От автора

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

“Листок без даты”

Как ночь бледна. Как хмур мой день. Я вижу только её прекрасное лицо среди облаков. Как милы мне её стройные черты. Я буду враг себе, если не буду видеть её после каждого захода солнца. Руки мои холодны. Мысли мои замерзшие. Но это пустяки. Главное, что сегодня я снова видел её! Кровь в моих ушах пульсирует. Как бел мой лист! Как сумрачна моя судьба…

Я вышел из дому сразу, как тень на шкафу сменилась зыбкой темнотой. Ни минуты промедления. Я спешил. Кажется, что я даже упал пару раз по дороге до парка. Может быть. Уже не помню… Но это все неважно. Глаза мои высматривали ее, я шел с высоко поднятой головой. В моем парке есть замечательное место. Рядом с церковью между деревьев стоит скамейка, лишь оттуда я могу смотреть на нее. Возможно, это прозвучит забавно, но мне показалось, что она улыбнулась мне, когда я только сел на скамейку. Нет в мире ничего прекрасней этого лица.

Я вернулся домой только к раннему утру. Я не мог оторвать глаз. По-моему, я даже заснул на минутку. Уже не помню. Но я корю себя за это. Мне больно представлять, что я уснул в такую торжественную минуту, когда она отвечала на мой взгляд взаимностью. Я виноват. Виноват безмерно. О, сколько часов мне предстоит провести в ожидании. Сколько тоскливых мгновений мне придется перенести. Но все это стоит того. Сейчас у меня будет время на сон, лишь сейчас, а не тогда на скамейке, как я мог так глупо… Но, я знаю, что она приснится мне, я снова увижу её. Мне нуж

“Клочок листа без даты”

Что же так не везёт то! Как только мне понадобилась лестница, которая всегда стояла у меня во дворе, так сразу она куда-то пропала. Где же приличному человеку в наши дни найти лестницу? Боже, будь милостив к ищущему.

Вот уже три дня я не вижу её. Она отвернулась от меня. Навсегда ли? Увижу ли я её еще хоть раз? Страшно мне думать об этом. Вижу только её ухо и прекрасный нос. Но и этого мне достаточно для полного счастья.

11 января

Не верю я в случайности, но что за чудесное совпадение: лесенка стояла прямо у того дерева, где я хотел её поставить. Как прекрасен был её профиль. Оттуда я смог наконец-то поближе её разглядеть. Но мне всячески пытались помешать. Эти маленькие злые черные создания. Они хотят моего горя. Им завидно видеть моё блаженство. Они были повсюду. Они кричат мне, что я отбираю их еду. Да разве же это их еда? Врут они всё, постоянно врут. Они хотят моей смерти. Не дождутся! Пока есть на свете это прекрасное лицо, то нет горя в моей скромной жизни.

А еще опять эти дети. Как же они мне надоели. Что же им всем там надо? Все кричат, все скачут. Они ничем не лучше желтых глаз, которые так и норовят пронзить меня.

Она опять накинула на себя облачный плащ и спрятала свой бледный овал. Я люблю представлять её во мраке ночи. Я вижу её словно наяву.

Сегодня рядом со мной сел какой-то человек. Не знаю кто это был, я не посмотрел на него. Зачем он сел именно ко мне? Неужели так мало мест на земле, куда он мог бы сесть? Он мне мешал. Я не мог сосредоточиться. Кажется, что он тоже на неё смотрел. Хоть её и не было видно, но он, наверное, тоже её себе представлял. Как это подло с его стороны. Видно, надо будет приходить со своим стулом. Нет мне покоя.

13 января

Ах, Боже мой, как глупо это вышло. Я и не узнал его и слов его не понял. А были ведь когда-то товарищами. А что с ним стало сейчас. Все носится со своим портфельчиком, пропащий человек. А в коричневом чемоданчике лежат бумажки, а на них нарисованы значочки. В сером пальтишке бегает в такой мороз. А главное так живо интересовался у меня, мол, что же со мной стало, что за праздную жизнь я веду? Зачем мне прошлая жизнь? Если и играть, то только для неё. Глупый ты портфельчик, да разве поймешь ты меня, да разве кто-нибудь на этом свете поймет меня?!

