Боэций - Утешение философией. КНИГА ТРЕТЬЯ

Боэций - Утешение философией

КНИГА ТРЕТЬЯ

III, 1

Поскольку ты говоришь, что хочешь меня слушать, интересно, воспылаешь ли ты еще более сильным желанием, если узнаешь, куда я поведу тебя? — Куда же,— спросил я.— К истинному счастью,— промолвила она,— о котором грезит твоя душа, лишь смутно улавливая его образ, но не имея сил проникнуть в его суть.— Тогда я воскликнул: Молю тебя, покажи без промедления, что оно представляет собой в действительности.— Хорошо,— промолвила она,— ради тебя самого я попытаюсь выразить причину блаженства в словах, поскольку она все-таки тебе небезызвестна. Чтобы, рассмотрев ее, ты мог бы, обратив взор в другую сторону, познать облик истинного блаженства.

(…)

III.2. Потупив на мгновение взор и как бы побывав в священной обители разума, она продолжила: Забота всех смертных, в которых воплотились их разнообразные усилия, устремляется различными путями, однако направлена к одной цели — блаженству. Блаженство есть благо, которое, когда оно достигнуто, не оставляет желать ничего большего. Оно то же, что высочайшее благо, содержащее в себе все другие блага, которое, если в нем чего-либо недостает, не может быть наивысшим, поскольку вне его остается нечто, чего можно пожелать. Очевидно, блаженство — это совершенное состояние, которое является соединением всех благ. Его, я сказала бы, все смертные стараются достичь разными путями, так как неявная жажда блага от природы присуща человеческой душе, однако ошибочное представление о нем приводит [людей] в заблуждение и увлекает в сторону от него.

(…)

Еще раз перечислю то, чем люди хотят обладать,— они жаждут богатства, чинов, верховной власти, славы и наслаждения по той причине, что надеются с их помощью обрести достаток, уважение, влияние, известность, радость. Итак, благо есть то, к чему различными путями стремятся люди: в этом легко угадывается сила природы, вследствие которой, хотя суждения людей и различны, однако их объединяет тяготение к одной цели — благу.

(…)

III. 3.

Посмотрите же, действительно ли то, в чем люди надеются обрести счастье, может привести их к желанной цели. Если богатство, чины и прочее в том же роде составили нечто, в чем не отсутствует ни одно из благ, я бы согласилась, что посредством достижения всего этого кто-то может сделаться счастливым. Однако если они не могут дать того, что обещают, и лишены многих благ, разве не обнаруживаются в них с очевидностью фальшивые образы блаженства?

(…)

III.8. Итак, нет никакого сомнения, что эти пути к блаженству на самом деле уводят в сторону от него. Они не могут привести человека туда, куда, как кажется, обещают. Насколько же спутаны они со злом, я вкратце покажу. Если ты пытаешься скопить денег, то вынужден будешь их отнять у того, кто теперь владеет ими. Жаждешь почетных должностей — преклонишь колена перед дающими их и желая всех превзойти — обесславишь себя унижением. Стремишься к могуществу — на тебя обратится вероломство подданных, и ты будешь окружен опасностями. Ищешь славы — но отречешься от нее из-за трудностей и беспокойства, связанных с ней. Желаешь проводить жизнь в наслаждениях — но кто же не станет презирать и не сочтет ничтожнейшим человека, порабощенного страстями своего тела. Ведь те, которые ставят блага своего тела превыше всего, стремятся к обладанию столь малой и хрупкой вещью. Ибо разве можешь ты превзойти слонов величиной тела, а волов силой, или, быть может, тигры уступят тебе в ловкости? Обратите же свой взор к простору небес, их неизменному и стремительному вращению и перестаньте, наконец, восхищаться вещами, которые не имеют подлинной ценности. Ведь даже небо достойно восхищения не из-за этого вращения, но из-за того порядка, посредством которого оно управляется.

