Школьные учителя обладают властью, о которой премьер - министры могут только мечтать

Поражение Сефир Часть 2.2

(Гермафродит 4)

Школьные учителя обладают властью, о которой премьер - министры могут только мечтать

Уинстон Черчиль

По мнению учителей, яйца курицу не учат, по мнению учеников, курица не птица.

Александр Ботвинников

Нха сидела за своим персональным столом и уныло ковыряла двузубой вилкой кусок варёной рыбы. С каждым новым движением острых зубчиков вилки – белое мягкое мясо на тарелке всё больше расползалось, превращаясь в склизкую аморфную массу. Становилось ещё более неаппетитным. Хотя не аппетитнее, кажется, было некуда. Детей Владык кормили хорошо. Нха не на что было жаловаться. Рацион утверждался лично прислугой Владыки, которая курировала проходящих воспитание у смотрителей чад Господина. Одного не доложенного в завтрак зерна, или грамма мяса, было достаточно, чтобы полетели с должностей не только смотрители, но и головы с их плеч.

«Потянувшись за икринкой барракуды, не ропщи, если останешься без руки».

Объедать детей Владык, или предлагать им пищу не надлежащего качества никто не собирался. Напротив, - стол Нха был одним из лучших и часто представал предметом зависти, но иногда сыну Шахаба казалось, что прислуга родителя, утвердив для него почти сплошь мясное меню, решила за какие-то грехи сжить его со свету. Нха не могла есть мясо. Нет, её пищеварительная система была в порядке, и желудок, получая блюда из свежей, прекрасно приготовленной плоти удовлетворённо урчал и ухал, но ум Нха, видя на тарелке кусок жаренного, варёного или копчёного куска чьего-то тела, почему-то яростно протестовал против его поедания. Сейчас эта борьба стала правда более сдержанной и контролируемой, чем во времена не осознанного младенчества, когда кормильцы впихивали в Нха питательную смесь чуть ли не силой. Но от этого она не стала менее тяжёлой.

Нха тянула время, и очень надеялась, что на этот раз (как и много раз до этого), ей удастся миновать неприятный процесс проглатывания ненавистной пищи. Зал был уже почти пуст. Лишь за несколькими столами ещё сидели юные хийлы, доедая свои утренние нормы, да ёщё несколько воспитанников стояли в дальнем углу и о чём-то оживлённо болтали, иногда посмеиваясь. Нха покосилась в их сторону, оставив на весу руку с вилкой, воткнутой в то, что когда то было прямоугольным куском рыбы…и, услышав знакомый, быстрый чеканящий шаг, чертыхнулась про себя.

- Нха?

Нха виновато подняла взгляд. Перед её столом стоял смотритель Фъех и строго разглядывал свою подопечную.

- Нха?

- Да, смотритель…

- Ты опять не доела рыбу?

- Да,..но…мне не хочется, - сбивчиво проговорила Нха, пряча взгляд.

- Не хочется? – сухо переспросил Фъех.

Нха отрицательно покачала головой:

- М-м…м-м..

- Тебе не хотелось и позавчера утром, и вчера вечером, а теперь не хочется и сегодня?

- Да…то е-есть…нет. – Нха начинала путаться в словах, в эмоциях и в том, что вообще говорит. Она меликом глянула на Фъеха, и снова потупилась.

Этот строгий на вид хийл, среднего роста и такого же среднего возраста был вторым смотрителем Нха. Холодный, безэмоциональный, расчётливый – он не вызывал у Нха ничего, кроме страха и всегда каким-то неведомым образом умудрялся подчинить себе своего подопечного, еще до того, как тот вздумает сопротивляться.

Фъех был большим специалистом по воспитанию детей смешанных кровей, поговаривали, что и вовсе одним из лучших. Нха не знала всех подробностей, но Фъех стал её смотрителем еще тогда, когда Шахаб находилась на 4-ом месяце вынашивания. Вечно Жаждущий хотел выжать из своего двухпородного чада максимальную пользу, и заблаговременно позаботился о выборе правильной давильни, способной извлечь из этого экзотического «плода» его лучшие соки.

Фъех не отличался ни несправедливостью, ни жестокостью, ни даже грубостью. Он действовал методично, чётко и отлажено – дрессируя Нха и умело подгоняя её под приятые шаблоны воспитания. Второй смотритель не слишком явно, но всё же упорно выжигал в Нха любые отклонения, вне хилийские проявления характера или умонастроения противоречащие правилам. С небольшими огрехами, но всё же у него это получалось хорошо. Если Иасех для Нха был медовым пряником, но Фъех железным кнутом. Но кнутом, который не бил, а лишь угрожающе полёживал рядом в критические моменты непослушания.

