Введение. Заключение

Введение

В 2020 г. исполняется 90 лет первому изданию «Листы каменной книги» Александра Михайловича Линевского (3.05.1902–20.02.1985). Основатель «карельского петроглифоведения» давно стал некой «иконой» для Республики Карелия. С полным правом его называют пионером изучения петроглифов Беломорья и одним из основных исследователей «рисунков на скалах» Онежского озера.

Среди интеллигенции советской Карелии 1920–1950-х гг. А.М. Линевский выделялся незаурядной разносторонностью интересов. Окончив Ленинградский университет по специальности «этнография», в 1926–1930-е гг. он проводит активную собирательскую работу по изучению различных этнических групп карел на территории АКССР, в 1926–1928 и 1935 гг. исследует петроглифы Онежского озера и Беломорья, в 1932–1933 гг. работает в Управлении Центральным архивом АКССР, в 1934–1954-х гг. – в Карельском научно-исследовательском институте культуры / Карельский институт языка, литературы и истории, в 1947–1949 гг. раскапывает средневековые курганы в юго-восточном Приладожье, с 1954 г. – профессиональный литератор.

Автор «Петроглифов Карелии» не обойдён вниманием современников и потомков. Существуют и биографический очерк о нём [1], и интересные наблюдения [2–4], есть прижизненное исследование творческого пути первого писателя Карелии [5] и автобиографическая повесть [6], ставшая основой для разноплановых краеведческих исследований [7–11]. В данной работе остановимся только на кратком, «студенческом и постуниверситетском» периодах жизни А.М. Линевского (1926–1929 гг.). Это время, когда он «погружался в Карелию», в увлекательную работу по изучению древнего наскального искусства.

1926–1927 годы

Весной 1926 г. А. Линевскому – подающему надежды студенту третьего курса географического факультета Ленинградского государственного университета [1] – руководители этнографического отделения, где он учился, знаменитые российские учёные с революционным прошлым, исследователи «азиатских племён», основатели «этнографической североведческой школы» Владимир Германович Богораз и Лев Яковлевич Штернберг предложили принять участие в экспедиции в АКССР [12, л. 2]. Ранее Александр уже бывал в Олонецкой губернии. Летом 1915 г. он приезжал к своему отцу – Михаилу Адамовичу, руководившему строительством участка Мурманской железной дороги между сёлами Сегежа и Сорока.

А. Линевский имел успешный опыт 5-месячной самостоятельной экспедиции в 1924 г. в Чувашскую автономную область, после года обучения на этнографическом факультете Географического института [11]. Студенческой практикой, в современном понимании, данный период трудно назвать – это был специфичный способ В.Г. Богораза жёстко отсеять «балласт» среди студентов-этнографов. В условиях тяжелейших первых лет советской России практическая работа молодого исследователя в «туземных краях Поволжья» была трудной, но максимально результативной и профессиональной. В чувашской глубинке он собрал значительный блок полевого этнографического материала, организовал первичную сеть краеведов-корреспондентов, читал лекции и информационные доклады по краеведению, писал статьи в местные газеты, работал с коллекциями в Центральном чувашском музее.

Есть сведения о раскопках «молодого археолога из Ленинграда» «могил с каменными плитами с надписями арабской вязью» мусульманского кладбища в с. Байдеряково в Тетюшском уезде Казанской губернии[2]. По возвращении экспедиционные наработки «о чувашских верованиях» были дополне-

ны информацией в библиотеках и музейных архивах Ленинграда. Стараниями В.Г. Богораза обширная статья «Чуваши» была впоследствии напечатана в Этнографическом словаре [13], а в первом томе трудов Комиссии по устройству студенческих этнографических экскурсий и в столичных «идеологических» сборниках увидели свет два очерка по послереволюционным преобразованиям чувашского края [14, 15]. Начинающий студент-этнограф, «богатый желанием, но нищий деньгами», полностью отвечал представлениям своих учителей о «молодых реформаторах, готовых нести на Север весь пыл энтузиазма, который зажгла революция», «соединяющих в себе двойное пионерство науки и культуры» [16]. Наверно, именно во время этой свободной, индивидуальной полевой деятельности у Линевского возникло ощущение некой «личной избранности в науке» [3].