Меня всё утешать пытаются, все гладят меня по голове своими тонкими руками. Не нужна мне ваша жалость. Вы веками стоите на одном месте, и жизнь ваша понятна и расписана по дням и по часам. Гвоздики, в доску забитые. А что же моя? У меня века нет, и каждая секунда мне дороже золота. А особенна секунда, проведенная на этой скамейке, я хочу множить каждую из них на сотни и на тысячи ей подобных.

Но как же все-таки тяжело общаться с этими глазастыми. В общем-то, я с ними и не общаюсь, это только они со мной. Они постоянно спрашивают меня про мой серый шарф. А какое им всем дело? И куда бы я не пошел — они постоянно смотрят на меня и шипят мне вслед.

“Листок без даты”

Кажется, я начинаю понимать. Я уже давно начинал подозревать это. А впрочем, я должен был сразу это предугадать. Она не любит меня, не видит меня, не слышит меня, не знает меня, не понимает меня. Она, кажется, нашла себе другого почитателя.

За окном дожди. Я бы взглянул на неё одним глазком, да не могу. Это специально она от меня прячется, чтобы я её не видел.

Недавно я вглядывался в зеркало при слабом свете лампы и понял, что врут нам эти стеклышки. Не я там был — другой. Что же они хотят мне этим сказать, не знаю я кого они мне показали, понятия не имею. Знаю только, что выглядит он плоховато, хотя, впрочем, не мне судить и не мои это проблемы вовсе. У меня своих предостаточно.

16 января

Однако же, странно всё это. Словно безумие какое-то. Это туманит мой рассудок, я чувствую зависимость, мне постоянно нужно смотреть на неё. Какая-то особая радость вдруг охватывает меня - такая радость, что больно и страшно почему-то становится.

Но пусть так, это всё равно лучше, чем у тех, что складывают руки в букву «М». Я и в самом деле счастливец на их фоне.

Дела мои скверны. Нынче опять по поводу уплаты интересовались, мне нечего им ответить. Моя судьба в их руках. Пускай делают, что требуется. Привык я уже к своей комнатке. И идти, в случае чего, совершенно некуда. Что ж: «Chaque chose en son temps.»

Сегодня взял в руки инструмент. Хорошая вещь, но совершенно бесполезная, я и без него всё это слышу.

Я вдруг подумал, что играю сам с собой в игру. Игру, безусловно, проигрышную. Как будто не по настоящему это всё. Как будто в любую секунду можно всё бросить и заняться другим каким-нибудь делом. Но, с другой стороны, разве все не занимаются тем же самым? Чем же я не такой, как они? Каждый в праве выбирать своё безумие и играть с собой в те игры, которые только сможет своим безумным сознанием выдумать.

17 января

Каким я был глупцом, каких только глупостей не написал, как стыдно то…

Я веру потерял, отчаялся, но все встало на свои места. ОНА вернулась!!

Это я только сейчас понял, зачем она пряталась, она думала, что я увижу ее в некрасивом виде. Как мило это и как по-детски с её стороны. Да разве может она быть некрасивой? Она, наконец, уронила свою вуаль, и она упала мне на плечи, это блаженство, которое никому не понять. Она пахла ее духами. И слёзы её, белые и пушистые, падали мне на голову.

“Клочки мятой бумаги”

Коброй коричневой вьется безделье

Средь остывшей опалой кровати,

Письменный стол ощущает давленье

Воска на теплой лампаде.

Пудра блестит на щеках белой дамы,

Шорох колышет её мантию,

Шарф фиолетовый обвил шею дамы,

Плечи колышутся в легком дыму.

19 число Холодного Месяца.

Я столько раз представлял себе наш разговор. Мой голос - рваный и грубый. И её голос, мягкий и холодный. Разговор, в котором нет преград. Нету лжи и позора. Нету низости и страха, а есть только блаженный свет с облаков. О, как хочу я забраться к ней вместе с её лучом. Как мечтаю я, чтобы, уходя за облака, она забрала меня с собой. Разговор, в котором нет невежества и глупости. Кажется, он должен и обязательно будет именно таким.

Я отрываюсь подошвой от земли. В груди моей камни превращаются в пух. Всё вдруг становится легко, и я поднимаюсь в белом луче ввысь. Холод меня согревает. Вот я пролетаю сквозь серые дымчатые облака, и ноги мои опускаются на самое высокое, самое чисто и неподвижное облако. Вижу её: она недвижима и спокойна, она смотрит на меня, как будто с картины. Но кто же сможет из земных художников её нарисовать? Да, пожалуй, что и никто. Я сажусь на облако и продолжаю смотреть на неё. В ушах у меня звучит какая-то симфония, но, кажется, и она её слышит.