Второй смотритель внимательно осмотрел Нха:

- Потеря аппетита является последствием физиологических, либо же психологических проблем, - Словно читая лекцию, отчеканил Фъех.

Нха с отчаянием подумала про себя: «Начинается…»

- Проблемы подлежат обнаружению и устранению. Итак. Нха, ты чем-то расстроена? У тебя плохое настроение?

- Нет, смотритель…- ответила Нха, потупив глаза в стол.

- Следовательно, имеют место проблемы физиологического характера, а значит, я вынужден показать тебя врачу.

Фъех протянул руку и попытался взять Нха за лежащее на столе запястье, но она резко спрятала руку под стол и испуганно посмотрела на смотрителя:

- Не надо! Всё хорошо! Я доем!

Медленно заложив руки за спину, Фъех прищурился:

- Уверена?

- Да, да! – Нха активно закивала.

- Ну что ж, - поднеся к глазам запястье, туго опоясанное несколькими циферблатами, Фъех предупредил:

- Я вернусь через 15 минут. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Нха понуро кивнула.

- Приятного аппетита, - бесцветно пожелал Фъех и, заложив руку за спину направился, к выходу из зала. Он шёл почти как автомат, чёткими рывками ставя ноги, и почти не раскачиваясь при ходьбе. И это несмотря на наличие высоких конических каблуков, которые должны были делать походку смотрителя как минимум осторожной.

Будучи представителем одной из древних хилийских линий, Фъех имел соответствующую анатомию. Короткое туловище, почти без талии, длинные узловатые конечности, крупная голова, посаженная на тонкой шее. Хотя Фъех возрастом во много раз превосходил Нха – ему было 75 годов, он был не многим выше своего воспитанника. Небольшой рост так же являлся особенностью его линии, и Нха одно время думал, что каблуки – чисто ишемское ножное украшение, которое Фъех носил, будучи и в мужской фазе – служат ему удлинителями роста. Как оказалось впоследствии (и в смотрительской об этом знали далеко не все) – ношение подобной обуви было для Фъеха вынужденной необходимостью.

До того как примерить на себя форму воспитателя, Фъех прошёл боевую подготовку, участвовал в так называемых «лхаистких чистках», и несколько раз даже выдвигался на кандидатуру телохранителя в личную охрану нескольких именитых Владык. Но то ли из-за возраста, то ли из-за многочисленных травм, карьера «цепного пса» для Фъеха не сложилась, и он, просидев 10 годов на месте особого консультанта, переквалифицировался в смотрителя со специализацией на детях «смешанной крови». Доподлинно никто не знал, кто и при каких обстоятельствах перебил Фъеху ноги, но его лютая ненависть к лхаийцам и белым говорила сама за себя. Она гремела в каждом шаге его изуродованных ног. Сапоги, которые носил Фъех, на самом деле были физиотерапевтическими коконами, стилизованными под обувь. По всей поверхности, оборудованные нейростимуляторами, они поддерживали ткани тела в живом, активном состоянии, препятствуя некрозу. Фъеху запросто могли установить кибернетические протезы, или даже вырастить новые ноги, но он наотрез отказывался. Он будто не желал расставаться с болью, которую когда-то ему причинили.

В связи с насыщенной необычными событиями жизнью Фъеха, его личность в смотрительской обросла многочисленными легендами. Поговаривали, что, несмотря на увечья, он был способен одним ударом ноги проломить противнику грудь, даже защищённую бронированным щитком. Что яко бы его одетые в особую терапевтическую материю ноги, представляли собой смертельное оружие. Что он околачивается в смотрительской, выполняя особое задание Владыки, и был, чуть ли не секретным агентом, и что даже однажды собственноручно…то - есть практически голыми руками укокошил настоящего белого кшатра.

Разумеется, ни подтвердить, ни опровергнуть подобные слухи уже давно перешедшие в разряд баек не мог никто. У самого Фъеха подобные, касающиеся его жизни разговоры, не вызывали никаких эмоций – он просто делал свою работу.

Единственное, что о втором воспитателе Нха было известно доподлинно, и не раз проверено на практике многочисленными смотрителями – так это его невероятная, даже чрезмерная половая потенция, свойственная, впрочем, всем представителям его линии, так же, как и чудовищная плодовитость. За 20 с лишним годов работы смотрителем, Фъех успел побывать в отношениях почти с половиной воспитательского штата, треть которого после разрывов связи с ним, подавала на увольнение или перевод. Почти все партнеры Фъеха, пострадавшие от его природной любвеобильности, говорили о втором смотрителе Нха примерно следующее:

«Он поставил себе усилитель не только на ноги»;

«Ему в маточник видимо мини ядерный реактор засунули»;

«Чёрный Бог создал его линию, видимо, что бы её представители затрахивали лхаийцев и белых до смерти».

