Нежно жму руку…. Действующие лица.. Обстановка на сцене.

Нежно жму руку…

Действующие лица.

Действующими лицами пьесы являются мужчина и женщина, которые рассказывают историю отношений между Антоном Чеховым и Ольгой Книппер. В момент повествования они – актер и актриса. Во время цитирования писем и спонтанных диалогов, они становятся Антоном Чеховым и Ольгой Книппер.

Обстановка на сцене.

Голая площадка. Действие пьесы может быть реализовано просто как чтение – два письменных стола, стулья и маленькие лампы. Или два кресла (или два стула с высокими спинками) с пюпитрами, на которых закреплены лампы. На столе графин с водой и два стакана. Могут быть несколько книг и фотографий (Антона Чехова, Книппер, семьи Чеховых, МХАТ). Они стоят поодаль. Действие спектакля проходит без антракта. Сцены, эпилог в пьесе предложены таким образом, что могут быть отделены друг от друга музыкальными фрагментами (на усмотрение режиссера). Это могут быть русские романсы, исполненные вживую на гитаре (популярные в 19 веке песни, любимые Чеховым, встречающиеся в его пьесах). В другом случае они могут быть записаны. Музыка должна использоваться деликатно и ненавязчиво.

В момент, когда актеры появляются на сцене, мягко звучит гитарная музыка и постепенно набирается свет. Актеры садятся. На пюпитрах загораются подвесные лампы. Музыка затихает.

Она: «Нежно жму руку…» (Открывает текст пьесы.)

Он: «Нежно жму руку…» (Открывает текст пьесы.)

Она: Вот как он подписал их ... его письма к ней ... его письма к Ольге ....

Он: Он написал ей 400 писем…

Она: Четыреста двенадцать, если быть точным... Она написала почти столько же. , ,

Он: И они знали друг друга шесть коротких лет ...

Она: Всего шесть ?...

Он: Да, всего шесть ...

Она: Сначала как друзья ....

Он: Друзья? Наверное, можно было бы назвать это так...

Она: Потом как любовники… Затем как муж и жена...

Он: Ну да … Любовь в течение шести коротких лет. . .

Она: Он был писателем. . .

Он: Она была актрисой. ..

Она: И они встретились… Кстати, а, как они познакомились?

Он: Я забыл! ...

Она: Ты забыл ?! ... Во время читки ... читки! ....

Он: Ах, да… читка…

Она: «Чайки» в апреле 1898. Помнишь? «Моя дорогая, ты последняя страница моей жизни!» Моя любимая строчка – как мне нравилось повторять ее…

Он: Я любил слушать, когда она повторяла эту строку… Я написал эти строки… Вообще не для нее…Я не знал ее, когда их писал… И все же, когда она их читала… Когда она читала их ... Я испытываю глубокое волнение, вспоминая все… Ей было 29 лет…

Она: Ему было тридцать восемь… и он был знаменитым писателем ... Я никогда не забуду ... Наш самый первый сезон ... Выглядел он, будто птенец, который попал в чужое гнездо. .. Немирович настоял на своем. .. " Мы должны заполучить Чайку ", сказал он. .. " Я хочу Чехова ... "

Он: Я сказал им, что они сошли с ума … " Это ужасная пьеса", сказал я .. . " Её освистали в Петербурге. . . Рецензенты уничтожили её . . . "

Она: Станиславский сказал: " Я просто обязан поставить её! "

Он: Московский Художественный театр! … Красивое название. ..

Она: Мы собрались всей труппой, чтобы прочитать пьесу для него… Мы дрожали, когда он прибыл …

Он: Я помню: все, что я мог слышать в тот момент - это ее голос …

Она: Он казался таким одиноким…

Он: " Кто эта актриса? " вскользь спросил я … "Ольга Книппер," ответили мне, "Одна из учениц Немировича!"

Она: Он любил шутить ... Мы спрашивали его: "В чем смысл этой пьесы? Расскажите нам, Антон Павлович, расскажите, пожалуйста! " Мы были словно дети…

Он: "В чем смысл? Всё просто! Да, там все есть в ремарках!" ...

Она: Как мы смеялись! Ему нравилось смешить нас…

Он: Я помню, я тёрся вокруг коробки шоколада…

Она: Он говорил о погоде… Наши глаза встретились на мгновение ... Мне показалось, что он все еще шутит…

Он: Я прищурился… На самом деле… Пенсне сползло на нос, ну вы понимаете...

Она: Мы не знали, что сказать… Он смотрел на нас и улыбался. Но вдруг мог стать очень серьезным …

Он: Они репетировали весь вечер в этом холодном, недостроенном театре… без пола, с огарками свечей в бутылках вместо ламп, в кучу было свалено их пальто – вот так это всё выглядело!...

Она: Какое наслаждение понимать, что где-то там, в темноте, в пустом зале есть душа, которая нас любит, которую мы обожаем…И он слушает нас ...

Он: Я вернулся в Ялту. В мою тюрьму на берегу моря… (Кашляет).

Она: Представьте себе, - он пропустил открытие! Декабрь в Москве был слишком суров для него. Но он вернулся весной. Мы сыграли один спектакль специально для него…

Он: Она была…притягательна!...

