ВОПРОСЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА И КРИМИНОЛОГИИ

ВОПРОСЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА И КРИМИНОЛОГИИ

СИСТЕМНЫЕ КАЧЕСТВА ПРАВОПОРЯДКА И

СПЕЦИФИКА ИХ ПРОЯВЛЕНИЯ

Что может объединять синоптика и кулинара? Пожалуй, ничего, кроме отношения к кухне. Правда, в одном случае имеется в виду кухня небесная, а в другом – самая, что ни на есть, земная. Погода и еда – едва ли не самые распространенные темы для непринужденного общения. А все потому, что они во многом определяют наш жизненный тонус. На этом их очевидные сходства заканчиваются. Дальше начинаются не менее очевидные различия. Их много, но значимым для дальнейшего развития темы является одно. Остановимся на нем подробнее. Кулинар может принимать заказы на блюда, изготовленные его собственными руками. Ему известны свойства продуктов, которые он может предсказуемо изменять, потакая самым изысканным запросам гурманов. Синоптик же, являясь не меньшим профессионалом своего дела, может лишь более или менее точно предсказать, что приготовят нам «небесные кулинары». Иными словами, один из них готов в точности выполнить сделанный заказ, а другой - более или менее точно угадать, как способна проявиться стихия.

Состояние «правопорядка»[1] - едва ли не менее обсуждаемая в обществе тема. Оно и понятно: здесь тоже речь идет о том, что в не меньшей степени, чем погода или еда определяет наш с вами жизненный тонус. Речь идет о безопасности. А когда речь заходит именно о ней, мы вспоминаем нашего милиционера, который на «кухне» обеспечения правопорядка является …. является…. является…… Так кулинаром или синоптиком является наш милиционер на своей кухне? Вопрос, кстати, не праздный, - ведь мы перешли уже к сущности рассматриваемой проблемы. Если мы легко прощаем нашему синоптику пяток – другой градусов мороза или пару десятков метров в секунду в предсказании скорости ветра, то вовсе не готовы простить нашему же кулинару и одной горошины перца и даже – маленькой щепоти соли. А все потому, что мы отчетливо понимаем, что один из них допущен на кухню, где управляется стихия, наблюдателем, и все происходит лишь на его глазах, а другой – на своей кухне хозяин, сам со всем управляется и все у него в руках. А с хозяина, как известно, и спрос другой. Итак, кто же милиционер на отведенной ему кухне, синоптик, или кулинар? Ответ на этот вопрос очень важен для нас с вами. Именно поэтому ему посвящены все дальнейшее повествование, развитие сюжета которого Вас, уважаемый читатель, хотелось бы надеяться, уже заинтересовало.

В сущности, далее речь пойдет о том, может ли милиционер хотя бы чем-нибудь управлять на отведенной ему кухне, или он в состоянии лишь наблюдать за тем, как это происходит, не в силах ни во что вмешиваться.

Для начала вспомним, что управлять можно «только системой». Это утверждение исследователями сферы управления правопорядком, начиная практически с первых их шагов, предпринятых в начале семидесятых годов прошлого столетия, никем не оспаривалось, хотя и никак особенно не аргументировалось. В подтверждение этому можно привести цитату, содержащую наиболее общие характеристики управления, осуществляемого в данной сфере:

«Сознательное и волевое воздействие на социальную управляемую систему с целью ее перевода из одного состояния в другое или предания ей новых качеств и свойств».[2]

Требование системности, применительно к качествам объекта социального управления, обусловлено тем, что оно отражает объективно присущую объектам-системам соподчиненность (иерархию) элементов[3]. Именно это качество объекта управления позволяет добиваться целенаправленного изменения всей системы посредством воздействия на один из ее элементов.

Теперь вспомним, что система представляет собою такую совокупность элементов, которая обусловлена наличием системного качества. Это качество системы подчеркивают философы: «Система – совокупность элементов, определенным образом упорядоченных, взаимосвязанных и взаимодействующих и вследствие этого составляющих целостное образование, обладающее специфическими системными признаками»[4].

