Table of Contents 2 страница

Вызывали к доске, гоняли с пристрастием по предмету, и в журнале неизменно появлялась очередная пятерка.

В день переезда в Лосинку, Женя не бралась за учебники. И, как нарочно, химичка вызвала к доске, велела решить задачу по заданному на дом материалу. Хотя и с запинками, Женя задачу решила — помог запас старых знаний. Вместо привычного «отл», получила «хор». Вернулась на свое место — горько на душе, слезы душат. «Перестань, перестань сейчас же, — мысленно прикрикнула на себя Женя. — Еще не хватало, чтобы ты разревелась на весь класс — вот потеха-то будет… Плакса все-таки ты, Руднева. Размазня и плакса. Ну, «хор», ну что тут плохого. Не «неуд» же… Дома сегодня выучу все как следует. Ведь не для отметок учусь, а для знаний… Ты просто привыкла к отличным отметкам — вот отчего вся твоя глупая обида…»

Горечь постепенно отступила, а через день Женя уже вспоминала о ней с улыбкой — было из-за чего расстраиваться!

Постепенно отчужденность новых товарищей растаяла. Трудно было противостоять открытому искреннему характеру Жени. Она вступила в школьный драмкружок. Общие «сценические» интересы сблизили ее с одноклассницей Лидой, рослой, красивой девочкой. Женя часто стала бывать у новой подруги, вместе учили уроки, и, если задерживалась, родители не беспокоились — знали: она у Лиды, о которой много им рассказывала.

До конца учебного года оставалось меньше месяца. Однажды на перемене к Жене подошел комсорг школы, долговязый десятиклассник, и, строго взирая на нее сверху вниз, сказал:

— Слушай, Руднева, сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Чего же в комсомол не вступаешь? Отличница и вообще… Слышал, как ты на первомайском утреннике «Левый марш» декламировала — молодец! И до сих пор не комсомолка.

— Я… мне… — У Жени от счастливого волнения сперло дыхание. — Я не знала… что могу.

— Ну, вот знай. Пиши заявление в комитет комсомола. Отдашь мне.

Он ушел, а Женя застыла на месте, ошеломленная. Недавно она прочитала книгу Николая Островского «Как закалялась сталь», восхищалась Павкой Корчагиным и его товарищами. Они были комсомольцами, они не щадили себя, своей жизни, в борьбе с врагами Советской власти. Через их образы, через их дела воспринимала Женя звание комсомольца. Она завидовала им, их бурной эпохе, но сравняться с ними, великими героями-подвижниками, — об этом можно было только мечтать. Наверное, потому так празднично прозвучали для нее будничные слова комсорга: «Пиши заявление в комитет комсомола. Отдашь мне».

Вернувшись из школы, она не утерпела, с порога похвасталась перед матерью, что ей предложили вступить в комсомол.

— Вон какая ты у нас стала взрослая! — заулыбалась Анна Михайловна и потрепала дочь по волосам. — В комсомол вступаешь, а давно ли в пионеры принимали.

И вправду, давно ли это было… Лагерь, пионерский костер, салют: «Будь готов!» — «Всегда готов!» Песня:

Взвейтесь кострами,
Синие ночи,
Мы пионеры —
Дети рабочих…

Теперь у нее будет другая песня:

Мы молодая гвардия
Рабочих и крестьян!

Несколько листков из чистой ученической тетради испортила Женя прежде, чем текст заявления удовлетворил ее. Сперва на бумагу лезли все какие-то ходульные, напыщенные фразы-клятвы. Но потом Женя решила, что не имеет права на них, потому что еще ничего героического не совершила. Бумага все стерпит. Лучше написать просто: «Прошу принять меня в ряды ВЛКСМ». А преданность комсомолу, партии, народу она проявит не на словах, а на деле.

Никогда, ни перед одним экзаменом не лихорадило Женю так, как перед школьным комсомольским собранием. Принимали в комсомол сразу семь человек. Все — одноклассники, в их числе и Лида, лучшая подруга.

