СТРАХ-СТРАСТЬ-СТРАДАНИЕ. Н.В.Гоголь и онтологическая сущность языка)

СТРАХ-СТРАСТЬ-СТРАДАНИЕ

(Н.В.Гоголь и онтологическая сущность языка)

Очерчивая диапазон темы, необходимо акцентировать внимание на том, что для нас основной категорией в семантическом ряде «Страх–страсть–страдание» является страх, т.к. речь пойдет о фантастической или, как ее еще часто называют, «страшной» повести – уникальном явлении русской литературы 20-х – 30-х годов XIX века. Учитывая такую особенность поэтики фантастической повести как изображение в пределах одного топоса двух различных и даже противоположных по своим характеристикам пространственно-временных типа – реальный и ирреальный, – возникает необходимость решения вопроса о месте и роли страха в пространственно-временной дивергенции. При этом необходимо учитывать, что страх – это не только психологическое состояние, но и определенный социо-культурный и философский феномен, что обусловливает специфический подход к анализу художественного текста не с точки зрения психологической достоверности изображаемого, но выявления особенностей репрезентации чувства страха в произведениях Гоголя, позволяющих понять философскую систему взглядов писателя на сущность языка поэзии.

Основываясь на том, что язык художественного пространства является «одним из компонентов общего языка, на котором говорит художественное произведение» [1: 259], можно утверждать что, в соответствии с дивергенцией пространственно-временных типов, определяющихся как реальный и ирреальный, чувство страха в повестях Н.В.Гоголя также дифференцировано и противопоставлено как страх бытовой и ценностно отмеченный. Иными словами можно выделить страх-боязнь – чувство рациональное, вызванное внешними бытовыми факторами и страх глубинный, иррациональный. Особенности поведения героя в первом случае характеризуются повышенной активностью, здесь страх, по определению П.С.Гуревича, – «источник и гарант бытия» [2: 35] и сопряжен с мотивом личной защиты: «Тут у нашего внимательного слушателя волосы поднялись дыбом; со страхом оборотился он назад и увидел…» [3: 128], «Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под потолок и ударился головой об перекладину» [3: 141], «Ровно и страшно бились козаки. Ни тот, ни другой не одолевает» [4 (1: 293)].

Иная природа и функции страха метафизического. Чувство, которое вызвано «какими-то непостижимыми для сознания фактами, перебоем в обыденном и естественном течении времени» [5: 370], намного сильнее и значимее. Такой страх появляется в тех случаях, когда герой/герои сталкиваются с проявлением и влиянием иномирия, ирреальности, потому что для них страх порождается глубинами подсознания и принадлежит непознанному, бессознательному, а для бытового человека это всегда враждебно. Такое понимание страха сопровождается, по Гоголю, проблемой идентификации: впервые оно называется как «странное, неизъяснимое»[3], «томительное, неприятное и вместе с тем сладкое»[6] «непонятное самому себе чувство»[7]. Это связано с тем, что метафизический страх предстает у Гоголя в дихотомии: страх-тревога. «Его дихотомическая сущность – отмечает О.С.Туренко – лежит в плоскости взаимосвязи двух частей действительности: бессознательного и сознательного миров человека» [8: 83]. Воплощаясь в каждой из этих сфер действительности, он разделяется на различные виды, a priori содержащие в себе все оттенки других видов [8: 28]. Таким образом, процесс восприятия метафизического страха проходит от стадии тревоги, в которой, согласно философии М.Хайдеггера, отсутствует объективный предмет, до собственно страха – встречи с ирреальным. Так в процессе проявления иномирия в произведениях Н.В.Гоголя постепенно вводятся понятия, свойственные ему. Наиболее осмысленно это в повести «Портрет», где чувство страха связано с атрибутивностью самого портрета: «Произнесши это, художник вдруг задрожал и побледнел: на него глядело, высунувшись из-за поставленного холста, чье-то судорожное лицо. Два страшные глаза прямо вперились в него» [7 (3: 94)], «Даже страшно ходить по комнате; ему казалось, как будто сейчас же кто-то другой станет ходить позади его» [7 (3: 196)], «Полный страха смотрел он, не заметит ли старик» [7 (3: 198)] или «А это чей портрет… Будто в самом деле был такой страшный» [7 (3: 104)]. В языке пространственных представлений Н.В.Гоголя страх является сигналом и символом иномирия: посредством страха герою/героям открывается пространство ирреального типа. Впервые этот мотив появляется в «Страшной мести», когда в городе Глухове, замкнутом бытовом пространстве, появляется и проявляется страх, подчиняя себе жителей реального мира: «Уже слепец кончил свою песню; уже снова стал перебирать струны; уже стал петь смешные присказки про Хому и Ерему, про Сткляра Стокозу… но старые и малые все еще не думали очнуться и долго стояли, потупив головы, раздумывая о страшном, в старину случившемся деле»[4 (1: 332)].