Акцентируют на этом внимание и исследователи сферы управления правопорядком: «Система – упорядоченное определенным образом множество элементов, взаимосвязанных между собой и образующих некое целостное единство»[5].

Именно системное качество и привлекательно для исследований объектов социального управления. При этом очень важно, что новым качеством обладает лишь вся совокупность элементов системы. Так, средством передвижения является лишь велосипед в целом. Ни один из узлов, составляющих этот агрегат, таким качеством не обладает. Более того, отсутствие одного из узлов этого агрегата (элемента системы), например, педали, практически лишает велосипед качества средства передвижения.

В этом проявляется другое качество системы, как бы заслоняемое первым. Это –объективно обусловленная связь между элементами системы, которой, в сущности, и обязано своим появлением системное качество. Первым в своих исследованиях, посвященных общей теории организации – «тектологии»[6] отметил и глубоко проанализировал это явление А.А. Богданов, назвавший в качестве своего предшественника К. Маркса[7]. Значение выдающегося труда яркого мыслителя было по достоинству оценено ведущими современными теоретиками в области социального управления. Правда, следует отметить, что должного резонанса среди исследователей проблем управления их мнение пока не вызвало. Вместе с тем, системность, в качестве основного признака управляемости объектов, отмечают и исследователи экономического[8], и социологического[9] аспектов социального управления, являющиеся «нашими ближайшими научными родственниками». В этом легко убедиться при ознакомлении с работами первых управленцев – юристов[10]. Отмечают это обстоятельство и наши зарубежные научные коллеги[11].

Именно взаимосвязь между элементами системы и обусловила ее способность менять свои качества при изменении одного из ее элементов.

Следует подчеркнуть, что взаимосвязь между элементами системы объективна. Этот, вывод А.А. Богданова[12] разделяется и философами[13], и признанными теоретиками систем[14], и основателем кибернетики Н. Винером[15], и теоретиками социального управления[16], и исследователями социального управления, осуществляемого в сфере правопорядка. Коль скоро она реально существует, ее нельзя упразднить ничьим волевым распоряжением, а уж если ее нет – невозможно приказать ей возникнуть. И этот закон проявления системности справедлив для любых систем. Социальные системы тут не исключение.

Из высказанных соображений следует, что правопорядок можно рассматривать как один из объектов социального управления лишь в том случае, если он состоит из элементов, взаимосвязь между которыми реально обеспечивает наличие системного качества.

Управлять системой возможно потому, что ее элементы объективно связаны между собою и взаимодействуют

Именно взаимные изменения элементов системы, обусловленные их взаимным влиянием друг на друга, и обеспечивают изменение качеств системы при воздействии на один из ее элементов.

Разумеется, здесь идет речь именно о таком воздействии, которое предполагает последующее за ним изменение качеств системы, или сохранение ее прежнего качества. В противном случае, пришлось бы вступить в противоречие со справедливым выводом о наличии у систем такого качества, как способность противостоять разрушающему воздействию среды.

Среди исследователей проблем теории социального управления одним из первых это отметил В.Г. Афанасьев[17], с которым согласились, как первые исследователи проблем управления в сфере правопорядка[18], так и их последователи[19].

Именно «взаимодействие дает возможность посредством изменения одного элемента системы предопределять поведение» другого ее элемента. Одним из первых подтвердил справедливость этого вывода в отношении сферы управления правопорядком В. Т. Томин[20].

Вместе с тем, нельзя не отметить, что наряду с определениями взаимодействия, как обратного воздействия на ранее воздействовавший предмет, и вполне соответствующими ему по смыслу[21], встречались и другие. В работах, посвященных теоретико-прикладному аспекту исследований управления, осуществляемого в сфере правопорядка, получили распространение определения взаимодействия, как «деятельности по решению совместных задач и достижению общих целей», вполне употребляемые и ныне. Очевидно, они были позаимствованы у исследователей проблем, касающихся управления вооруженными силами[22].