— Да не трясись ты. Ну, чего волнуешься? На комитете приняли и здесь примут, — шепотом уговаривала Женю практичная Лида, когда они уже сидели в зале.

Но уговоры на Женю не действовали. Ей было знобко, словно на пронизывающем ветру стояла. Мало ли что — на комитете… Там всего несколько человек, а тут — полшколы. Учителя. Десятиклассники. У некоторых над верхней губой темнеют пробивающиеся усики. Спросят: а что, собственно, ты из себя такое особенное представляешь, Руднева? Почему мы должны принять тебя в комсомол? Что она ответит? Нечего ей ответить. Ну, скажут, тогда подрасти, докажи делом, что ты достойна стоять в одном ряду с Павкой Корчагиным… Ой, уж скорее бы…

Всех семерых собрание приняло единогласно.

— Ну, что я тебе говорила! — торжествовала Лида, когда после собрания они вышли из школы. — Вот в райкоме… действительно. Там будет пострашнее.

Но и в райкоме все обошлось благополучно.

Женя рассказала свою биографию, которая уложилась в несколько фраз, ответила на вопрос по уставу, после чего райкомовцы дружно проголосовали за то, чтобы утвердить решение комсомольского собрания.

В июне 1936 года Женя получила комсомольский билет. Из райкома возвращалась, как на крыльях. Радость распирала сердце, хотелось петь, уступать место старшим в трамвае, всем и каждому сообщать, что отныне она комсомолка. Когда уже сидела в электричке, которая мчала ее в Лосиноостровскую, подумала, что не к лицу, пожалуй, комсомолке такое ребячливое настроение. Чтобы сказал Павка Корчагин?! Теперь она должна быть совсем другой. Теперь ей нельзя ничего бояться. Ведь бесстрашие перед лицом врага — главная черта комсомольца. Подойди вот сейчас какой-нибудь шпион, прикажи ей под угрозой оружия совершить что-то низкое, сообщить вверенную ей важную тайну, она должна с презрением бросить ему в лицо: «Стреляй, гад! Я комсомолка, умру, а ничего не скажу!»

Женя вдруг фыркнула и едва не рассмеялась на весь вагон — такими нелепыми представились ей детские ее фантазии в этом мирном вагоне. Действительно, мимо окон бежали ярко освещенные солнцем рощи, а напротив сидели две женщины и доброжелательно поглядывали на юную девушку, улыбающуюся неизвестно чему.

Вбежав в комнату, Женя кинулась на шею матери и закружила ее. Потом они сели за стол и стали рассматривать комсомольский билет — тоненькую книжечку с профилем Ленина на алой обложке. У себя в комнате Женя достала дневник и записала:

«Наконец-то! Я получила комсомольский билет. Всю радость этого момента нельзя выразить при всем желании…»

Вечером, поужинав, она примостилась тут же у стола и начала записывать на листке бумаги строки. Они каким-то непостижимым образом рождались в ее взволнованном сердце и ложились на бумагу. Щеки ее горели; чтобы охладить их, Женя то и дело прикладывала к ним тыльную сторону ладони.

— Женя, ложись, уже поздно! — позвала из комнаты мать.

— Сейчас, мама, сейчас! — машинально отвечала Женя и продолжала писать.

Разве могла она уснуть, если чувства, распиравшие грудь, требовали немедленного выхода.

Временами она вставала, расхаживала по кухне, качая головой в такт рождающемуся ритму, потом садилась и опять торопливо скрипела пером…

Часы показывали половину первого ночи. Самой короткой ночи в году. Женя перечитала то, что вышло из-под ее пера, и удовлетворенно улыбнулась. Вдруг поняла: если сию же минуту не ляжет в постель, то заснет за столом.

Утром Женя продекламировала перед матерью первое и последнее сочиненное ею стихотворение «Комсомольский билет». Начинала с воодушевлением:

Я счастлива! Во мне живет
И радость и борьба — прекраснее их нет.
И бодрости мне придает
Мой комсомольский билет.