Она: «Моя радость, моя гордость, мое блаженство... Если

ты покинешь меня хотя на один час, то я не переживу, сойду с ума, мой

изумительный, великолепный, мой повелитель!...»

Он: Харизматична!..

Она: "…Ты мой… И этот лоб мой, и глаза мои, и эти прекрасные шелковистые волосы тоже мои... Ты весь мой. Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей, ты единственная надежда России... Поедешь? Да? Ты меня не покинешь?.."

Он: "... У меня нет своей воли..."

Она: Это были мои строки!...

Он: Это для меня!...

Она: Я помню тот пасхальный солнечный день, радостный звон колоколов, воздух, наполненный ожиданием ... И вдруг, без всякого предупреждения –

Он: Я позвонил ее семье. Она была немкой, вы знаете…

Она: Вообще Чехов никогда никому не звонил. Какой счастливый солнечный день! Я пошла с ним на выставку - его друга-художника Левитана.

Он: В мае она приехала в Мелихово, в мои «владения», на юге Москвы ...

Она: Я любила его матушку ... тихую русскую женщину, с юмором …

Он: Ей не понравилась моя сестра, это точно –

Она: Мне понравилась его сестра, Маша…

Он: - хотя, конечно, она сказала, что ей все понравились, и мои братья ... Я показал ей своё имение: пруд с карасями, мой сад –

Она: Он очень любил садоводство, любил все, что дает земля.... Все решительно пленило меня там: и дом, и флигель -

Он: - где я написал «Чайку». И сад, и пруд, и цветущие фруктовые деревья, и телята, и утки –

Она: - и сельская учительница, гулявшая с учителем по дорожке …

Он: Она была у нас три божественных дня…

Она: Это были три дня, полные чудесного предчувствия, полные радости, солнца… После этого я отправилась на Кавказ, чтобы повидаться со своей семьёй. К этому периоду относится начало нашей переписки …

Он: «Что это значит? Где Вы?»

Она: Его первое письмо, написанное мне из Мелихово. 16 июня 1899…

Он: «Автор забыт, о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно! Все шлют Вам привет. Нового ничего нет. И мух даже нет. Ничего у нас нет. Даже телята не кусаются. Я хотел тогда проводить Вас на вокзал, но, к счастью, помешал дождь. Был в Петербурге, снимался в двух фотографиях. Едва не замерз там. В Ялту поеду не раньше начала июля…С Вашего позволения, крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего…»

Она: Это первое письмо…Первое из многих…

Он: «Крепко жму Вам руку, моя дорогая актриса…»

(Музыка.)

Она: В то время он строил свой дом в Ялте. Врачи заставили его поехать на юг, и он вынужден был покинуть свое любимое «Мелихово». Туберкулёз развивался…

Он: Она репетировала в Москве… Я уехал на юг, в Ялту на поезде…

Она: « Только четвертый день, как Вы уехали, а мне уже хочется писать Вам - скоро? Особенно вчера хотелось в письме поболтать с Вами - настроение было такое хорошее: мой любимый субботний вечер, звон колоколов, который так умиротворяет меня ».

Он: Ах, Вы моя сентиментальная немка, Вы…

Она: «Мне стало так грустно на станции, когда я осталась. Мне хотелось плакать всё время, пока я возвращалась домой. Ваша сестра приезжала вчера... Как это хорошо с её стороны!»

Он: Да, предусмотрительно…

Она: Как Ваша поездка? Хорошо Вам было?

Он: «Доехал я благополучно. Мои спутники уступили мне место внизу. Всё что было в корзине я съел. К сожалению, не было кипячёной воды в поезде, чтобы можно было попить чаю. В Ялте остановился в собственном доме вчера вечером. Так тихо здесь. Я сижу в доме и думаю о Вас… Милая, необыкновенная актриса, замечательная женщина, если бы Вы знали, как обрадовало меня Ваше письмо. Кланяюсь Вам низко, низко, так низко, что касаюсь лбом своего колодезя, в котором уже дорылись до 8 сажен».

Она: «Спасибо за фотографии и сладости. Тоже самое касается и Ваших писем. Я была растеряна… Я думала, что Вы не захотите писать мне… Сегодня утром мы репетировали «Дядю Ваню». Вечером я играю Аркадину в «Чайке». Станиславский не может прийти на репетиции «Дяди Вани» - он режиссирует «Ивана Грозного». Как же он сможет сыграть Астрова, если он отсутствует на репетициях?!»

Он: Он неплохой режиссёр, но ужасный артист!

Она: «Почему Вам не писать мне почаще? Разве вы не чувствуете, что это необходимо?»

Он: «Да, не о чем писать. Здесь одиноко и скучно. Мне кажется, что я прожил в Ялте миллион лет. Вчера я поймал две мыши… Крепко жму и целую Вашу руку, моя занятая актриса. Не забывайте обо мне…»

Она: «26 октября 1899 года: Премьера «Дяди Вани»! Я была очень взволнована! Как я играла в 4-ом акте? - (Играет.) «Вы необычный человек, уникальный. Мы никогда больше не увидимся, потому зачем скрывать! Я даже увлеклась вами не много….»

