Плат Святой Вероники 3 страница

Но не одни только цветы и весенняя зелень делали это путешествие таким приятным. Больше всего привлекали внимание громадные толпы народа, направлявшиеся в это утро в Иерусалим. Путники стекались к городу со всех проселочных дорог, со всех тропинок, с одиноких вершин и из самых отдаленных уголков равнины. Выйдя на большую Иерусалимскую дорогу, отдельные странники соединялись в большие толпы и дальше радостно шли все вместе. Вокруг одного старца, ехавшего верхом на верблюде, шли его сыновья и дочери, зятья и невестки и все его внуки. Это была такая многочисленная семья, что она составила целый маленький отряд. Одну старушку, которая была слишком слаба для того, чтобы идти пешком, сыновья подняли на руки, и она, гордая своими детьми, дала себя нести сквозь почтительно расступавшуюся перед ней толпу.

Поистине, это утро могло бы влить радость даже в самые удрученные сердца. Небо было, правда, не совсем ясное, а подернутое тонким слоем сероватых облаков, но никому из путников не пришло бы и в голову огорчаться этим, так как таким образом был смягчен жгучий блеск солнца. Под этим затуманенным небом благоухание цветущих деревьев и развертывающейся листвы рассеивалось на дорогах и на полях. И этот прекрасный день, своим матовым светом и неподвижным воздухом напоминавший тишину и спокойствие ночи, казалось, создавал какое-то особое настроение этим спешившим толпам народа, так что все шли радостно и торжественно, напевая вполголоса древние гимны или играя на каких-то удивительных старинных инструментах, звуки которых были похожи на жужжанье мух или на стрекотанье кузнечика.

Старая Фаустина ехала среди всех этих людей, заражаясь их нетерпением и радостью. Она то и дело подгоняла своего коня и, обращаясь к молодому римлянину, ехавшему все время рядом с нею, сказала:

— Мне снился в эту ночь Тиберий. Он просил меня не задерживаться в пути и непременно сегодня достигнуть Иерусалима. Мне кажется, что боги хотели этим сном внушить мне, чтобы я приехала в город именно в это прекрасное утро.

В это время они были уже на вершине длинного горного хребта, и Фаустина невольно остановила своего коня. Перед ней лежала широкая и глубокая котловина, окруженная живописными холмами, а из темной, тенистой глубины этой долины поднималась могучая скала, на которой высился Иерусалим.

И тесный горный городок, своими башнями и стенами венчавший, словно драгоценной короной, плоскую вершину скалы, казался в этот день в тысячу раз обширней. Все окрестные холмы, поднимавшиеся вокруг долины, были покрыты разноцветными шатрами и кишели людьми.

Фаустина понимала, что все население страны собиралось в Иерусалим на какой-то большой праздник. Жители более отдаленных местностей прибыли заранее и успели раскинуть свои шатры. Те же, что жили по соседству с городом, еще только подходили. Со всех холмов стекались они, как непрерывный поток белых одеяний, песнопений и яркого праздничного веселья.

Старая женщина долго смотрела сверху на эти прибывающие массы людей и на длинные ряды их шатров. Затем она обратилась к молодому римлянину, ехавшему возле нее:

— Право же, Сульпиций, можно подумать, что весь народ собирается в Иерусалим.

— Это так и есть, — ответил римлянин, которого Тиберий назначил в провожатые Фаустине, потому что он прожил в Иудее несколько лет. — Они встречают теперь большой весенний праздник, и в это время все, и старые, и молодые, направляются в Иерусалим.

Фаустина на минуту задумалась.

— Я рада, что мы приехали в этот город в день народного праздника. Это служит предзнаменованием, что боги покровительствуют нашему путешествию. Не думаешь ли ты, что тот, кого мы ищем, пророк из Назарета, тоже придет в Иерусалим, чтобы принять участие в торжестве?