Интуитивно Женя понимала, что в стихотворении есть строфы лучше, есть хуже. Поэтому в процессе декламации поглядывала на мать, пытаясь по выражению лица определить ее реакцию на ту или иную строфу. Вот, кажется, неплохо:

И хотя мирно жить хочу,
К войне готовлюсь, — вот ответ:
Берегись! Не одна я так гордо
Держу комсомольский билет!

На лице матери как с первой строфы застыло блаженно-восторженное выражение, так и не менялось на протяжении всего Жениного чтения. Для нее, для ее милой, славной мамуси, все, что сочинено дочкой, одинаково хорошо. Почувствовав это, Женя уже без энтузиазма, ровным голосом дочитала последнюю строфу:

Теперь нас много. Будет больше.
Товарищам новым — привет!
Так пусть растет и крепнет дальше
Мировой комсомольский билет!

Мать подождала немного и, поняв, что стихотворение закончено, подошла к дочке, поцеловала, начала расхваливать. Женя лишь слабо улыбнулась в ответ.

Миновал год, и 311-я школа Москвы стала для Жени такой же родной, как в свое время Салтыковская.

В девятом классе ребята и девчата заметно посмирнели — считали себя взрослыми. На переменах парами и тройками прохаживались по коридорам, рассуждали о международных делах, стараясь не замечать беснующуюся мелюзгу, всяких несмышленых пятиклассников и шестиклассников.

А пищи для молодых умов жизнь давала предостаточно. Особенно, если дело касалось международной политики. Итальянские войска захватили Абиссинию. В Испании шла гражданская война, трудящиеся боролись за свою республику. Германский фашизм стремительно вооружался. На дальневосточной границе участились провокации японской военщины. Все понимали: столкновение с фашизмом неизбежно. В школах, в учреждениях, на фабриках и заводах создавались отряды противовоздушной и химической обороны.

Не случайно в стихотворении «Комсомольский билет» у Жени вырвались слова: «…к войне готовлюсь…» Она вступила в военный кружок, научилась стрелять, собирать и разбирать винтовку, надевать противогаз, перевязывать и выносить из района поражения раненых.

Женю назначили командиром отряда ПВХО ее 9-го «А» класса. Из лучших бойцов она создала команду для участия в школьных соревнованиях, которые проходили в феврале. Надежды «матери-командирши» — так шутливо называли Женю подруги — занять первое место не оправдались. Подвели две девочки — не сумели раскинуть носилки для переноски «раненых».

Но на следующий день эта неудача показалась пустяковой, и о ней Женя вскоре забыла.

Наступила весна, В душе девушки поселилось чувство странное и беспокойное. Оно было окрашено грустью, и в то же время ласковой сладостной волною обдавало сердце… То ли сожаление о минувшем счастливом детстве, то ли предчувствие радостей, которые подарит ей жизнь в будущем. Ведь в сущности она только начиналась, ее жизнь. И просто дух захватывает как подумаешь, сколько еще весен предстоит увидеть…

«25 марта 1937 года. Сейчас чудно кто-то играет на скрипке. Я очень люблю скрипку — больше всех музыкальных инструментов. Ее действие на меня почти всегда соответствует моему настроению. Наверное, потому, что слушать я ее готова и в радости и в печали. Она навевает на меня мечтательность.

Мечтать так хорошо! Ведь если бы не было мечты у человека, жизнь сделалась бы скучной, невеселой!

«Мечтают только люди, не умеющие жить. Люди практические не мечтают, а живут». Так сказала мне однажды Татьяна Ивановна, моя салтыковская учительница. Ее слова — суровая правда, но я, я еще не отказалась от мечтаний, и мне кажется, что не откажусь. Зачем отнимать у себя счастливые минуты? Вот я смотрю на звездное небо, на Орион, на Сириус, и мечтаю о том, как я буду астрономом, как буду изучать их спектры, вижу себя в обсерватории… А на самом деле? Ведь сколько мне еще учиться! Но я и так уже сейчас смотрю на небо, как на свою будущую собственность.