Экспедиция в Карелию стала возможной благодаря истории с 1 тыс. руб. на экспедиционные работы, ошибочно поступившей из Совнаркома АКССР на геофак ЛГУ. В.Г. Богораз «ходатаем» по спорному финансовому вопросу для встречи с руководством республики – председателем КарЦИКа А. Нуортева и председателем СНК Э. Гюллингом – направил в Петрозаводск А. Линевского [4]. Он был снабжён университетским удостоверением за подписью академика А.Е. Ферсмана и письмом от декана. Нужно отдать должное жизненному опыту и такту первых лиц Карелии, принявших, выслушавших и разглядевших в амбициозном студенте в солдатской гимнастёрке и сапогах позитивный рабочий потенциал, который можно было использовать в стремительно развивающемся «социальном проекте» – Автономная Карельская Советская Социалистическая Республика. В 1938 г. почти всё руководство АКССР было репрессировано за «финский национализм», поэтому Линевский упоминает об этой судьбоносной для него встрече только в 1960-е гг.

Перед поездкой в Карелию Александр наметил план «по изучению карельской культуры». Методично посещая удалённые деревни Сегозерья и Олонецкого Приладожья, он целенаправленно собирает этнографический материал сразу по нескольким темам: «влияние производственных моментов на семейный строй карел»; «влияние прежней русификаторской системы на идеологические формы карел»; «изучение дохристианских верований карел»; «выявление исчезнувших форм карельского мировоззрения по остаткам идеологических пережитков»; «влияние производственных моментов на верования карел», «приметы»,

Фото 1. А. Линевский. 1927 г. Ленинград. НAРК. Ф. Р-3262. Оп. 2. Д. 219.

Photo 1. A. Linevsky. 1927. Leningrad. NARK. F. Р-3262. Op. 2. D. 219.

«воспоминания о Видлицкой операции 1919 г. и о Гражданской войне в Олонецком районе КАССР» [12, л. 2]. В научном архиве КарНЦ РАН хранятся семь тетрадей с размашистыми записями простым карандашом – полевые дневники студента Линевского за 1926 и 1927 гг. [18] (фото 1).

Как вспоминал позднее А.М. Линевский, в 1926 г. «работе сильно мешало то обстоятельство, что на полученные 300 рублей, на снаряжение фотоматериалом и прочим ушло 70 рублей, на средства передвижения свыше 160 рублей, а оставшиеся 70 рублей на личные расходы могло хватить примерно лишь кое-как на 2 месяца. Не делая секрета, отмечу, что остальные 4,5 месяца, не имея личных средств, я должен был комбинировать исследовательскую работу с обстоятельством пребывания на одном месте такого количества времени, чтобы иметь возможность отблагодарить хозяев фотоснимками их семьи для компенсирования расходов по моему содержанию. Понятно, что подобные условия существования губительно действовали на работу, так очень и очень часто приходилось сжимать её, чтобы не попасть в весьма затруднительное положение» [12, л. 10]. Действительно, для полевых работ – это были очень незначительные суммы [5].

В течение мая – ноября 1926 г. (с перерывом в три недели) он пешком обошёл Сегозерскую и Ругозерскую волости Паданского уезда, часть Летнеконецкой волости Кемского уезда, побывал в Андроногорском обществе и селении Выг-остров Сороцкой волости [6]. Ситуация в глубинке Олонии была не самая благоприятная для одиночных путешествий. На дорогах, кроме бандитов, нередко можно было встретить волков и медведей. Невзирая на все трудности, удалось собрать блок этнографического материала, «состоящий в сыром, необработанном виде из не менее 10 печатных листов (400 тысяч знаков)» [12, л. 10].