(…)

III.10. Поскольку ты уже видел, что представляют собой совершенные и несовершенные блага, я считаю теперь необходимым показать, в чем состоит совершенное счастье.
(…)

Но нельзя отрицать, что существует некий источник всех благ. Всё, о чем говорится как о несовершенном, представляется таковым из-за недостатка совершенства. Так что, если в чем-то обнаруживается недостаток совершенства, то в нем имеется и доля совершенства. Ведь если убрать совершенство, станет совсем непонятно, откуда происходит то, что оказывается несовершенным. Ибо мир вещей берет начало не из ущербной и несовершенной природы, но, напротив, происходя от полного и совершенного, вырождается в нечто ущербное и лишенное собственной силы.

(…)

То, что Бог — повелитель всего сущего — есть благо, является мнением, общим всем человеческим душам. Так как и нельзя представить себе ничего лучше Бога, можно ли усомниться, что тот, лучше кого нет ничего, является благом. Ведь разум с такой очевидностью свидетельствует. Что благо есть Бог, что именно в Нем заключено совершенное благо. Если бы это было не так, то Бог не мог бы быть повелителем всего сущего, ибо с необходимостью существовал бы некто, превосходящий [Его] и заключающий в себе совершенное благо, и он бы должен был предшествовать Богу и был бы более древним, ибо все совершенное, конечно, предшествует менее совершенному[i]. Вследствие этого необходимо избежать бесконечного аргумента и высказать утверждение, что высший Бог преисполнен совершенного блага. Но, как мы установили, совершенное благо есть истинное блаженство. Следовательно, обитель истинного блаженства должна находиться во Всевышнем.

(…)

Но мы вывели, что Бог есть блаженство и высшее благо. Отсюда с необходимостью вытекает. Что самое высшее блаженство есть не что иное, как высшая божественность.— Нет истины,— подтвердил я,— более доказанной и более достойной Бога.— Сверх этого,— сказала она,— как это было принято у геометров[ii], которые для доказательства теорем выводили нечто, что они называли πορίσματα, и я вознагражу тебя как бы коронным выводом (corollarium). Поскольку обретение блаженства делает людей блаженными, блаженство же есть сама божественность, значит, обладание божественностью делает [людей] блаженными, это очевидно. Но так как следование установлениям справедливости делает [людей] справедливыми, мудрости — мудрыми, то с необходимостью вытекает, что те, кто приобщился к божественности, становятся богоподобными. В каждом, обретшем блаженство, заключен Бог, и хотя Бог един по природе, ничто не препятствует многим приобщиться к Нему.— Прекрасно,— сказал я,— и ценно то, что ты называешь πορίσματα или corollarium.— Но нет ничего прекраснее того, что велит разум присоединить к вышесказанному.— Что же именно? — спросил я.— Состоит ли блаженство из многих благ, которые соединяются, оставаясь различными, в единую субстанцию блаженства, или, может быть, существует в благах нечто, в чем заключается сущность блаженства и от чего действительно зависят все другие [блага]? — Я не совсем понял и хочу, чтобы ты объяснила это.— Разве мы не посчитали благом блаженство? — Да, сочли его высшим благом,— ответил я.— Допустим, что это же присуще всем благам. Ведь блаженство есть еще, как мы решили, и полный достаток, наивысшее могущество, и уважение, и слава, и наслаждение. Что же? Все это — слава. достаток, могущество и другие как бы являются частями блаженства или они соотносятся с благом как с некоей вершиной? — Понимаю, что ты предлагаешь исследовать, но желаю услышать решение от себя самой.

— Различие этих вещей можно объяснить следующим образом. Если бы все эти [блага] были частями блаженства, в свою очередь каждое бы из них отличалось от другого. Такова уж природа частей, которые, отличаясь одна от другой, составляют в совокупности единое целое. Но равнозначность всех этих благ уже была показана. Они не являются составными частями [блаженства], ибо тогда следовало бы предположить, что блаженство как целое состоит из одной только части, а это невозможно.— В этом нельзя усомниться,— сказал я. Но желательно услышать и другие доказательства.— Как явствует, все соотносится с благом. Добиваются богатства, поскольку считают его благом, и могущества, так как в нем видят благо. То же самое можно сказать и относительно славы и удовольствий. Высшая причина всех стремлений — благо, поскольку невозможно желать того, в чем не было бы хотя бы подобия блага. А поэтому [люди] жаждут того, что им представляется истинным благом, но что на самом деле не обладает истинной природой блага.