Необходимо отметить, что на градационной шкале Н.В.Гоголя рядом со словом «страх» неизменно стоят «страсть» и «страдание». Обладая прекрасным чувством языка, который есть «основа всякого духовного опыта, в том числе и художественного» [9: 188], писатель с поразительной точностью связывает между собой эти слова. Если обратиться к словарю М.Фасмера, то можно обнаружить, что этимологически слово «страсть» имеет общую производную *srā вместе со «страх» и «страдать». Так, первое значение слова «страсть» – это «горе, страдание, печаль», второе – «страх» [10: 770-771]. На основе этого можно говорить об онтологической сущности языка, которая обнаруживает себя в форме особой художественной сверхчувственной и сверхрациональной интуиции, с помощью которой писатель познает окружающий мир.

Согласно философии Н.В.Гоголя страх неизбежно влечет за собой страсть всеохватывающего масштаба. С помощью языка писатель глубоко проникает в психологию XIX века, связывающей ощущение страха с некой патологией, которая осмысливалась как сумасшествие, безумие, и отмечает античеловеческий характер метафизического страха, неизменно несущего гибель герою. Существование в условиях ирреального пространства, которое обнажает себя посредством страха, невозможно. Оно неизменно заканчивается для героя сумасшествием и смертью в страданиях: погибают Катерина («Страшная месть»), Хома Брут («Вий»), Петро («Вечер накануне Ивана Купала»). В «Портрете» это происходит с Чартковым: «Припадки бешенства и безумия начали оказываться все чаще… Наконец жизнь его прервалась в последнем, уже безгласном, порыве страдания. Труп его был страшен» [7 (3: 130)]; случается с молодым вельможей: «Нельзя рассказать, как страдала тщеславная душа;… и в припадке страшного безумия и бешенства прервалась его жизнь» [7 (3: 139)]; происходит с князем Р.: «В порыве исступления и отчаяния обратил он нож на себя — и в ужаснейших муках окончил жизнь» [7 (3: 139)]. Рассказчик добавляет, что «кроме…примеров, совершившихся на глазах всего общества, рассказывали множество случившихся в низших классах, которые почти все имели ужасный конец» [7 (3: 140)].

С невозможностью существования в ирреальном пространстве связано и то, что Ю.В.Манн назвал «гоголевской формулой «окаменения», «омертвления» [5: 366], «перебоем в обыденном и естественном течении времени» [5: 370]. Это ситуация доминирующей атмосферы метафизического страха, когда, по словам О.Ковальчука, «не может овладеть ситуацией ни рассказчик, ни герой, ни слушатель» [11: 44]. Движение в этом случае возможно только вспять и исключительно для героев, не очутившихся в ситуации причастности двум типам пространства, а только ощущающим иномирие на интуитивном уровне (интересен тот факт, что в третьем томе словаря М.Фасмера первозначение слова «страх» определяется как «оцепенение» [10: 772]): «Женщина остановилась позади него, вскрикнула… и попятилась назад» [7 (3: 89)], «Встречаясь с ним на улице, все невольно чувствовали страх. Пешеход осторожно пятился и долго еще озирался после этого назад, следя пропадавшую вдали непомерно высокую фигуру» [7 (3: 141)]. Если говорить о «сквозном герое», который находится в пределах ирреального пространства, то он полностью лишается способности производить какие-либо действия, так как в пределах «чувственного мира» (Г.А.Гуковский) «больше поражен тот, кто сильнее чувствует» [5: 373]. У Гоголя это выглядит следующим образом: «Кум с разинутым ртом превратился в камень» [3: 141], «Как будто окаменев, не сдвинувшись с места, слушал Петро…» [12 (1: 160)], «…но старые и малые все еще не думали очнуться и долго стояли, потупив головы…» [4 (1: 332)] и т.д. При этом всякий момент метафизического страха – это момент не-жизни. Герой перестает быть действователем, потому что, оставаясь в одной точке пространства и не имея возможности совершить движение, он пассивно движется во времени. Подобная ситуация изначально антижизненна, сам герой противится этому: «…спокойствие разрушалось, и страх мешал всякому сомкнуть глаза» [3: 136], «Философ хотел только оттолкнуть ее руками, но, к удивлению заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались» [6 (2: 569)], «Чартков силился вскрикнуть – почувствовал, что у него нет голоса, силился пошевельнуться, сделать какое-нибудь движенье – не движутся члены» [7 (3: 97)] или «С неподвижным страхом глядел он на него…Холодный пот выступил на лице его; он хотел отойти, но почувствовал, что ноги его как будто приросли к земле» [7 (3: 99)]. В этот момент специфической «остановки деятельности души», когда «мы еще не умерли потому, что ощущаем во всей силе эту страшную нестерпимую остановку жизни» [13: 128], обнаруживается система философских взглядов писателя на проблему времени. С одной стороны, время является основной характеристикой человеческой экзистенции, с другой – оно настолько укоренено в жизни, что человек забывает о конечности бытия всего сущего, таким образом погружаясь в «профанное» время, не обладающее никакой ценностной отмеченностью. В момент метафизического страха человек не только становится способен «прочувствовать время во всей его протяженности» [14: 105], но и осознать конечность земного существования. В момент страха, согласно философии М.Хайдеггера, «человеку ужасом открывается Ничто» [15: 31]. Для Н.В.Гоголя, это, скорее, не «Ничто», а «Нéчто» – особый способ прозрения и обнаружения иного пространства, находящегося за гранью человеческого бытия. В момент пассивного переживания, испытывая чувство страха, человек, по Н.В.Гоголю, становится «сам судьей своим...О, как страшно! ...взгляд исполнится проница<тельности>, а ум полного понятия, справедливого, что ты будешь другим человеком, будешь судить мудро, справедливо и горячо, со всею любовью к добру, со всем благодатным гневом и ненавистью ко злу, и только что произнесешь ты беспристрастное слово суда, тебе скажут: «Это все ты, справедливый судья, ты это наделал». [16 (6: 523)]. Указывая на то, что русский язык «сам по себе уже поэт» [17 (6: 253)], Гоголь открывает высшее состояние лиризма, близкое к библейскому. Он говорит о «страхе-страсти-страдании» в свете православной традиции, как о способе очищения, открывающем Бога.

