Сенека. Письма (конспект) http://anti4ka2007.livejournal.com/354425.html. Письмо LVI

Сенека. Письма (конспект) http://anti4ka2007.livejournal.com/354425.html

http://www.augustine-book.com/confess/read/07/

Письмо 1

Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило.

Наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую - на безделье, и всю жизнь - не на те дела, что нужно.

В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами. Сколько лет жизни минуло, все принадлежат смерти

Удержишь в руках сегодняшний день - меньше будешь зависеть от завтрашнего, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится. Все у нас, чужое, одно лишь время наше время дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает не беден тот, кому довольно и самого малого остатка. Береги свое достояние сейчас: ведь начать самое время! Как считали наши предки поздно быть бережливым, когда осталось на донышке. Да к тому же остается там не только мало, но и самое скверное.

Письмо II

Метания - признак больной души.

Первое доказательство спокойствия духа - способность жить оседло и оставаться с самим собою. Кто везде - тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.

Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств. Не зарубцуется рана, если

пробовать на ней разные снадобья. Не окрепнет растение, если часто его пересаживать. Даже самое полезное не приносит пользы на лету. Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь - и довольно.

Читай всегда признанных писателей, а если вздумается порой отвлечься на другое, возвращайся к оставленному. Каждый день запасай что-нибудь против бедности, против смерти, против всякой другой напасти и, пробежав многое, выбери одно, что можешь переварить сегодня.

Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше каков предел богатства? Низший - иметь необходимое, высший - иметь столько, сколько с тебя довольно.

Письмо III

Если ты кого-нибудь считаешь другом и при этом не веришь ему, как самому себе, значит, ты заблуждаешься и не ведаешь, что есть истинная дружба.

Подружившись, доверяй, суди же до того, как подружился.

Долго думай, стоит ли становиться другом тому или этому, но решившись, принимай друга всей душой и говори с ним так же смело, как с собою самим.

Будешь считать его верным - верным и сделаешь. Нередко учат обману тем, что

обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.

Порок - и верить всем, и никому не верить. Первый порок благороднее, второй – безопаснее. Точно так же порицанья заслуживают и те, что всегда обеспокоены, и те, что всегда спокойны. Все должно сочетаться: и любителю покоя нужно действовать, и деятельному - побыть в покое. Спроси совета у природы: она скажет тебе, что создала и день и ночь.

Письмо IV

Младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки - мнимых, а мы - и того и другого. Спокойная жизнь - не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.

Сделай же свою жизнь приятной, оставив всякую тревогу о ней. Не верь затишью: в один миг море взволнуется и поглотит только что резвившиеся корабли.

Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей. С часа твоего рождения идешь ты к смерти. Бедность, сообразная закону природы, - большое богатство.

То, чего требует природа, доступно и достижимо, потеем мы лишь ради избытка.

То, чего с нас довольно, у нас под рукой. Кому и в бедности хорошо, тот богат.

Письмо V

Избегай появляться неприбранным, с нестриженной головой и запущенной бородой, выставлять напоказ ненависть к серебру,стелить постель на голой земле, - словом, всего, что делается ради извращенного удовлетворения собственного тщеславия.

Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.

Первое, что обещает дать философия, - это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание.

Философия требует умеренности - не пытки; а умеренность не должна быть непременно неопрятной. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам. Главная причина надежды и страха - наше неуменье приноравливаться к настоящему и привычка засылать наши помыслы далеко вперед.

Из наших благ многие нам вредят: так память возвращает нас к пережитым мукам страха, а предвиденье предвосхищает муки будущие. И никто не бывает несчастен только от нынешних причин.

Письмо VI

Как может больше не быть такого, что надо было бы исправить, поубавить или приподнять? Ведь если душа видит свои недостатки, которых прежде не знала, это свидетельствует, что она обратилась к лучшему. Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными . Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку больше пользы, чем слова, принесли бы тебе живой голос мудрецов и жизнь рядом с ними. Лучше прийти и видеть все на месте, во-первых, потому, что люди верят больше глазам, чем ушам ', во-вторых, потому, что долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.

Вот что понравилось мне нынче у Гекатона: "Ты спросишь, чего я достиг? Стал самому себе другом!" Достиг он немалого, ибо теперь никогда не останется одинок. И знай: такой человек всем будет другом.

