселяне и жители, оставляя поля и работы свои, скрываются и бегут от малочисленных неприятельских разъездов, появляющихся в далеком еще расстоянии от Смоленска, возлагаем Мы на вас пастырский долг: внушениями и увещаниями своими ободрить их, и не токмо отвращать от страха и побега, но напротив убеждать, как того требует долг и Вера Христианская, чтобы они, совокупляясь вместе, старались вооружаться чем только могут, дабы не давая никакого пристанища врагам, везде и повсюду истребляли их, и вместо робости наносили им самим великий вред и ужас».

В день сладостный для сердца Александра, проведенный Им среди верных Смольян, был Император утешен еще одним важным событием –получением из Константинополя ратификации Букарестского мира. Не могло придти в более благоприятную минуту известие, подававшее возможность двинуть с берегов Дуная к сердцу угрожаемого Отечества армию, шесть лет испытуемую в боях. Прочитав полученные из Букареста донесения, Государь вышел из кабинета в залу, где был только один Градский Голова, ибо все прочие, зная, что Император занимался делами, разошлись. Государь, обняв Голову, велел ему объявить толпившемуся вокруг Инспекторского дома народу о заключении с Турками мира: «и», присовокупил Император, «мира славного». Вестник радости был принят громогласным: ура!

Из Смоленска Император отправился прямо в Москву и отложил намерение заехать во 2-ю армию, получив донесение от Князя Багратиона о прибытии его авангарда к Могилеву, откуда, казалось, не предстояло уже ему большого препятствия к соединению с 1-ю армиею[99]. В Дорогобуже, Вязьме, Гжатске, Можайске, с тем же восторгом, как и в Смоленске, встречали Императора. 11-го Июля Его Величество прибыл на последнюю станцию перед Москвою, Перхушкову, где ожидал Государя Московский Главнокомандующий, Граф Ростопчин. Уже с утра разнесся в столице слух о скором прибытии императора и народ валил за Дорогомиловскую заставу. Внутри города, священники, в облачении и со крестами, стояли у своих приходов; в Успенском Соборе собрались первостепенное духовенство и знатнейшие чиновники. Монарха ожидали нетерпеливо, тем более, что в то утро было обнародовано воззвание к Первопрестольной Столице. С прибытием Государя надеялись узнать положительно о мере опасности, нуждах Отечества, отрадных надеждах на будущее.

На Поклонной горе, где стоял народ, разнеслась весть, что у заставы Московские обыватели хотят выпрячь лошадей из коляски Государевой и везти ее до Кремля. Находившиеся на Поклонной горе не хотели допустить Москвичей везти на себе экипажи, и с словом: ура! пошли вперед; но с 13-й версты воротились, узнав, что Государь остановился ночевать в Перхушкове и отложил Свой отъезд до следующего дня. Между тем крестьяне села Филей, в трех верстах от заставы, принадлежавшего никогда Матери Петра Великого, желая встретить Государя с хлебом и солью, послали вперед гонцов, которые вскоре возвратились и уведомили, что Император выезжает. Было 12 часов вечера. Крестьяне Филей стояли на Поклонной горе вокруг приходского священника. На серебряном блюде лежал крест; престарелый диакон держал свечу, разливавшую трепетное сияние в беззвездную, темную ночь. Поравнявшись с причетом, Государь вышел из коляски, положил земной поклон, и с глубоким вздохом облобызал Распятие Священник возгласил: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!». Уклоняясь от торжественной встречи, Император въехал в столицу в полночь.