Фъех на подобные обидные выпады в свой адрес никак не реагировал. Особенности своей натуры, он рассматривал как естественные проявления и никогда не принуждал никого вступать с ним в связь, или же оставаться с ним в партнёрстве.

Несмотря на дурную славу, ходящую за Фъехом по пятам, партнёры у него были постоянно. Таковы были особенности его линии, обладающей особой природной притягательностью.

Проводив взглядом быстро удаляющуюся фигуру Фъеха, Нха откинулась на спинку сидения и, поморщившись, посмотрела на белую массу, развезённую по тарелке. Несколько раз, переложив из руки в руку вилку, она собиралась с духом. Проглотить мерзкий кусок мяса, было всё же лучше, чем снова тащится на унизительный осмотр.

Едва Нха смирилась с неизбежным, и кусок рыбы был поднесён ею ко рту. Как в зале раздался шум. Из подсветлённого беловатыми трубками люминисцетов овала входа, один за другим появилось несколько хийлов. Судя по форме и росту – это были представители взрослой возрастной категории - старше 18, 20 годов. Такие подопечные находились на последней стадии обучения и готовились покинуть смотрителей, после возвратившись либо под опеку родителей, либо поступив на работу или дополнительное обучение в заведения специализированного образования.

Общение подопечных различных возрастных категорий в смотрительской не возбранялось, но и не приветствовалось. Тем не менее, контакты между разногодовалыми группами были крайне редки. В основном из-за большой удалённости жилых блоков, разницы в расписании и не официальных стараний смотрителей, стремящихся предотвратить у подростковой группы появление таких неприятностей, как ранняя беременность, ну или же такое же раннее отцовство, а у юношеской – проблем с родителями совращённых…точнее инициированных ими малолеток. К слову, несмотря на старания, проблемы эти возникали с завидной периодичностью. От кураторов, посланных к смотрителям от лица занятых родителей не было отбоя, абортарии практически никогда не стояли без дела, а воспитатели ходили с чугунными головами, от количества сыплющихся на них жалоб, угроз и повесток в высшие судебные органы со специализацией «добрачных разбирательств».

Засмотревшись на старших подопечных, которые, едва войдя в зал, сразу оккупировали стойку с легким разрешённым спиртным, Нха не сразу заметила, как сама стала объектом пристального внимания. Рассматривая поджарые, сформировавшиеся фигуры старших, наблюдая за непринуждённой манерой их общения и за тем, как некоторые из них с большой охотой начинают поглощать свои алкогольные нормы, Нха упустила момент, когда один из воспитанников отделился от «стаи», и начал приближаться к её столу. Нха видела подопечных старшей возрастной категории всего несколько раз и в разном возрасте. В младшие годы, вызывали у неё лишь детское любопытство и лёгкую опаску. Чуть позже – простой интерес. Сейчас же, Нха испытывала что-то вроде грусти. Готовые выйти во взрослую жизнь хийлы напоминали ей о грядущем переходе, о потере чего-то важного, о забвении, которое неминуемо настанет, и перекроит её жизнь на две разорванные половины. Горделивые юнцы без колебаний были готовы полоснуть острой бритвой по этому шву. Нха же представляла, с какой болью и тяжестью ей придётся ослаблять каждый «стежок», сшивающий её с невинной юностью. За стойкой – непринуждённое, напыщенное и наивное, перед Нха стояло её собственное будущее, и она так до конца и не знала – жаждать его, или страшиться.

Тоня в размышлениях, как в бездонном озере, Нха так же ощущала не явственные, но упрямые позывы собственного тела. При взгляде на свежих юных гверемов, которых в группе посетившей зал было большинство, Нха ощущала странные перекатывающиеся ощущения в паху и разливающееся по животу тепло. Стремясь приструнить свои разбушевавшиеся органы, Нха с силой сжала бёдра, вся залилась краской, и с сожалением поняла, что приём принёс с собой прямо противоположные результаты. Глубоко вдохнув, слыша в ушах гулкое бумканье сердечного ритма, Нха, подняв глаза, замерла. Сбоку от неё, совершенно неожиданно вырос силуэт. Резко посмотрев в сторону и на секунды зафиксировав взгляд на приближающимся к её столу незнакомце, Нха тут же отвела глаза, и уставилась в свою тарелку. Её ладони с силой вжались в поверхность стола, спина выпрямилась. Нха хотелось сорваться с места и убежать, куда глаза глядят, но вбитые в голову нормы общения и приличия надёжно удерживали её от такой глупости.