И все бы ничего, но вслед за этим, как само собой разумеющийся, был сделан вывод о том, что объективно обусловленная иерархия элементов социальной системы[23] и зачастую субъективно обусловленное ранжирование социально значимых взаимоотношений между людьми – суть одно и то же[24].

Взаимодействием (объективно обусловленной иерархией) элементов обусловлено наличие «системного качества», присущего, как уже говорилось, только всей совокупности, но ни одному из элементов в отдельности. Но заместить обусловленную объективно иерархию элементов социальной системы субъективным ранжированием произвольных (не взаимосвязанных между собою объективно) взаимоотношений людей невозможно. Иначе говоря, приказать стать системой некоему объекту, если по своим качествам он системой не является, - нельзя. Даже в том случае, если речь идет о социальных системах. В таких системах можно лишь отыскать объективно обусловленную иерархию элементов, если она существует. И закрепить ее юридическими средствами.

И только в этом случае «изменения одного элемента неизбежно приведут к изменению качеств системы»[25], включающей в свой состав этот элемент. Именно такова сущность взаимодействия элементов социальных систем, лежащая в основе возможности управления ими, где бы и как бы она не проявлялась.

И здесь необходима еще одна оговорка: управление социальными системами целесообразно лишь тогда, когда предсказуемы, (обоснованно предполагаемы), последствия целенаправленного воздействия на один из ее элементов, т.е. вновь проявляемые качества системы.

Например, исследование ведущей функции милиции, прежде всего как некого свойства, способного проявляться в виде возможности целенаправленного влияния на характеристики правопорядка, лишается всякого смысла при отсутствии у него (правопорядка) системных качеств.

Именно поэтому исследование содержания «ведущей функции милиции» неизбежно приводит к необходимости ответа на вопрос о том, управляем ли «правопорядок». Отсутствие попыток получения аргументированного ответа на него лишает дальнейшие рассуждения всякого смысла.

Но для того, чтобы знать, управляем ли «правопорядок, нужно знать – система ли он».

Среди исследователей социальной сферы управления, в частности, сферы управления правопорядком, единого мнения нет. Некоторые «не видят в отыскании системности правопорядка никаких проблем»[26]; некоторые – «предлагают вовсе отказаться от правопорядка как от объекта управления»[27].

Как уже говорилось, под «системой понимается такая совокупность элементов, взаимодействие которых обеспечивает ей новое качество». Следовательно, для того, чтобы убедиться в системности правопорядка, достаточно выяснить, состоит ли он из взаимосвязанных и взаимодействующих элементов. Из каких именно элементов. И взаимодействуют ли эти элементы между собою настолько, чтобы, изменение одного из них влекло заранее предсказуемые изменения других, а также всей системы в целом. Кроме того, если правопорядок – система, то, что можно полагать его системным качеством?

Исследователи социальных систем, в том числе и в сфере правопорядка утверждают, что элементами социальных систем, образующих сферу правопорядка, является разнообразно проявляющееся поведение людей[28].

Убедительно выявить, а тем более, обеспечить предсказуемые качества (состояние, поведение) всей системы «правопорядок», исходя только из того, что она исчерпывающе представлена таким элементом как «поведение людей» вряд ли когда-либо удастся.

Для того, чтобы говорить о соответствии реального поведения человека определенным с ожиданием общества, надо сначала как-то эти ожидания обозначить. Это уже сделано в обществе. Такие ожидания общества обозначены в правовых нормах[29]. В сфере обеспечения правопорядка в правовых нормах содержатся описания того, как следует себя вести человеку, чтобы его поведение было приемлемым для общества.

Таким образом, обществом устанавливаются ориентиры управления правопорядком, понимаемым как некое соотношение между реальным поведением граждан общества и теми его моделями, описания которых содержатся в правовых нормах. По-другому такие описания можно назвать нормативно предлагаемым поведением. Нормативно предлагаемое поведение служит ориентиром для «граждан» и «милиционеров». Ведь, если есть норма, можно всегда определить, соответствует ли ей реальное поведение человека.

