О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ РАЗРЕШЕНИЯ

О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ РАЗРЕШЕНИЯ

МЕЖДУНАРОДНЫХ НАСЛЕДСТВЕННЫХ СПОРОВ <*>

И.Г. МЕДВЕДЕВ, В.В. ЯРКОВ

--------------------------------

<*> По материалам доклада от 19.06.2014 на секции "Наследство без границ" IV Петербургского Международного юридического форума.

Медведев Игорь Геннадьевич, доцент кафедры гражданского процесса УрГЮА, кандидат юридических наук, доктор права (Университет Париж-XII, Франция).

Ярков Владимир Владимирович, заведующий кафедрой гражданского процесса УрГЮА, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ.

В настоящей статье авторы останавливаются на проблемах определения юрисдикции и существующих способах обхода правил международной подсудности при рассмотрении трансграничных наследственных споров, а также оценивают пути развития институтов международной правовой помощи по такого рода делам.

Ключевые слова: наследство, наследственные споры, международная подсудность, lex fori, коллизии национальных юрисдикций, международная правовая помощь.

Коллизии национальных юрисдикций и суверенных традиций при наследовании иногда, особенно в случаях крупных наследств, приводят к возникновению длительных и особо запутанных судебных тяжб, питающих многие тома судебной практики и специализированной литературы. Для российских судов международные наследственные споры такого рода до сих пор в диковинку, чему есть ряд причин объективного и субъективного свойства <1>. К таковым можно, например, отнести и незначительность прослойки местного населения, имеющей устойчивые связи с иностранными правопорядками, и не такой уж большой временной промежуток, прошедший со времени открытия страны вовне, и непопулярность российского направления для оптимизации международных наследств - как в общем, так и при выборе в качестве места рассмотрения соответствующих споров в частности. Кроме того, объективно встречающиеся трудности при рассмотрении подобных дел иногда ведут к страусиной политике - в той мере, в какой суд при любой реальной или мнимой опасности "зависания" или усложнения дела предпочитает попросту игнорировать связь наследственного дела с иностранным правопорядком, разрешая возникающие процессуальные и материально-правовые вопросы исключительно на основании lex fori. Между тем чрезмерный лексфоризм при рассмотрении международных наследственных споров приводит нередко не к их окончательному урегулированию, а лишь к новому витку напряженности и новым процессам, но уже за рубежом. Поэтому наша задача здесь заключается и в том, чтобы привлечь внимание национального правоприменителя к необходимости более тщательного отношения к международной стороне наследственного дела, если таковая в принципе имеется.

--------------------------------

<1> Мы оставляем за рамками данной статьи возможную дискуссию об определении понятия "международный наследственный спор". Из прагматических соображений считаем допустимым основываться здесь на широком его понимании как наследственного дела, в котором материальные и/или процессуальные правоотношения сторон осложнены иностранным, внешним элементом. В качестве такового может выступать участие в его рассмотрении и разрешении иностранного лица, нахождение наследственного имущества - объекта спора - за рубежом, нахождение сторон и/или других участников дела, доказательств и других элементов за границей, а также иная устойчивая связь дела с двумя и более юрисдикциями.

Можно упомянуть множество достаточно специфических процессуальных проблем, возникающих при рассмотрении и разрешении трансграничных наследственных споров, включая проблемы международной подсудности и forum shopping, оказания правовой помощи при направлении судебных извещений и получении доказательств за рубежом, признания и исполнения иностранных судебных актов и ряд других. Все они, безусловно, заслуживают отдельного и глубокого исследования, и, не претендуя охватить в настоящей статье все, мы полагаем возможным остановиться лишь на общих вопросах разграничения компетенции в наследственных спорах, осложненных иностранным элементом, и осветить наиболее традиционные подходы и вызовы при судебном администрировании данных дел.