- Ты тоже устала?

- Да

- Не печалься, грусть не достойна твоего лица.

Здесь мы молчим. Потом я продолжаю:

- Я помню, как в детстве я вышел однажды на крыльцо, оно поскрипывало под моими босыми ступнями, и утреннее солнце было такое доброе, и мокрый лес был такой блаженно-прекрасный. Берёзы колыхались на ветру. Помню утренний туман и росу на листочках. С утра было холодно, я был в одной ночнушке, но я сел на ступеньки и прислонился плечом к обветшалым перилам. Тогда я впервые услышал их музыку. Раньше мне и в голову не приходило, что они это умеют. Я вдруг понял, что они приняли меня за своего и больше не стесняются меня. И я тоже тихонько начал что-то напевать. Потом поднял голову ещё выше, и мне почему-то стало так тепло, что холодный ветер и утренняя влага ни за что не могли меня остудить. Я представлял себе лучшее место, и почему-то в голову ничего не приходило, я снова и снова видел эти упругие молодые деревца, это нежное всеобъемлющее солнце, эти незримые красоты и неслышимые звуки песнопений. Вдалеке тихо играла флейта - там были просторные чистые луга, усыпанные голубыми колокольчиками, мокрые высокие травы и теплая земля, там был мой домик на старом дереве, там были мои друзья. Потом, тоже издалека, я услышал контрабас. Оттуда запахло свежим молоком и послышался треск сухих дров в печке, там была моя воля, моя судьба, моя жизнь. Там была моя семья. Потом запели птицы. Я забылся, меня куда-то повлекло, и я рассыпался на маленькие кусочки и во что-то превратился. Во что-то очень свободное и прекрасное - в мудрый северный ветер с далёкий полей, уносящий клубы серого дыма из трубы маленького деревянного домика, летящий вдаль, в глухие чащобы, к лазурной речке, к песчаному тёплому берегу, треплющий рыжие вихры играющих на нем детей, поднимающий бахрому белой скатерти на сухой траве, ласкающий зелёную листву, подгоняющий волны и уносящийся вдаль, всё дальше и дальше, всё выше и выше... Понимаешь ли ты меня?

И только в этот момент я вдруг понимаю, что она все это время напевала именно ту мелодию. У меня в руках внезапно появляться флейта и я начинаю подыгрывать ей. И мы куда ты плывём, в каком-то направлении. Она выходит из своего шара. Он наконец созрел, раскрылся на две половинки, и она вышла из него. Именно такая, какой я видел её во снах. Именно с таким лицом, которое появляется на шаре. Она села ко мне. Она продолжала петь, а я продолжал играть. Мы плыли по небу, окружённые пушистым оркестром. Под нашими ногами проносились серые улицы, замерзшие на холоде люди, дома с желтыми окошками, фонари, скверы и мосты. Все это осталось позади. И времени для нас больше не существовало, мы вышли за его пределы. И слов больше не было и мыслей. Только божественные звуки и большие позолоченные врата, а за ними тихий сад: белая прохладная скамейка, тень, падающая вниз с пышных темно-зеленых крон, камешки у маленького прудика. Там ходят пары, там летают ангелы и играет божественная музыка.

Постойте. Кажется, в мою дверь кто-то стучит

Какое-то число

Помню, как однажды, будучи ещё молодым мальчикам, я смотрел на молодую девочку. Как гнусно об этом теперь вспоминать. Помню, шёл под дождем в худенькой курточке, и мысли разные кружили мою голову, какие-то иллюзорные мечты об иллюзорном будущем. А потом вдруг случайно завернул не за тот угол, да как наткнусь на эту позорную сцену. Так и встал столбом. И мысли рассыпались в один миг и вылетели из моей маленькой головушки.

Часов в одиннадцать следующего утра я уже забыл об этой дребедени и ел вкусное ванильное мороженое, а вот его... О, его я помню до сих пор! Но это все пустое.

Самая страшная беда, что могла произойти уже случилась. Ну и пусть. Это уже не имеет значения. Им всем нравится издеваться надо мной. Лишь бы пнуть, да посильнее. Нет у меня больше моей комнатки. Сижу теперь на чемодане. А может оно и к лучшему? Да, наверное, так и есть.