В начале августа 1926 г. будущему ученому посчастливилось сделать «одно из самых крупных археологических открытий первых лет Советской власти» – обнаружить в Беломорской Карелии новый «очаг» петроглифов. «Спасибо тебе, Судьба, что ты подарила мне эти августовские сутки, решившие раз и навсегда, кем мне быть и где мне жить!» – такими возвышенными словами он описывал события тех дней [17, л. 78]. Кроме работоспособности, здоровой амбициозности и энергии, начинающий этнограф обладал главным качеством, необходимым для успешной профессиональной деятельности, – умением производить приятное впечатление на собеседника, быстро налаживать контакты с людьми разных сословий. Неоднократно описанная, случайная встреча с местным жителем Г.П. Матросовым на дороге из Сороки в Выг-остров стала решающей для жизненного пути А. Линевского.

Григорий Павлович отвёз на лодке столичного студента на остров Шойрукшин, находящийся напротив деревни, посреди порожистой р. Выг [7]. На его северной стороне располагались т.н. Чёртовы Следки – скальное обнажение площадью около 40 кв. м, «мясного» цвета, с «мешаниной» из нескольких сотен изображений: оленей, лосей, морских животных, птиц, лодок, следов ступни человека. В центре выделялась фантастическая, огромная фигура «горбатого мужчины». Хорошо заметные выбивки на скале труднодоступного острова были известны местным жителям, но только Г.П. Мат-росов решил, что они заинтересуют «городского чужака»: «Пойдём, – говорит, – покажу, что у меня есть» [4, с. 88]. А.М. Линевский «по ассоциации» со знаменитым онежским изображением сразу решительно переименовал Чёртовы в Бесовы Следки (рисунок).

У Линевского была «кассета с дюжиной плёнок и отличный аппарат Агфа», но этого было недостаточно для фотографирования всех изображений. По совету Матросова родилась оригинальная методика: в Сороке были куплены дешёвые обои, насобирали по домам газет, далее «мокрой тряпкой смачивая края изображений, проводили по их контуру линию чернильным карандашом, затем накладывали лист газет или обоев, приглаживая лист к поверхности скалы». Первые простенькие копии беломорских петроглифов стали основой для последующего их осмысления в Ленинграде.

В воспоминаниях об этом событии упоминается Алексей Воробьёв – «паренёк, своего рода дьячок в старообрядческой молельне, по своей инициативе ещё с детства разыскивающий, как ʺдиковинкиʺ археологический материал» [21, л. 4]. Он показал 14 мест в окрестностях деревни, где на поверхности песчаных осыпей и огородов встречались каменные орудия и неолитическая керамика.

В Беломорском районном краеведческом музее хранится маленькая (7 х 8 см) поясная студийная фотография А. Линевского и Г. Матросова. Значимые для петроглифоведения Карелии персонажи запечатлены на снимке сидящими на фоне «задника» изображением с пасторального летнего пейзажа: колонна, деревья и забор из штакетника. Они в расстегнутых двубортных демисезонных пальто, в шарфах. Линевский в модной кубанке. Скорее всего, эта «карточка на память» была сделана в одну из зим 1927–1928 гг. в Сороке, где работало фотографическое ателье (см. фото 2).

Зимой Линевский активно выступал с докладами перед преподавателями и студентами университета, археологами, демонстрировал им копии петроглифов. Он успешно анонсировал новый «очаг древнего искусства», свои предварительные наработки, желая продолжить изучение этой выразительной темы каменного века. На фоне «простых» рабочих выступлений по результатам экспедиций студентов-этнографов в разные районы СССР яркие, эмоционально-таинственные «рисунки из прошлого» Карелии вызвали большой интерес специалистов. На его докладах присутствовали «патриархи» российской археологии Александр Андреевич Спицын и специально приехавший из Москвы, «глава московской археологической школы» Василий Алексеевич Городцов. Большую роль в «продвижении открытия» сыграл фактор «свежести» материала и оригинальности «расшифровок», предложенных молодым исследователем. Весной, во время поездки в Москву, состоялось личное знакомство с аспирантом НИИ археологии и искусствознания РАНИОН [8] – Александром Яковлевичем Брюсовым, в 1926 г. начавшим, вместе с М.Е. Фосс и Д.А. Крайновым, работы на восточном побережье Белого моря.