Подведем необходимые итоги. В творчестве Гоголя чувство страха ценностно осмысливается и предстает в дифференциации: страх бытовой природы и метафизической, – где всякий момент метафизического страха – сигнал и символ вторжения иномирия, момент не-бытия в бытии героя, равнозначный бытию и противопоставленный ему. В ситуации не-бытия герой совершает не-действия, то есть действия, абсолютно противопоставленные желанию и первоначальному замыслу героя. Культурно-языковая формула Н.В.Гоголя «страх-страсть-страдание» говорит об онтологической сущности языка, возвращающей человечество в пространство ценностно осмысленного бытия, которое «чуждо движений страстных и есть твердый возлет в свете разума, верховное торжество духовной трезвости» [17 (6: 48)].

ЛИТЕРАТУРА

1. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. в школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. – М.: Просвещение, 1988. – 352 с.

2. Страх: Антология / Филос. маргиналии проф. П.С.Гуревича. – М.: Алетейя, 1998. – 402 с.

3. Гоголь Н.В. Сорочинская ярмарка // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2006. –Т.1. – 718,[2] с.

4. Гоголь Н.В. Страшная месть // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2006. –Т.1. – 718,[2] с.

5. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. – М.: Худож.лит., 1988. – 414 с.

6. Гоголь Н.В. Вий // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2006. –Т.2. – 718,[2] с.

7. Гоголь Н.В. Портрет // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2006. –Т.3. – 718,[2] с.

8. Туренко О.С. Страх: спроба філософського усвідомлення феномена: Монографія. – Київ: ПАРАПАН, 2006. – 216 с.

9. Домащенко А.В. Об интерпретации и толковании: Монография. – Донецк: ДонНУ, 2007. –277 с.

10. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. / Пер. с нем. и доп. О.Н.Трубачева. – М.: Прогресс, 1987. – Т.3. – 832 с.

11. Ковальчук О. Душа людська на перехресті страху // Київська старовина. – 1994. – №2. – С.44-57.

12. Гоголь Н.В. Вечер накануне Ивана Купала // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2006. –Т.1. – 718,[2] с.

13. Левитов Н.Д. О психологических состояниях человека. – М.: Просвещение, 1964. – 343 с.

14. Камю А. Посторонний; Чума: Романы. – М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2001. – 336 с.

15. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Новая технократическая волна на Западе. – М.: Прогресс, 1986. – С.31-43.

16. Гоголь Н.В. Заметки, наброски на отдельных листах // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2007. –Т.6. – 653,[3] с.

17. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7т. – М.: Астрель: Аст, 2007. –Т.6. – 653,[3] с

⇐ Предыдущая 12