Рабочий класс и социализм. В. Пихорович

Рабочий класс и социализм

В. Пихорович

В том, что рабочие есть, не сомневается ни один здоровый человек. А вот вопрос о существовании рабочего класса является сейчас едва ли не самым спорным в политологии. Одни говорят, что его уже нет, по крайней мере, в развитых странах. Другие говорят, что он есть, но он деклассирован, что, в конечном счете, означает то же самое. Третьи же предлагают включать в его состав едва ли не все население.

Еще сложнее обстоит дело, если вести речь не просто о политологии (политология - наука специфическая; если кто-то называет себя политологом, то это есть или перебежавший на сторону идеологического противника преподаватель научного коммунизма, или просто проходимец и бездельник, впрочем, одно другого вовсе не исключает, а предполагает), а о политике, и не просто о политике, а о политике коммунистического движения.

Часть компартий, как, например, Коммунистическая партия Российской Федерации, перестали выделять рабочий класс из общей массы "народа" и, соответственно, отказались от коммунистической идеологии в пользу патриотической, от идеи диктатуры пролетариата в пользу "русской идеи".
Вторая часть, самой характерной будет Российская Коммунистическая Рабочая Партия, связывают будущее коммунизма исключительно с рабочим движением, но они столкнулись с тем, что существующее рабочее движение как таковое или отсутствует вовсе, или озабочено больше проблемами улучшения положения рабочих в капиталистическом настоящем и вовсе не связывает свои перспективы с коммунизмом.

В последнее время появилась еще одна проблема, связанная с тем, что экстенсивный период контрреволюционного отката, период разрушения социалистических производительных сил, в основных чертах закончился. Нас ждет оживление промышленности, сельского хозяйства и даже науки, но уже на новом, капиталистическом основании. Многие товарищи, привыкшие за десять лет критиковать буржуазию за то, что она разрушила промышленность, свела к послевоенному уровню сельскохозяйственное производство, спровоцировала невиданную безработицу и довела рабочий класс до нищеты, и считающие, что в этом состоит суть капитализма, рискуют оказаться в весьма щекотливом положении. Эти товарищи еще не верят, но рост капиталистического производства, как на Украине, так и в России уже налицо (?). Урожай этого года, в полтора раза превышающий прошлогодний во многом - результат случайности, удачных погодных условий, но, во-первых, при капитализме вообще хозяйство во многом построено на стечении случайных обстоятельств (на то и рынок), а - вторых, даже случайный урожай повлияет на рост ВНП, ведь это - не просто хорошая цифра, а дополнительные капиталы. Как они посоветуют относиться к этим фактам рабочему классу? Радоваться вместе с буржуазией, что скоро мы станем жить как в "цивилизованных" странах или ждать ухудшения своей жизни?

Так что такое рабочий класс в странах потерпевшего поражение социализма, чем он есть сегодня, и чем он может стать завтра? Для того чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо принять во внимание то обстоятельство, что цель социализма - не просто создание каких-то привилегированных условий для одного из классов, а уничтожение классов вообще. Кроме того, необходимо заметить, что уничтожение классов - вопрос не столько политический (и уж подавно не полицейский или военный), сколько экономический и культурный. Также нужно признать, что с определенного времени этот процесс (уничтожения классов) в Советском Союзе несколько затормозился. Но начнем по порядку.