Он: (Играет.) «Идите. Финита ля комедия.»

Она: (Играет.) «Я возьму этот карандаш на память…»

Он: Браво! Браво, моя дорогая актриса! Мне кажется, звучит замечательно!

Она: «Какой был фурор! Я послала телеграмму сразу после спектакля»

Он: «Телеграммы стали приходить вечером, когда я был уже в постели. Их мне передают по телефону. Я просыпался всякий раз и бегал к телефону в потемках, босиком, озяб очень; потом едва засыпал, как опять и опять звонок. Первый случай, когда мне не давала спать моя собственная слава»

Она: «Играла я невообразимо скверно. Пьеса имела шумный успех, захватила всю залу, об этом уже говорить нечего. И что я делаю? - Я играю отвратительно. Я вынуждена была принять валериановые капли, чтобы хотя бы немного успокоиться. «Вы не имеете ни малейшего представления, что это такое, когда знаешь, что играешь отвратительно! Вы сами об этом писали! Помните?»

Он: «Милая актриса, Вы все сильно преувеличили. Как бы ни было, одного-двух неудачных представлений совсем недостаточно, чтобы вешать нос на квинту и не спать всю ночь. Искусство, особенно сцена - это область, где нельзя ходить не спотыкаясь. Впереди еще много и неудачных дней, и целых неудачных сезонов; будут и большие недоразумения, и широкие разочарования, - ко всему этому надо быть готовым, надо этого ждать и, несмотря ни на что, упрямо, фанатически гнуть свою линию».

Она: «Приезжайте посмотреть на меня! Мне это очень нужно!»

Он: «Сохраняйте спокойствие, дорогая моя актриса! Успех очень избаловал Вас, и Вы уже не терпите будней».

Она: «Как я страдаю из-за своей работы! Один день я чувствую себя на высоте, в другой день - падаю духом… Ради Бога, пишите!»

Он: «Автор так часто пишет актрисе - этак, пожалуй, гордость моя начнет страдать. Надо актрис в строгости держать, а не писать им. Я все забываю, что я инспектор актрис. Я целую вашу маленькую ручку. Завидую вашему пальто, которое вы носите каждый день»

Она: «Я пала духом. Это ужасно… Хочется плакать и жаловаться».

Он: «Зачем хандрите? Вы живете, работаете, надеетесь, пьете, смеетесь… чего же Вам еще? Я - другое дело. Я оторван от почвы, не живу полной жизнью, не пью, хотя люблю выпить… Я люблю шум и не слышу его, одним словом, я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему или начать сохнуть? Нет. Я живу и завидую той крысе, которая живёт под вашим театральным полом».

Она: «Канун нового года. Сегодня мы играли «Дядю Ваню».

Он: 1900. Представьте себе - канун столетия! «Счастливого Нового Года, моя замечательная актриса…»

Она: «Играли очень хорошо. Шумные аплодисменты . Умопомрачительно! Едем в Петербург!»

Он: «Как бы мне хотелось увидеть спектакль! Здесь холодно. Холодно и тихо как в могиле. Пишите мне, пожалуйста. Я соскучился. Я чувствую себя так, будто я в тюрьме. Приезжайте в Ялту весной! Отпраздновать канун столетия. Почему бы Вам не приехать?!»

Она: «Мы приезжаем в апреле! Мы приедем всей нашей труппой. Мы привезём «Дядю Ваню», чтобы показать специально Вам!»

Он: «Дорогая актриса, уже март! Наконец-то! Лилии, ирисы, тюльпаны, туберозы, гиацинты - все это ползет из земли. Верба уже позеленела; около той скамьи, что в углу, уже давно пышная травка. Цветет миндаль. Я по всему саду наставил лавочек, не парадных с чугунными ногами, а деревянных, которые выкрашу зеленой краской. Сделал три моста через ручей. Потираю руки в ожидании.»

Она: «Как замечательно! Мы будем в Ялте на Пасху. Это значит, что мы скоро увидимся!»

Он: «Мы уже ходим без калош и в шляпах. С самой осени я не слышал ни музыки, ни пения, не видел ни одной интересной женщины… Вы привезёте мне музыку…».

Она: Мы приехали в апреле… Все это было похоже на чудный праздник… Мы прибыли в Ялту, нас забросали цветами. Мы сыграли «Дядю Ваню» для него. Был Рахманинов, был Горький… Бунин и Куприн… Толстой тоже… Было замечательно…

Он: Мне казалось, что все это какое-то необыкновенное путешествие… Завтраки, обеды, вечеринки все время…Я развлекал их день и ночь…

Она: Мы роились в его маленьком домике, рассаживались в его рабочем кабинете, блуждали в его миндалевом саду…

Он: Вихрь жизни, радости и надежды…

Она: Мы оставили качели и скамейку из «Дяди Вани» у него в саду…

Он: «Неужели Вы должны уезжать так скоро?»