12-го Июля, с восходом солнца, на Кремлевских площадях не оставалось свободного ступня земли; боялись опоздать к тому мгновению, когда выйдет Государь из Своих чертогов. Тот не может иметь понятия о нравственной, истинно волшебной силе Русских Монархов, кто не видал Их, когда Они появляются на Красном Крыльце! В 10 часов утра, Александр вышел из дворца. Раздался звон колоколов, загремели ревущее «Ура!» и восклицания: «Веди нас, Отец наш! Умрем или истребим злодея!». На несколько мгновений Император остановился на Красном Крыльце, обозревая сонмы верного народа; потом шествовал к Успенскому Собору. Викарий Московский Августин, со знамением победы, на праге южных дверей первопрестольной Российской церкви, приветствовал Монарха краткою речью и заключил так: «Царю! Господь с Тобою. Он гласом Твоим повелит буре, и станет в тишину, и умолкнут волны воды потопныя! С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!». После обедни служили благодарственный молебен, в коленопреклонением и пушечною пальбою, по случаю замирения с Турциею. Так, среди войны, напоминавшей грозные нашествия Татар и Ляхов, праздновали заключенный Кутузовым мир, почитавшийся тогда столь важным, что в Манифесте, возвещавшем о прекращении войны с Портою, по справедливости назвали его, «миром богодарованным». Перед вечером Государь совершал молитву у Иверской Божией Матери.

15-го Июля, по предварительной повестке, Дворянство и Купечество съехались, в 8 часов утра, в Слободском дворце. Сперва прочитали в дворянском собрании Манифест, призывающий всех и каждого против врага, «несущего вечные для России цепи и оковы». Граф Ростопчин, указывая на залу купечества, сказал: «Оттуда польются миллионы, а наше дело выставить ополчение и не щадить себя!» Тотчас определено, собрать в Московской губернии 80.000 человек ополчения, со 100 душ по 10, вооружить их чем можно и снабдить одеждою и провиантом. Потом Манифест прочтен в собрании купечества, и оно мгновенно положило, на потребные для ополчения издержки, сделать со всех гильдий денежный сбор, расчисля его по капиталам. Сверх того, купечество просило позволения на частные пожертвования от лица каждого. К подписке приступили тут же, безвыходно, и менее нежели в два часа подписная сумма составляла полтора миллиона рублей.

Таково было расположение обоих сословий, когда Государь, по отслушании в Слободской придворной церкви молебна, прибыл в залу Дворянства. Сказав, что во всякое время дворянство было оплотом целости и славы Отечества, Государь в кратких словах изложил настоящее положение дел, и присовокупил, что оно требует чрезвычайных мер. Узнав о постановлении дворян на счет ополчения, Его Величество сказал: «Иного Я не ожидал и не мог от вас ожидать: вы оправдали Мое о вас мнение». Потом Государь пошел в залу купечества, и стал благодарить за рвение, с каким приступали к денежным пожертвованиям. Его слова заглушались общими восклицаниями: «Мы готовы жертвовать Тебе, Отец наш, не только имуществом, но и собою!».

Происходившее в Слободском дворце глубоко тронуло Государя. Как будто предвидя, что потомство пожелает некогда видеть правдивое изображение таких событий, он приказал описать их человеку возвышенной души, и для того избрал Сенатора Нелединского[100], чуждого лести и преувеличения. Пораженный великим зрелищем, когда вокруг Александра, сиявшего благостью, сыпались пожертвования на алтарь Отечества, Нелединский говорит в заключение своей статьи: «Да познает сие надменный и жребием подвластных ему людей играющий враг наш, да познает и вострепещет! Мы идем против него все, предводимые Верою, неизменною любовью к Монарху и Отечеству своему. Умрем все совокупно или победим»[101]. Красноречивее слов Нелединского были навернувшиеся на глазах Государя слезы, священная награда, которую Москвитяне вкусили за исполнение обета верноподданных. Император не скрыл чувствований, исполнявших душу Его, и в тот же день писал бывшему Своему воспитателю Графу Салтыкову: «Приезд Мой в Москву имел настоящую пользу. В Смоленске дворянство предложило Мне на вооружение 20.000 человек, к чему уже тотчас и приступлено. В Москве, одна сия губерния дает Мне десятого с каждого имения, что составит до 80.000, кроме поступающих охотою из мещан и разночинцев. Денег дворяне жертвуют до трех миллионов, купечество же с лишком до десяти. Одним словом, нельзя быть тронуту до слез, видя дух, оживляющий всех, и усердие и готовность каждого содействовать общей пользе».