Ни революция 1917 года, ни последовавшая за ней гражданская война не решили и не могли решить вопроса об уничтожении буржуазии, а тем более - пролетариата, как класса буржуазного общества. Революция уничтожила государственную машину, выражавшую интересы буржуазии и передала власть Советам - органам диктатуры пролетариата. Гражданская война была попыткой со стороны реакции - буржуазии в союзе с остатками помещичьего класса при поддержке иностранного капитала - военным путем вернуть то, что было потеряно в ходе революции. И эта попытка провалилась. Эксплуататорские классы потерпели поражение и в открытой военной борьбе. Буржуазия перестала быть господствующим классом. Но она не исчезла вообще. У нее была отнята не только политическая власть, но и политические права. У нее отняли экономическую власть, лишив ее возможности эксплуатировать чужой труд. Но революция, а, тем более гражданская война, не могла уничтожить экономический базис, который порождает деление общества на классы. Если тайна рождения буржуазии заключалась в росте промышленного производства, то тайна ее если не бессмертия, то, по крайней мере, воистину собачьей живучести оказалась в послевоенной экономической разрухе и недостаточном развитии российского капитализма вообще. Оставшаяся в наследство от царского режима и усиленная во много раз послевоенной разрухой экономическая многоукладность не только не давала возможности немедленно покончить с буржуазией как с экономическим классом точно так же решительно, как было покончено с ее политическим господством, но и, наоборот, заставляла пролетарское государство идти на определенный если не союз, то на компромисс с буржуазией в борьбе с еще более отсталыми, еще более реакционными силами. Самым крупным таким компромиссом был НЭП.

Основная цель НЭПа была в налаживании отношений государства диктатуры пролетариата с крестьянством, которое дольше не могло терпеть продразверстку. Крестьянину нужна была не только земля, которую дала ему революция, но и изделия промышленности, а ими Советская власть не могла так же централизованно обеспечить село по причине разрухи. Поэтому крестьянину сказали. "Ты хозяин, производи продукты, а государство берет минимальный налог". Естественно, что замена продразверстки продналогом была только первым шагом. За ним неизбежно следовал второй - допущение свободной торговли не только хлебом, но и промышленными товарами, что влекло за собой расширение сферы товарного производства и в промышленности. А это в свою очередь означало значительное укрепление капиталистических элементов в хозяйстве. Компромиссом было и налаживание торговли с иностранными капиталистами и использование буржуазных специалистов на весьма выгодных для них и очень накладных для государства условиях. Все это в отдельности выглядело как усиление элементов капитализма, и часть белогвардейской эмиграции даже начала радоваться, что еще немного, и большевики вернутся к капитализму. Но все это вместе взятое усиливало диктатуру пролетариата и создавало необходимые условия для полного уничтожения буржуазии как класса. Главным из этих условий было преодоление экономической разрухи и выполнение ленинского плана индустриализации, коллективизации и культурной революции. Тогда, в начале 20-х, допущение свободной торговли, ведущей, хотим мы или не хотим, к капитализму, на самом деле, в конечном счете, вело к коммунизму, по крайней мере, создавало необходимую базу для того, чтобы революция могла продержаться, чтобы пролетарское правительство не пало. Сохранение власти рабочих было залогом того, что победа останется за социализмом. Диктатура пролетариата боролась с опасностью неизбежного в условиях свободной торговли усиления капитализма не только тем, что создавала льготные условия для социалистического сектора экономики в его конкурентной борьбе с капиталистическим и мелкотоварным элементом, но и методом прямого подавления капиталистических элементов. Так или иначе, уже в начале 30-х годов с паразитическим классом в СССР было покончено. Производительные функции буржуазного класса - распоряжение капиталом, планирование производства и распределения - взяло на себя государство. С победой колхозного строя фактически исчез еще один класс дореволюционного общества - крестьянство. Обычно говорили, что к середине тридцатых годов мы имели два дружественных класса - рабочий класс и "колхозное крестьянство". Если насчет рабочего класса спорить не приходится - он был, то определение "колхозное крестьянство" явно неудачно.

Если сразу после коллективизации могли оставаться некоторые иллюзии на этот счет, поскольку поначалу характер труда колхозников оставался во многом еще патриархальным, то после того, как сельскохозяйственное производство благодаря техническому вооружению, употреблению химических удобрений и широкому внедрению науки стало по своему характеру отраслью промышленности, говорить о существовании крестьянства уже будет ненаучно. На употреблении именно термина "колхозное крестьянство" в Конституции СССР в свое время настоял Сталин, и для Конституции это было верно, поскольку она фиксирует достигнутое. Но то, что верно для Конституции не обязательно верно для науки, ибо наука не только фиксирует достигнутое (а общественная наука, которая только фиксирует достигнутое, вообще никому не нужна), но и обязана выяснить тенденции дальнейшего изменения, развития исследуемого предмета. Что касается такого "предмета" как крестьянство, то он, несомненно, должен был исчезнуть. Для этого, собственно, колхозы и создавались, чтобы покончить с крестьянским, патриархальным хозяйственным укладом.