Она: «Мы должны… Весенние гастроли в Петербурге… Вы же знаете…»

Он: Спустя некоторое время я решил поехать в Москву… В Ялте было так пустынно после их отъезда… Я не мог этого перенести…

Она: Но он чувствовал себя нехорошо и ему пришлось вернуться обратно… В июне я приехала на поезде в Ялту в прекрасный, роскошный юг… Ласковое солнце, запахи цветов в воздухе… «Мы путешествуем в карете с двумя толстыми армянками…Я считаю мили!»

Он: Она приехала в начале июля…Цвели азалии…

Она: В июле мы стали близки…

(Музыка.)

Она: Август 6, 1900. «Доброе утро, дорогой мой! Я сажусь в поезд, пью скверный кофе и начинаю писать тебе. Вагон трясет сильно. Выглядываю из окна и вижу бесконечные просторы как будто на севере - почему на севере? – ты же на юге? Вспоминаю горячие поцелуи. Женщина, которая сидит напротив меня обожает наш театр. Она сказала, что видела «Чайку» 4 раза. Она так и не поняла, что разговаривает с Аркадиной. Я не стала ничего объяснять… Addio, мой академик. Люби меня и пиши».

Он: «Милая, славная, великолепная моя актриса, я жив, здоров, думаю о тебе, мечтаю и скучаю оттого, что тебя здесь нет. Сижу в Ялте, в своей тюрьме. Дует жесточайший ветер, катер не ходит, свирепая качка, тонут люди, дождя нет и нет, все пересохло, все вянет, - одним словом, после твоего отъезда стало здесь совсем скверно. Без тебя я повешусь. Целую тебя крепко, крепко, четыреста раз. Будь здорова, моя маленькая собачка…»

Она: Зови меня, Ольга. Зови меня по имени.

Он: Я буду звать тебя «голубчик»… Моя маленькая немочка…

Она: «Мне скучно без тебя. Так хочу тебя сейчас видеть, так хочется приласкаться, посмотреть на тебя. Точно меня выбросили куда-то за борт - такое у меня сейчас ощущение. Что ты делаешь, что думаешь? А может, ты забыл думать обо мне? Ты меня любишь? Ты мне веришь? Скучаешь без меня? Как проводишь дни? С матерью не ссоришься? А с Машей ласков? Во сколько вопросов - ответишь?Пиши больше о себе, все пиши. А теперь дай мне прижать твою голову и пожелать спокойной ночи».

Он: «Мое сокровище, сентябрь, Ялта пуста. Погода скверная, сухая, ветер не перестает... Милюся моя, я не знаю, когда выеду в Москву, - не знаю, потому что, можешь ты себе представить, пишу в настоящее время пьесу. Пишу не пьесу, а какую-то путаницу. Много действующих лиц - возможно, что собьюсь и брошу писать».

Она: Пьесу?!

Он: «Да, пьесу. Она в моей голове. И просто просится, чтобы ее написали. Но как только я сажусь писать, так сразу в двери появляется чье-нибудь лицо…»

Она: Новая пьеса… Чехова!

Он: «Эти постоянные гости мешают дьявольски. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Все путается в голове, настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала. Сейчас пришла начальница гимназии, а с ней две ее родственницы-барышни. Пришли, посидели в кабинете, а теперь пошли чай пить. Я не смогу отделаться от них!»

Она: «А там есть для меня роль?!»

Он: «Ах, какая роль, какая роль для тебя! Дай мне 10 рублей и ты ее получишь. Или отдам ее другой актрисе!»

Она: «О… Быстрее заканчивай пьесу!»

Он: «Я не могу. Тут появилась большая женщина в сером платье. Она гуляет по моему саду. Я наблюдаю за ней из своего окна и прячусь в своем рабочем кабинете. Боже мой! Какое у нее платье! С зеленым поясом! Кто она? Я не перенесу всех этих остановок. Пьесе нужно, чтобы я написал ее в один присест!»

Она: «Мой дорогой, избавься от всех этих людей! Гони их… «Три сестры»? Мне нравится название. Которая из них я?»

Он: «Мне кажется, я больше не могу работать над пьесой. Все мне кажется пошлым. В пьесе так много персонажей. Буквально целая толпа. Боюсь, что все получится слишком запутанным. Потерпи мой ангел, за это я тебя награжу. Я тебя буду любить свирепо, как араб. Всю ночь напролет…»

Она: «Как араб? Приезжай быстрей в Москву, мой дорогой!»

Он: «Пока не могу приехать. Что-то у меня захромала одна из героинь, ничего с ней не поделаю и злюсь. Все дни буду сидеть и писать пьесу. Вообще, я нынче боюсь приезжать в Москву. У меня страшно лезут волосы. Это ужасно. Я прячусь у себя дома».

Она: «Не беспокойся о волосах. Я взяла у дяди Саши замечательное средство от облысения».

Он: «Средство от облысения? Как мило! Я использую это где-нибудь в пьесе, голубчик… Я не должен торопиться. Пусть пьеса полежит немножко, взопреет, или, как говорят купчихи про пирог, когда подают его на стол, - пусть вздохнет...»

Она: «Ты все шутишь. Но надо ли? Довольно! Заканчивай пьесу!»