1. Международная подсудность наследственных споров

Вопрос о компетенции первичен и по времени его решения, и по важности. От того, какой суд будет компетентен рассмотреть и разрешить международный наследственный спор, во многом зависят субстанциональные и процессуальные особенности дела, а нередко и его исход. Технологически именно с разрешения этого вопроса должны начинать свои логико-юридические построения и суд, и истец. Для первого, при наличии внятной альтернативы и с оглядкой на действующие процессуальные правила, это всегда выбор между долженствованием и целесообразностью: насколько данный суд является "подходящим" <2> для рассмотрения и разрешения конкретного наследственного спора с учетом его фактических и процессуальных особенностей. Для второго - не только самое непосредственное влияние на последующую тактику и стратегию ведения дела, выстраиваемых с учетом существующих в национальном правопорядке процессуальных и обычных стандартов, но и, как правило, предопределение через использование соответствующих коллизионных правил того права, которое будет применяться при разрешении дела <3>. Ввиду серьезных различий между внутренним и коллизионным законодательством государств в области наследования значение такого опосредованного выбора, применимого в области наследования права за счет выбора "выгодной" юрисдикции, более чем существенно: он уже прямо предопределяет наличие и объем наследственных и иных имущественных прав заинтересованного лица в рамках спорного наследственного правоотношения <4>. Для международных наследственных споров можно без особого преувеличения утверждать: выбирая суд, выбираем право.

--------------------------------

<2> Российское право и известная нам судебная практика не поддерживают англо-американскую доктрину forum non conveniens, которая на сегодня является главенствующей при решении вопросов международной подсудности в судах стран common law (США, Великобритания, Новая Зеландия, Австралия и Израиль), разрешая судье отказываться от своей международной компетенции, определенной на основании закона или договора, если он полагает более своевременным и целесообразным рассмотрение дела в иностранном суде (см., напр.: Blair P. The Doctrine of Forum Non Conveniens in Anglo-American Law // Columbia Law Review. 1929; Fawcett J.-J. General Report // Declining Jurisdiction in Private International Law / Ed. by J.-J. Fawcett. Oxford, 1995). Российская концепция процессуальной экономии, в частности правила о передаче дела по подсудности по месту нахождения основных доказательств, хотя и создает некоторые предпосылки для ее расширительного толкования, тем не менее не может применяться по усмотрению суда вопреки установленным правилам о компетенции.

<3> Дополнительно об особенностях коллизионного и материально-правового регулирования наследования в разных странах см.: Медведев И.Г. Международное частное право и нотариальная деятельность. М., 2005. С. 99 и след.

<4> Вкупе с оценкой перспектив экзекватуры потенциально выгодного решения данная правовая логика как раз и лежит в основе часто порицаемого поведения сторон дела по произвольному изменению международной подсудности частноправовых споров, известного как forum shopping.

Что касается самих правил международной подсудности наследственных споров, алгоритм их применения в основном заключается в следующем.

Вопрос о судебной компетенции в международном наследственном деле решается:

(1) в приоритетном порядке на основании соответствующих правил международного договора РФ с иностранным государством, на территории которого находится наследственное имущество или проживал наследодатель;

(2) и только при отсутствии применимых договорных правил - на основании внутренних коллизионных норм.

В международных договорах РФ разрешение вопроса о компетенции по наследственным делам происходит по принципу разделения компетенции для оформления наследственных прав отдельно на движимое и недвижимое имущество <5>. Здесь возможны два варианта.

--------------------------------

<5> Корреспондируя с действующими коллизионными нормами в области наследования, такой подход к договорному разграничению компетенции по международным наследственным делам удобен прежде всего самим юрисдикционным органам: суды каждого Договаривающегося государства применяют в этом случае свое наследственное право. Соответственно, отпадает трудноразрешимая в современных условиях проблема установления, толкования и реального применения норм иностранного наследственного права. Оборотной стороной подобного опять-таки лексфористского решения являются: дробление наследственных споров на "движимые" и "недвижимые", множественность и параллелизм фактически взаимозависимых процессов, проводимых в разных странах по месту нахождения соответствующих активов, высокие расходы сторон и государств на их сопровождение и администрирование и как закономерный итог - нередкая противоречивость финальных судебных постановлений, вынесенных разными национальными судами. Говорить в таких условиях о предсказуемости и справедливости для заинтересованных лиц раздельного подхода к определению международной подсудности наследственных споров особо не приходится.