Письмо XV

Если ты занимаешься философией, это хорошо". Потому что только в ней - здоровье, без нее больна душа, и тело, сколько бы в нем ни было сил, здорово так же, как у безумных или одержимых. Груз плоти, вырастая, угнетает дух и лишает его подвижности. Поэтому, в чем можешь, притесняй тело и освобождай место для духа.

Жить в питье и потении могут только больные желудком! "Жизнь глупца безрадостна и полна страха, потому что он все откладывает на будущее".

Установи же для себя предел, за который ты не хотел бы перейти, даже если бы мог: пусть останутся за ним таящие угрозу блага, притягательные для надеющихся и разочаровывающие достигших. К чему стремиться? Мне ли копить, забыв о

бренности человека? Над чем мне трудиться? Нынешний день - последний. Пусть

не последний, но и последний близко.

Письмо XVI (16)

Не изучая мудрости, нельзя жить не только счастливо, но даже и сносно, ибо счастливой делает жизнь совершенная мудрость, а сносной - ее начатки.

Труднее сохранить честные намерения, чем возыметь их. Нужно быть упорным и умножать силы усердными занятьями, пока добрая воля не превратится в добрые нравы.

Философия - не лицедейство, годное на показ толпе, философом надо быть не на словах, а на деле. Она - не для того, чтобы приятно провести день и без скуки убить время, нет, она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться, сидит у руля и направляет среди пучи путь гонимых волнами.

Не допускай, чтобы порыв твоей души поник и остыл. Сохрани его и добейся, чтобы то, что было порывом, стало состоянием души. "Если в жизни ты сообразуешься с природой, то никогда не будешь беден, а если с людским мнением, то никогда не будешь

богат .Природа желает малого, людское мнение - бесконечно многого. Если, зайдя далеко, ты заметишь, что идти до цели осталось еще больше, знай, что твое желание рождено не природой.

Письмо XXIV (24)

Глупо, чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико,

или не так длительно. Не только мужественные презирали этот миг расставания с

душой, но и люди обычно малодушные тут не уступали самым отважным.

Поверь мне, Луцилий, смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто для нас не страшно. Поэтому слушай угрозы врага со спокойствием.

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело - и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

Смерть или уничтожает нас, или выпускает на волю. У отпущенных, когда снято с них бремя, остается лучшее, у уничтоженных не остается ничего, ни хорошего, ни плохого - все отнято. Каждый день мы умираем, потому что каждый день отнимает у нас частицу жизни, и даже когда мы растем, наша жизнь убывает.

Смерть, уносящая нас, - лишь последняя смерть среди многих. Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти,

которой охвачены столь многие, - сладострастной жажды смерти.

Ничто не кончается, все следует одно за другим по замкнутому кругу.

Ночь настигает день, а день - ночь, лето переходит в осень, за осенью спешит зима, а ей кладет предел весна. Все проходит, чтобы вернуться, ничего нового я не делаю, не вижу, - неужто же это не надоест когда-нибудь до тошноты?" И немало есть таких, кому жизнь кажется не горькой, а ненужной.

Письмо XXVI (26)

Старостью называют возраст усталости, а не полной немощи. Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.

Отбрось людское мнение: оно всегда ненадежно и двойственно. Отбрось науки, которыми ты занимался всю жизнь. Смерть вынесет тебе приговор. Где нельзя проверить свое знание на опыте, там следует учиться постоянно. "Размышляй о смерти!" - Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Есть лишь одна цепь, которая держит нас на привязи, - любовь к жизни. Не нужно стремиться от этого чувства избавиться, но убавить его силу нужно: тогда, если обстоятельства потребуют, нас ничего не удержит и не помешает нашей готовности немедля сделать то, что когда-нибудь все равно придется сделать.

Письмо XXVIII

Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.. "Бедность, живущая по закону природы, - это богатство".Тяжек для корабля

груз, закрепленный неподвижно, а груз, наваленный неравномерно, перевешивает

на один борт и скорее топит судно. Надо жить с таким убеждением: "Не для одного уголка я рожден: весь мир мне отчизна". Мудрый терпит такую участь, но не выбирает ее и предпочитает мир сражению. Мало пользы избавиться от своих пороков, если приходится спорить с чужими "Знать свой изъян - первый шаг к выздоровлению. Ведь кто не знает за собой изъяна, тот не желает его искоренить. Сперва следует изобличить себя, потом исправляться. Сколько можешь, сам себя выводи на чистую воду, ищи против себя улик! Сначала выступи обвинителем, потом - судьей и только под конец - ходатаем. Иногда стоит самому себе быть обидчиком!