В этом смысле наши противники из "патриотов" правы, когда обвиняют Советскую власть в том, что она уничтожила такое милое их сердцу крестьянство. И правильно сделала, - должны мы добавить. Жаль только, что проделано это мероприятие было не до конца. Вместо концентрации усилий на превращении сельского хозяйства в отрасль промышленного производства через его максимальное научно-техническое вооружение и научную организацию труда, с определенного времени мы пошли по пути консервирования деревенских условий жизни и превращения горожан в полукрестьян путем массового внедрения огородов. То, что раньше Советская власть терпела по нужде - самообеспечение продуктами и индивидуальное строительство (кажется, что оно ничего не стоит обществу, хотя на самом деле все это наносило огромный ущерб не только через хищение строительных материалов, но и через нерациональное использование свободного времени, которое невозвратно терялось и для общества и человека) - с определенного времени стало поощряться как магистральная линия развития. В результате процесс преодоления различий между городом и деревней зашел в тупик. Вместо соединения преимуществ городской и сельской жизни, как того требовал марксизм, получилось соединение недостатков того и другого. Вместо того, чтобы путем ускоренной индустриализации коллективизированного сельского хозяйства поднимать уровень жизни колхозников до уровня жизни городских рабочих, предоставили возможность горожанам заниматься сельским хозяйством на патриархальном уровне. Непростые процессы происходили также и в городе. С крупной буржуазией здесь было покончено еще в годы гражданской войны.

Одномоментно, через национализацию крупной и средней промышленности было покончено и со старым капиталистическим рабочим классом. НЭП, на некоторое время возродивший буржуазию, так и не смог возродить рабочего класса, характерного для капиталистического общества. Рабочий класс, который осуществляет власть, это уже не тот рабочий класс. Конечно, национализация крупной и средней собственности, это еще не обобществление производства на деле, уничтожение классов капиталистического общества - это еще не уничтожение классов вообще. Но к 1936 году в СССР сложился совершенно новый рабочий класс - рабочий класс без буржуазии, который уже не есть рабочий класс капиталистического общества, но еще не ассоциация "свободных работников", поскольку форма труда (наемный) во многом оставалась старой, то есть буржуазной. Надо иметь в виду, что речь идет только о внешней форме труда, а не о его содержании. Рабочий еще получал зарплату, а не трудился "без нормы и вознаграждения", в порядке "первой жизненной потребности", но он уже работал не на капиталиста, а на общество, поэтому и на себя. Другими словами, если по отношению к отдельному рабочему можно говорить, хотя и с большой долей условности, о том, что его труд носил наемный характер, то в отношении рабочего класса социалистического общества в целом это является полной бессмыслицей, получается, что рабочий класс сам себя нанимает. Такое положение сложилось не сразу, а лишь в результате компромисса между коммунистическими устремлениями сознательной части рабочих и совершенно неразвитыми, иногда примитивными условиями труда. Так уравнительные тенденции, которые сложились на базе отсталых форм организации (артели и коммуны артельного типа, которые в первое десятилетие Советской власти были широко распространены не только в строительстве, где они были традиционными, но и в промышленности) пришлось ликвидировать, что и было сделано путем широкого введения в начале 30-х годов сдельщины - типично капиталистической формы оплаты труда. Скорее всего, это было оправдано, поскольку новая техника, которая представляла собой технику капиталистической фабрики (станки или лицензии на них закупались в Германии, США) и т. п., требовала и соответствующей организации труда. Только очень наивный человек может думать, что техника и отношения по поводу ее применения - вещи совершенно друг от друга не зависящие.