Тем не менее, появление нормативных ориентиров поведения людей породило иллюзию возможности решения проблемы управления правопорядком, посредством установления пределов и плотности нормативной регламентации социально значимого поведения людей[30]. Общество не сразу отказалось от поисков в этом направлении. Еще до появления упомянутых исследований, да и самих исследователей, организаторы социально значимого поведения полагали, что чем подробнее будет регламентировано социально значимое поведение, тем лучшим будет состояние правопорядка[31]. Попытки обеспечения системных свойств правопорядка посредством установления «пределов и плотности нормативной регламентации» поведения «граждан» и «милиционеров» не прекращены юристами и сегодня, однако это вовсе не означает, что в обозримом будущем эти попытки способны принести устраивающие общество результаты. Представляется, что положительным следствием таких поисков может стать обеспечение соответствия разнообразия нормативно предлагаемых моделей социально значимого поведения людей его фактическому разнообразию. А это так же немаловажно для общества. Более того, такие поиски не только возможны, но и необходимы.

Осуществление таких поисков позволит сформировать критерии, помогающие понять, где необходимы нормативные ориентиры поведения людей, а где – нет. Отыскание таких критериев позволит четче увидеть истинное предназначение милиции в нашем обществе.

Очевидно, нормативные ориентиры поведения граждан в обществе нужны только там, где такое поведение имеет значение для всего общества. Назовем такое поведение «социально значимым».

Социальную значимость поведение людей приобретает тогда, когда оно осуществляется в отношении «социально значимого блага»[32]. Перечень таких благ давно определен социальной практикой и отражен в соответствующих правовых нормах.

Признавая невозможность сведения поисков системности правопорядка к определению пределов и плотности нормативной регламентации социально значимого поведения граждан, тем не менее, оговоримся, что развитие этого направления имеет самостоятельное значение для исследований возможностей управления правопорядком силами средствами милиции, поскольку позволит уточнить «область приложения сил милиции» в сфере управления правопорядком.

Здесь следует уточнить и еще один немаловажный момент. Пожалуй, более точным определением объекта исследований специалистов будет не управление в сфере правопорядка, так как эта формулировка предполагает возможность ограничения исследований лишь внутренним контуром правопорядка, а сфера управления правопорядком, что предполагает исследование обоих его контуров в их объективной взаимосвязи и взаимодействии.

Да, исследования нормативной основы правопорядка, несомненно, важны, однако и до получения их результатов, можно сказать, что возможности милиции в деле его обеспечения будут оценены тем точнее, чем точнее будет очерчена «область реализации возможностей милиции»[33]. Можно с полным основанием заключить, что сфера применения «милицейских возможностей» в нашем обществе имеет тенденцию к сокращению.[34]. Фактически, сегодня она ограничивается областью действия норм, сконцентрированных в особенной части уголовного и соответствующем разделе административного кодексов[35]. В силу специфики затронутой проблемы, такой оговорки вполне достаточно. Есть смысл, в качестве ориентира для определения области деятельности милиции, этим перечнем и ограничиться.

Такое ограничение позволяет, помимо уточнения области применения милиции, выделить еще один элемент – социально значимое благо. В качестве конкретных проявлений такового в означенных нормах упоминаются: жизнь, здоровье, честь, достоинство, имущество, порядок управления, общественный порядок и т.д.

Выделение «конкретной области применения милиции» позволяет привязать и поведение граждан и поведение сотрудников милиции к определенным точкам, обозначенным нормативными ориентирами, а так же – в определенных ситуациях – даже говорить о «непосредственном управлении» правопорядком. Например, в случаях взятия под охрану квартир, складов и т.д., патрулирования участка дороги, на котором несоблюдение определенных требований к управлению транспортными средствами с большой вероятностью способно породить тяжкие последствия. Но это отнюдь не означает, что правопорядок можно представить в качестве некой объективно существующей системы, образованной такими элементами, как « социально значимое благо», «определенные нормы уголовного и административного права» и «милиция». Законодательное регулирование обеспечения, по крайней мере, общественного порядка[36], похоже, из этого и исходит. Объяснение тому может быть самое простое: коль скоро существует благо, особо защищаемое посредством соответствующих норм уголовного и административного права, (с одной стороны), и охраняемое милицией, (с другой стороны), то, в случае противоправного посягательства на него, виновата милиция. Ведь именно ее не оказалось в нужное время в нужном месте.

