Недавно вы стали обладателем американской премии Opera News. Существуют ли награды, дорогие вашему сердцу?

— Недавно вы стали обладателем американской премии Opera News. Существуют ли награды, дорогие вашему сердцу?

— Буду банален: самая лучшая награда — это зрительские симпатии. Никакие премии мира не заменят интереса публики, на который я пожаловаться не могу. Помню, как получал звание народного артиста России — кажется, я был одним из самых молодых. Помню, как Ельцин вручал мне госпремию. Тогда я относился к наградам как к должному. Сейчас, глядя в прошлое, понимаю, что это был большой аванс.

— В юности вами завладела страсть к хард-року. Это было притяжение «запретного плода» или настоящая любовь?

— Конечно, это был запретный плод. Мой отец — человек, беззаветно и бескомпромиссно любящий классическую музыку, — был в ужасе, узнав, что я занимаюсь таким делом. Но именно этого я и хотел. В подростковые годы человек толкается локтями, доказывает что-то себе и другим. С другой стороны, выступления в столь раннем возрасте дали мне многое: я почувствовал уверенность в себе, вкус к сцене. Тот опыт помогает до сих пор, я продолжаю искать себя: ищу баланс, чувство свободы, раскрепощенности.

— Не подумываете ли вернуться к року?

— Нет.

— Как вы будете отмечать 50-летний юбилей, до которого ровно пять месяцев?

— Буду репетировать оперу «Бал-маскарад» Верди в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке. Я не сторонник пышных празднеств и не хочу делать ничего намеренно. Если друзья захотят приехать ко мне в Нью-Йорк, будет прекрасно. Я их пригласил. А в январе будет еще концерт «Хворостовский и друзья», на котором я спою с Барбарой Фриттоли, Рамоном Варгасом, Ильдаром Абдразаковым и Екатериной Губановой.

— В Московской консерватории со мной учился один баритон, который подражал вам до беспамятства — и прической, и поведением, и голосом. Как вы относитесь к клонам?

— В студенчестве я тоже подражал многим певцам. Человек должен искать прототипы, модели для своего голоса и сценического имиджа. В этом ничего нет предосудительного, если, конечно, сохранять чувство меры.

— На каком языке вы думаете?

— Думаю на русском, но когда нахожусь в другой языковой среде, начинают сниться сны на местном языке — если язык знаком, конечно.

— Гонщики говорят, что главное удовольствие их работы — в контроле за тем, что почти невозможно контролировать, то есть за скоростью. Есть ли в вашей профессии похожие ощущения? Приходится ли контролировать свой голосовой аппарат?

— Безусловно, причем у вокалистов контроль многоплановый. Не только технический, но и интерпретаторский: ведь на сцене в тебе присутствует второе существо — то, о чем ты поешь. Особый контроль нужен, если выступаешь в ансамбле. Ты контролируешь эмоциональное состояние партнера: помогаешь или давишь, противопоставляешь ему что-то. Ну и публику, конечно, тоже надо контролировать. Если чувствуешь, что упускаешь аудиторию, надо приложить особые эмоциональные усилия, чтобы положить публику к себе в карман.

— Ваши отношения со своим голосом и с публикой изменились за последние годы?

— С возрастом оцениваешь ситуацию более холодным рассудком. Молодости присуща самонадеянность. В свои 20 лет я думал, что я волшебник и могу делать на сцене нечто невероятное. Абсолютно честно верил в это. С годами я во многом разочаровался в самом себе. Но вместе с мастерством приобрел определенное количество штампов, которые помогают делать свое дело, не прилагая особых усилий. Потому что на сцене всегда нужно работать процентами: не на все сто, а гораздо меньше. Всегда должна быть подушка. А в момент, когда требуется сделать нечто экстраординарное, я собираю силы и — если уж сравнивать с гонщиками — выжимаю скорость.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