Форд создавал конвейер вовсе не в целях коммунистического воспитания рабочих, а с целью заставить то же количество рабочих при тех же затратах на производство выпускать автомобилей как можно больше. Конвейер - специальное техническое средство для интенсификации труда. Но добровольно трудиться интенсивнее рабочий не станет. Стимулом к интенсификации труда при капитализме могут служить два фактора - страх потерять работу или сдельная оплата. Обычно при капитализме используется комбинация этих факторов. При социализме безработица была уничтожена. Поэтому в условиях, когда рабочий класс в Советском Союзе переживал не просто политическую ломку, но и непрерывно расширялся в основном за счет притока людей из села, введение сдельной оплаты было вполне естественным.

Буквально за несколько лет эта дисгармония (социалистический рабочий класс с одной стороны и буржуазные формы организации его труда с другой) дала себя почувствовать, и советские рабочие ответили на, как сейчас говорят, вызов времени, весьма своеобразно - стахановским движением, которое представляло собой не что иное, как коренную ломку сложившихся при капитализме норм и тарифов. При этом нужно учесть, что ломали они их не только за счет голого энтузиазма, но и за счет более рационального использования той же капиталистической техники, но, самое главное - за счет отсутствия конкуренции и широкого внедрения развернувшегося еще раньше, в конце 20-х и начале 30-х годов социалистического соревнования. В этой связи вспоминается, как горбачевцы в свое время, не уставая, тыкали нам в нос фразой Ленина о том, что нельзя строить социализм на одном энтузиазме, что необходимо использовать "личную заинтересованность". При этом они не сомневались, что Ленин имел в виду не что иное, как денежный или другой шкурный "интерес". Они мерили по себе, не предполагая, что у человека может быть какой-то иной личный интерес, кроме шкурного. Социализм дал человеку то, чего он не мог купить при капитализме за любые деньги - возможность универсального, непрерывного, ничем не ограниченного развития. Большинство населения России до революции было неграмотным, а неграмотный человек не может развиваться. Поэтому неразвитость большинства рабочих и крестьян считалась естественной. Революция предоставила возможность учиться всем, и теперь развитие каждого зависело в первую очередь от того, насколько он смог развить в себе именно этот интерес, а не другой. Раньше считалось само собой разумеющимся, что управлять и организовывать могут только представители богатых классов. Это тоже считалось естественным. Потому, что только богатые имели возможность получить образование. Теперь учиться смог каждый, и трудящиеся выдвинули из своих рядов десятки и сотни тысяч отличных управленцев, организаторов производства, науки и культуры. Стахановское движение и вообще эпоха 30-х годов продемонстрировали ничтожность старого буржуазного представления о человеке и величие освобожденной личности, которая не ограничена более интересом личной выгоды и может позволить себе роскошь отдавать обществу свои способности не рассчитывая что-либо за это получить, а находя интерес в самом акте самоотдачи. Такое могут позволить себе только люди, уже отвыкшие от конкуренции - борьбы за существование, уверенные в том, что общество заботится о них, точно так же, как они заботятся об интересах общества.

Как вы заметили, Ленин еще противопоставляет энтузиазм и личную заинтересованность. В 30-тые же годы именно личная заинтересованность в развитии, в уходе от вековой темноты и забитости, в использовании предоставленной Советской властью возможности подняться к высотам культуры, науки, принять непосредственное участие в управлении обществом и служила основой энтузиазма. Это уже был вовсе не тот энтузиазм одиночек, на котором и впрямь нельзя было построить социализм. Это был массовый энтузиазм, и личная заинтересованность, на которой он базировался, тоже была массовой. На таком энтузиазме уже вполне можно было строить социализм.