Первый вариант: для оформления наследственных прав на движимое имущество компетентны учреждения государства по месту последнего жительства наследодателя, на недвижимое имущество - учреждения государства по месту нахождения недвижимости <6>. В частности, такой подход поддерживают Минская конвенция <7> (ст. 48), еще не ратифицированная Россией Кишиневская конвенция <8> (ст. 51), двусторонние соглашения РФ о правовой помощи с Азербайджаном (ст. 45), Болгарией (ст. 35), Ираном (ст. 39), Кыргызстаном (ст. 45), Латвией (ст. 45), Молдавией (ст. 45), Монголией (ст. 41), Чехией и Словакией (ст. 43), Эстонией (ст. 45).

--------------------------------

<6> Данные правила применяются и при решении вопросов международной подсудности наследственных споров.

<7> Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22.01.1993.

<8> Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 07.10.2002.

В то же время двусторонние договоры с Азербайджаном (п. 2 ст. 45), Болгарией (п. 3 ст. 35), Ираном (п. 2 ст. 39), Кыргызстаном (п. 2 ст. 45), Латвией (п. 2 ст. 45), Молдавией (п. 2 ст. 45) и Эстонией (п. 2 ст. 45) предусматривают специальное правило о компетенции, в соответствии с которым "если все движимое наследственное имущество находится на территории Договаривающейся Стороны, где наследодатель не имел последнего постоянного местожительства, то по заявлению наследника или отказополучателя, если с этим согласны все наследники, производство по делу о наследовании ведут учреждения этой Договаривающейся Стороны (выделено нами. - И.М., В.Я.)" <9>. Представляется, что это абсолютно провальная попытка придать договорному регулированию некоторую гибкость, преодолев разрыв, который возникает при разделении международных наследств на движимую и недвижимую части. Провальная потому, что она элементарно не учитывает природы вещей: еще римскому праву была известна правовая аксиома mobilia sequuntur personam - вещи следуют за хозяином. Довольно странно поведение наследодателя, который будет сосредоточивать всю свою движимость - наличность, вклады, картины, обстановку, ювелирные украшения и т.д. - вне места своего обычного жительства. Полагаем, что фобии такого рода могут оправдывать вполне обоснованные сомнения в фактической дееспособности наследодателя на момент совершения соответствующих действий. Кроме того, заинтересованным лицам - наследникам, отказополучателям и иным выгодоприобретателям, включая кредиторов - чрезвычайно просто оспорить компетенцию национального суда в тех случаях, когда она основана на данной норме: достаточно найти любое движимое имущество на территории любого другого государства. Наконец, это в чем-то фантастическое положение обусловлено волеизъявлением наследника (отказополучателя) при согласии всех наследников, что также затруднит его реальное применение на практике. Это пример мертвой нормы международного права, которая может обрести дыхание только в случае, если национальный правоприменитель будет ограничительно толковать правило о нахождении всего движимого имущества вне последнего места жительства наследодателя в смысле нахождения хоть какого-то движимого имущества при отсутствии доказательств его нахождения на территории другого государства и если у наследников или других заинтересованных лиц не будет намерения оспаривать данное положение. В целом полагаем, что судам целесообразно избегать применения названной нормы в качестве основания собственной компетенции в международных наследственных делах: слишком непрочны и нелогичны ее основания.

--------------------------------

<9> Договор от 03.02.1993 между Российской Федерацией и Латвийской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам.