Мечты украшают жизнь, особенно в печальные минуты. Они редки у меня, эти минуты, но бывают. И тогда, идя из школы после какой-нибудь неудачи, я мечтаю. А быть может, я действительно не права совершенно и я абсолютно непрактический человек?

Сегодня я получила паспорт. Мама говорит, что теперь я большая. Как бы не так! Ведь оттого, что в столе лежит паспорт на мое имя, у меня ничего не прибавилось, я осталась такой, как была. И это печально — долго еще буду такой несмышленой.

26 марта 1937 года. Сегодня ездила я смотреть Киевскую станцию метро. В нашем Московском метро хороши все станции, но эта особенно: ведь мрамор так красив и колонны из него так прекрасны! А как странно: выскочишь из земли, промелькнешь по белу свету — и опять в нору! Вот бы удивилась моя прабабушка.

В канаве быстро бежит вода. Ее вид всегда напоминает мне Салтыковку и себя в возрасте третьеклассницы. Тогда весна для меня была горячим временем. Сколько ножей перочинных и настоящих было сломано, сколько коры испорчено! (делала лодочки). Гоняла их по канаве до позднего вечера. А потом садилась делать уроки…

Помню я свое первое сочинение на тему о воде, водопроводах и прочем — ну, в общем, о чем можно было писать во втором классе. Первый опыт оказался удачным, и я поверила в себя. Верить в себя нужно всегда, не зазнаваться, конечно, а верить так, как следует, — это необходимо во многих случаях жизни».

Стоял один из последних дней марта. По ярко-голубому небу плыли кучевые облака, какие бывают летом. Помахивая портфелем, Женя неторопливо шла от станции улицей поселка и размышляла. И хотя предмет размышлений представлялся ей весьма важным, она не отказывала себе в удовольствии время от времени подставлять лицо солнцу и смотреть на него сквозь неплотно сомкнутые ресницы.

С крыш деревянных домиков свисали сосульки, вспыхивали в солнечных лучах колючим блеском. Бегущая вдоль тропы лыжня покрылась тонкой ледяной коркой, похожей на кружевную ленту. То и дело тропа ныряла в лужу с зеленоватым ледянистым дном.

А размышляла Женя об отношениях со своей лучшей подругой Лидой, которые за последние две недели заметно осложнились. В прошлом году Женя выделила ее из всех девочек вот почему: Лида умела любого остряка мальчишку так отбрить метким словом, что тот замолкал, обескураженный. С учителями она держалась так же свободно, как с одноклассниками. Училась неровно. Однако, даже получив «неуд», огорчения своего не показывала, напротив, нарочито удивленно глядя на преподавателя, могла бросить ироническую реплику вроде: «Ну, вот, Пал Иваныч, а сами все толкуете про гуманизм и про чуткость». Это вызывало смех в классе и обезоруживало учителя. Женя ловила себя на том, что завидует подруге, ее какой-то внутренней свободе.

Настроение у Лиды менялось не то что ежедневно — ежечасно. Отличная отметка, успешное выступление на самодеятельной сцене доставляли ей столько радости, что она превращалась будто в бесшабашно-веселого, озорного подростка. Но какая-нибудь совершенно, на взгляд Жени, пустяковая неудача, вроде оторвавшейся от кофточки и потерянной пуговицы, могла повергнуть ее в уныние, близкое к отчаянию. Тогда Лида становилась капризной, разговаривала о Женей так, словно та была в чем-то виновата, и после уроков убегала домой, не дождавшись ее. Это обижало Женю, но ненадолго.

Трезво поразмыслив, она приходила к выводу, что к недостаткам ближнего следует быть терпимой, тем более глупо дуться друг на друга из-за чепухи, и первая делала шаги к примирению.