Иначе говоря, уточнение области применения возможностей милиции не способно снять проблему управляемости правопорядка. Ведь, уточнение того, в какое поведение людей должна вмешиваться милиция, способно только усилить искушение общества предъявлять к ней претензии всякий раз, когда характеристики правопорядка его не устраивают. При этом увеличивается риск необоснованности таких претензий. Во-первых, общество, и с появлением таких уточнений, оставляет за собою право требовать присутствия милиции не только там, где совершено, или совершается преступление или правонарушение, но и там, где такая угроза только возникла или даже лишь может возникнуть. Не трудно предположить, что, при такой оценке роли милиции, куда бы она не «метнулась», охваченная желанием обеспечения оптимального качества правопорядка, ее всегда может не оказаться там, где нарушение правопорядка имело особенный общественный резонанс. Именно этим можно объяснить периодические кампании по проведению тотальных рейдов и патрулирований, осуществляемых милицией, с обязательным привлечением сотрудников даже тех служб милиции, которые в своей повседневной деятельности заняты совершенно другими делами. Еще более значимым отрицательным последствием такого неверного представления об элементном составе системы «правопорядок», является то, что милиция, как уже отмечалось, может получить претензии к качеству собственной деятельности только потому, что она «опять куда-то не успела». Весь парадокс заключается в том, что общество, кажется, всерьез и на всех уровнях поверило в то, что перечисленные составляющие являются элементами объективно существующей системы. А отсутствие должного системного качества, представляемой в таком виде системы правопорядок, (наличие правонарушений и преступлений) – следствие плохой работы милиции[37]. Ведь, даже если мы научимся своевременно распознавать угрозу социально значимому благу и своевременно предупреждать об этом милицию, – милиции «на всех» просто не хватит.

Появление милиции «в нужное время и в нужном месте», очевидно, снижает там же и тогда же вероятность совершения преступления. Но такая ситуация откровенно случайна, а случайность – плохой ориентир в поисках ответа на вопрос об управляемости правопорядка.

Правда, была еще одна попытка добиться результатов, следуя в этом же направлении. Ее реализация осуществлялась, а, вполне вероятно, еще и продолжает осуществляться в двух направлениях. И оба этих направления преподносятся и в теории и на практике как попытки оптимизации требований, предъявляемых обществом к милиции. Сущность одного из них заключается в том, что, соглашаясь с невозможностью появления милиции всякий раз в нужное время и в нужном месте, общество предлагает ей попробовать себя в реализации принципа неотвратимости наказания.

Сущность другого – проявляется в требовании выявлять причины и условия, способствующие совершению конкретного преступления всякий раз, в процессе расследования по каждому уголовному делу.

Поддерживать поиски, проводимые в указанных направлениях, или обосновывать их бесперспективность – предмет самостоятельного исследования, которое с наибольшим эффектом может осуществляться в рамках совершенно иной научной специальности. Для нас же значимо то, что ни одно из этих направлений пока не позволило найти подтверждений объективного существования взаимодействия элементов «благо»,- «норма»,- «милиция», в обоснование предположения о том, что названные элементы могут представлять собою систему «правопорядок», качеством которой можно управлять.

Да, убедительных подтверждений системности правопорядка, в частности на внешнем его контуре, на том его направлении, которое сулит, кажется, близкий положительный результат пока не найдено. А это означает, что поиски системности правопорядка лучше осуществлять в другом направлении.

А все-таки, существуют ли системные качества правопорядка? И, если они существуют, то в чем они состоят и как способны проявляться? От получения ответа на этот вопрос зависит в итоге то, вправе ли общество в принципе с кого- то спрашивать за состояние характеристик правопорядка, и существует ли какой-то способ снижения количества правонарушений и преступлений в обществе ?