Приходящее вместе с женским циклом желание спрятаться от посторонних глаз продолжало преследовать Нха. С каждой новой сменой пола, оно, увы, не трансформировалось, не уходило (как надеялся юный хийл), а только возрастало и ширилось – вместе с потребностью организма юного ишема к размножению.

Просыпаясь утром – обновлённой, с полным перестроением психики, с посветлевшей кожей и втянувшимися в брюшную полость мужскими половыми органами, Нха ощущала себя как будто в бреду. Это был ещё один сон – только хуже того, в котором и так пребывал Нха, явившись на свет из утробы Шахаба. Женское тело было для Нха чем-то немыслимым, невозможным…настолько невозможным, что в первые несколько дней после обновления – Нха щипала сама себя, чтобы удостоверится в реальности происходящего.

«А точно ли это я…или не я? И как понять, где заканчиваюсь я, и начинается вот это?».

Подобный клубок мыслей катался и катался в уме юного ишема до тех пор, пока не приобретал настолько гигантские размеры, что у Нха начинала кружиться голова, и она спешно старалась чем-нибудь себя занять. Пару раз Нха натуральным образом падала в обморок, и, приходя в себя уже в ассимиляторской, выдумывала любые, самые невероятные причины произошедшего, ведь расскажи она правду, кроме физиологической, ей пришлось бы проходить ещё и психиатрическую проверку.

Реализовывать «норное» желание к уединению во время женского цикла, со временем становилось всё сложнее. Смотрителей явно не устраивал периодически повторяющийся период замкнутости, в который входила Нха, меняя пол. Они медленно, но уверенно, сантиметр за сантиметром, вытягивали дочь Шахаба из созданного ею вокруг себя защитного кокона. Если Иасех еще прислушивался к просьбам своей подопечной, например – оставить её одну в жилом блоке подольше, позволить пропустить одно, два занятия, или отложить очередной медосмотр, то у других смотрителей положительные отклики на подобные просьбы, со временем находились всё реже. Двое остальных смотрителей (особенно Фъех), упрямо гнали Нха в аудитории, всячески настаивали на её общении со сверстниками. Они разворачивали её психику, как свернувшегося, ощетинившегося иглами фыркающего ежа. И хотя Нха сложно было упрекнуть в мягкотелости, - она, несмотря на свой юный возраст, являла пример довольно крепкого упрямства, но под стальными рукавицами системы воспитания и старательным напором смотрителей, - ёж, свёрнутый в шар, всё сильнее обнажал своё мягкое, незащищённое брюшко.

Оставшись без присмотра воспитателя, наедине со своим обновлённым, чужим телом, которое порой вовсе отказывалось слушаться, Нха, при приближении незнакомого хийла испытала смертельный ужас. Ужас из-за беспомощности перед своей внутренней тягой, из-за ощущения потери контроля, которое могло нахлынуть в любой момент.

«Подкравшись» сбоку, незнакомый гверем почтительно обошёл стол и обратился к Нха бархатным, скорее всего чуть изменённым голосом:

- Приветствую.

Не поднимая взгляда выше груди собеседника, Нха продолжала молчать, и оставалась неподвижной.

- Я тебе не помешаю?

Нха чуть повела головой и едва заметно отклонилась назад. В ответ послышался одобрительный смешок. Гверем выдвинул из-за соседнего, пустующего стола сидение и, усевшись напротив Нха, сложил перед собой руки. Наступило затяжное молчание. Нха несколько раз переставляла под столом ноги, бралась за вилку, и снова клала её на тарелку, поправляла волосы, и чувствовала себя так, будто под её седалищем кто - то нахальный, с крайне злыми намерениями разогревает большую жаровню. Наконец, осмелев, она подняла на гостя взгляд, и осёкшись, тут же его опустила. Перед Нха сидел не воспитанник. Это был взрослый хийл, много старше 25-годового возраста и не известного Нха общественного положения. Позолоченные нашивки на плечах и груди, говорили о принадлежности незнакомца к среднему знатному звену…

«Среднему? Одно полоса – 1-ое подразделение, две – 4-оё, а три…это пятое? Или уже шестое? Забыл…забыла…

- Я тебя тут раньше не видел.

Лихорадочные размышления Нха снова прервал бархатистый голос. Поддавшись какому-то странному внутреннему порыву, Нха подняла взгляд.

- Впрочем, я бываю тут редко, но даже если бы было иначе, меня бы не удивило, если бы смотрители тщательно прятали от посторонних глаз такое сокровище как ты.