На проходившем в марте – апреле 1927 г. в Петрозаводске VII Всекарельском съезде советов А. Линевский сообщает о своем научном открытии Александру Николаевичу Лескову, ближайшему соратнику Эдварда Гюллинга. Благожелательное отношение высшего руководства республики, которое понимало важность разносторонней научно-исследовательской работы для Карелии, позволяло ежегодно получать небольшое финансирование на полевые исследования [9].

А. Линевский, наверно, первым из исследователей подробно описывает опробованный им метод копирования петроглифов, его преимущества перед другими способами снятия копий: «..Простой по технике, очень быстрый и совершенно точный способ … Применение обычного способа эстампажа на шведской бумаге оказывалось невозможным: у нас не было для этого ни времен, ни средств» [22, с. 36]. «Была проделана работа по механическому переносу изображений как контурных, так и рельефных (гипсовых). Чтобы перенести контуры с площади 40 кв. м, заключавших свыше 167 изображений, удалось додуматься после ряда общеизвестных способов (или очень дорогих, или очень кропотливых) до простого и очень удобного. Площадь разграничилась на квадраты (примерно 90 х 70 см), каждый квадрат смачивался водой, а затем чернильным карандашом обводились контуры изображений. Прикладываемый слегка влажный лист бумаги механически запечатлевал рисунки. Приложив копировальную бумагу лицом на чистую сторону листа посредством обвода карандашом механически нанесённых контуров, получаются на другой, правой стороне, идеально точные очертания. Работы рельефных изображений совершались путём употребления гипса обычными средствами. Были сделаны несколько десятков фотографий, топограф. план и т.д.» [22, с. 49–56].

Фото 2. Г.П. Матросов и А.М. Линевский. Сорока. 1927 г. Музей «Беломорские петроглифы». № 2491.

Photo 2. G.P. Matrosov and A.M. Linevsky. Soroka. 1927. Museum «White sea petroglyphs». No. 2491.

Этот «методологический манифест» Линевского неоднократно цитировался в дискуссионной историографической части более поздних работ других исследователей. Например, основной оппонент – В.И. Равдоникас – в обобщающем академическом труде о петроглифах Онежского озера, в главе, посвящённой анализу историографии наскального искусства Карелии, отвёл около половины объёма текста критике методики копирования и «расшифровке» скальных полотен А. Линевского [23, с. 15–21]. Выполненные им копии «во всех отношениях подобные натуре» он категорично определял как ложные: «нет почти ни одной, вполне сходной с натурой, а некоторые из них … с натурой не имеют ничего общего. … Подобные воспроизведения только вводят в заблуждение, как читателей, так и самого исследователя» [23, с. 16]. За многословной критикой хорошо просматривается раздражение мэтра к профессионально более удачливому молодому студенту. А. Линевский «неприлично» стремительно вошёл в столичные «научные круги» с ярким, уникальным материалом: получил благожелательное предисловие А.А. Спицына к своей статье 1929 г., «водил дружбу» с москвичом А.Я. Брю-совым.

Лето 1927 г. началось поездкой к открытым петроглифам на Выг-остров, куда А.М. Линевский приехал 25 июня вместе с А.Я. Брюсовым –
начальником археологической экспедиции Государственного исторического музея [12, л. 19]. В работах принимали участие студенты исторического отделения историко-философского факультета по циклу археология 1-го Московского государственного университета: С.В. Романовская, Н.А. Прокошев, Д.А. Крайнов, Ю.М. Пылаева [10]. Студенты раскапывали неолитические стоянки, обнаруженные годом ранее, а Линевский заново копировал петроглифы «теперь уже квалифицированно: скала была расчерчена мелом на квадраты, они перенумерованы, а это позволяло позднее безошибочно сращивать листы копий … По-настоящему ʺчитатьʺ петроглифы ещё не умел, но – правильно улавливая связь между рисунками – уже выделял сложные композиции из тесного окружения одиночных изображений» [24, с. 99]. Вечерами происходили долгие дискуссии с А.Я. Брюсовым: «эти часы наших ʺраздумий вслухʺ давали мне очень многое», «за это время я десятки раз благодарил судьбу за знакомство с А. Я. и его эрудицию» [21, л. 5–6].