Второй вариант: для движимого имущества компетентны учреждения государства гражданства наследодателя, для недвижимого - учреждения государства по месту его нахождения: Болгария (ст. 35), Венгрия (ст. 40), Вьетнам (ст. 38), Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) (ст. 39), Польша (ст. 42), Румыния (ст. 40). Соответственно, если наследодатель имеет гражданство одного из этих государств, то рассмотрение споров относительно движимой части его наследства независимо от места его нахождения - в России или другом Договаривающемся государстве - осуществляется компетентными органами страны гражданства, исключая случаи двойного гражданства, в которых определяющим становится критерий места жительства. Однако ситуация существенно осложнится, если наследство связано с правопорядком третьей страны, не являющейся стороной соответствующего договора, например, если наследодатель проживал и/или имел некоторое движимое имущество на ее территории. Как решится вопрос компетенции при рассмотрении наследственного спора, в котором наследодатель - гражданин Венгрии скончался по месту своего постоянного жительства в России, имея различное движимое имущество на территории России, Венгрии и, допустим, Молдавии? Должны ли мы в этом случае смотреть соответствующие двусторонние договоры, связывающие Россию с Молдавией и Венгрию с Молдавией? И как быть, если они предусматривают совершенно разные правила о компетенции? Например, тот же Договор о правовой помощи РФ с Молдавией исходит из первого названного нами варианта - оформление наследственных прав на движимое имущество находится в компетенции органов государства последнего места жительства наследодателя. Однозначный ответ вряд ли возможен, и в каждом конкретном случае следует исходить из анализа целой совокупности фактов, которые позволят в итоге установить, компетенция судебных властей какой страны наиболее отвечает предсказуемости и удобству урегулирования наследства.

Наконец, все вышеназванные договоры, использующие как первый, так и второй вариант, предусматривают норму о возможности рассмотрения споров в отношении движимой части международного наследства властями государства по месту его нахождения (п. 3 ст. 35 Договора с Болгарией, п. 4 ст. 40 - с Венгрией, п. 4 ст. 39 - с КНДР, п. 3 ст. 42 - с Польшей, п. 4 ст. 40 - с Румынией). Нелогичность и юридическая небезопасность такого решения уже была проиллюстрирована выше, не будем останавливаться на этом вновь.

Нормы о компетенции по наследственным делам отсутствуют в двусторонних Договорах о правовой помощи, заключенных Россией с Алжиром, Грецией, Ираком, Испанией, Йеменом, Кипром, Китаем, Тунисом, Финляндией.

В силу главенствующего в процессуальной области принципа lex fori решение вопроса о подсудности международных наследственных споров российским судам при отсутствии соответствующих договорных норм должно по общему правилу осуществляться на основании внутренних процессуальных норм. В частности, это означает, что российские суды будут обладать исключительной компетенцией рассматривать наследственные дела о правах на недвижимое имущество, находящееся на территории РФ, а также дела об установлении юридических фактов (места открытия наследства, родства, иждивения и т.д.) в случаях, когда заявитель имеет место жительства в Российской Федерации или факт, подлежащий установлению, имел место на территории РФ (п. 1 ч. 1, п. 1 ч. 2 ст. 403 ГПК РФ). В иных случаях для определения компетентного суда применяются общие правила подсудности (ч. 1 ст. 402 ГПК РФ). Применительно к международным наследственным спорам важным исключением из данного правила является п. 2 ч. 3 ст. 402 ГПК, который допускает рассмотрение российскими судами дел с участием иностранных субъектов, если ответчик имеет имущество на территории РФ. На практике это означает признание практически эксклюзивной компетенции российских судов по наследственным спорам, когда хотя бы незначительная часть наследственного имущества находится в России: достаточно, чтобы одним из ответчиков был наследник или иной выгодоприобретатель в наследственном правоотношении <10>. Представляется, что в таком виде эта норма создает условия для forum shopping - выбора заинтересованными лицами наиболее благоприятной юрисдикции из нескольких возможных, что не добавляет стабильности и предсказуемости данным отношениям. Критическим моментом при выборе компетентного суда, когда это действительно возможно, являются не только и не столько качественные характеристики самой процедуры и наличие реальных связей спорного правоотношения с конкретным правопорядком, а сколько ее потенциальная эффективность с точки зрения получения заинтересованным лицом желаемого правового результата. Поэтому в практике ведения крупных наследственных дел с иностранным элементом нередко создается искусственная подсудность дела определенной, выгодной заинтересованным лицам юрисдикции с использованием механизмов формирования и подтверждения необходимых связей с конкретным правопорядком.