Нха с непониманием таращилась, в надо сказать вполне приятное улыбчивое лицо незнакомца, выделяющееся, пожалуй, лишь чрезмерной горбатостью носовой кости. Надо было что-то сказать, возможно, поприветствовать, но Нха совершенно потерялась и не знала, как правильно вести себя в этой ситуации. Это был первый подобный опыт в её жизни – общение с абсолютно незнакомым ей хийлом, имеющим к тому же интерес личного толка.

- Мне, надо было бы извинится. Я забыл представиться, - гверем протянул Нха ладонь, - Шэхом.

Нха, чуть помедлив, было протянула руку навстречу для рукопожатия, но благоразумно остановилась, в последний момент поняв, что ладонь незнакомца повёрнута тыльной стороной вверх. С видимым опасением, она быстро спрятала руку под стол. Гверем понимающе улыбнулся. В его чёрных глазах промелькнуло сожаление.

- Похоже, я несколько поспешен.

Лёгким движением, он перевернул ладонь. На его пальцах коротко блеснули ободки золотых колец.

Наука приветствий в хилийском обществе была до того запутанна и многогранна, что Нха до сих пор не могла разобраться во всех её тонкостях. Предлагаемый жест рукопожатия мог толковаться по-разному, в зависимости от ситуации и социального положения приветствующих, но, в общем и целом всегда обозначал две противоположные позиции – подчинение либо превосходство. Главенствующая роль в этой тактильной игре всегда отводилась большому пальцу, имеющему под собой не явный, но всё же основополагающий фаллический символизм. Первоприветствующий, то есть подчиняющийся предлагал ладонь внутренней стороной вверх – это касалось как ишемов, так и гверемов. Разница была лишь в том, что мужефазный хийл оставлял большой палец поднятым, а женофазный прижимал его к фаланге указательного, либо к внутренней стороне ладони. Это было весьма удобно, так как при встрече субъекты сразу могли распознать месячную ориентацию друг друга, если она по каким-то причинам не выявилась сразу по внешним признакам (анатомические отличия, пигментация кожи, стиль одежды, вид украшений и т.д.).

Второприветствующий, то есть доминант имел право либо ответить на жест определённым образом, либо не отвечать вообще. Второй случай был показателем полнейшего пренебрежения, и являлся тягчайшим оскорблением, поэтому примеры подобной безответности в хилийском обществе (по крайней мере, в средних и высших слоях) входили в разряд «редкость» и «большая редкость».

Не желая давать «авансов» второприветствующий обхватывал лишь кончики пальцев предлагающего. После следовала так называемая «тряска». Один взмах руки – безразличие, два – лёгкий интерес, три – ощутимый интерес.

В случае более близкого взаимодействия сторон, или желания к такому взаимодействию – как на деловом, так и на интимном плане (что, в сущности, было одним и тем же), вотороприветствующий особым образом перехватывал большой палец предлагающего.

Захват двумя пальцами, или «ножницы» – расположение к общению; плотный перехват ладоней, или «замок» – расположение к сотрудничеству; захват большого пальца в кулак – полное расположение и предложение покровительства – «уд». Последним видом рукопожатия обычно ставилась точка при заключении брачных договоров. И именно он чаще всего запечатлевался в новостных голограммах.

О рукопожатиях близкого взаимодействия, Нха знала очень поверхностно, и, разумеется, еще ни разу не применяла их на практике, в силу возраста. Хийл до 20 годов не имел права принимать никаких серьёзных решений без ведома родителя, или куратора. Между воспитанниками же, и при их общении со смотрителями рукопожатия не использовались. Они просто не имели делового смысла, ибо роли в смотрительской были чётко распределены – и изменению или отмене не подлежали.

И всё же, имея довольно приблизительное представление о ручных приветствиях, Нха во время среагировала – увидев в протянутой ей незнакомым гверемом ладони – четвёртый, крайне редкий тип тактильного взаимодействия. Его называли «покров второприветствующего» или попросту – «крыша» или «крышка». Он означал крайнюю заинтересованность более высокопоставленного хийла в объекте приветствия и предложение им последнему своего покровительства. Объекту следовало лишь вложить под покров свою раскрытую ладонь, после чего пальцы покровителя крепко сжимались, подтверждая акт совершённой общественной сделки – «делали крышу». Иногда второприветствующий, для верности, еще и накладывал сверху вторую руку – давая окружающим понять, что не желает конкуренции и будет очень настойчиво (то есть любыми методами) с ней бороться. Таким же способом, кстати, некоторые хийлы высшего знатного звена скрывали действительное состояние своих отношений от общественности, закрывая верхней рукой тип перехвата. Но такие прецеденты случались редко, ибо отношения, тем более делового толка в хилийском обществе было принято всячески демонстрировать, а не прятать.