В становлении социалистического рабочего класса двоякую роль сыграла усиленная подготовка к войне и сама война. С одной стороны она усилила роль коммунистических начал в его становлении (энтузиазм вырос до необычайных пределов). Но с другой - она просто забрала свободное время, необходимое для развития каждого индивида. С конца 20-х годов в СССР был семичасовой рабочий день и шестидневная рабочая неделя. Свободное время плюс отличная система рабочего образования, от курсов ликвидации неграмотности до рабфаков и заводов-ВТУЗов, создавали все условия для развития рабочего класса, то есть для его самоликвидации как класса. И надо сказать, что рабочий класс этими условиями воспользовался, насколько это было возможно в такой исторически короткий срок. И дело было не только в том, что была практически полностью ликвидирована неграмотность взрослого населения, представители всех слоев населения получили доступ к среднему и высшему образованию. Самое важное было то, что рабочие в массовом порядке вовлекались в дело управления обществом. Был совершен невиданный переворот. До сих пор считалось, что управлять могут только богачи, поскольку они умные, а бедняки обречены на повиновение и страх перед сильными мира сего. Наш народ доказал, что возможно не только преодолеть страх перед богачами, но и научиться управлять обществом не хуже, а лучше богатых бездельников, что умными или глупыми люди являются не от рождения и не от богатства, а потому что имеют возможность получить образование или бедность обрекает их на темноту и невежество. Не нужно забывать, что 30-е годы, когда в стране был 7-часовый рабочий день, когда происходили индустриализация, коллективизация и культурная революция, перевернувшие сверху донизу всю бывшую гнилую империю, когда страной управляли "кухаркины дети", кроме всего прочего, были временем самого интенсивного экономического развития: среднегодовой годовой рост промышленного производства исчислялся десятками процентов.

В 1940 году в виду надвигающейся опасности войны пришлось переходить на восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю. Когда началась война, то о каком-либо свободном времени для самообразования и культурного развития вообще не могли быть и речи. Война, резко прекратившая развернувшуюся в широчайших масштабах культурную революцию, одновременно прекратила и этот процесс самоуничтожения рабочего класса. Впрочем, дело было не в войне как таковой, а в том, что после нее силы были направлены скорее на восстановление того, что было до войны, чем на движение вперед. Причем, восстанавливались города и села, промышленность и сельское хозяйство, но не направленность изменения структуры общества, которая сложилась в предвоенное время. Общественные отношения в основном консервировались те, которые сложились за время войны, а если быть более точным, то те отношения, которые сложились за время войны в армии. Разумеется, это были отношения командования и подчинения. Война других отношений не приемлет. Для войны они и на самом деле крайне эффективны. И дело не в том, что они не годятся для мирных условий. Дело в том, что это не есть коммунистические отношения, это отношения эксплуататорского общества (война - вообще дело вовсе не коммунистическое, при коммунизме воен не будет, но пока нет коммунизма, и коммунистам приходится воевать и воевать по законам войны, сложившимся, сами понимаете, не при коммунизме). Для мирных условий отношения командования и подчинения вообще-то тоже годятся, но они не годятся для продвижения к коммунизму, то есть для решения задач уничтожения классового общества. У нас же военные методы управления, давшие нам победу во время войны и позволившие в кратчайшие сроки восстановить промышленность и сельское хозяйство, закрепились едва ли не в качестве нормы. В дальнейшем они разве что ослаблялись применительно к тому, что время-то мирное, но попыток заменить их, вернуться к выполнению основной задачи диктатуры пролетариата - уничтожению государства и классов, превращению дела управления обществом в дело каждого члена общества, практически уже не предпринималось. На этом вопросе следует остановиться более внимательно. Он имеет значение не только для понимания того, какую роль сыграла Великая Отечественная война в становлении, а точнее, в деградации диктатуры пролетариата в Советском Союзе, но и для понимания полного непонимания и неприятия многими нашими товарищами и даже вождями таких основных положений марксизма, как диктатура пролетариата и уничтожение частной собственности и товарного производства.