Он: «14 октября: пьеса закончена. Я выезжаю!»

Она: «Приезжай скорее Хочу видеть!»

Он: «Плыву!»

Она: Он приехал в ноябре и остановился в отеле «Дрезден». Мы были вместе столько, сколько хотели…Его мама и Маша после всего…

Он: Художественный театр провёл читку 17-го ноября… После неё воцарилась гробовая тишина.

Она: Он ходил среди нас, смеялся, шутил…Но мы не могли скрыть от него…Мы были сбиты с толку…

Он: Они не поняли мою пьесу. Поправки к первому акту, затем побег…Побег от всего этого…(Кашляет).

Она: Ты уезжаешь?

Он: Да, я должен… Сейчас декабрь… Зима здесь…

Она: Но, что с остальными поправками? Не уезжай пока -

Он: Я пришлю их из Ниццы!

Она: Ницца… «Мой дорогой, любимый… Вчера, когда уходил от меня поезд и вместе с ним, и ты удалялся, я точно первый раз ясно почувствовала, что мы действительно расстаемся. Я долго шла за поездом, точно не верила, и вдруг так заплакала, так заплакала, как не плакала уже много, много лет. Я стояла в конце платформы и другие люди не могли видеть моих слёз. Будь внимателен при пересадках с одного поезда на другой и ради Бога находись постоянно в тепле…Почему ты постоянно должен уезжать?»

Он: «Я в Вене, моя Книппршитц. Приехал сюда, а здесь все магазины заперты, оказывается - немецкое Рождество! И я не солоно хлебавши сижу теперь в номере и решительно не знаю, что делать, что называется, дурак дураком… С вожделением поглядываю на две постели, которые стоят у меня в номере. Только обидно, что я здесь один, без тебя, баловница, Дуся моя, ужасно обидно. В Ницце, как приеду, в тот же день пойду на почту. Обнимаю тебя крепко, целую тысячи раз»

Она: Ницца…Солнце, море…Три месяца разлуки…

Он: «Saluе, ma belle! Только что приехал в Ниццу. Отель Pension Russe. Почти все номера заняты русскими туристами. Сейчас я пойду к морю, буду сидеть там и читать газеты, а потом, вернувшись домой, стану переписывать…10 000 поцелуев. Ton Antoine».

Она: «- 27 сегодня было -подумай! Ошалеть можно. Я плачу на улице, у меня болят глаза, щеки, руки, губы, да все, одним словом. Я теряю всякую энергию… У меня температура, больно кашлять…»

Он: «У меня есть только одно средство от твоего гриппа, моя дорогая: обнять тебя, поцеловать, и потом снова обнять. С Новым годом тебя, моя родная. Felicite, bonheur, argent, gloire. Представляешь, уже 1901-ый год. Как быстро летит время!...»

Она: «Днём репетируем «Сестёр», вечером играем «Дядю Ваню». Врач дал мне хинин. Я пью чай с ромом. Станиславский и Немирович просто обезумели, ожидая поправки 3-го и 4го актов. Где они?!»

Он: «Не унывай, голубчик! Я пошлю их завтра».

Она: «Мы получили поправки. Нафталин? Восхитительно! Средство дяди Саши от облысения! Ему будет приятно! …Должна ли Маша ходить в каждом акте в чёрном?»

Он: Да, должна. Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, да, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто. Так и ты частенько задумывайся на сцене, во время разговоров. Понимаешь? Присылай мне новости с репетиций. Я не доверяю Станиславскому в разработке этих 4-х женских ролей! Пиши мне, моя евреечка».

Она: «Я всё ещё болею гриппом. Сегодня размечали 4-ый акт. Ты мне много прибавил, милый. «Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало-помалу грубеешь, становишься злющей… Вот тут у меня кипит…» Боже мой, как я могу это сыграть? Или вот это: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… Кот зеленый… дуб зеленый…?»

Он: Играй это легко и реально… Помни, что ты смешливая, сердитая… просто и реально…

Она: «Если бы ты только мог видеть море, когда садится солнце… Это замечательно. Чудесная еловая длинная аллея, дом с большой террасой, с крыльцом, где происходят проводы офицеров…Ничего, если я в последнем моем финальном моноложке сделаю купюру? Немирович сказал, что он звучит очень похоже на монолог Сони в «Дяде Ване». Маша – просто чудо. Если я ее провалю, махну на себя рукой!»

Он: Не провалишь… Я написал ее для тебя…

Она: «Дорогой, Станиславский просил спросить тебя насчет конца 4-го акта. Можно ли обойтись без проноса тела Тузенбаха, т.к. при проносе необходима народная сцена, волнение, и это может нарушить трио трех сестер и кроме того расшатают декорацию, т.к. сцена, знаешь, у нас не велика. Пока репетируем без проноса. Ответь сию же минуту, ради Бога. Не медли. Ведь сестры не могут оставаться равнодушными, если в дом несут покойника? Как ты думаешь?!»