Для получения положительного ответа на этот вопрос, как это ни странно, следует отказаться от рассмотрения социально значимого поведения людей в качестве одного из элементов системы «правопорядок». Собственно, этот элемент не назывался и при рассмотрении предыдущего варианта элементного состава системы правопорядок. Но его наличие как бы предполагалось, хотя бы потому, что этот элемент социальных систем выделен учеными, чей авторитет не вызывает сомнений и представлен в работах, получившей самое широкое признание[38]. Да, уважаемые авторы убедительно обосновали свой вывод, который никто не собирается опровергать. Следует лишь уточнить, что сделан он был не в отношении системы «правопорядок», а в отношении систем «корпорация» и, практически, ее аналога - «организация». И различий между этими системами и системой «правопорядок» гораздо больше, чем сходства. Основным из различающих эти системы признаков является, подчеркнем, невозможность распространения на систему «правопорядок» ограничения, вполне справедливого для систем «корпорация» и «организация». Речь, конечно же, идет о безусловном отождествлении каждого члена корпорации или организации с тем сообществом, которое этой корпорацией (организацией) именуется. Правда, здесь следует оговориться, что аналогия такому отождествлению напрашивается и в процессе исследований правопорядка, осуществляемых учеными – правоведами. Причем, в ходе проведенных ими исследований, ими были найдены отчетливо звучащие «мы» и «они»[39]. Весь парадокс, однако, заключается в том, что очень часто правонарушители на абстрактном уровне причисляют себя к законопослушному «мы», а на уровне конкретных обстоятельств – к его нарушителям. Но и такое отождествление для них – это опять «мы»: друзья, единомышленники, соратники, одобряющие такой выбор и приветствующие его. Таким образом, отождествление себя с определенным сообществом, являющееся непременным условием обеспечения системных качеств совокупности элементов «корпорация» и организация, легко превращается свою противоположность в системе «правопорядок».

Утрачивая качества элемента в системе «правопорядок», социально значимое поведение отнюдь не утрачивает при этом своего значения в обществе. Более того, это ничуть не помешает обществу по-прежнему стремиться к обеспечению его соответствия определенным нормативным предписаниям.

Отказ от рассмотрения социально значимого поведения людей в качестве элемента социальной системы правопорядок, предполагает его рассмотрение как системного качества, правда, уже в масштабе конкретной ситуации.

Может ли в стремлении к обеспечению соответствия социально значимого поведения людей определенным нормам, как и в стремлении к управлению таким поведением в каждом конкретном случае, объективно проявляется что-то общее?

Если это так, то не содержит ли желание управлять поведением человека в конкретной ситуации отказ от попыток управления системой «правопорядок» в целом?

Никаких противоречий, исключающих проведение такой аналогии здесь нет. Правда, при одном условии, что управление правопорядком и управление социально значимым поведением, способным проявляться в конкретной ситуации – одно и то же.

Вспомним, что правопорядок – сущности некое сочетание соответствия и несоответствия определенных конкретных проявлений человеческого поведения определенным нормативным предписаниям.

А отсюда с очевидностью следует, что правопорядок тождественен социально значимому поведению в каждом конкретном случае, в каждой конкретной ситуации своего проявления. Более того, никаким другим способом правопорядок проявляться просто не может. А это означает, что каждое конкретное, ситуационно проявляемое социально значимое поведение и есть конкретное ситуационное проявление правопорядка. Более того, освоение «технологии» управления социально значимым поведением в масштабе конкретной ситуации неизбежно предшествует освоению сферы управления правопорядком.

Но: можно ли управлять ситуационно проявляемым социально значимым поведением? Да, если оно – система. Если это так, и если в масштабе конкретной ситуации социально значимое поведение подобно правопорядку, достаточно будет выяснить, взаимодействию каких элементов обязана своим существованием такая система.

В системе «правопорядок», как уже было отмечено, взаимодействуют такие элементы, как «социально значимое благо» и «норма, регламентирующая доступ к нему». Более того, отсутствие этих элементов способно лишить упомянутую систему существенных, индивидуализирующих ее качеств. Прибегая к доказательству «от обратного», попытаемся представить себе правопорядок, в котором в качестве характеристик отсутствовали бы нормы, регламентирующие поведение людей, осуществляющих доступ к социально значимому благу, или собственно означенное благо.