--------------------------------

<10> Однако оборотной стороной широкого подхода к международной подсудности наследственных споров российским судам является необходимость применения ими иностранного наследственного права в ситуации, когда последнее место жительства наследодателя находилось за рубежом (п. 1 ст. 1224 ГК РФ плюс большинство коллизионных наследственных норм в международных договорах РФ). Серьезные практические трудности, связанные с установлением, толкованием и реальным применением материальных норм иностранного законодательства, делают использование такого подхода нецелесообразным ввиду объективного увеличения общей длительности процедуры и угрозы качеству правоприменения.

Не претендуя на эксклюзивность и полноту анализа, тем не менее полагаем, что наиболее распространенными вариантами злоупотребления правом при определении международной компетенции по делам о наследовании являются, во-первых, игра на правилах определения последнего места жительства наследодателя и, во-вторых, недобросовестное использование правил квалификации имущества в качестве движимого или недвижимого.

1. Применительно к установлению последнего места жительства наследодателя как критерию международной подсудности основные процессуальные хитрости построены на подаче соответствующих исков в суды государств, для внутреннего правопорядка которых характерен более гибкий и широкий подход к определению понятия "место жительства". В частности, англо-американские концепции домициля и центра жизненных интересов позволяют на основе системного и дискреционного анализа широкого круга фактов успешно аргументировать тезис о тесной связи спорного наследственного правоотношения с соответствующей юрисдикцией или применять иные специфические средства подтверждения экстерриториальной компетенции удобного суда, например механизм так называемой длинной судебной руки (long-arm jurisdiction) <11>. Возможность американских, канадских и ряда других национальных судов основывать свою компетенцию по рассмотрению международного частноправового спора на таких малозначительных с точки зрения континентальной процессуальной традиции обстоятельствах, как использование ответчиком "американской системы передачи электронных сообщений" <12> или "корреспондентского счета в американском банке для проведения расчетов за рубежом" <13>, позволяет при известной ловкости подводить под заокеанскую юрисдикцию практически любой более или менее крупный наследственный спор, имеющий минимальную связь с правопорядком США и отдельных штатов.

--------------------------------

<11> Подробнее см.: Levitt P.S. The extraterritorial assertion of longarm jurisdiction and the impact on the international commercial community: A comment and suggested approach. University of Pennsylvania Journal of International Law. 1987. N 9 (4). P. 713 - 739; см. также обзор действующих правил long-arm jurisdiction в 50 штатах США: Long-Arm Statutes: A Fifty-State Survey / Ed. by D.L. Doyle. Chicago, 2003.

<12> См.: New York Court of Appeals. Deutsche Bank Sec., Inc. v. Montana Bd. of Invs. 2006. NY Slip Op. 04338 [7 NY3d 65]. URL: http://nycourts.gov/reporter/3dseries/2006/2006_04338.htm (дата обращения: 11.08.2014); Berman M.A. The "Long-Arm" Statute: Instant Messaging May Confer Personal Jurisdiction on Defendant. New York Law Journal. August 22. 2006.

<13> См.: New York Court of Appeals. Licci v. Lebanese Can. Bank, SAL. 2012. NY Slip Op 07854 [20 NY3d 327]. URL: http://nycourts.gov/reporter/3dseries/2012/2012_07854.htm (дата обращения: 11.08.2014).