В шестнадцать лет Лида выглядела уже взрослой девушкой. Она была стройна, изящна, а модная прическа сделала ее женственной.

Теперь собственная внешность занимала Лиду гораздо больше, чем раньше. Крошечное чернильное пятнышко на платье огорчало ее куда сильнее, чем неудовлетворительная отметка.

Происшедшие в подруге перемены нравились Жене. Глядя на нее, Женя и сама стала больше следить за своей одеждой. Она немного завидовала ранней «взрослости» Лиды, хотя даже себе не призналась бы в этом. Чувствовала — в такой зависти кроется что-то стыдное.

Вскоре Женя заметила, что и мальчишки-одноклассники стали по-иному относиться к Лиде. Одни, разговаривая с ней, смущались, старательно отводили глаза, другие, наоборот, держались излишне развязно. И те и другие, казалось, для Лиды одинаково безразличны. Но Женя подсознательно понимала, что это вовсе не так, что Лида только внешне старается выглядеть холодной и безразличной. Она сознавала свою власть над мальчишками. И еще Женя заметила: как никогда раньше подруга стремилась выглядеть беззаботной, часто и звонко смеялась, словно бы напоказ. Женю немного коробила такая театральность, но она не осуждала Лиду. Наверное, на ее месте, когда знаешь, что находишься в центре внимания, что многие думают и даже мечтают о тебе, и она, Женя, возможно, вела бы себя так же.

В марте на больших переменах можно было выскакивать во двор без пальто и шапки, из мокрого снега лепить тугие снежки и устраивать молниеносные баталии, в которых мальчишки состязались в ловкости, а девочки нарочито испуганно взвизгивали, чем доставляли стрелкам особое удовольствие. Снежные бои были привилегией младших классов, но и старшеклассники нередко не могли удержаться от соблазна.

Одним ярким днем, как только звонок прозвонил на перемену, девятиклассники схватились с ребятами из десятого класса. Снежки летели с обеих сторон, как теннисные мячи, с глухим стуком впечатывались в стены школы. Женя и Лида сначала смотрели на схватку из окна, потом не удержались и сбежали вниз, чтобы подбодрить своих. И тогда Лида получила «ранение» в плечо. Она тихо ойкнула, быстро и гневно повернулась и встретилась глазами с метнувшим снежок десятиклассником, который смотрел на нее весело, но совсем не нахально. Лида надменно отвернулась и стала стряхивать с платья снег.

На другой перемене тот же десятиклассник решился подойти к Лиде в коридоре. Он сказал, что попал в нее нечаянно, что так уж получилось, и до конца перемены они простояли у окна вдвоем.

На другой перемене Женя задержалась в классе, а когда вышла в коридор, то увидела, что Лида и тот десятиклассник стоят у окна и увлеченно беседуют. Женя дважды прошла мимо них, но подруга не удостоила ее даже взглядом. Женя вернулась в класс и села на свое место. Ей вдруг сделалось ужасно грустно. В последующие дни Володя — так звали нового Лидиного знакомого — умудрялся появляться у дверей 9-го класса в тот момент, когда звенел звонок на перемену. И Лида не пренебрегала его обществом.

Вскоре Женя была представлена Володе. Теперь они выходили из школы втроем и расставались на углу. Женя ехала на вокзал, а Володя провожал Лиду до дома. Так продолжалось несколько дней. Но вот однажды, за несколько секунд до последнего звонка, Лида собрала свой портфель и небрежно бросив Жене: «Пока!» — выбежала из класса. Женя видела, что у подруги для нее не остается времени, что долгим разговорам по вечерам пришел конец. Женя была очень огорчена, но ни разу не упрекнула Лиду, не пыталась навязываться ей и ее новому товарищу, когда они шли в кино.

