Повесть о Дракуле»

«Повесть о Дракуле»

В основе «Повести о Дракуле» лежали сказания о мутьянском (валашском, румынском) князе середины XV в. Владе Цепеше (Дракуле), славившемся своей жестокостью. Такие сказания бытовали и записывались в соседних с Валахией странах — Венгрии и Германии. Русская «Повесть о Дракуле» убыла составлена в 80-х гг. XV в. членом русского посольства, ездившим в эти годы в Молдавию и Венгрию. Вероятнее всего, автором ее был Федор Курицын, глава посольства, крупный государственный деятель и еретик по воззрениям. Но русская «Повесть о Дракуле» не была переводом иностранных рассказов о нем, как и иностранные тексты не восходили к русской повести. Общая основа всех рассказов о Дракуле — устные анекдоты о нем, по-разному записанные в русском, итало-венгерском и немецком текстах; русская «Повесть о Дракуле» — оригинальная обработка «бродячих» сюжетов. (Слайд 17)

«Повесть о Дракуле» не воспринималась на Руси как историческая повесть; время, обстоятельство правления и подлинное имя ее главного действующего лица Дракула — Влад Цепеш — не было упомянуто автором, именовавшим его Дракулой, прозвищем (дракон, дьявол), под которым этот князь был известен за пределами Валахии.

Повесть начинается с краткого сообщения о том, что «в Мутьянской земле» был «христианин воевода именем Дракула влашеским (румынским) языком, а нашим диавол» и что этот воевода был «зломудр» как по имени, так и по образу жизни. Свой рассказ автор ведет, как и в «Житии Михаила Клопского», не с начала жизни главного персонажа, а с середины: он рассказывает о приходе к Дракуле турецких послов, отказавшихся снять свои «капы» (шапки). Они говорили, что таков «закон» их страны. «Хощу вашего закона подтвердити, да крепко стоите», — заявляет Дракула и приказывает прибить им шапки к головам «гвоздием железным». После этого рассказывается о войне Дракулы с турецким царем, во время которой он не раз побеждал царя и покрывал его «срамом». Далее следует ряд анекдотов о «зломудрии» Дракулы. Описывается неудача Дракулы в войне с соседним государем — венгерским королем «Матеашем» (Матвеем Корвином) и его пребывание в плену в Венгрии. Ценой отказа от православия и перехода в «латинство» Дракула возвратил себе корону и вновь вступил в войну с турками. В этой войне он и погиб: во время сражения отделился от своего войска, «от радости възгнав на гору»; валашские воины, приняв своего государя за турка, закололи его копьями.

«Повесть о Дракуле» состояла в основном из отдельных эпизодов, и такая дробность построения вовсе не означала отсутствия единой темы. Эпизод за эпизодом рисовал «зломудрие» мутьянского воеводы — своеобразное сочетание изощренной жестокости с остроумием. Эпизоды эти представляли собой своеобразные анекдоты, многие из которых строились как загадки, имевшие метафорический смысл. Дракула не просто казнит попавших ему в руки людей — он испытывает их, и недогадливые, «неизящные» (недостаточно хитрые) испытуемые, не умеющие «против кознем его отвечати», трагически расплачиваются за свое «неизящество». Яснее всего это видно на эпизоде с нищими. Собрав по всей своей стране «бесчисленное множество нищих и странных (странников)» и угостив их в «великой храмине», Дракула спрашивает: «Хошете ли, да сотворю вас беспечалны на сем свете, и ничим же нужни будете (не будете испытывать нужды)?» Не поняв второго, зловещего смысла его слов, нищие с восторгом соглашаются. Дракула освобождает их «от нищеты» и «от недуга», сжигая в запертой «храмине». Так же поступает Дракула и с турецким царем: он обещает ему «послужить»; турецкий царь, понявший эти слова буквально, «велми рад»; Дракула разоряет турецкие владения и сообщает царю, что «сколко могох, толико есмь ему послужил». На такой же двусмыслице строится и первый эпизод повести. Дракула обещает турецким послам «подтвердити» (подкрепить) их обычай ни перед кем не снимать шапок и «подтверждает» его, прибив турецким послам шапки к головам гвоздями.