ОН: Я сказал Станиславскому, что ему совсем не обязательно понимать мою работу…

Она: «Кризис в 3 акте. Песня, которую Вершинин и Маша поют друг другу – как нам ее исполнить? Немирович думает, что мы должны звучать как стеклянные колокольчики: трам – там – там! Какая ужасная идея! У нас открытие через 10 дней! Помоги мне, Тото , я теряюсь без тебя!»

Он: «Если Станиславский испортит III акт, то пьеса пропала, и меня на старости лет ошикают. В III акте шум... Почему шум? Шум только вдали, за сценой, глухой шум, смутный, а здесь на сцене все утомлены, почти спят... Вершинин произносит "трам-трам-трам" - в виде вопроса, а ты - в виде ответа, и тебе это представляется такой оригинальной штукой, что ты произносишь это "трам-трам" с усмешкой... Проговорила "трам-трам" - и засмеялась, но не громко, а так, чуть-чуть».

Она: «Мне хочется каяться, милые сестры… Томится душа моя…»

Он: Вот так, правильно…

Она: «Покаюсь вам и уж больше никому, никогда… Скажу сию минуту. (Тихо.) Это моя тайна, но вы все должны знать… Не могу молчать…»

Он: Мягче… Чуть мягче… Стой тихонечко около софы… Позволь Ирине подойти к тебе…

Она: «Я люблю, люблю… Люблю этого человека… Вы его только что видели. Ну, да что там. Одним словом, люблю Вершинина…»

Он: Все правильно… Чуть быстрее…

Она: «Что же делать! (Берется за голову.) Он казался мне сначала странным, потом я жалела его… потом полюбила… полюбила с его голосом, его словами, несчастьями, двумя девочками…Люблю — такая, значит, судьба моя. Значит, доля моя такая… И он меня любит… Это все страшно. Да? Нехорошо это?»

Он: При этом улыбайся, мой ангел…

Она: «Как-то мы проживем нашу жизнь, что из нас будет… Милые мои, сестры мои… Призналась вам, теперь буду молчать… Буду теперь, как гоголевский сумасшедший… молчание… молчание… Трам-там-там…»

Он: «Там-там…»

Она: «Тра-ра-ра…»

Он: «Тра-та-та!» Это все, что я вам оставляю. Вы должны это сыграть!»

Она: 31 января: Москва. Телеграмма: « Три сестры»: огромный успех. Обнимаю тебя…» Антон, где ты? Я думала, ты в Алжире? …

Он: «Нет, голубчик мой… Флоренция… Кто в Италии не бывал, тот еще не жил. Затем Неаполь, Корфу и Константинополь… Если будет связь… Сегодня пришло сюда твое письмо, только одно за целую неделю. Думаю, что виновата в этом моя пьеса, которая провалилась-»

Она: «По всей Москве только и разговору, что "Три сестры". Госпожа Книппер выделилась из общего превосходного ансамбля! Ты гордишься мной?! Очень жаль, что ты не можешь увидеть меня в роли Маши. Я бы сыграла ее для тебя с большим удовольствием!»

Он: Я умоляю тебя, больше деталей…. Напиши мне в Рим…

Она: «Где ты, Антон? Не могу не написать! Вчерашний спектакль сорвал грандиозные овации! На следующей неделе мы едем в Петербург. Все билеты уже распроданы. Мы открываем гастроли с «Дяди Вани». Сегодня мы играем «Чайку». Все только и говорят: Чехов, Чехов, Чехов… Когда ты возвращаешься в Россию?»

Он: Скоро, скоро… «Ты приедешь в Ялту, не так ли?»

Она: (После паузы.) «Я не могу… В Ялту мне бы не хотелось ехать. Ты меня понимаешь? В чем причина? Снова скрывать правду от твоей матери и сестры, вызывать в них неловкость и смущение… Молчание твоей мамы, сердитое Машино лицо… Я не вынесу этого!»

Он: Чепуха!

Она: «Ну, сколько мы можем притворяться? Приезжай в Москву. Женись на мне, и мы будем жить вместе. Давай так и сделаем, Антон! Ответь мне серьезно, хотя бы раз!»

Он: «Я не могу стать твоим супругом. На нашей свадьбе я буду выглядеть как твой дедушка, а не супруг. Я теперь целые дни копаюсь в саду. литературу совсем бросил, а когда женюсь на тебе, то велю тебе бросить театр, и будем вместе жить, как плантаторы».

Она: «Я же сказала, Антонио, без шуток…»

Он: «Хорошо, дорогая актриса. Хорошо, маленькая Книппершитц. . . Дай мне слово, что никто в Москве не узнает о нашей свадьбе до тех пор, пока она не случится. Я приеду из Ялты и повенчаюсь на тебе в день приезда. В силу странных причин я ненавижу свадьбы: поздравления, восхищения, необходимость стоять в кругу с идиотским выражением на лице… Никому ни слова, обещаешь? И после всего мы поплывем по Волге как два маленьких лебедя. Твой Антуан».