Император отправился из армии в Москву, желая присутствием Своим воспламенить народ; но едва провел Он в Москве пять дней, как уже надобно было умерять общий порыв. Из того, чему Государь был свидетелем в Смоленске и Москве, можно было заключить: что произойдет, по получении воззвания, и в других губерниях. Велика была опасность России, но готовность жертвовать всем превышала меру потребности до такой степени, что Государь счел излишним общее вооружение распространять на всю Россию, и положил оставить его только в 17-ти губерниях, о чем возвещено следующим Манифестом, обнародованным 18-го Июля, через три дня после собрания в Слободском дворце, и 12 дней после Манифеста из Полоцка, которым целой России повелено вооружиться:

«По воззвании ко всем верноподданным Нашим о составлении внутренних сил для защиты Отечества и по прибытии НАШЕМ в Москву, нашли Мы к совершенному удовольствию НАШЕМУ во всех сословиях и состояниях такую ревность и усердие, что предлагаемые добровольно приношения далеко превосходят потребное к ополчению число людей. Сего ради приемля таковое рвение с отеческим умилением и признательностью, обращаем Мы попечение Наше на то, чтобы составя достаточные силы из одних губерний, не тревожить без нужды других. Для того учреждаем: 1), Округ, состоящий из Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской и Смоленской губерний примет самые скорые и деятельные меры к собранию, вооружению и устроению внутренних сил, долженствующих охранять Первопрестольную Столицу Нашу Москву и пределы сего округа. 2), Округ, состоящий из С.-Петербургской и Новгородской губерний сделает то же самое для охранения С.-Петербурга и пределов сего округа. 3), Округ, состоящий из Казанской, Нижегородской, Пензенской, Костромской, Симбирской и Вятской губерний приготовится расчислить и назначить людей, но до повеления не сбирать их и не отрывать от сельских работ. 4), Все прочие губернии остаются без всякого по оным действия, доколе не будет надобности употребить их к равномерным Отечеству жертвами и услугам. Наконец, 5), вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция, или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности, в подкрепление войскам и для надежнейшего охранения Отечества. Каждый из военачальников и воинов при новом звании своем сохраняет прежнее, даже не принуждается к перемене одежды, и по прошествии надобности, то есть, по изгнании неприятеля из земли Нашей, всяк возвратится с честью и славою в первобытное свое состояние и к прежним своим обязанностям. Государственные, экономические и удельные крестьяне в тех губерниях, из коих составляется временное внутреннее ополчение, не участвуют в оном, но предоставляются для обыкновенного с них набора рекрутов по установленным правилам».

Государю угодно было отдать лично повеления генералам, формировавшим запасные войска: Милорадовичу, Князю Лобанову-Ростовскому и Графу Толстому, назначенному начальником 3-го Округа ополчения. Они заблаговременно были вызваны в Москву, первый из Калуги, второй из Владимира, третий из Подмосковной деревни. Туда же было велено приехать начальнику Тульского оружейного завода Воронову, для совещания о средствах к приумножению заготовки ружей. Отправляя Воронова обратно в Тулу, Государь дал ему, за Своеручным подписанием повеление, коего сущность была следующая; 1), У ружей нового образца длину ствола обрезать на 3½ дюйма, и штыки на ту же длину прибавить. Казну делать на манер Английских, не с гранями, но круглую. 2), Заключить подряд у ружейников, чтобы они на собственных своих фабриках делали сколько можно более нового оружия, по 18 р. за ружье. 3), Отдать на подряд отделку старых ружей, по 10 рублей 50 копеек за каждое. Согласно с сими предположениями назначалось приготовлять ежемесячно на Тульском заводе ружей:

Нового калибра, казенными мастерами 7.000.

Вольными фабрикантами............. 3.000.

Старого оружия, переделанного вольными же

фабрикантами...................... 3.000.

Итого 13.000.

В заключении Высочайшего повеления начальнику завода Воронову сказано: «Если вы благоразумным своим распоряжением и старанием вольных фабрикантов будете ежемесячно приготовлять более, то оное принято будет Мною за особый знак вашего ко Мне и Отечеству усердия. Препоручаю вам объявить всем заводским мастерам и фабрикантам, имеющим свои фабрики, что никакое еще время в Отечестве Нашем не требовало более от каждого усердия и пожертвований, как нынешнее; следовательно, Я уверен, что из оных фабрикантов найдутся такие усердные сыны Отечества, что целые свои фабрики обратят к одному делу оружия, и тем дадут способ их имена передать в память потомству».