В 1927 г. на восточном берегу Онежского озера Линевский нашёл 167 новых изображений на Пери Носу и 27 – на Бесовом Носу. Общим итогом полевого сезона стала уникальная коллекция из 359 копий петроглифов [12, л. 12].

Зимой в Ленинграде продолжалась обработка экспедиционного материала. «Я не был подготовлен к такому открытию. Мои познания в разновидностях археологических памятников не отличались обилием» [17, л. 81]. А.М. Линевский ежедневно занимался изучением научной этнографической литературы в Публичной библиотеке (в его внушительном библиографическом списке значилось почти 600 работ, точнее 591 книга). Он ставил перед собой сложные вопросы о причинах появления петроглифов, пытался представить ход мыслей «первобытного анимиста», выбивавшего «рисунки на скале» [12, л. 12]. Он был уверен, что для постижения сокровенного смысла петроглифов требовались знания «примитивных религиозных форм древних эпох». Именно этнография, понимаемая А.М. Линевским в данном случае как «изучение пережитков верований», должна была дать «ключ понимания причин и поводов изображений на скалах» [12, л. 12], «петроглифы, несомненно, возникали в результате мистических представлений, вызванных, однако, строго материальными факторами» [25, с. 34].

Предварительным результатом «погружения в тему» стало участие в престижной двухнедельной выставке «10 лет советской науке» в Русском музее в Ленинграде. Линевскому, как представителю ЛОИКФУН [11], для демонстрации петро-глифов выделили целую стену большого зала. Уменьшенные в десять раз на пантографе 300 копий изображений тушью на кальке стали «гвоздём программы» юбилейного мероприятия. По воспоминаниям А. Линевского, в последствии, он получил «предложения из Финляндии (проф. А.М. Тальгрен), Швеции (Королевская Академия наук) и от каких-то журналов Германии предоставить им монополию опубликования памятников» [20, л. 1].

1928 год

Полевой сезон 1928 г. был максимально активным. По протекции заместителя наркома просвещения М.П. Покровского, с которым удалось познакомиться на выставке в Русском музее, впервые Линевский получает от Главнауки «открытый лист» на право обследования всего побережья Белого моря и небольшое финансирование.

Сделав доклад на заседании Общества изучения Карелии и получив от Совнаркома просимые им 220 руб., А.М. Линевский выезжает с Алексеем Воробьёвым на восточный берег Онежского озера для обследования побережья от Усть-Шалы до закрытого Муромского монастыря. На мысах Кладовец и Гажий Нос они находят 35 новых петроглифов, на Бесовом и Пери Носу – ещё 52 изображения. Для музея в Петрозаводске изготавливаются гипсовые эстампажи древних выбивок.

Затем молодой исследователь направляется в с. Сорока на Белом море, где «благодаря любезности Управления СЛОНа получил возможность обследовать и изучить форму Соловецких доис-торических памятников на большом Заячьем острове, Муксольме, Анзере и в других местах» [12, л. 19]. Путешествие носило экскурсионный характер, но он выступает с докладом «о производимых Карельской республикой работах по изучению до- исторических памятников» в знаменитом Соловецком отделении Архангельского общества краеведения. Знакомится с его учёным секретарем (недавним заключенным) историком и этнографом, исследователем лабиринтов Беломорья Николаем Николаевичем Виноградовым [26], который вместе с фотографом и двумя вольнонаёмными сотрудниками СЛОНа сопровождает в поездке по островам архипелага [12]. На полученный гонорар за выступление (200 рублей) Линевский приобретает солидный бот грузоподъёмностью в 400–500 пудов, рассчитывая продолжить работы в Беломорье в будущие полевые сезоны.