Другим способом мягкого обхода правил международной подсудности наследственных споров может также являться заведомое использование разницы между фактическим местом жительства наследодателя за рубежом и местом его регистрации или иного учета по месту жительства на территории России. Соответственно, в зависимости от интереса стороны, для обоснования компетенции соответствующих судов может быть использована как легальная презумпция нахождения последнего места жительства гражданина-наследодателя в месте его регистрации (учета) <14>, так и его фактическое проживание в определенном государстве. Кроме того, в практике ведения международных наследственных дел не так уж и редки случаи, когда наследодатель - настоящий гражданин мира одновременно имел при жизни несколько мест, которые потенциально отвечают характеристике "последнего места жительства" с точки зрения не одной, так другой юрисдикции <15>.

--------------------------------

<14> Представляется, что внесение Федеральным законом от 21.12.2013 N 376-ФЗ изменений в ст. ст. 2, 3 Закона РФ от 25.06.1993 N 5242-1 "О праве граждан РФ на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах РФ", требующих регистрации именно по месту постоянного или преимущественного проживания, только усугубило данную проблему в ее международно-правовом измерении.

<15> С учетом общераспространенной традиции разрешения конфликта квалификации именно на основе законов fori (п. 1 ст. 1187 ГК РФ) очевидно, что первоначальное обращение в определенный удобный суд предопределяет наполнение понятия "последнее место жительства" необходимыми заинтересованной стороне содержательными признаками.

2. Заведомое изменение правил международной подсудности наследственных споров по критерию движимой или недвижимой природы наследственного имущества может основываться прежде всего на разнице в квалификации вещей, входящих в наследственную массу, в различных правопорядках. Дело в том, что некоторые виды имущества, рассматриваемые в российском праве как движимые вещи, могут в иностранном праве квалифицироваться как недвижимость, и наоборот. Например, определение воздушных и морских судов, судов внутреннего плавания, космических объектов и предприятий (п. 1 ст. 130, ст. 132 ГК РФ) именно в качестве недвижимости составляет знаковую особенность российского и находящихся в орбите его влияния некоторых правопорядков стран СНГ, неизвестную где-либо еще. Соответственно, вопрос о принадлежности наследственного имущества к движимым или недвижимым вещам будет решаться на основании применимого права, а значит, от этого зависит и решение вопроса о международной компетенции: заинтересованному лицу останется лишь выбрать forum, коллизионная система которого обеспечит ему нужный результат.

К примеру, в одном из наследственных дел, открытом в кантоне Женева (Швейцария) по последнему месту жительства наследодателя - гражданина России, один из наследников в попытке скрыть хотя бы часть наследственного имущества от притязаний кредиторов обеспечил перелет в Россию воздушного судна, принадлежавшего наследодателю и зарегистрированного в Люксембурге. В дальнейшем, возражая против ряда исков, поданных против него в Швейцарии кредиторами наследодателя, представители этого наследника указывали среди прочего на неподсудность дела швейцарскому правосудию, поскольку "данное воздушное судно, фактически находящееся на территории РФ, следует отнести, в силу п. 2 ст. 1205 ГК РФ [в старой редакции], к недвижимому имуществу, споры о котором относятся, в соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 403 ГПК РФ, к исключительной подсудности российских судов". Несмотря на то что данная процессуальная позиция не имела непосредственного успеха в швейцарском суде в том числе потому, что последним была установлена "вопиющая недобросовестность стороны... целью всех действий которой была попытка обойти закон с тем, чтобы избежать уплаты должного...", тем не менее очевидно, что нужного результата недобросовестный наследник добился: в условиях исключительной компетенции российских судов и отсутствия соглашений, делающих возможным приведение в исполнение решения швейцарского суда на территории России, продолжение процесса в Швейцарии утрачивает практический смысл как минимум в части возможности обращения взыскания на данное воздушное судно <16>.