Письмо XXX

Вот что дает философия: веселость, несмотря на приближение смерти, мужество и

радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря на бессилие. Хороший кормчий плывет и с изодранным парусом, и даже когда снасти сорвет, он приспособит, что осталось, и плывет дальше. Не на что надеяться только тому, кого к смерти ведет старость: тут никто не может вмешаться. Этот род смерти - самый безболезненный, но и самый долгий, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде даст силу духа не бежать от неизбежного. Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней. Поэтому глупо ее бояться: ведь известного мы заранее ждем, а страшимся лишь

неведомого. Неизбежность же смерти равна для всех и непобедима. Можно ли пенять на свой удел, если он такой же, как у всех? Равенство есть начало справедливости я не знаю, от кого мы почерпнем больше мужества: от тех ли, кто ищет смерти, или от тех, кто весело и спокойно ждет ее, потому что первыми движет порой смятение чувств и внезапное негодование, а спокойствие вторых рождено непреложным суждением. Иногда человека гонит к смерти гнев; но весело встретит ее приход только тот, кто готовился к ней задолго. В самый миг расставания души с телом, - если это мучительно, - ему поможет мысль, что после этой боли уже ничего болеть не будет. Мучимся мы- по своей вине, оттого что трепещем, когда думаем, что смерть близко. Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти - ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах. Значит, если смерть страшна, то нужно всегда быть в страхе: разве мы хоть когда-нибудь избавлены от нее? Чтобы никогда не бояться смерти, всегда думай о ней.

Письмо XXXI (31)

Следуй порыву души, который вел тебя мимо общепризнанных благ к высшему благу. Стань таким, каким ты задумал стать, не больше и не лучше. Возводя основание, ты не стеснялся местом, доводи же до конца то, на что замахнулся, пусти в дело все, что есть у тебя за душой. Будь глух даже для тех, кому ты всех дороже: они с лучшими намерениями желают тебе дурного, и если ты хочешь быть счастливым, моли богов не посылать тебе того, о чем просят доброжелатели. Ведь не блага все то, чем они хотели бы тебя осыпать. Есть одно благо, и в нем же - источник и залог блаженной жизни:

полагаться на себя. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым! Это тебе по силам, если поймешь одно: благо лишь то, в чем присутствует добродетель, а то, что причастно злу, постыдно. Что же есть благо? Знание. Что есть зло? Незнание. Кто умен и искусен, тот, смотря по обстоятельствам, одно отвергнет, другое выберет. Мало не отказываться от труда: нужно искать его!

Но чтобы добродетель была совершенной, нужно еще вот что: пусть будет твоя жизнь

равна себе, пусть ничто в ней не противоречит одно другому, а это невозможно без знания и без искусства, позволяющего познать божеское и человеческое. Таково высшее благо. Достигни его - и станешь не просителем, а ровней богам. Не деньги сделают тебя равным богу: у бога ничего нет; не сделает и претекста: бог наг; не сделает ни молва, ни уменье показать себя, ни имя, известное всему народу: бог никому неведом, многие

думают о нем дурно - и безнаказанно. Не сделает тебя блаженным ни сила, ни красота: и то и другое уступает старости. Что же это? Душа, но душа непреклонная, благородная, высокая. Можно ли назвать ее иначе как богом, нашедшим приют в теле человека?

Вспомни: когда боги взирали на нас благосклонно, они были из глины.

Письмо XLIII (43)

Та, кто знает больше всех: людская молва. - Когда меришь себя, нельзя оглядываться на здешние места: смотри на те, где живешь. Что высится над всею округой, то и считается большим. Величина единой мерой не мерится, она становится либо больше, либо меньше от сравнения. Считай себя счастливым тогда, когда сможешь жить у всех на виду, когда стены будут защищать тебя, а не прятать.

Чистая совесть может созвать целую толпу, нечистая и в одиночестве не избавлена от тревоги и беспокойства. Если твои поступки честны, пусть все о них знают, если они постыдны, что толку таить их от всех, когда ты сам о них знаешь? И несчастный ты человек, если не считаешься с этим свидетелем!