Итак, социально значимое благо, равно как и норма, регламентирующая доступ к нему – неотъемлемые элементы правопорядка. И, если бы упомянутых элементов для обеспечения правопорядка было бы достаточно, достаточно было бы нормативно закрепить перечень социально значимых благ и так же нормативно гарантировать порядок осуществления доступа к ним. Но почему же, например, один владелец автомобиля находит его там, где оставил, а другой – там, где его бросили угонщики? Ведь автомобили обоих владельцев в равной степени представляют собою социально значимое благо (допустим, что оба автомобиля одинаковой марки, одного года выпуска, находятся в аналогичном техническом состоянии и даже одного цвета), в равной мере защищаемое нормой, предусматривающей ответственность за его угон. В результате более подробного анализа этих двух ситуаций вдруг окажется, что норма, охраняющая оставленный владельцем автомобиль, в каждой из этих двух рассмотренных ситуаций, действовала в разных условиях. Один владелец забыл запереть автомобиль, оставленный на обочине дороги, а другой – запер его и оставил на охраняемой стоянке. Пример откровенно условен и способен вызвать массу вопросов и нареканий, но приведен он лишь для иллюстрации того, что в масштабе каждой конкретной ситуации «определенные условия могут способствовать формированию определенной модели социально значимого поведения» (здесь речь идет о поведении угонщика).

Следовательно, такой, ситуационно проявляющийся признак, как «условия, формирующие модель социально значимого поведения» может рассматриваться в качестве еще одного элемента системы «правопорядок».

Причем, как видно из приведенных ситуаций, эти состояния системного качества «правопорядок», зависят от определенных условий. Приведение весьма условного примера вряд ли стоит считать бесспорным доказательством при построении достаточно сложного умозаключения. Тем не менее, исследования, проведенные в 1995 году институтом криминологии, в Канаде под руководством М. Куссона, позволили получить доказательства такой связи. По данным исследования, проведенного под его руководством в Миннеаполисе, порядка трех процентов территории города стали местом совершения практически всех грабежей в этом городе[40]. Аналогичные выводы были получены и нами при обобщении информации о грабежах, совершенных на территории одного из административных округов Тюмени за десять лет (1990 – 2000). А это уже аргументы более весомые. И они вполне могут послужить доказательством системности каждого ситуационного проявления правопорядка, объективно представленного элементами «благо», «норма», «условия». Кстати, кроме элемента «условия», ни один из остальных элементов ситуационной системы правопорядок подобными качествами не обладает. А это можно считать еще одним доказательством системности «правопорядка», которая способна проявляться в конкретной ситуации.

Наличие всех трех («благо» – «норма» – «условия») элементов этой системы очевидно в каждой конкретной ситуации. Но в одном конкретном случае защищаемое имущество остается в неприкосновенности, а в другом, – точно такое же имущество, защищаемое той же самой нормой, но в других условиях, становится предметом противоправного посягательства. Иными словами, объяснить конкретное состояние системы «правопорядок», с появлением третьего ее элемента – условий, удается точнее и убедительнее.

Выделение третьего элемента системы «правопорядок» открывает новые возможности постижения сущности взаимодействия образующих ее элементов.

Говорить о том, какой из названных элементов системы правопорядок более значим, пожалуй, не имеет смысла. Тем не менее, связь конкретной модели социально значимого поведения с условиями конкретной ситуации гораздо легче наблюдаема, чем ее связь с правовой нормой или социально значимым благом. Более того, другие элементы этой системы не позволяют выделить два, отчетливо различающихся качества этой системы. Хотя существуют получившие признание теории, согласно которым, количество социально значимых благ в обществе способно в целом влиять на состояние правопорядка, и так же, согласно которым, качество нормотворчества способно влиять на состояние правопорядка в обществе. Но, во-первых, такие теории сформированы представителями правовых отраслей юридической науки и вторгаться в предмет их научных изысканий было бы не совсем корректно. А, во вторых, для милиции, функциональный потенциал которой является предметом нашего рассмотрения, ни нормотворчество, ни производство материальных благ напрямую, с целью оказания какого- либо управляющего воздействия не доступны.