В 1930 г. поездка на Соловки повторилась. По воспоминаниям А.Я. Брюсова она не была простой. Соловецкий архипелаг – это общая закрытая территория УСЛОН ОГПУ, с режимными ограничениями. Прибытие с материка на Соловки, перемещение по островам было возможно только по специальным пропускам и в сопровождении бойцов охраны. Только благодаря помощи зав. естественным отделом Карельского государственного музея Г.А. Анкудинова небольшой команде археологов (А.Я. Брюсов, А.М. Линевский, студентки Н.Н. Гу-рина и Е.В. Кузнецова) удалось получить разрешение у заместителя начальника лагерей «товарища Арвида Мартинелли» [13] и две недели осматривать вместе с Н.Н. Виноградовым археологические памятники на Соловецких островах [27] .

Подводя итоги своей работы в 1928 г., А. Линевский пишет: «обнаружены новые 100 петроглифов, изучен ряд доисторических памятников на Соловецких островах, проверен собранный в прошлом году материал (359 петроглифов), обследовано побережье Сороцкой бухты (45 вёрст) и восточный берег Онежского озера (25 вёрст) и, наконец, изучен добытый Брюсовым материал неолитических стоянок на островке с Бесовыми Следками» [12, л. 19]. Таким образом, за 1926–1928 гг. А.М. Линевский сумел найти более 450 новых петроглифов. В заключительном примечании он счёл необходимым отреагировать на происки недоброжелателей: «слухи, что мною предоставлены западным ученым обширные материалы, абсолютно не соответствуют истине» [12, л. 23].

В августе 1928 г. за месяц «отшельнической» жизни в дер. Бесов Нос ученый написал первый, краткий вариант своего знаменитого произведения – «Листы из каменной книги». Он был уверен, что именно работа в уединении и тишине способствовала погружению в ауру древнего искусства: «Можно было в полном одиночестве, придумывая фабулу повести, медленно бродить по мысам, покрытым рисунками. Мою фантазию ʺраспиралоʺ от множества рождаемых мысленно эпизодов из быта родового общества Севера» [24, с. 99]. «Палеоэтнографическая повесть» увидела свет в 1930 г. в двух номерах популярного в СССР московского журнала «Всемирный следопыт» [28]. «По сюжету она относится к юношеской литературе, а по языку претендует на взрослого читателя» [20, л. 3].

Одновременно с археологическими изысканиями Линевский продолжал проводить работу по сбору этнографического материала, в том числе «по верованиям русских поморов» [29, 30]. Результатом стала обширная статья «Верования» в краеведческую хрестоматию «Карелия» для учителей и учеников советских школ первой ступени, написанная по предложению члена редколлегии К.П. Герда. Первоначальный вариант статьи объёмом 3,5 печатных листа по рекомендации Наркомпроса был расширен сведениями по верованиям русских [12, л. 20].

А. Линевский подготовил к публикации материалы и предварительную аналитику экспедиционных работ по наскальким изображениям Карелии. Объёмная статья «К вопросу о петроглифах Карелии» вышла в научном сборнике ЛОИКФУН – общества, активно проводившего в 1920-х гг. изучение этнографии финно-угорских народов СССР [31]. Главнаука [14] выделила на издание 500 руб., однако на эти небольшие деньги «из-за дорого стоящих клише» удалось «втиснуть» текст объёмом только 2,5 печатных листа (вместо фактических 12–15). Работа предварялась посвящением АКССР, с признательностью её руководству (Э.А. Гюллингу, Б.А. Потапову, Н.А. Гаппоеву): «оказавших мне в своё время всемерное содействие и материальную поддержку». Эта первая обстоятельная публикация «внесла новую интересную страницу в науку древностей восточной Европы» [22]. На основе этой статьи в декабре 1928 г. успешно защищён диплом «Петроглифы Карелии».