Для того, чтобы понять, как складываются, как меняются или как сохраняются дольше, чем это необходимо, те или иные общественные отношения, нужно знать как минимум две вещи: что любые общественные отношения по своей сути есть производственные отношения, то есть отношения, складывающиеся между людьми в процессе общественного производства, и то что производственные отношения носят объективный характер, то есть не зависят от воли и сознания людей. Мало того, Маркс определяет сущность человека как совокупность всех общественных отношений. Теперь можно рассуждать по-простому. Разумеется, что все участники войны, от рядовых до генералов и маршалов после победы субъективно стремились поскорее окунуться в отношения мирного времени. Оставим в стороне тех, кто остался служить в армии после войны, и присмотримся к судьбе тех, кто снял военную форму и снова вернулся к мирному труду. Вот вернулись на свой завод в свой цех два человека, которые оба ушли оттуда на фронт рядовыми четыре года назад. Но вернулись - один сержантом, другой - капитаном. Как вы думаете, кого поставят начальником цеха? Точно, разбираетесь, конечно, капитана. А сержанта бригадиром поставят. Генерал отставной, конечно же, станет директором завода. Правильная это будет кадровая политика или нет? Ну, это, разумеется, может показать только практика. В одном случае - правильная, в другом нет. Но, в общем, было бы смешно, если бы кто-то вздумал расставлять людей по-другому: генерала - вахтером, капитана - бригадиром, а сержанта - директором. Ведь генерал умеет организовать людей, у него авторитет (он же генерал, у него голос, наверняка, такой, что попробуй не послушаться). Кстати, задачи тогда решались такие, что раздумывать над кадровой политикой, а тем более, экспериментировать, особо было некогда. С одной стороны, нужно было не расслабляться и дальше наращивать военную мощь, а с другой - нужно было немедленно восстанавливать мирную жизнь. Задачи были не менее горячие, чем на фронте. Естественно, что возглавили решение этих задач фронтовики. Но вполне оправданная на фронте привычка командовать у одних, точно так же как привычка подчиняться у других, пришедшая на смену предвоенному энтузиазму, действовала разлагающе на общественную жизнь Советской страны точно так же, как разлагающе действовала на организм человека потихонечку переходящая в алкоголизм сформированная вполне, наверное, оправданными на фронте наркомовскими сто граммами привычка прикладываться к бутылке.

Не было массового пьянства до войны. А вот после войны появилось. Был энтузиазм до войны. Да, после войны, впрочем, он тоже встречался. Но ведь и алкоголиками после войны стали не все, но пьянство прочно вошло в быт людей и больше оттуда не уходило. Заметьте, кстати, что если энтузиазм 30-х годов - это был энтузиазм рабочих, и именно революционный энтузиазм, энтузиазм самоотдачи, созидания, то энтузиазм 50-х - это энтузиазм интеллигенции, патриотический энтузиазм, энтузиазм гордости за сделанное (как правило, другими).

Но самое печальное, что пьянство стало нормой не только в обществе, но и в партии и даже среди ее руководства. В свое время даже анекдот появился: - Чем отличаются сегодняшние коммунисты от дореволюционных? – тем, что старые, когда в помещении, в котором они собрались, появлялись посторонние, быстро прятали документы и выставляли на стол водку, а новые в таком случае, наоборот, прячут водку и выставляют документы. Но дело здесь вовсе не в том, что, как лицемерно пишут на рекламе водки, "злоупотребление алкоголем вредит вашему здоровью". Аналогия между привычкой организма к алкоголю и привычкой общества к самоубийственным для становящегося коммунистического общества отношениям командования и подчинения вовсе не случайна. И дело здесь не только в аналогии. Пьянство и крах диктатуры пролетариата очень даже взаимосвязаны. Они взаимообусловлены креном нашего социалистического производства в сторону усиления и расширения сферы действия товарного производства. Именно продажа алкогольных напитков питает товарное производство лучше, чем, что-либо иное. А товарное производство разъедает диктатуру пролетариата, притом не без помощи все тех же алкогольных напитков. И во времена НЭПа противостояние разлагающему действию усиления товарных отношений на государственный аппарат давалось большевистской партии не так уж легко. Партмаксимум (член партии не мог получать зарплату больше определенной суммы, все, что ее превышало, отдавалось в партийную кассу), периодические партийные чистки, которые проводились очень серьезными партийными комиссиями публично, так что выступить и сказать все, что он думает о данном руководителе мог каждый желающий, не говоря уж о том, что ОГПУ тоже не дремало. Это далеко не полный перечень мер, который позволил партии выдержать атаку рынка, спущенного с цепи под контролем пролетарского государства. Но, пожалуй, главным было то, что еще живы были партийные традиции дореволюционного периода, когда люди отдавали партии не только все, что они имели, но и жизнь, не рассчитывая что-либо получить взамен. Согласитесь, что это нечто иное, чем фронтовая традиция ежедневной выпивки.