--------------------------------

<16> В силу действия соглашения о конфиденциальности с одной из сторон этого дела и продолжения судебных разбирательств по нему до настоящего времени идентификация его участников не представляется возможной на данном этапе.

Иногда следствием неуемной и чрезмерно креативной энергии отдельных консультантов по наследственной оптимизации становится также изменение правил международной подсудности будущих наследственных споров вопреки природе и фактическому нахождению наследственного имущества, приводящее к игнорированию или иному ущемлению прав некоторых бенефициаров международного наследства. Речь, в частности, идет о процессуальных последствиях известной техники мобилизации недвижимых активов будущего наследства, используемой в целях его консолидации и подчинения единому наследственному, а также налоговому статуту, за счет передачи их в уставный капитал юридического лица, обычно особого фонда <17>, или под управление специального наследственного траста, учреждаемого в удобных юрисдикциях. В результате недвижимость, как правило, трансформируется в движимое имущество, а точнее, в соответствующие права требования и иные смежные обязательства, которые и станут в дальнейшем объектами наследования. Эта попытка влиять, по сути, из могилы на будущее живущих может закончиться достаточно плачевно. Впоследствии, уже при открытии таких подготовленных наследств, некоторые из заинтересованных лиц с удивлением узнают о необходимости отстаивать свои наследственные права где-нибудь в судах Белиза, Британских Виргинских островов, Гонконга или в лучшем случае Люксембурга, что не сделает процесс приобретения наследства простым, приятным и в общем-то недорогим делом. Не говоря уже о том, что подобная во многом искусственная делокализация международных наследственных дел вовсе не является 100-процентной гарантией от предъявления, например, налоговых претензий к наследству в судах по месту жительства наследников или месту фактического получения дохода <18>.

--------------------------------

<17> Например, для этого часто используется модель германского частного фонда Stiftung.

<18> См., напр.: Les dans les affaires internationales. Paris, 2004. P. 765; для анализа рисков налоговой оптимизации по странам и континентам см., напр.: Paradis fiscaux et internationales. Mesures . Lutte contre le blanchiment. Pays et zones / Ed. by F. Lefebvre. Paris, 2005.

2. Вопросы правовой помощи и судебного администрирования

международных наследственных дел

На первый взгляд проблемы, возникающие при оказании правовой помощи по трансграничным наследственным спорам и в целом связанные с их администрированием национальными судами, по отношению к вопросам международной компетенции более прозаичны. Однако технический характер норм и механизмов оказания международной правовой помощи не должен вводить в заблуждение: эффективность соответствующих процедур не в последнюю очередь влияет на своевременность <19> и результативность судебной защиты нарушенных прав в области международного наследования, не говоря уже о классических сложностях с толкованием и применением норм отдельных, прежде всего многосторонних, международных договоров в данной сфере.

--------------------------------

<19> В делах международного наследования временной фактор нередко играет ключевую роль: в условиях нахождения сторон дела и/или наследственных активов на территории различных стран задача суда состоит в стабилизации наследственного правоотношения именно на момент открытия наследства. Поэтому чем более удален момент судебной фиксации юридически значимых обстоятельств дела от смерти наследодателя, тем больше риск неточного познания или неэффективного реагирования: имущество и доказательства утрачиваются, стороны и другие заинтересованные лица изменяют место жительства и/или правовой статус.

Как и для чисто внутренних споров, основным на сегодня императивом судебного производства по международным наследственным делам является обеспечение универсального процессуального стандарта "справедливого и публичного разбирательства дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона" (ч. 1 ст. 6 Конвенции от 04.11.1950 о защите прав человека и основных свобод).

Кстати, именно исходя из реальности достижения этой цели при рассмотрении конкретного наследственного дела необходимо, в частности, определять, суд какого государства из числа тех, с которыми связано наследство или его урегулирование, является наиболее подходящим. При этом следует иметь в виду, что не последнее место в оценке эффективности процессуального механизма разрешения международного наследственного спора могут иметь его коллизионные <20>, материально-правовые <21> и чисто практические особенности <22>.