Письмо XLIV (44)

Если есть в философии что хорошее, так это то, что она не смотрит в родословную. Все, если взглянуть на изначальное происхожденье, ведут род от богов. Благородство духа доступно всем, для этого все мы родовиты. Философия никого не отвергает и не выбирает: она светит каждому. За всеми нами одинаковое число поколений, происхожденье всякого лежит за пределами памяти. Кто благороден? Тот, кто имеет

природную наклонность к добродетели. Благородны мы не потому, что наш атрий полон закопченных портретов. Никто не жил ради нашей славы; что было до нас, то не наше. Благородными делает нас душа, которая из любого состояния может подняться над фортуной.

В чем же заблуждаются все люди, когда желают счастливой жизни? В том, что принимают средства к ней за нее самое и чем больше к ней стремятся, тем дальше от нее оказываются. Так бывает с теми, кто торопится пройти через лабиринт: сама спешка их запутывает.

Письмо XLV (45)

Дело не в том, чтобы книг было много, а в том, чтоб они были хорошие: от чтенья с

выбором мы получаем пользу, от разнообразного - только удовольствие. Кто хочет дойти до места, тот выбирает одну дорогу, а не бродит по многим, потому что это называется не идти, а блуждать.

.Сами великие оставили нам не только открытия, но и много ненайденного. Может быть, они и нашли бы необходимое, если бы не искали лишнего.

А как похожа лесть на дружбу! Она не только ей подражает, но и побеждает ее, и обгоняет: ведь для нее-то и открыт благосклонный слух, она-то и проникает в глубину сердца, приятная нам как раз тем, чем вредит.

Блажен не тот, кого толпа считает блаженным, к кому стекается много денег, но тот, чье благо все внутри, кто прям и высок духом и презирает то, что других восхищает, кто ни с кем не хотел бы поменяться местами, кто ценит человека лишь как человека

Сколько бы мы ни старались, жизнь бежит быстрее нас, а если мы еще медлим, она проносится, словно и не была нашей, и, хотя кончается в последний день, уходит от нас ежедневно.

Письмо L (50)

Наша беда не приходит извне: она в нас, в самой нашей утробе. И выздороветь нам тем труднее, что мы не знаем о своей болезни. Начни мы лечиться - скоро ли удастся прогнать столько хворей, и таких сильных?

Трудно вернуть к природе только того, кто от нее отпал. Мы стыдимся учиться благомыслию; но право, если стыдно искать учителя в таком деле, то нечего надеяться, что это великое благо достанется нам случайно. Никому благомыслие не досталось сразу же, - у всех дух был раньше захвачен злом. Учиться добродетели - это значит отучаться от пороков. Добродетели нельзя разучиться. Противоборствующие ей пороки сидят в чужой почве, потому их можно изничтожить и искоренить; прочно лишь то, что на своем месте. Добродетель сообразна с природою, пороки ей враждебны и ненавистны.

Письмо LV (55)

Природа дала нам ноги, чтобы мы сами ходили, и глаза, чтобы мы сами глядели. Изнеженность обрекла нас на бессилие, мы не можем делать то, чего долго не хотели делать.

Философия, мой Луцилий, внушает такое почтение и священный трепет, что даже сходство с нею,пусть и ложное, привлекает людей. Человека, свободного от дел, толпа считает добровольно уединившимся, безмятежным, независимым и живущим для себя, между тем как все эти блага никому, кроме мудреца, не доступны.

.Кто живет ни для кого, тот не живет и ради себя. Можно общаться и с отсутствующими друзьями так часто и так долго, как тебе самому угодно. В разлуке мы еще больше наслаждаемся этим общением, прекрасней которого нет ничего. Друг должен быть у нас в душе, а душа всегда с нами: она может хоть каждый день видеть, кого захочет.

56 Письмо LVI

Нет мирного покоя, кроме того, который даруется нам разумом: ночь не устраняет наши тяготы, а усугубляет их ощущенье и заменяет одни тревоги другими.. Подлинна только та безмятежность, чей корень – совершенство духа. Иногда и в покое нам нет покоя. Поэтому нужно проснуться и взяться за дела или занять себя благородными искусствами всякий раз, когда начинает нас одолевать лень, которая сама себе в тягость. Кто занят, у того нет времени на озорство; и вернее верного то, что дело искореняет пороки, порожденные бездельем. не так опасны пороки, не скрытые от глаз; даже больные идут к выздоровлению, если болезнь прорвалась из глубины и обнаружила всю свою силу. Знай, что и скупость, и честолюбие, и другие недуги человеческого духа пагубнее всего тогда, когда прячутся под личиной здоровья.