И вот теперь, шагая по залитым мартовским солнцем улицам поселка, Женя размышляла обо всем происшедшем. Как странно! Еще совсем недавно, в начале января, они с Лидой обсуждали шекспировских Ромео и Джульетту, говорили о любви, пытались понять «это явление» и пришли к выводу, что прежде «нужно испытать все самим». И вот Лиде первой довелось испытать. Но почему она так изменилась? Неужели так всегда бывает? Выходит, дружба мешает любви? И она, Женя, полюбив пренебрегла бы дружбой? Нет, никогда! Если дружба настоящая, она не может стать помехой для любви. Значит, они с Лидой дружили не по-настоящему? Наверное, так-то оно и есть. Какая же это дружба, если не выдержала первого серьезного испытания?

Дома, сбросив пальто, Женя взяла о этажерки томик Чернышевского, полистала и, найдя нужную страницу, достала дневник. Тут же записала:

«О дружбе Чернышевский говорит следующее: «Разве по натуре человека привязанность ослабляется, а не развивается временем? Когда дружба крепче и милее, через неделю, или через год, или через двадцать лет после того, как началась? Надобно только, чтобы друзья сошлись между собою удачно, чтобы в самом деле они годились быть друзьями между собою». Чернышевский прав».

Все лето Женя работала пионервожатой в пионерском лагере. Вернулась домой только в конце августа. После объятий и поцелуев встретившая ее мать отступила на шаг и, оглядев дочь, со вздохом покачала головой.

— Чем на сей раз недовольна, мама? — засмеялась Женя.

— Похудела, — сказала Анна Михайловна, но подумала другое: «Совсем взрослая».

Облик дочери заметно изменился. Исчезла угловатость, отличающая девочку-подростка от девушки. На нежно-смуглом похудевшем лице светлые глаза казались особенно большими и яркими. Волосы выгорели, кудряшки распрямились. Фигура приобрела девическую стать, линия рук — женственную плавность.

— Заметил — девицей стала наша Женя, — сказала Анна Михайловна мужу, когда он пришел с работы. — Теперь и одевать ее надо по-девичьи.

— Конечно, не за горами семнадцать. В наше время сказали бы: замуж пора, — усмехнулся Максим Евдокимович.

— Скажешь — замуж!

— Шучу — по-теперешнему рано.

Женя особенных перемен в себе не заметила. Мимоходом заглянула в трюмо и лишь неопределенно хмыкнула. Но в общем-то загорелая улыбчивая девушка, мелькнувшая в зеркале, ей понравилась.

Вечером, за ужином, Женя со смехом вспоминала о том, как ей приходилось возиться с малышами, мирить их, разбираться в их взаимоотношениях.

— Представляете, — рассказывала она, поглядывая то на мать, то на отца, — у нас в отряде оказалось два Федоровых и оба Саши. Ребята решили одного звать Шурой, а другого оставить Сашей, но ни тот, ни другой не захотели быть Шурой, потому что дома их так не называли. Ребята стали придумывать им клички, да как-то неудачно и тогда попросили меня найти какой-нибудь выход. Сначала мне тоже ничего не приходило в голову, а потом меня будто осенило. Я узнала, в каком месяце они родились, и предложила одному называться Стрельцом, а другому Львом. Рассказала ребятам про знаки зодиака. Мое предложение ребятам понравилось.

Интересно было работать в лагере, но Женя уже соскучилась по школе, своему «второму дому», хотелось поскорее увидеть одноклассников, отметить происшедшие в них изменения, узнать, кто как провел лето, и, наконец, привычно сесть за парту, раскрыть учебник…

Первого сентября она вышла из дома в радужно праздничном настроении и, тихонько напевая «Легко на сердце от песни веселой, она скучать не дает никогда…», бодро зашагала к станции.

Начинался последний ее школьный учебный год. Что-то принесет он ей?

У дверей школы толпились десятиклассники. Веселые, смуглые, повзрослевшие. Встретили Женю шутливыми приветствиями.

— Пионерке — комсомольский привет!

— Руднева, будь готова!

Женя, улыбаясь, отсалютовала по-пионерски:

— Всегда готова!