Осознав суть предложения незнакомца, и ответив отказом, Нха была обескуражена невероятно быстрой «сдачей» собеседника. Поначалу, предложив покровительство и выказывая явный интерес, он быстро изменил позицию и принял сторону подчинения – ища в Нха одобрения и участия. Палец на руке был уверенно и прямо поднят, а значит сомневаться в мужефазности хийла не приходилось. Гверем продолжал приветливо улыбаться, настойчиво протягивая руку, при этом, не выказывая мимикой никаких чрезмерных (вполне могущих возникнуть в подобной ситуации) сигналов.

Совершенно потерявшись, Нха несколько раз переводила взгляд то на лицо гверема, то на его протянутую руку, пытаясь принять правильное решение и опасаясь наломать дров. В итоге, она молнейносным движением выбросила из-под стола руку, едва коснувшись пальцами фаланг гверема и сделав два лёгких взмаха, так же молнейносно спрятала руку обратно. С милой улыбкой наблюдая за её манипуляциями, гверем негромко рассмеялся:

- Даже так? Ха ха! Что ж,…похоже шансы у меня всё - таки есть.

Подбоченившись, гверем еще сильнее налёг на стол локтями и чуть вывернув шею, исподлобья посмотрел на Нха. Тут же со стороны оставленной им компании раздался окрик:

- Шэхом! Бросай это! Она со своим средним пальцем ещё обращаться не умеет!

Тут же послышалось одобрительное гоготание. Гверем, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону шума.

- Не обращай внимания, - благодушно произнёс хийл, - Уверен, ты сама иногда не прочь пошутить.

Он выпрямился, чуть выпятив грудь, и как бы невзначай упомянул:

- Я прилетел сюда к брату, он скоро выпускается из смотрительской, - Шэхом положил перед собой на стол ладонь, и затем, приподняв ее, сделал вид, что разглядывает поблёскивающие на пальцах кольца.

- У моего родителя совершенно нет на это времени. Несколько Земель во владении, дела, заботы знаешь..., - он устало вздохнул, - А кураторам не всё можно доверить…

Нха, выслушав, лишь опустила взгляд.

- Слушай, я понимаю, возможно, это слегка поспешно и несвоевременно, - Гверем украдкой заглянул в глаза Нха, - В конце концов, что тебе здесь делать? Эти старые заскорузлые надсмотрщики не научат тебя ничему полезному. К чему тратить еще несколько годов? Я всё устрою. Поехали со мной?

Не сразу, но на лице Нха промелькнуло удивление. Хотя она была младшим 123 сыном, в иерархии воспитанников в смотрительской дочь Шахаба занимала место очень близкое к вершине. Её могли потеснить лишь двое, трое детей более состоятельных Владык, которые, несмотря на объёмы накоплений, имели далеко не такое обширное влияние как Шахаб.

Зная о своём статусе и положении, Нха, тем не менее, не имела привычки кичиться ими, чем часто удивляла окружающих. Но одно дело было проявлять снисходительную (хотя не очень поощряемую) скромность, и совсем другое – принимать, точнее, выслушивать предложения сомнительного характера от представителя низшей по положению общественной категории.

Нха коротко взглянула на гверема, продолжавшего в заманчивых фразах описывать привилегированность своей линии, и начала осознавать, что весь этот разговор является результатом большой ошибки. Какой ошибки, Нха не понимала, но чувствовала, что если её общение с незнакомцем продолжится в том же русле, может пострадать…ладно её репутация, но главным образом репутация родителя. Нха совсем не знала Шахаба – но чётко понимала, что подобных вещей он никому не прощает. Доказательством тому были два мёртвых жертвователя, обезглавленными телами застывшие на мраморном полу приёмного зала. Это зрелище вот уже многие месяцы преследовало Нха. И назидательное «Помни», и кровь большими голубыми каплями падающая из отсечённых от торса шей.

Стряхнув с себя груз воспоминаний, и желая закончить, видимо по недоразумению возникшую беседу, Нха потянулась к золотому обручу, прицепленному к её поясу и говорившему о её положении красноречивее любых родословных. Скрытый поверхностью стола обруч, был невидим для собеседника Нха, который, к слову, продолжал в подробностях расписывать достоинства своей линии, и, судя по всему всё больше проникался интересом к своей молчаливой цели.