Знай, ты достиг спокойствия, если никакой крик до тебя не доносится, если тебя ничей голос - ни зазывный, ни угрожающий, ни впустую нарушающий тишину - не выведет из себя. "Как так? Но разве не лучше иногда побыть вдали от шума?"

Письмо LIX (59)

У радости один непременный признак: она не может ни прекратиться, ни обернуться

своей противоположностью. Ты говоришь столько, сколько хочешь, и смысла в сказанном больше, чем слов. Это - признак чего-то большого: души, в которой также нет ничего лишнего, ничего напыщенного. Там, где врага можно ждать со всех сторон, войско идет квадратным строем, готовое к бою. Так же, говорит он, следует поступать и мудрецу: он должен развернуть во все стороны строй своих добродетелей, чтобы оборона была

наготове, откуда бы ни возникла опасность, и караулы без малейшей суматохи повиновались бы каждому знаку начальника. Для глупости нигде нет покоя: и сверху, и снизу подстерегает ее страх, все, что справа и слева,повергает ее в трепет, опасности гонятся за ней и мчатся ей навстречу; все ей ужасно, она ни к чему не готова и пугается даже подмоги. А мудрец защищен от любого набега вниманьем: пусть нападает на него хоть бедность, хоть горе, хоть бесславье, хоть боль - он не отступит, но смело пойдет им навстречу и пройдет сквозь их строй. Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами. Если ты стремишься отовсюду получать всяческие удовольствия, то знай, что тебе так же далеко до мудрости, как до радости.

Радость - цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Душа мудреца - как надлунный мир, где всегда безоблачно. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей.

Любители роскоши каждую ночь, - как будто она последняя, - проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов, не прерывается, не иссякает. Она бы иссякла, будь она заемной, но, не будучи чужим подарком, она не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.

Письмо LX (60)

Мольбы близких для нас - все равно что мольбы врагов! И тем они опасней, чем счастливей сбываются.Пусть боги услышат и нашу бескорыстную мольбу за себя. До каких пор мы будем чего-нибудь требовать от богов, словно не можем еще сами себя прокормить? Неужели природа, дав нам такое небольшое тело, наделила нас ненасытной утробой. Нам дорого обходится не голод, а тщеславие. Жив тот, кто многим приносит пользу; жив тот, кто сам себе полезен. А кто прячется и коснеет в неподвижности, для того дом - словно гроб.

Письмо LX1 (61)

Мой труд, мой помысел: положить конец былому злу. Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни. Пока не пришла старость, я заботился о том, чтобы хорошо жить, в старости - чтобы хорошо умереть; а хорошо умереть - значит, умереть с охотой. Старайся ничего не делать против воли! Несчастен не тот, кто делает по приказу, а тот, кто делает против воли. У жизни всего есть вдоволь, но мы жадны к тому, что ее поддерживает: нам кажется и всегда будет казаться, будто чего-то не хватает. Довольно ли мы прожили, определяют не дни, не годы, а наши души.

Письмо LXIII(63)

Пусть при утрате друга глаза не будут сухими и не струят потоков: можно прослезиться - плакать нельзя. Мы ищем в слезах доказательства нашей тоски и не подчиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. Никто не печалится сам для себя. Злосчастная глупость! И в скорби есть доля тщеславия! Никто по доброй воле не возвращается мыслью к тому, о чем нельзя подумать без муки . "Воспоминанье об умерших друзьях приятно нам так же, как терпкость в некоторых плодах, как очень старое вино, которое тем и вкусно, что горчит: ведь за отдаленностью времени гаснет все, что нас мучило, и доходит до нас лишь чистая радость" Когда они были со мной, я знал, что их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной. Если у нас есть еще друзья, то мы плохо к ним относимся и не ценим их, коль скоро они не могут утешить нас, заменив одного погребенного; если же он был единственным нашим другом, то не фортуна перед нами виновата, а мы сами: она отняла у нас одного, а мы ни одного не добыли, кто не мог любить больше, чем одного, тот и одного не слишком любил. Ты схоронил, кого любил; ищи, кого полюбить! Лучше добыть нового друга, чем плакать. Если скорби не прекратит разум, ей положит конец время; однако для разумного человека утомление скорбью - позорнейшее лекарство от скорби. Нам надо постоянно думать о том, что смертны и мы, и любимые нами все смертны, и для смерти нет закона. Что может случиться всякий день, может случиться и сегодня. Если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, - те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.