Она: «Медовый месяц на Волге. Я счастлива как ребенок. Я никогда не видела Волгу. Мое сердце переполнено предчувствиями. Дорогой, не забудь паспорт. Ты не можешь без него идти на свадьбу…»

Он: «Я приезжаю в Москву 10 мая (Кашляет). Скажите вашему актеру, который играет Ваню – Вишневский, кажется – что я не собираюсь умирать в ближайшем будущем. Он считает за факт, что очень скоро ты станешь вдовой, но скажите ему, что я мстительный и что напишу завещание, в котором тебе будет запрещено выходить замуж. Я обнимаю тебя, предательница сотню раз».

Она: Он приехал как планировали… Все наши друзья, родственники были приглашены на обед 25 мая… Такой милый маленький ресторанчик в Москве…Они ждали, ждали новобрачных…

Он:… но они не появлялись…

Она: Затем, наконец в ресторане объявили –

Он: Сюрприз, сюрприз!!!!

Она: (Смеется) Они уже повенчались на другой стороне города и уехали проводить свой медовый месяц….

Он: (Смеется.) Вы только представьте их лица?!

Она: Он все же забыл паспорт, между прочим… Но церемония, все же как- то прошла… Они уплыли вниз по Волге в санаторий Аксеново, где он мог отдохнуть… Какой замечательное место: прекрасный дубовый лес, примитивный, темный, волшебный…

Он: Длинные тени по степи после шести часов, фырканье лошадей в табуне, флора, фауна….

Она: Мы каждый день рыбачили на реке Дёма…

Он: Я люблю рыбачить…

Она: Он был счастлив…

Он: «Если бы я жил в такой усадьбе, у озера, то разве я стал бы писать? Я поборол бы в себе эту страсть и только и делал бы, что удил рыбу. Поймать ерша или окуня — это такое блаженство!»

Она: Какое блаженство…

(Музыка.)

Он: 23 августа. 1901г. «Жена моя чудесная, друг мой милый, вчера я приехал опять в Ялту. Как там Москва? Кресло твое угрюмо и задумчиво. В твоей комнате тихо и одиноко. Сегодня я не чистил своего платья - вот уже чувствуется твое отсутствие. И сапоги тоже не чищены. Но ты не волнуйся, я распоряжусь, все будет чиститься. Пиши, пиши и пиши каждый день, иначе будешь бита. Ведь я очень строгий и суровый муж, ты это знаешь…»

Она: «Мой дорогой, мой любимый муж, я снова в Москве. Меня до сих пор качает от дороги, и чувство, будто глаза мои ушли в какую-то глубь. В 12 часов я умылась, оделась и пошла на Бронную в театр. Немирович напал на меня с кучей вопросов: брошу ли я театр, уеду ли куда-нибудь зимой? Я тоскую здесь без тебя. О чем ты думаешь? О чем ты мечтаешь? Ты получил письма? Твою комнату прибирают? Ответь на каждый вопрос. Целую крепко, крепко…»

Он: «Не беспокойся, дорогая. Когда приедет Маша, она все увидит!»

Она: Маша?!… «Я должна быть там, чтобы заботиться о тебе…»

Он: «Шею одеколоном вытираю. Вчера мыл голову, рубашки меняю каждый день. Все как ты мне наказывала … Я обожаю тебя, милая моя собака. Целую тебя в обе маленькие лапки…»

Она: «Уже октябрь. Сегодня теплое солнце, повсюду запах осенних листьев… Я взяла котеночка для нашей новой квартирки. Если ты его не взлюбишь, то он будет в кухне. Хотя он мил - мягкий, толстый и с собачьими ухватками, обнюхивает чужих, и лапками трогает веки, когда они закрываются и открываются…»

ОН: «Как знаешь, заведи хоть крокодила; тебе я все разрешаю и позволяю и готов даже спать с кошкой… Маша и мама все еще здесь-»

Она: «Сегодня у меня душа уже буйствовала от ревности, и я в мыслях становилась свирепой ко всем окружающим тебя. У меня явилось безумное желание бросить все, взять тебя и увезть куда-нибудь, чтоб я одна была около тебя, понимаешь ли - я одна, и больше никого, ни матери, ни сестры. Это скверно, Антон? Может быть. Но у меня часто бывают такие взрывы и мне очень трудно привести себя в норму, т.е. покоряться обстоятельствам. Помоги мне, Антон!»

Он: «И мне ужасно теперь хочется, чтобы у тебя родился маленький полунемец, который бы развлекал тебя, наполнял твою жизнь!»

Она: «Да, да, полунемчик! Назовем его Гришей! Я проклинаю себя за то, что не могу бросить театр! Приезжай в Москву, дорогой!»

Он: «Я не могу приехать до весны. Ты знаешь об этом. Вчера я был у Толстого. Выражение у него приятное, доброе, хотя и стариковское, или вернее - старческое, слушал он с удовольствием и говорил охотно. Графиня сфотографировала нас. Я тебе вышлю».

Она: «Я поставила фотографию в рамку и целую ее каждый день. Антон, мне очень одиноко. Я не убираю твою постель – я делаю вид, что ты здесь, со мной и мои мысли уплывают далеко из под моего контроля…»

Он: «Не беспокойся, мой криналинчик, зима пройдет быстро, и всю весну мы будем вместе.»