К Императору явились в Москву Полковники: Флигель-Адъютант Чернышев, Мишо и Эйхен, по выступлении армии из Дриссы, посланные отыскивать, в окрестностях Москвы лагерные места. Они объехали пространство между Клином, Воскресенском и Звенигородом, нигде не находя совершенно выгодной позиции. Всех менее неудобною показалась им позиция в 3-х верстах от Клина, подле Петербургской дороги, на реке Сестре, у деревни Мадьяновой, но и та покрыта была частым кустарником[102]. Они хотели ехать к Серпухову, но известясь о прибытии Императора в Москву, почли долгом представиться Его Величеству. Из донесений их Государь усмотрел, что для укрепления избранного ими места требовалось не менеe 4-х или 5-ти месяцев, а как в течение сего времени, судя по быстрому стремлению неприятелей внутрь России, театр войны мог быть перенесен, к самой Москве, то Государь отменил прежнее намерение Свое устраивать лагери в ее окрестностях. Он приказал Полковнику Мишо отправиться на берега Волги, и там построить лагерь для прикрытия Нижнего Новгорода и Казани, и для помещения 100.000 ополчения 3-го Округа, составлявшегося в низовых губерниях[103]. Данное Мишо поручение являет новое непреложное доказательство намерения Государя вести войну даже в отдаленных пределах России. Приведем слова Его в то же время сказанные Графу Толстому, в разговоре о положении дел, которое, по превосходству сил Наполеона, подавало повод к заключению о вторжении его в Москву. «Зимовать в ней Наполеону нельзя», сказал Граф Толстой, «но если Наполеон решится остаться на зиму вМоскве, что тогда Ваше Величество намерены предпринять?» – «Сделать из России вторую Испанию!», отвечал Александр[104].

Из Москвы последовало Высочайшее повеление о принятии мер для подкрепления Государственного Казначейства сокращением некоторых расходов: 1), Остановить все гражданскиестроения, какого бы ведомства они ни были, не исключая цивильных зданий по Департаментам военным и работ, предположенных по ведомству Путей Сообщения. 2), Остановить все выдачи ссуд частным людям из мест казенных, обращая в Государственное Казначейство все суммы, которые от должников, по их займам, в уплату капиталов поступать будут. Поелику такие же выдачи производились и от Приказов Общественного Призрения, то и их включить в настоящее предположение. Суммы, в следствие сего распоряжения вносимые в Государственное Казначейство, должны были поступать в оное на таком точно основании, и с платежем таких же процентов, как то установлено в отношении к частным людям. 3), Все капиталы и суммы, городам принадлежащие, кои могли оставаться за удовлетворением самых необходимых расходов, обратить на таком же основании в Государственное Казначейство, в следствие чего и по городам остановить расходы, терпящие отсрочку.

К числу военных распоряжений Императора в Москве принадлежит Высочайшее повеление о составлении корпуса на защиту Петербурга. Поводом к тому послужило полученное Государем от Графа Салтыкова письмо, с приложением донесения от Рижского Губернатора Эссена, о занятии неприятелями Митавы и переправе их через Двину при Юнгфергофе. Император отвечал Графу Салтыкову:

«Известие о Риге, сообщенное Мне вами, ни мало Меня не удивляет. Вспомните, что Я всегда сие предвидел, по превосходству сил, действующих против нас. Признаюсь, Я не полагаю, чтобы переход через Двину, о коем упоминается в письме от Эссена, был сделан с намерением идти на Петербург, но единственно по правилам военным, дабы перед осадою запереть Ригу; как говорится по Французски, pour cerner la place. Мудрено, чтобы они отважились отправить корпус на Петербург, прежде нежели участь Риги и действующих армий решена будет. Но не менее того, как Я прежде писал, все меры к увозу из Петербурга всего нужного необходимы, и времени терять не следует. Я надеюсь еще приехать сам в Петербург к 21-му Июля, но желал бы уже найти все приготовленным на всякий случай. Выездом Императорской Фамилии, полагаю, спешить нечего, разве когда корпус неприятельский уже будет приближаться к Нарве; имея лошадей, заготовленных по Ярославской дороге на Казань, всегда во время успеть можно выехать. Важнее, чтобы все тягости заблаговременно были выпровождены. Продолжением же присутствия Императорской Фамилии,и публика будет несколько успокоена. Между тем, с помощью Божиею, и армии действующие могут иметь успехи, которые переменят вид вещей. По последним известиям, все, благодаря Бога, идет хорошо. Первая армия совершила свое движение к Витебску, дабы быть между Двиною и Днепром, и иметь Смоленск в тылу; 2-я уже подошла к Могилеву, и Князь Багратион хотел атаковать неприятеля. По сему, соединение сих двух армий кажется вероятным.