Мотив испытания, проходящий через все эти эпизоды, принадлежит к числу излюбленных мотивов средневековой литературы и фольклора. Мотив этот был хорошо знаком и древнерусской литературе: так же «изящно» и так же жестоко, как Дракула, «испытывала» древлянских послов Ольга в «Повести временных лет»; мотив испытания встречается и в «Повести об Акире премудром». (Слайд 18)

Каков же был смысл «Повести о Дракуле», что хотел сказать автор, представляя читателю своего «зломудрого» героя? Сюжет «Повести о Дракуле», не может быть сведен к какому-либо определенному выводу или поучению. Дракула совершает бесчисленные злодейства, сжигает нищих, казнит монахов, женщин, мастеров, изготовивших ему бочки для запрятанных сокровищ; он обедает среди кольев, на которых разлагаются «трупия мертвых человек». Но он же ведет борьбу с турками, борьбу героическую и, несомненно, вызывающую одобрение читателя, и погибает в этой борьбе, ненавидит «зло», уничтожает воровство и устанавливает в своем государстве справедливый и нелицеприятный суд, от которого не может откупиться ни богатый, ни знатный. (Слайд 19)

Сложная характеристика Дракулы, сочетавшего «неслыханную жестокость и справедливость», давалась в XV в. еще одним автором, писавшим о нем, — итальянским гуманистом Бонфини, жившим в Венгрии. Но в отличие от хроники Бонфини «Повесть о Дракуле» была не публицистическим, а беллетристическим памятником — автор его не высказывал поэтому своей оценки героя в прямой форме, а рисовал весьма необычный и ярко характерный образ этого князя. Дракула — не просто злодей, но вместе с тем он не похож и на справедливого правителя, который должен был быть в средневековых памятниках добр и благочестив. Дракула — веселящееся чудовище, испытывающее свои жертвы (такие чудовища изображались в некоторых народных сказках). Совершенно необычный для житийной или героической воинской повести, Дракула был еще ближе к главным персонажам переводной беллетристики, чем герой «Повести о старце». Самооправдания Дракулы по поводу убийства нищих или казни послов во многом напоминали хитрые рассуждения Ихнилата во время суда над ним.

Враждебно настроенные к Ивану Грозному слои русского общества, главным образом, вероятно, бояре, ассоциировали образ Дракулы с личностью Грозного, круто расправлявшегося со своими политическими противниками, которых поддерживали и иностранцы. Показательно с этой стороны то, что к Грозному они позже приурочили первый эпизод, рассказанный в повести о Дракуле. Так, англичанин Коллинз, врач царя Алексея Михайловича, в своей книге о России сообщает, что Иван Грозный, принимая французского посла, велел пригвоздить к его голове шляпу за то, что он не снял её перед царём. В одном из списков (Холмогорском) Двинской летописи, относящемся к концу XVII—началу XVIII в., вставлена голландская гравюра с такой припиской: «Объявление посольства к царю Иоанну Васильевичу, како приказал оному послу железным гвоздем ко главе приколотить за его непокорность и гордость, что нечинно посольствовал».

(Слайд 20)

Это всё приводило к тому, что восприятие этой повести было еще более разнообразным, чем восприятие других подобных памятников. В XVI в. «Повесть о Дракуле» не переписывалась и исчезла из рукописной традиции — это объяснялось (наряду с общими причинами исчезновения светских повестей, о которых мы будем говорить в следующей главе) отчасти тем обстоятельством, что повесть слишком откровенно рисовала жестокость «грозной» власти. В XVII в. повесть вновь появилась в письменности, но во многих списках ее переделывали, стараясь упростить сложный и двойственный образ Дракулы — его превращали либо только в жестокого, либо только в мудрого правителя. Окончание «Повести о Дракуле» не имело однозначного смысла; оно не было торжеством справедливости. (Слайд 21)

Переводные и оригинальные повести, получившие довольно широкое распространение в русской письменности второй половины XV в., во многом порывали с традициями литературы предшествующих веков. Повести эти вводили новые и непривычные темы (сюжеты античной истории и мифологии, тема «женской любви», трактуемая без традиционного морального осуждения), новых героев. Заведомая вымышленность литературных персонажей не была свойственна средневековой литературе. Читатели XV в. были уверены в историчности героев повествовательной литературы. Повести, появившиеся в русской литературе во второй половине XV в., отличались еще одной важной особенностью. Повести эти были сюжетны: заключавшиеся в них авторские идеи высказывались не в виде прямой проповеди, а косвенно — через развертывание событий, происходивших с героями. В ряде повестей XV в. образы действующих лиц были психологически сложными, а оценка их — не однозначной. (слайд 22)

Сюжетное построение ряда переводных и оригинальных повестей второй половины XV в. резко отличало их от большинства памятников древнерусской письменности, где основные идеалы обычно выражались автором от собственного лица — прямо, непосредственно и однозначно. Но такое построение сближало зато эти повести с устным повествованием, с народной сказкой, в которых тоже важнейшую роль играл сюжет — рассказ о приключениях героя — и где выступали заведомо вымышленные герои, иногда — сказочные звери. Мало связанные с традиционной церковной литературой, многие повести XV в. отражали «мировые сюжеты», получившие широкое распространение в западной литературе позднего средневековья и Возрождения.

Во второй половине XV в. литература в России развивалась по пути, во многом сходном с развитием литературы на Западе. (Слайд 23)

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