Нха уже коснулась прохладной гладкой поверхности обруча, но тут что-то остановило её. Какой-то странный внутренний порыв поднялся и мягко как волна опустился в разуме и теле юного ишема. Рука Нха, вместо того, чтобы вскрыть магнитный замок, удерживающий обруч на поясе, легла на поверхность стола и медленно поползла к руке гверема. На глаза будто опустилась пелена. Не прошло и секунды, как ладони Нха и гверема едва соприкоснувшись, сцепились в крепкий замок – спутанный, с лихорадочным переплетением пальцев и до боли вонзёнными в кожу ногтями. Весь страх, вся неуверенность мигом покинули Нха – она больше не боялась смотреть гверему в глаза. В них, до этого наполненных самодовольством и уверенностью, а теперь полу закатанных, наводнённых чистой первородной похотью – Нха увидела свою собственную власть. Это была живая, осознанная власть. Заговорившая внутри, долгие годы взращиваемая природа – до этого ограниченная, а теперь смело выпускаемая на свободу. Хищная, голодная, требующая и огромная, как древний заброшенный монолит. Нха чудилось, что в её теле засел ещё кто-то, что себе она больше не хозяйка. Чьи-то сильные ласковые руки покровительственно легли ей на плечи и Нха, будто открылась изнутри. Она начала пить гверема – его мужефазную суть, и получала от этого процесса несказанное удовольствие. С большой ясностью она ощутила перетекающую в своё тело горячую энергию и тот жгут, который вогнался в руку гверему, как копьё, едва они сцепили кисти. Гверем млел и растекался, как смола на полуденном солнце, но Нха было мало – процесс захватывал её всё больше и больше. Волны удовольствия поднимались и опускались в её теле, из маленьких пенных гребешков превращаясь в многометровые водяные валы. Дыхание её участилось – сердце колотилось как бешенное.

Неожиданно во всей этой сладострастной мути Нха почудилось… вернее она увидела, как замечают краем глаза быстро промелькнувшую тень – образ родителя. Шахаб стояла за спиной Нха, одетая в чёрное, будто вросшее в пол сплошное одеяние, и победоносно улыбаясь, осеняла дочь древним ритуальным знамением. Видение было настолько ярким и взаправдашним, что Нха резко выпала из своего «воткнутого» в гверема потока и, испугавшись, очнулась. Окончательно придя в себя, Нха поняла, что её ладонь крепко сжатая в кулак – лежит на её коленях. Гверем же, мокрый как мышь, с восхищением и невыразимым подобострастием смотрел на свою новоиспечённую знакомую. Ошарашено тряхнув головой и трясущейся ладонью потерев лоб, он, задыхаясь, констатировал:

- Ошибиться один раз в такой … ф-ф-у-у-х-х, ситуации ещё простительно, - гверем аккуратно сжал и разжал пальцы, разглядывая глубокие полукруглые следы ногтей, оставленные на коже:

- Но дважды…, - он с восхищением покачал головой:

- Скольких же ты можешь удерживать за раз прелестница? – гверем попытался заглянуть в сгорающее от стыда лицо Нха, - От предложений партнёрства, наверное, нет отбоя?

Не дождавшись ответа, он потянулся через стол и коснулся предплечья Нха. Она, резко вывернувшись, чуть отодвинулась назад и спрятала лицо за плечо, сильно ссутулившись.

- О-о-о, - умилился гверем, - Ну брось!

Заигрывающее улыбаясь, он сильно вытянул шею, пытаясь рассмотреть лицо Нха. Та в ответ сгорбилась ещё больше. Задумавшись, Шэхом вдруг просиял:

- Я понимаю, авансы просто так не раздают. Что я могу сделать для тебя?

Нха понуро молчала, оставаясь всё в той же позе.

- Ска-а-а-ж-и-и, - настойчиво упрашивая, протянул Шэхом, - Все, что в моих силах! Ну же!

Казалось. Нха так и останется безответной, но неожиданно её ссутулившееся тело чуть распрямилось. Воровато оглядевшись по сторонам, она в пол оборота повернулась к столу, и одной рукой пододвинув к собеседнику свою тарелку, наклонилась к гверему и тихонько произнесла:

- Съешь рыбу!

Недоумённо сдвинув брови, Шэхом уставился на остатки затяжной трапезы и тут со стороны входа в зал послышались быстрые чеканящие шаги.

- Что здесь происходит?

Со сдержанной торопливостью к столу подошёл смотритель Фъех. С достоинством заложив за спину руки, он внимательно посмотрел на Нха. Судя по всему моментально сделав выводы, Фъех свысока воззрился на Шэхома. Гверем чуть морщась, с явным неудовольствием приподнялся с сидения и еле заметным кивком головы «поприветствовал» смотрителя. Он уже было открыл рот, чтобы заговорить, но Фъех резко перебил его, потребовав:

- Потрудитесь объясниться.

- Приветствую…смотритель…

- Вы не ответили на мой вопрос.