(…)

благодати от всех благ домогаются по той причине, что предпочитают благо, заключенное в ней, всему прочему. Но мы признали, что блаженство есть то, что мы желаем получить во всех наших устремлениях, значит, единственная цель, которой люди добиваются,— блаженство. Из этого с очевидностью следует, что сущность самого блага и блаженства одна и та же.— Не вижу ничего, что могло бы противоречить этому мнению.— Но мы уже показали, что Бог и истинное блаженство — одно и то же.— Да,— сказал я.— Тогда справедливым будет заключение, что подлинная сущность Бога состоит в истинном благе, а не в чем-либо ином.

Разве мы не показали, что блага, желаемые большинством людей, на самом деле не являются истинными и совершенными, поскольку каждое из них, в свою очередь, отличается от другого и содержит в себе нечто, не свойственное другим, вследствие чего они не могут доставить истинного и абсолютного блага? Они лишь тогда представляются истинным благом, когда слиты в единое целое и оказывают воздействие в совокупности (…)

Когда эти вещи отличаются одна от другой, они не суть блага, когда же они соединяются воедино, то становятся благом, и не в единстве ли заключено их благо? — Вполне возможно,— сказал я.— Но все благое является таковым из-за причастности своей благу, согласен ли ты с этим? — Да.— Ты должен также признать, что единство и благо — одно и то же[iii]. Единая сущность заключена в том, что от природы не разделено.— Не могу отрицать,— сказал я.— Знаешь ли ты,— спросила она,— все, что существует до тех пор лишь продолжается и существует, пока является единым. Но обречено на разрушение и гибель, ели единство будет нарушено.— Каким образом? — спросил я.— Например, у живых существ, если они представляют собой единое целое, в котором сосуществуют тело и душа, это соединение и представляет собой живое существо[iv]. Когда же это единство распадается при отделении частей друг от друга, то очевидно, что живое существо погибнет и перестанет существовать. Само тело, когда пребывает в единой форме благодаря связи членов, имеет облик, присущий человеку. Но если разрушить и разделить части тела, единство утратится, и тело перестанет быть, чем было.

(…)

То же, что жаждет существовать,— продолжала она,— желает быть единым, если же это условие не выполняется, оно перестает быть тем, продолжением чего должно быть.— Верно.— Все стремится к единству.— Согласен.— Но я показала, что единство есть не что иное, как благо.— Да.— Следовательно, все стремится к благу, и тебе надо так написать: благо есть то, чего все желают.— Ничего более убедительного не могу себе представить,— сказал я,— и в таком случае нельзя не признать, что или все стремится к небытию и одиноко, без рулевого несется по бурной пучине, или же существует нечто, к чему все спешит, и оно представляет собой наивысшее из всех благ.— Мне радостно слышать от тебя это, о питомец, ибо твой разум проник в самую суть истины. Тебе открылось то, о чем ты разве говорил как о неведомом.— Что же теперь? — Какова цель всего сущего? Она заключена в том, что желаемо всеми, и, исходя из наших предшествующих рассуждений, цель всего сущего есть благо.

[i] Все совершенное, конечно, предшествует менее совершенному — доказательство бытия божьего, развиваемое Боэцием в X прозе III книги, возможно, послужило одним из источников «онтологического аргумента» схоласта Ансельма Кентерберийского.

[ii] Боэций следует платоновской традиции, которая придавала большое значение геометрии. При входе в Платоновскую Академию была надпись: «Негеометр — да не войдет». Боэций был автором не дошедшего до нашего времени учебника геометрии, в котором он комментировал «Начала» Евклида.

[iii] Единство и благо — одно и то же — мысль о тождестве единства и блага высказывается Платоном. См.: Платон. Государство, VI, 508а — 509а. Эта же идея развивается в диалоге Платона «Парменид», где единое Парменида выступает в то же время как благо. Единое как благо трактуется и Плотином.

[iv] Ср.: Аристотель. О душе, II, 2, 41а.