Оказывается, многие знали, что она летом работала пионервожатой.

Со ступенек школьного крыльца сбежала Лида, бросилась подруге на шею, расцеловала, будто и не было никогда между ними отчуждения. Женя хотела спросить про Володю, но что-то помешало ей. Если захочет, сама расскажет. Но Лида ни словом не обмолвилась о Володе. Август она провела с родителями в Крыму и теперь с восторгом рисовала красоты Черноморского побережья и сетовала на то, что ей очень не хватало Жени. А Женя думала: зря она весной решила, что дружба у нее с Лидой была ненастоящая. Урок на будущее: не надо делать скоропалительных выводов.

Прозвенел звонок нового учебного года. Толкаясь и гомоня, как первоклашки, повалили ребята в неширокую дверь. Волнующий запах свежей краски… Дверь с табличкой — «10 «А»… Парта, ставшая почему-то низкой и тесной… Десятый раз Женя встречала новый учебный год, но и теперь для нее это было точно впервые.

«12 декабря 1937 года. …Моя судьба решается. Я записалась в коллектив наблюдателей. Там чудная библиотека. У меня глаза разбежались, когда я увидела столько книг по астрономии. Это было 10 декабря. Заседание солнечного отделения. Доклад делал профессор Баев. Я, кажется, особенно симпатизирую Солнцу. Но, если я не ошиблась, в «Барышне-крестьянке»сказано следующее: «Хотя сердце Алексея было уже занято, молодая красавица имела на него все права». Красавица Луна является для меня Лизой-Акулиной. 14 декабря я пойду на заседание лунного отделения. В библиотеке я взяла книгу Полака «Происхождение Вселенной», которую я давно искала. «На сколько дней вы даете книги?» — «На сколько хотите, только назад принесите. А то берут книги и уж больше не приходят». Мило!

Полак говорит: «Сопоставляя между собой разные теории, часто резко расходящиеся друг с другом, читатель должен будет почувствовать, что как ни многогранна, как ни богата красками творческая мысль человека, но природа — еще богаче!» «Мы должны рассматривать, — говорит великий математик Лаплас, — настоящее состояние Вселенной как следствие ее предыдущего состояния и как причину последующего».

К концу подходил 1937 год.

В один из последних дней декабря Женя возвращалась на электричке из школы. Примостившись у окна, она читала Полака. На улице смеркалось, а свет в вагоне почему-то не включали, — читать становилось трудно. Но и оторваться от книги было невозможно — так она захватывала… «Полак умен, — подумала Женя. — Это счастье для человека — его ум». Но тотчас опровергла себя: «Тургеневский Рудин был умен, однако несчастлив». И вдруг возник вопрос: «А я счастлива?» Она мысленно улыбнулась: конечно, счастлива! Она молода, перед ней открыты все дороги. Неделю назад ей, как и другим отличникам школы, вручили пригласительный билет на новогодний бал в Колонном зале Дома союзов, все эти дни она живет ожиданием праздника. Еще бы не счастлива!