Фъех был невозмутимо жёсток и, глядя на Шэхома уже снизу вверх, упрямо ждал объяснений. Гверем мрачнел на глазах. Еле сдерживая себя в рамках приличия, он членораздельно произнёс:

- Я – общался – с – вашей - подопечной.

Глаза Фъеха сузились. Он переспросил:

- Общались?

- Разговоры в смотрительской между представителями разновозрастных категорий не запрещены. Я знаю правила.

- Вы совершенно правы, - подтвердил Фъех, и уточнил, - Разговоры. Манипуляции иного характера без согласования с соответствующими представительствами, могут нести за собой довольно…, - Фъех многозначительно кашлянул, - Плачевные последствия.

Шэхом устало поморщился, изображая непонимание:

- Какие последствия?

Фъех смерил оппонента холодным взглядом, подошёл к нему почти вплотную и, вытянув шею, предупредил вполголоса:

- Пожалуйста, не вынуждайте меня проверять камеры слежения.

Шэхом, продолжал надменно смотреть в лицо воспитателя, но в его позе промелькнула едва заметная неуверенность. Невысокий смотритель будто давил на гверема своей железной непоколебимостью. В его малорослом худощавом теле чудилась огромная сила. Не дождавшись ответа, Фъех заговорил первым – чётко, монотонно, беспристрастно, впрочем, как и всегда.

- Разумеется, любые попытки заключить что-либо здесь, за этим столом с несовершенновозрастным воспитанником – не будут приняты в счёт, и в случае обжалования, будут немедленно аннулированы.

Фъех сделал небольшую паузу, и придирчиво оглядев Шэхома с головы до ног, констатировал:

- У моего нанимателя совершенно иные планы относительно судьбы данного воспитанника. Ему бы не хотелось заключать союзы с представителями среднего знатного звена. Насколько я знаю, у вашего достопочтенного родителя сейчас финансовые трудности?

Услышав это, Шэхом оторопело вытаращил на Фъеха глаза и нерешительно, но гневно выпалил:

- Да…да как ты смеешь?!

Фъех спокойно утихомирил оппонента, оборвав его негодование поднятой раскрытой ладонью, и подытожил:

- Я одобряю, и где-то даже поддерживаю вашу решимость, и уверен, что как только материальное положение вашего родителя станет устойчивым, впрочем, как и ваше собственное, мой наниматель обязательно рассмотрит вашу кандидатуру для брачного соглашения…, - Фъех загадочно улыбнулся, - Возможно, рассмотрит.

Ошарашенный такой прямотой и откровенной наглостью смотрителя, Шэхом несколько мгновений стоял как вкопанный, а потом, будто встрепенувшись, ткнул во Фъеха пальцем. Разумеется, жест был символичным, ибо гверем старался держаться от воспитателя на почтительной дистанции:

- Смотритель, вы отдаёте себе отчет КОМУ вы это говорите?!

Фъех сдержанно улыбнулся:

- Разумеется, - и скучающе перечислил:

- Шэхом, 46 сын Владыки Ихе, система Нэрдан. В этом заведении у вас обучается брат, который, насколько мне известно, покинет нас через несколько дней. Как я понимаю, группа поддержки, разглядывающая нас во-о-от от туда, собралась в этом зале как раз по этому торжественному поводу.

Фъех указал глазами на сборище воспитанников, взволнованно переговаривающихся около стойки и опасливо поглядывающих в его сторону. Увидев замешательство, овладевшее гверемом, Фъех великодушно объяснил:

- Прошу вас не беспокоится. Такая подробная осведомлённость никак не связана с вашим прибытием. Это всего лишь часть моей работы. Ваш родитель может быть абсолютно уверен в лояльности нашего смотрительского штата.

Между тем как сын Владыки Ихе, пытался наладить общение с возникшей перед ним преградой в виде недовольного смотрителя, Нха не теряла времени даром. Она в оперативном порядке расправилась с остатками своего завтрака, спешно проглатывая куски варёного рыбного мяса. Смотритель Фъех сегодня и так был не в духе, а после встречи с молодым настырным гверемом мог «расстроиться» окончательно. Злить его еще больше, означало бы собственноручно подписать себе пропуск не только на дополнительный медосмотр, но и на пару-тройку занятий по гигиенологии и секс-воспитанию. А хуже этого сложно было себе что-либо представить.

Закончив с рыбой, Нха осторожно огляделась. Несколько её соседей по столам испарились со своих мест и теперь наблюдали за происходящим стоя в дальнем конце зала. Некоторые (наиболее предусмотрительные) воспитанники, аккуратно выглядывая из-за входных арок, зажимая рты руками и хохоча, тыкали в дочь Шахаба пальцами. Это был яркий пример «разумной»