«Что касается до составления корпуса для защиты Петербурга, Я должен заметить, что означенные в прилагаемой записке войска, существенно составляют только три полка; прочие все рекруты, aкавалерии вовсе нет. Нельзя ли приступить к формированию в Петербурге на подобие того, что делается в Смоленске и Москве? Употребя псарей, конюших, конюхов, форрейторов господских, словом, людей ездивших верхом, можно весьма скоро составить казачьи полки. В Петербурге и в губернии, по примеру Московскому, должно составиться довольно значительное число. К сему можно присоединить один драгунский полк, оставшийся в Финляндиии не назначенный на суда: дать ему повеление придти в Петербург. Сверх того с каждого кавалерийского гвардейского полка осталось по 50-ти человек с двумя офицерами, которые могли бы все служить для образования сей новой кавалерии. Три же полка пехотных могли бы образовать новую пехоту, и тогда корпус будет довольно значителен. Заняв позиции под Нарвою, можно будет неприятеля остановить, тем больше, что по сведениям, которые Я имею, в верх по Нарове мосты строить не удобно, по быстроте и порогам. Неужели Петербург захочет отстать от Москвы в усердии к защите Отечества? Прилагаю рескрипт Кутузову о назначении его начальником корпуса для защиты Петербурга.

«Со стороны Пскова корпус Графа Витгенштейна, усиленный резервными войсками и составляющий до 30.000 человек, назначен к защите Петербурга. Прошу Ваше Сиятельство, с помощью Генералов Кутузова, Вязмитинова и Князя Горчакова, дать ход новому вооружению в Петербурге. При сем прилагаю Московское образование: оно может послужить примером. Артиллерии же в Петербурге и Пскове слишком достаточно».

Войскам, назначенным для защиты Петербурга, велено называться Нарвским корпусом и занять Нарву, которой неприятелю нельзя было миновать, если бы он пошел от Риги на Петербург, чего впрочем Государь не предполагал. Корпус Макдональда, бывший у Риги, считали в 40 или 45 тысяч. Для обложения Риги он должен был оставить по крайней мере 80.000, а с остальными 25.000 невозможно ему было предпринять движения на Петербург. В таком случае, часть войск, оставленная им для блокады, подвергалась вылазкам Рижского гарнизона, а отправленные вперед 25.000, по малочисленности своей, не могли бы предпринять ничего решительного. Идти Макдональду со всем корпусом на Петербург также было нельзя, имея в тылу Ригу с ее гарнизоном, а потому Государь почитал переход неприятеля через Двину одною демонстрациею, но на всякий случай, хотел ее предупредить. Нарва являлась для того самым удобным местом. Инженерный Генерал Шванебах был отправлен из Петербурга усилить оборону Нарвы и находящейся близ нее позиции. Стараясь узнать каждый шаг неприятеля по дороге из Риги в Петербург, велели одному надежному чиновнику ехать до последней почтовой станции, до которой, можно будет пробраться, и доносить с нарочными о движениях неприятеля. Нарвский корпус должен был состоять с небольшим из 10.000 человек[105], и находиться под начальством Кутузова, только что возвратившегося из Букареста. Оборона Петербурга была первым поручением, данным в Отечественную войну полководцу, на которого вскоре потом возложил Император всю оборону России. Главному начальству Кутузова подчинили также все войска, находившиеся в Петербурге, Кронштадте и Финляндии, не исключая морских, дабы он, как сказано в Высочайшем ему рескрипте, «имея их в единственной своей команде, мог в случае надобности, употреблять и соединять их».