Но Женя чувствовала: ее рассуждения поверхностны. Ведь если им следовать, то придется признать: ты вкусно пообедала — счастлива, проголодалась — несчастлива. Но это же чепуха! Вот странно… То и дело слышишь: «Я счастлива», «Он счастлив», «Живут счастливо», «Желаю счастья!». Но мало кто задумывается над тем, что, собственно, такое — счастье? Во всяком случае, она задумалась об этом впервые. Где-то она прочитала: счастье в борьбе за достижение великой цели. Красиво, но не конкретно. Хотя почему не конкретно? Именно в этом смысле счастливо прожили свою жизнь Ленин, Коперник, Колумб… А из литературных героев — Павка Корчагин, Овод… Но ведь большинство людей довольствуется куда меньшим. Счастье многих ограничивается, например, интересами семьи. Общеизвестно, что быть любимой, любить, иметь хороших детей — тоже счастье. Как же разобраться в этом? Есть ли у задачи «Что такое счастье?» однозначный ответ? Ага, задача… Я сказала — задача. Здесь-то и скрывается истина. Каждый понимает счастье по-своему… В зависимости от задачи, которую он ставит перед собой в жизни и решает. Решил — счастлив, не сумел решить — несчастлив. Поэтому голодный, оборванный, больной Павка был счастлив, а сытый, преуспевающий чеховский Ионыч — несчастлив. А будь Ионыч более ограничен, поставь он перед собой с самого начала цель просто разбогатеть — мы увидели бы его счастливым. Что же получается? Задача должна соответствовать возможностям человека? Да, наверное. Одному под силу срубить могучий дуб, другому — лишь тонкую осинку. Но если так, то и корова по-своему счастлива. Она ставит перед собой задачу набить брюхо сочной травой и успешно решает ее. Но почему же тогда мне она не кажется счастливой? Почему, почему… Да ведь тот, что тюкает по своей осинке, тоже, наверное, не кажется счастливым тому, кто врубается в неподатливый дуб…»

Жене вдруг стало не по себе. Стук колес отдавался в ушах назойливым речитативом: счаст-лива-несчаст-лива, счаст-лива-несчаст-лива…» Подумала: «Вот именно: счастлива — несчастлива. Может быть, это только мне кажется, что я счастлива. А кто-нибудь из тех, что врубаются в неподатливую древесину дуба, подумает: «Как несчастна эта Руднева! Совершенно ничего не сделала для человечества, не открыла не то что новой звезды, но даже пустякового астероида и тем не менее почитает себя счастливой. И еще радуется, как несмышленая девчонка, оттого, что ее пригласили на новогодний бал. Какое ничтожество, право…»

Женя почувствовала, как жаром обдало ее лицо. Она отвернулась к окну — не хватало еще, чтобы заметили соседи… А в голове металась горячечная мысль: неужели она в самом деле ничтожество? Что ж, вполне возможно… Если бы Павку Корчагина или Овода пригласили бы на новогодний бал в Дом союзов, разве бы они почитали себя счастливыми? Да они, верно, через пять минут забыли бы об этом приглашении. Потому что свое счастье они видели в несоизмеримо более высоком. Какие же основания у нее считать себя счастливой? Молодость? Но это не ее заслуга. Отлично учится, открыты все пути? Да, пожалуй, здесь источник ее счастья. И пусть то, что ей открыты все пути, не ее заслуга, в будущем она постарается доказать… Нет, ничего она доказывать не будет. Она чувствует в себе силы замахнуться на могучий дуб. И свалить его. И на меньшем не помирится. Потому что сейчас вот открыла для себя: помириться на меньшем — значит стать на всю жизнь несчастной. И это — главное! А новогодний бал здесь ни при чем.

По темным улицам поселка Женя шагала с легкой душой, не чуя под собою ног. Сбросив в прихожей пальто, огорошила мать чрезвычайным известием:

— Мама, поздравь меня — я совершила великое открытие! Счастье — это борьба за достижение великой цели!

— Ну, ну, садись есть, фантазерка.

— Фантазерка? Я такая теперь реалистка, что во мне уместился бы десяток Базаровых… Со временем ты в этом убедишься.

Проглотив первую ложку наваристого борща, она вдруг расхохоталась.

— Да что с тобой сегодня? — вытирая руки о полотенце, обернулась к ней Анна Михайловна. — Смешинка в рот попала?

— Еще открытие, мама: мясной борщ с голодухи — тоже счастье.

Жене, привыкшей встречать Новый год дома, было немного грустно оставлять родителей одних. Но так хотелось принять участие в главном Новогоднем бале страны! Тем более что мать сшила ей новое салатового цвета платье. Закончила она его днем 31 декабря. Теперь Женя стояла в нем перед зеркалом, и Анна Михайловна последний раз что-то подшивала, разглаживала складки, отходила и со стороны любовалась дочерью.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