И не в том беда, что партия отказалась от правильных предвоенных традиций и действовала по инерции военного времени, не замечая различия задач войны (разрушения) и мирного строительства (созидания, причем не только производства материальных благ, но и созидания социализма). Партия действовала так же, как она действовала после гражданской войны. На ответственные посты выдвигались в первую очередь те товарищи, которые прошли войну, проявили себя в борьбе. И этот принцип себя полностью оправдал. Но выдвинувшиеся в гражданской войне были фактически поголовно профессиональными революционерами, в то время те, кто выдвинулся во время Великой Отечественной войны, были только профессиональными военными. Первые были специалистами по разрушению старых общественных отношений и созиданию новых. Это было условием нашей победы над войсками внутренней контрреволюции и интервентами. Ради победы в Великой Отечественной войне нам пришлось, наоборот, пойти во многом на восстановление старых отношений в армии (офицеры, погоны, взятие на вооружение военной истории русского царизма). Все это не было чисто внешним камуфляжем. Происходило оформление вполне реальных отношений. Офицерские погоны подкреплялись продовольственными аттестатами, значительно более высоким денежным довольствием и вполне определенными преимуществами при устройстве на работу. Возрождение патриотизма для военных нужд тянуло за собой то, что он со временем, особенно после смерти Сталина, становится принципом государственной политики и, в конечном счете, принципом воспитания молодого поколения. Двигайся мы и дальше по пути уничтожения товарных отношений и созидания бесклассового общества, патриотизм не только был бы не страшен, он играл бы положительную роль именно в процессе воспитания молодого поколения, как ступенька в восхождении от единичного к всеобщему. Прежде чем стать коммунистом, нужно освоить все лучшее, что накопило человечество за свою историю. А для того, чтобы понять, скажем, Пушкина, нужно быть патриотом России. Иначе вам Пушкина не понять. Правда, для того, чтобы понять, допустим, гениального реакционера Бальзака, сложившего великую поминальную песню гниющей французской аристократии, нужно переболеть историей французской революции. Для того чтобы понять Гете, нужно душой пережить трагедию разделенной Германии. А без всего этого нельзя понять главного, нельзя понять Ленина, который как раз и сказал, что "коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество". Но в условиях усиления товарных отношений, когда частный интерес становится над общим, а общий, общенациональный - над всеобщим, коммунистическим, то патриотизм становится ступенькой к поражению коммунизма.

Может показаться, что цель данной брошюры - показать, что не только Хрущев и последующие Генеральные секретари виноваты в нашем сегодняшнем поражении, но и Сталин тоже виноват. Ну не так, как говорят троцкисты и их стыдливые сторонники из числа сторонников Зюганова, но совсем немножечко все-таки виноват. На самом деле, ничего подобного. Цель данной брошюры, наоборот, состоит в том, чтобы не просто указать на тех, кто виноват, а найти объективные основания субъективных ошибок тех или иных вождей. Что же касается личностей Сталина и его преемников, если, конечно, можно так назвать тех, кто возвышал свою личность на критике культа личности Сталина, то Сталин - это последний марксист среди руководителей КПСС. Не потому, что остальные не уважали Маркса, а потому, что Сталин был последний, кто дал себе труд изучить и понять учение Маркса, Энгельса и Ленина. Остальные же руководствовались в своих действиях здравым смыслом, а марксизм употребляли скорее для чисто словесного оформления своих решений, каковым уже занимались не они сами, а наемные идеологи. В этом смысле Горбачев отличался от Хрущева и Брежнева только тем, что он не был патриотом. Тем самым получается, что Сталин был и последним вождем рабочего класса, поскольку действительная связь между вождями рабочего класса и самим рабочим классом осуществляется только через то, что вожди руководствуются в своих действия теорией марксизма, которая единственная позволяет увидеть действительные, коренные, а не сиюминутные, в общем-то, совпадающие с интересами или своей национальной или международной буржуазии, интересы рабочего класса. В дальнейшем становление рабочего класса шло уже не по линии завоевания им новых позиций в общественном развитии, а по линии закрепления достигнутого, а с определенного времени - по линии пользования теми завоеваниями, которыми были достигнуты раньше - как политическими, так и экономическими и культурными. Дело было вовсе не в том, что рабочий класс перестал быть господствующим, а в том, что прекратился процесс уничтожения классов.