1929 год

В январе 1929 г. А. Линевский принят в члены секции научных работников Ленинграда. Существовала возможность поступить в штат Эрмитажа, но он «предпочёл зачисление в сотрудники Исследовательского института при Этноотделении Геофака ЛГУ. Однако, это не давало зарплаты и существовать приходилось на случайные заработки» [21. с. 8]. Весной 1929 г. по протекции Брюсова им успешно сделан доклад на заседании РАНИОН в Москве.

В специализированном журнале «Охота» и региональных изданиях в 1929 г. были напечатаны его небольшие популярные очерки с иллюстрациями «о расшифровках петроглифов», позднее вошедшие главами в общий труд 1939 г. [25, 32–35].

Однокурсник Линевского Степан Андреевич Макарьев, возглавивший Карельский государственный музей осенью 1928 г., пригласил его к себе на работу заведующим только организованного исторического отдела и секретарём Бюро краеведения, которое должно было курировать всю научно-исследовательскую деятельность в Карелии. После официального письма наркома просвещения АКССР Ю. Сиройла 15 мая 1929 г. А. Линевский переехал навсегда в Петрозаводск. Во многом это было правильное, судьбоносное решение [15]. Через месяц после его отъезда в «тихую» Карелию, в Ленинграде, по решению правительственной комиссии из Москвы, начались жёсткие «чистки» в научных учреждениях, сопровождавшиеся массовыми уволь-нениями, а потом и арестами «членов контрреволюционно-монархической организации» учёных-гуманитариев и краеведов по печально известному «Академическому делу», сфабрикованному ЛенОГПУ [36]. В северной столице молодой учёный дворянского происхождения неизбежно попал бы в гибельные жернова классовых репрессий. В Карелии же А. Линевский, как член Ленинградской секции научных работников, был на особом положении единственного «официального» представителя «на-учной корпорации».

В Петрозаводске Линевский окунается в водоворот музейной, краеведческой и литературной работы. «В музее приходилось быть единственным экскурсоводом, по Бюро краеведения читать множество лекций, делать разного рода доклады, также руководить кружком ʺДрузья музеяʺ, готовить кадры экскурсоводов по Карелии и в Петрозаводске (по инициативе общества ʺТуристʺ), вести фотокружок, руководить кружками в школах по истории Карелии. Тогда же осенью 1929 года мною была организована Карельская Ассоциация Пролетарских Писателей (КАПП)» [20, л. 3]. Деятельность кружков дополнялась, по инициативе их руководителя, экскурсионными «вылазками за город» в выходные с ночёвками в лесу.

Основной задачей молодого музейного сотрудника было создание новой экспозиции, сначала в нескольких комнатах дома КарЦИКа на площади имени 25 Октября, а затем в перестроенном здании бывшего собора св. Александра Невского. «Пришлось проявить много изобретательности, чтобы из хаотического собрания самых разнообразных экспонатов сделать в современном смысле исторический отдел, состоящий из подотделов археологии, истории, искусства, а также и этнографии» [20, л. 3].

В 1929 г. руководством АКССР Карельский государственный музей рассматривался как координационный центр всех научных работ, проводимых столичными институтами на территории Карелии: «политико-просветительского и научного учреждения, объединяющего всю работу в этой области в республике» [37, с. 16]. Впервые Наркомпросом республики были профинансированы и самостоятельные полевые исследования музея. В его сводный план были включены и потом успешно проведены две экспедиции С.А. Макарьева «по комплексному изучению в этнографическом и экономическом отношении» в восточное Приладожье, Шелтозерский край и совместно с Этнографическим отделением ЛГУ студенческая практика в с. Шуя, выезд А.М. Линевского для продолжения изучения петроглифов Беломорья и археологических памятников Соловков, раскопки А.Я. Брюсова (Московский государственный исторический музей) на реках Выг и Шуя (поселения Волок, Шойрукшин остров, Бесовы Следки, Падозеро), а также орнитологические наблюдения Т.А. Анкудинова в Тунгудском районе [38, с. 4]. В 1930 г. при остром дефиците типографской бумаги удалось даже выпустить первое и, в последующие шестьдесят лет, единственное научное издание музея [39].