В Москве получил Государь два мирные договора: первый, подписанный, 8-го Июля, в Великих Луках, с Министром Испанских Кортесовъ, другой, заключенный, 6-го Июля, в Оребро, с Англиею. Целью договора с Испаниею было восстановление между Россию и ею доброго согласия и союза, и обязательство, принятое обеими Державами, «условиться о постановлениях сего союза, и согласиться во всем том, что может относиться к взаимным их пользам и принятому ими твердому намерению вести мужественно войну против Императора Французов, общего их неприятеля, обещаясь рачить и содействовать искренно всему тому, что может быть полезно для той или другой стороны»[106]. С Лондонским Двором начались дипломатические сношения в Апреле, когда уже не подвержена была сомнению война с Наполеоном. Переговоры вели в Стокгольме доверенным образом с Английским Министром Торнтоном, который, равно как и Русский Посланник в Швеции, не имел от своего Двора официальных полномочий на заключение мира. Торнтон получил их не прежде 3-го Июня, за девять дней до перехода Наполеона через Неман, а нашему Посланнику дано было на то повеление 23-го Июня, на марше из Вильны в Дриссу. Достойно замечания, что Лондонский Двор, истощавший с начала революционной войны все средства для противоборства Франции, оказывал невероятную холодность к России, когда приближалось вторжение в нее Наполеона. Англичане мало надеялись на успех Российского оружия и не спешили возобновлять связей с нашим Отечеством, почитая его, подобно Наполеону и всей Европе, погибшим. Единственным условием мира с Англиею было восстановление дружественных сношений, в том виде, как оные бывают между народами, наиболее друг другу благоприятствующими[107]. Государь велел обнародовать мир без отлагательства, во 1-х, потому, что Лондонский Кабинет, не ожидая срока, назначенного для размена ратификаций, наименовал Лорда Каткарта Чрезвычайным Послом в Петербурге; во 2-х, чтобы торгующие, узнав о свободном мореплавании, успели обратить в пользу своих оборотов краткий остаток лета. Во время веденных с Англиею переговоров, Государь писал Принцу Регенту:

«Настоящая война есть последняя борьба независимости против угнетения, законно-свободных идей против тиранства; она есть дело всех еще не порабощенных Государств. Только величайшие общие усилия, только самое непоколебимое постоянство в поддержании сей войны, могут доставить нам успех. Все повелевает заключить самый тесный союз между Россиею, Англиею, Швециею, Испаниею, Португалиею и Турциею. Все, что сделаем для достижения сей цели, будет сделано хорошо; все, что удалит нас от нее или замедлит исполнение, будет существенным злом для общего блага. Позвольте Мне выразиться яснее. Мне кажется, надобно употреблять меньше письменных сношений и форм, но более руководствоваться возвышенными, пламенными чувствами, которые заставили бы смотреть на все народы, соединенные для спасения свободы своей, как на братьев, поспешающих, в случае нужды помогать друг другу, имея в виду одну цель - общее спасение. Таков Мой образ воззрения на нынешние дела[108].

В то великое время, когда Александр воспламенял и Своих верноподданных и чуждые Государства к совокуплению всех усилий против общего врага, не доставало в Москве только присутствия Митрополита Платона. Он управлял Московскою Епархиею 37 лет, и в 1812-м году, по преклонным летам и слабости здоровья, жил в Вифании, где надеялся спокойно кончить дни свои, когда внезапно до мирной обители его достигла весть о вторжении в Россию неприятеля. Он плакал, взывая: «Боже мой!до чего я дожил?» и хотел ехать из Вифании, представиться Государю в Москве. Несколько раз приказывал он готовить себе карету для отъезда, и несколько раз доходил до нее, но душевная скорбь, увеличивавшая телесное бессилие, делала тщетными усилия Архипастыря видеть еще раз своего Монарха и благословить Его на подвиг. Подобно Святому Сергию, некогда благословившему Великого Князя Дмитрия на брань с Мамаем, Платон, 14-го Июля, послал к Императору с Наместником Троицкой Лавры, Самуилом, образ Преподобного Сергия, написанный на гробовой доске угодника и сопутствовавший Петру Великому в походах и сражениях. Митрополит писал Государю:

«Первопрестольный град Москва, новый Иерусалим, приемлет Христа своего, яко мать, во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу Твоей Державы, поет в восторге: Осанна, благословен грядый! Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; но кроткая Вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ Преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего Отечества, приносится Вашему Императорскому Величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим Вашим лицезрением. Теплые воссылаю к Небесам молитвы, да Всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания Вашего Величества».