--------------------------------

<20> Например, как уже указывалось выше, использование российских коллизионных норм в области наследования ведет в большинстве случаев к применению материальных норм российского наследственного права. Соответственно, у компетентного российского суда, как правило, отпадает необходимость в установлении содержания применимых норм иностранного права, сокращая конечную длительность производства и снижая риск возникновения судейских ошибок при применении чуждых национальному правоприменителю правовых конструкций.

<21> Именно в зависимости от применимого в деле о международном наследовании материального права решается вопрос о круге обстоятельств, юридически значимых для разрешения дела по существу, а также определяются относимость, допустимость и объем доказательственного материала, включая необходимые доказательства, а иногда и его ценность (доказательственная сила).

<22> Например, практика оспаривания действительности нотариально удостоверенных завещаний по мотиву фактической недееспособности завещателя в момент его совершения основана в том числе на широком использовании в российских судах такого спорного инструмента познания, как посмертная психолого-психиатрическая экспертиза, проведение которой исключено в большинстве иностранных юрисдикций, также обеспечивающих проверку дееспособности лица непосредственно в момент удостоверения акта последнего волеизъявления.

Среди основных препятствий для эффективного и своевременного рассмотрения судом международного наследственного спора можно назвать такое, как нахождение его объекта, участников, доказательств или информации о содержании применимого права за рубежом. Эти внешние элементы, осложняющие процесс, могут встречаться и по отдельности, но практика ведения подобных дел в судах свидетельствует, что редко, когда они существуют друг без друга. Поэтому довольно важным представляется использование в судебном администрировании комплексного, системного подхода, при котором процессуальные и иные мероприятия по преодолению международно-правовых осложнений наследственного дела реализуются в заранее определенной последовательности исходя из принципа минимизации временных, экономических и трудовых затрат при максимально возможной эффективности. Следует, однако, оговориться, что речь идет не о неких специфических способах и моделях, характерных только для данной категории дел, - их просто не существует, - но скорее о должном внимании судов и участников процесса к достоинствам и недостаткам уже известных и широко применяемых при рассмотрении других международно-правовых споров подходов.

Не надеясь объять в одной статье необъятное и проанализировать все возможные процессуальные механизмы разрешения международно-правовых проблем при рассмотрении наследственных споров, мы считаем более продуктивным провести сравнительную критическую оценку их основных параметров в целях выработки некоторых практических рекомендаций.

Итак, помимо уже упоминавшегося и в целом порицаемого нами узконационального подхода, когда реальные связи наследственного спора с иностранным правопорядком попросту игнорируются судом <23>, единственным средством компенсировать пробелы в знаниях суда относительно действительных обстоятельств международного наследственного спора и обеспечить соблюдение универсального процессуального стандарта гуманного и социального судопроизводства являются механизмы международной правовой помощи.

--------------------------------

<23> См. тем не менее ниже о возможности использования исключительно внутренних инструментов при совершении процессуальных действий за рубежом в интересах домашнего процесса.

В зависимости от степени формализации процедуры ее оказания в соответствующих международно-правовых актах можно выделить два пути, которые могут быть использованы судами и участниками спора для преодоления разрывов между различными правопорядками: официальный и неофициальный.

Официальный путь является основным, во всяком случае в российской процессуальной традиции, и предполагает эксклюзивное использование договорных механизмов оказания правовой помощи за рубежом, а также, при отсутствии договорных норм, опору на общепризнанный принцип международной вежливости в его активной или пассивной форме. При этом анализ существующей договорной практики России свидетельствует о наличии ряда различающихся между собой правовых режимов международной правовой помощи.

1. Традиционную основу для направления за рубеж судебного запроса о совершении отдельных процессуальных действий составляют комплексные договоры Российской Федерации о правовой помощи, включая более 40 двусторонних и ряд региональны