Как ничтожен белый свет. Как осточертела мне эта скамейка. Как надоели мне эти мерзкие летающие черные создания.

А ещё эти всюду ходящие М'ки. Как смешны они и как ничтожны. Они не знают. Ничего не знают.

Ноги мои болят. Не могут более выносить этой земли. Сижу, как дворняга ободранная. И идти некуда. И есть нечего. И спать негде. Не нравится мне моя писанина проклятая. Совсем не нравится.

Может к ночи ещё что-нибудь придумаю, а то скучно мне…

Продолжение “Какого-то числа”

О, знали бы вы, что со мной приключилось! Но я вам ни слова не расскажу, ни буковки не пророню!

Ладно, расскажу, так уж и быть. Пот катиться по вискам, сердце жарко бьётся. А дело вот в чем. Сидел я днём, отложил свою писанину и глядел по сторонам. И вдруг слышу: кто-то бьёт в барабан и тарелками гремит. А звук все ближе и ближе. Все громче и громче. И все быстрее и быстрее бьёт. Тут уже появляется Труба, я вижу её. Она идёт по ту сторону пруда. Я сначала не поверил своим глазам. Встал, проморгался, опять смотрю - нет, все ещё идёт. Звук стал тише, и я начал потихоньку убегать. Пробежал чутка и тут вижу следующую картину: идет ходок в сером пальтишке и с саквояжиком, в черном котелке, а из него торчат...

Нет, вы не поверите.

А мне все равно, ведь рога оттуда торчат! Самые настоящие! Два гнутых острых. И рожа страшнющая! Нос кривой, ноздри широченные. Уши в разные стороны и улыбка такая противная на губёшках. Идёт прямо мне навстречу. Окружили меня, сволочи. Я сразу смекнул, что происходит. Сдали меня, страшно сдали. Я всегда знал, что эти мелкие уродцы что-то замышляют. Одноглазые хоть и горлопаны, но они не такие, светят себе да светят. Они бы этого не сделали.

Я прыгнул в кусты и стал ждать, что будет дальше. Они сошлись, рогатый что-то порыскал в своем портфельчике и дал Трубе. Труба залилась и кинулась в мою сторону. Я бежал от него со всей силы. Я хитро сделал: начал бежать по кругу вокруг пруда. Они тоже не промах. Начали меня с двух сторон ловить. Тут полил дождина. Небо разрыдалась, вниз смотря за нами. Раскидал кто-то по всем тропинкам стекляшки, и не смогли они больше за мной бегать! Вымотал я их наконец! Рогатый мне кулаком погрозил и ушел с трубой. Ха-ха, не поймали они меня! Дальше всё было спокойно, но вдруг...

Я увидел её. Она шла по дорожке в фиолетовой шляпке. Я сорвался с места, бросился к ее ногам! Она завизжала, ударила меня по лицу и побежала. Нет. Не она это была. Сдуру спутал. Лицо совсем не то, как это я мог перепутать?

Потом снова увидел её! Шла в тулупе и в меховой шапке. Я снова побежал. Снова упал. Тьфу ты, снова мимо!

А может я сейчас сорвал это всё? А что? Может, и соврал. Уже не помню. Может, и было, а, может, придумал всё до последней капли.

Нет, нет, правда это! Самая подлинная правда! Посмотрел я на свои штанины и вспомнил всё!

Потом ведь я ещё с десяток раз на колени брякался, все штаны испачкал. И всё не то, всё не она! Ну, когда же, когда

От автора

Здесь он бросил свои записи и уставился на ночную гладь пруда. В нём отражалась она, предмет всех его вожделений и мечтаний. В тихом пруду отражалась мертвенно-бледная луна. Увидев однажды в ней человеческое лицо, он уже не мог его забыть и не видеть его в ней впредь. Он бросился со всех ног прямо в полузамерзший пруд. Вытянув руки, он нырнул прямо в воду.

И миром ему секунда казалась. И холодно ему было и тепло. И жизнь он видел, словно маленькая рыбка в замершем пруду. Он барахтался, он тянулся, он хотел выпрыгнуть наружу, но лёд все твердел, а в глазах все темнело. И сердце его, слабое и болезненное, билось все медленнее и медленнее. Глаза его поникли, а ноги... Осторожно коснулись дна.