Государь отвечал Платону:

«Я получил от вас письмо и при нем образ Преподобного Сергия. Первое принял Я с удовольствием, как от знаменитого и Мною столь уважаемого пастыря Церкви, второй с благоговением. Образ Святого Поборника Российских военных сил велел Я отдать составляющемуся для защиты Отечества Московскому ополчение, да сохранит он его своим предстательством у Престола Божия, и да продлит молитвами своими украшенные честью и славою дни ваши».

Тогда Платон в духе пророческом писал Императору, из Вифании:

«Старец Симеон имел в жизни блаженнейший удел принять на руки свои Предвечного младенца, и из глубины восхищенной души воспел священный гимн Владыке мира. Я, недостойный, удостоен ответа Августейшей Особы Вашей, в восторге лобызаю Высокомонаршую Десницу; ношу бремя скучной старости, но как бы юнею в сладостных чувствиях, благоговея к любезнейшему имени Александра. Государь! Вы, по духу Христианского благочестия, благословили вооружаемых героев принесенною Вам от меня иконою Чудотворца Сергия. Много может молитва праведного споспешествуема. Покусится алчный враг простерть за Днепр злобное оружие – и этот Фараон погрязнет с полчищем своим, яко в Чермном Море. Он пришел к берегам Двины и Днепра провести третью новую реку – страшно выговорить – реку крови человеческой! О! каждая крови капля воззовет от земли к Небу. Крови брата твоего взыщу от руки твоея. Франция познает в Боге Господа отмщений, a Россия восчувствует, исповедует, воспоет к Нему: Авва: Отче! Царю Небесный! Ты изведеши, яко свет, правду Монарха, и судьбу России, яко полудне».

Во всю жизнь Свою примерный сын Церкви, Александр, истощая средства человеческой обороны, обнажая меч мирской, возлагал в напастях упование на Бога, подобно как во дни Своих торжеств Ему одному приписывал славу Своего оружия.17-го Июля, Он приказал Преосвященному Августину сочинить молитву о нашествии супостатов, для чтения с коленопреклонением в церквах Московской Епархии.

Молитва была удостоена Высочайшего одобрения и напечатана. Повторим ее, с тем же благоговением, с каким была она возносима во храмах, когда Всевышний посетил Отечество наше скорбию:

«Господи Боже сил, Боже спасения нашего! призри ныне в милости и щедротах на смиренные людиТвоя и человеколюбно услыши, и пощади и помилуй нас. Се враг, смущаяй землю Твою, и хотяй положити вселенную всю пусту, возста на ны; се людие беззаконии coбpашася, еже погубити достояние Твое, разорити честный Иерусалим Твой, возлюбленную Твою Россию: осквернити храмы Твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, Господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?

Владыко Господи! услыши нас молящихся Тебе: укрепи силою Твоею Благочестивейшего Самодержавнейшего Великого Государя нашего Императора Александра Павловича; помяни правду Его и кротость, воздаждь Ему по благости Его, ею же хранить ны Твой возлюбленный Иизраиль. Благослови Его советы, начинания и дела; утверди всемогущною Твоею десницею царство Его, и подаждь Ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство Его: положи лук медян мышцам во имя Твое ополчившихся, и препояши их сплою на брань. Приими оружие и щит и восстани в помощь нашу: да постыдятся и посрамятся мыслящии нам злая, да будут пред лицем верного Ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и Ангел Твои сильный, да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сет, юже не сведуют, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов Твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у Тебе спасати во многих и в малых: Ты еси Бог, да не превозможет противу Тебе человек.

Боже отец наших! Помяни щедроты Твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица Твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих презри беззаконии и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей: всех нас укрепи верою в Тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жреби