Маркс в "Критике Готской программы" писал о том, что государством политического переходного периода от капитализма к коммунизму не может быть ничто иное, кроме как революционная диктатура пролетариата. Разгадка проблемы поражения социализма в СССР в том, что с определенного времени наша диктатура пролетариата сначала перестала быть революционной, а потом стала реакционной, что повлекло за собой то, что переход пошел обратно от коммунизма к капитализму. Противоречие было в том, что рабочий класс уничтожал себя не по-коммунистически. Будучи реально господствующим классом, он получил доступ к образованию. Именно рабочих принимали в ВУЗы в первую очередь, точно так же, как и в партию, что открывало путь к власти. Но все дело было в том, что рабочий класс при этом не уничтожался как класс. Прекратив процесс самоуничтожения, рабочий класс начинает как бы самоутверждаться. Условия его труда становятся все более выгодными. Зарплата рабочих в Советском Союзе существенно превышала зарплату, как колхозников, так и служащих. Он получает разного рода привилегии. Быть рабочим становится хорошо. Городские рабочие получают возможность вести более или менее мелкобуржуазный (мещанский) образ жизни. Привычка к нему стимулирует желание не только дальнейшего улучшения такого образа жизни, но и желание получать все это без труда. Дети рабочих уже вовсе не стремятся стать рабочими. Но при этом они стремятся не только сохранить свой уровень жизни, а и повысить его. Этому способствует получивший широкое распространение в нашей стране мещанский лозунг "Все лучшее - детям". Все, что могла дать страна сельским детям "лучшего" - такой же, как и в городе, уровень образования. Что касается остального, то дети в селах ничего не получали даром. Они вынуждены были работать с самых ранних лет. Имея привычку к труду вообще, они потом легко вырабатывали в себе упорство в умственном труде. Зато по отношению к городским детям этот лозунг у нас выполнялся, насколько это вообще было возможно и выражалось это в основном в освобождении детей от труда. Ничего хорошего это "лучшее" детям рабочих принести не могло, оно только отучало их от умения трудиться. Дети не вырабатывали в себе привычки к труду, настойчивости, любознательности, в конце концов, всего того, что было характерно для детей рабочих в довоенные годы. Такие привычки в городе теперь, в основном, могла уже дать только семья, да еще школа, если попадет на хороших учителей. В семьях навыки к умственному труду, без которого невозможно управление, разумеется, могли давать только те родители, которые им занимались. Результатом стало то, что среди тех, кто управлял, в последние десятилетия уже редко встречались дети рабочих. Конечно, специальной статистики по этому вопросу не существует, но, скажем, в составе последнего Политбюро ЦК КПСС и его секретариата из 35 человек было всего 4 человека (к слову, все с Украины), родившихся в рабочих семьях. Зато 15 человек, включая Горбачева, были из крестьянских семей. Остальные 16 - из семей служащих. Дальше срабатывает еще один парадокс диктатуры пролетариата, перестающей выполнять свою главную функцию - функцию уничтожения классов. Посылая своих лучших представителей наверх, рабочий класс тем самым теряет их. В рабочих остаются только не самые лучшие. Они хороши, но они хороши именно как рабочие. Но нужно помнить, что рабочий класс - это, по своей природе, класс капиталистического общества. Поэтому прекращение движения по пути создания бесклассового общества, консервация рабочего класса даже как господствующего класса, неизбежно ведет к реставрации капитализма. Уничтожение классов возможно только одним путем - уничтожением разделения труда. А что значит уничтожение разделения труда? Это значит, что каждый умеет делать все, что умеют делать другие, и, в первую очередь, умеет управлять.

Надо сказать, что в этом направлении в Советском Союзе было сделано значительно больше чем осталось.