Она: «Но как мне пережить эту зиму? Я хочу быть с тобой. Мне интересен только ты, твоя душа, весь твой духовный мир, я хочу знать, что там творится, или это слишком смело сказано и туда вход воспрещается? Нет, право, Антон, мною овладевает какое-то беспокойство, какая-то тоска, отчаяние, когда я чувствую, что ты от меня отдаляешься, и когда я начинаю мало понимать тебя. Ужасно люблю вспоминать тебя, когда ты по утрам сидишь на кровати, после умывания, без жилета и спиной ко мне. Видишь, какие у меня грешные мысли, а бывают еще гораздо более грешные, о которых я молчу. ..»

Он: «Ты можешь приехать в Ялту на Рождество, Книппуша? Немирович просто тиран; ты же все равно просто сидишь и ничего не делаешь в праздники».

Она: «Я поговорю с ним о рождественском расписании. Они уработали меня до смерти. Я возвращаюсь домой в 4 часа утра. И репетируем мы каждый день. Сейчас я пишу тебе из гримерки. Грим, пудра, пыль везде. Я в парике с бигудями, загримирована и приготовлена. Антон, что происходит? Я в такой растерянности. Можешь приехать в Москву?»

Он: «А я последние дни был нездоров. Кашляю. Одиночество, по-видимому, очень вредно действует на желудок. Температура была 41. Я уже становлюсь стариком. Неужели они не позволят тебе увидеть твоего одинокого старого монаха?»

Она: «Мы репетировали весь день и играли всю ночь. Сегодня 500-ый спектакль Московского Художественного Театра. Я сейчас подвыпила, Антончик мой! Прости свою беспутную жену! После спектакля собрались в кабинете Немировича и угощались. Была кулебяка, была икра, семга, чай, фрукты, вино, шампанское, и болтовня. Я очень много хохотала. Пили за твое здоровье, милый мой! Было тесно и уютно».

Он: «Моя несдержанная жена: как я тебе завидую, если б ты знала. Завидую твоей бодрости, свежести, твоему здоровью, настроению, завидую, что тебе не мешают пить никакие соображения насчет кровохаркания - »

Она: «Плохие новости, мой хороший. Я играю спектакли каждый вечер в течение праздников. Только представь себе это! Я сыта этим по горло, я вяну и умираю без любви и ласки! Вот такие у меня желания!»

Он: «Как премьера спектакля «В мечтах», дорогая Книппуша? Я весь день ждал телеграмму. Мне кажется, это был успех, и ты забыла меня…

Она: «И он действительно был! Огромный успех. Прости меня за то, что я долго не писала – у меня даже не было возможности высыпаться по ночам. Ох, Антон, тебе надо увидеть мое платье. Замечательное платье малинового цвета с миллионом блесток. Люди говорят, что декольте замечательное. Ты бы меня не узнал! Я играю роль быстро, а ла франсэз. Газеты пишут, что я играю слишком смело. Однако Станиславскому это нравится. Вишневский сказал, что я божественна… После открытия мы все пошли в ресторан и сидели там, пока не принесли газеты, до 7 утра. Вишневский был пьян и болтал всю ночь. Я пригласила его к себе… с другими, конечно. Мы пили утренний кофе и все время смеялись. Наконец я легла спать примерно в 11 часов. Встала я в три часа дня и снова в театр. Что ты думаешь о такой сумасшедшей жизни?»

Он: «Так, снова в ресторане до утра? Слушай Книппершитц, ты не должна губить свое здоровье… Что касается меня, у меня все еще температура…»

Она: «Как мне плохо от того, что я не могу быть рядом с тобой: ухаживать за тобой, менять компрессы, кормить тебя. Вообще-то я плохая жена. Мне кажется, ты жалеешь о том, что женился на мне – вот скажи - »

Он: «Не беспокойся, моя хорошая, я скоро поправлюсь…»

Она: «Праздники… Какое у меня ужасное настроение… Станиславский потратил много часов, объясняя мне роль. Он сказал, что я должна больше работать и что это совсем даже неплохо, что мы живем по отдельности…»

Он: «С Рождеством, мой ангел. В этой жизни есть только одно, по чему я скучаю больше всего - моя жена…»

Она: «Подожди до весны, мой дорогой… Я заберу тебя заграницу, буду заботиться о тебе и скучать до смерти. У нас появится наш маленький Гриша. Я брошу театр. Я обещаю - »

Он: «Послушай меня, мой маленький гусенок, пока я твой муж, разве я заставлю тебя уйти из театра? Поэтому не говори чепухи. Вот уже и канун нового года. Я собираюсь в постель в 9 часов вечера. Тебя со мною нет, поэтому и нет необходимости встречать Новый год. 1902 год, только представь. Погода стремительно портится. Если будет также снежно, я с таким же успехом мог бы находиться в Москве… В Москву! В Москву!..»

Она: «Мой самый дорогой человек, я до того занята, что я уже дневного света не вижу. Я уже подряд сыграла 5 спектаклей. Начиная с завтрашнего дня я сыграю еще семь. Я взвинчена и не могу уснуть. С Новым годом, мой поэт…»

Он: «Моя дорогая Книппрешитц, ты была хорошей ма