В Карельском государственном музее А. Ли-невский работал пока не осложнились отношения с С. Макарьевым, после чего в конце 1930 г. он уехал к своей жене Н. Гуриной в с. Кандалакша, чтобы участвовать в совместном создании местного музея.

Заключение

А. Линевский не был археологом и опирался при изучении таких оригинальных археологических памятников, как петроглифы, на методологические принципы, принятые в советской этнографии начала ХХ в. Но его вклад в формирование нового направления в археологии СССР 1920–1930-е гг. – петроглифоведение, трудно переоценить. Сам он так охарактеризовал результаты этого важного начального периода своей научной биографии: «Я расшифровал в 1928–30 гг. ряд петроглифов, выявлял поводы и причины возникновения отдельных групп и т.д. Не имея достаточной поддержки в период студенчества и будучи не в силах преодолеть препятствия в период 1930–35 гг., я смог возобновить необходимую полевую работу лишь летом 1935 г.» [25, с. 13].

А.М. Линевскому принадлежат важнейшие полевые наблюдения, столь необходимые для поиска и фиксации изображений, для понимания психологии древнего художника, его «остроумных и оригинальных» изобразительных приёмов. В кратком перечислении – это смысловое разделение групп выбивок, аналитика взаимосвязи соседствующих фигур, выделение «знаков ранения» [35, с. 64], смена цветовой гаммы петроглифов в разные времена года [25, с. 11], система включения рисунков в естественный контекст скалы для передачи замысла древних выбивок (дорабатывание объёмной фактуры камня, использование естественных трещин, цветовых пятен) [40, с. 82–83]. Стилистический анализ и учёт взаимного расположения фигур Бесовых Следков позволили сделать оригинальный вывод о стадиальности в выбивании изображений. Именно Линевский предложил для очистки скал использовать химические растворы, а для поиска «логики первобытного художника» раскрашивать различными цветами разные группы изображений, что было им опробовано на Бесовых Следках.

Наблюдения учёного, его ёмкие интерпретации отдельных фигур и сюжетов на основе простой аргументации до сих пор остаются важными при попытках расшифровать петроглифы Карелии. «Что же в наследии А.М. Линевского обрело не боящуюся времени и развития знания ценность, что сейчас нам представляется всё более значимым? … Это – большая серия совершенно документальных наблюдений, добытых ценой многолетних самоотверженных исканий. Некоторые из них, на первый взгляд, очень частные… оказываются ключевыми посылками конкретно-исторической реконструкции духовного мира лесного неолита» [3, с. 4].

Полевое изучение и «толкование» петроглифов Беломорья и Онежского озера в 1926–1929 гг. позволили А.М. Линевскому накопить материал для двух книг, где он впервые смог сравнить «очаги древнего карельского искусства» [25, 40]. Эти труды стали основой для кандидатской диссертации, защищенной в МГУ в 1944 г. В редакторской статье А.Я. Брюсов эти работы характеризует как «явление исключительное»: «никому не удавалось так близко подойти к раскрытию смысла этих и аналогичных древних изображений», «смог дать блестящую реконструкцию смыслового значения рисунков», «сумел доказать разновременность выполнения различных групп и фигур» [25, с. 3].

Многолетняя научная деятельность ученого, его «простые» комментарии, «наивно-рационалис-тическое толкование символических знаков», «попытка осветить с помощью этнографических параллелей их значение в качестве образов магического или религиозного порядка» [23, с. 15] всегда порождали полярные мнения у археологов, но, что немаловажно, положительно стимулировали необходимость более расширенной и углублённой аргументации в дискуссии. Периодически возникающие споры о методике и положениях, предложенных А.М. Линевским почти сто лет назад, можно расценивать, как закономерный знак уважения к мэтру, чьи идеи не потеряли актуальности и по прошествии времени. Будет справедливым отметить, что знаменитая «научно-фантастическая повесть для юношества» о хитром Льёке и петроглифах Карелии для многих советских археологов-«каменщиков» второй половины ХХ в. послужила положительным импульсом к выбору профессии.

⇐ Предыдущая 123 4 Следующая ⇒