Сказанное позволяет сделать три вывода. Во–первых, «конкретная ситуация», в которой проявляется социально значимое поведение человека, осуществляющего свой доступ к социально значимому благу – обладает отчетливо выраженными качествами системы.

В связи с этим, «социально значимое поведение», проявляющееся и наблюдаемое в конкретной ситуации, может рассматриваться как некое системное качество. Это качество способно проявляться в этой системе лишь при наличии всех трех ее элементов. Исключение любого из этих элементов, лишает поведение человека качеств социально значимого и способного предсказуемо изменяться в результате целенаправленного воздействия. Таким образом, введение соответствующего понятия «ситуационная система» вполне может поспособствовать выражению объективной сущности правопорядка, проявляющейся в конкретных ситуациях.

Во-вторых, элементы – «норма», «блага» и «условия», объективно взаимодействуя между собою, обеспечивают принципиальную возможность управления правопорядком, как некой совокупностью конкретных ситуаций.

В-третьих, социально значимым поведением, проявляющимся каждой конкретной ситуации можно управлять посредством целенаправленной коррекции «условий».

Наблюдение конкретных ситуаций в сфере управления правопорядком позволяет увидеть, что наличие социально значимого блага – способно инициировать, наличие нормы, регламентирующей доступ к нему, – способно ориентировать, а наличие конкретных условий – способно формировать социально значимое поведение.

«Система правопорядок является двухконтурной». На первом – внутреннем – контуре этой системы управляющее воздействие ориентировано на работников правоохранительных органов. На втором – внешнем – управляющее воздействие ориентировано на граждан. Применение понятия «ситуационная система» позволяет проследить и взаимодействие, существующее между ее контурами.

Таким образом, правопорядок может рассматриваться в качестве совокупности объективно существующих ситуационных систем, системное свойство которых – социально значимое поведение зависит от условий, в которых оно формируется.

Итак: Правопорядок – система. Поэтому можно говорить об управлении правопорядком.

Истинный элементный состав правопорядка отчетливо наблюдается в масштабе конкретной ситуации.

Правопорядок является сферой, управление в которой осуществляют правоохранительные органы. К ним относятся достаточно разнообразные по своим возможностям и устройству официальные государственные структуры[41]. Каждая из этих структур имеет собственную, достаточно выраженную специфику. Одной из основных причин существования такой специфики является поле их деятельности.

Каждый из видов правоохранительных органов специфически взаимодействует с этим полем. Именно в таком взаимодействии и проявляется характер функции конкретного вида правоохранительных органов. Отмеченные обстоятельства позволяют говорить о целесообразности самостоятельного исследования функционального потенциала каждого из видов правоохранительных органов.

Итак, на «своей кухне» милиционер – скорее кулинар, нежели синоптик. Но проведение прямой аналогии, во-первых – преждевременно, а во-вторых, не совсем корректно, поэтому от окончательных выводов мы все же до поры воздержимся.

ð ð ð ð ð

[1] Юридический энциклопедический словарь. Гл. Ред. А.Я. Сухарев. М., 1984. С.415.

[2] Туманов Г.А. Организация управления в сфере охраны общественного порядка. М., 1972. С.35.

[3] Туманов Г.А. Указ. раб. С.76.

[4] Сагатовский В.Н. Основы систематизации всеобщих философский категорий. 431с.; Суворов Л.Н. Аверин А.Н. Социальное управление. Опыт философского анализа. М., 1984. 232с. (Экономика и управление); Афанасьев В.Г. Общество: системность, познание и управление. М., 1981. 432с.

[5] Туманов Г.А. Указ. раб. С.76

[6] Богданов А.А. Тектология. В 2-х кн. М., 1989. 655с.

[7] См. Богданов А.А. Указ. раб. Т.1. С.134.

[8] Теория управления социалистичес