— Ты права, Фаустина, — сказал римлянин. — Он, вероятно, в Иерусалиме. Это, поистине, милость богов. Как ты ни сильна и ни крепка, ты все же можешь считать себя счастливой, что тебе не придется в поисках пророка совершить длинный и тяжелый путь в Галилею.

Он подъехал к двум проходившим мимо путникам, и спросил, не знают ли они, не в Иерусалиме ли теперь пророк из Назарета.

— Мы видели его здесь каждый год в это время, — ответил один из странников. — Наверное, и в этом году он пришел сюда, ибо он человек праведный и благочестивый.

Какая-то женщина протянула руку и указала на возвышенность, лежавшую к востоку от города.

— Видишь ты этот горный склон, поросший масличными деревьями? — сказала она. — Там галилеяне раскидывают обыкновенно свои шатры и там получишь ты самые верные сведения о том, кого ищешь.

Они поехали дальше, спустились по извилистой тропинке до самого дна долины и начали затем подниматься по горе Сион, чтобы достигнуть города на вершине ее.

Круто взбегавшая вверх дорога была здесь ограждена низкими каменными стенками, на которых сидело и лежало бесконечное множество нищих и калек, просивших милостыню у путешественников.

Во время этого медленного подъема к Фаустине подошла одна из иудейских женщин.

— Смотри, — сказала она, указывая на одного из нищих, сидевших на стене, — это галилеянин. Я помню, что видела его среди учеников пророка. Он может сказать тебе, где найти того, кого ты ищешь.

Фаустина с Сульпицием подъехали к указанному ей человеку. Это был бедный старик с длинной бородой, в которой серебрилась седина. Лицо его было обожжено знойным солнцем, руки были в мозолях от работы. Он не просил милостыни, он был так поглощен печальными думами, что даже не взглянул на подъехавших всадников.

Он не услышал заговорившего с ним Сульпиция, так что римлянину пришлось несколько раз повторить свой вопрос.

— Друг мой, мне сказали, что ты галилеянин. Прошу тебя, скажи мне, где мне найти пророка из Назарета!

Галилеянин вздрогнул и дико посмотрел на римлянина. Когда же он понял, наконец, чего от него хотят, его охватили гнев и ужас.

— О чем ты говоришь? — вскричал он. — Почему ты меня спрашиваешь об этом человеке? Я ничего о нем не знаю. Я не галилеянин.

В разговор тогда вмешалась иудейская женщина.

— Ведь я же видела тебя вместе с ним, — заметила она. — Не бойся, скажи этой знатной римлянке, которая дружна с императором, где ей найти пророка.

Но испуганный старик раздражался все больше и больше.

— Все, должно быть, сошли с ума сегодня? — воскликнул он. — Не одержимы ли все злым духом, что один за другим подходят ко мне и спрашивают о пророке? Почему никто не верит мне, когда я говорю, что не знаю его? Я пришел не из его города и никогда его не видел.

Его запальчивость привлекла к нему общее внимание, и двое нищих, сидевших рядом с ним на стене, тоже стали оспаривать его слова.

— Конечно, ты один из его учеников, — сказали они. — Мы все знаем, что ты вместе с ним пришел из Галилеи.

Но он поднял руки к небу и воскликнул:

— Из-за этого человека я сегодня не мог остаться в Иерусалиме, а теперь вы даже здесь, среди нищих, не хотите оставить меня в покое. Почему вы не хотите поверить мне, когда я говорю, что никогда его не видел?

Фаустина отвернулась от него, пожав плечами.

— Поедем дальше! — сказала она. — Этот человек, наверное, безумен. От него мы ничего не узнаем.

Они продолжали подниматься в гору. Фаустина была уже в каких-нибудь двух шагах от городских ворот, когда иудейка, желавшая помочь ей найти пророка, крикнула, чтобы она придержала коня. Она натянула поводья и увидела, что совсем у ног ее коня на дороге лежал человек. Было чудом, что его, распростертого в пыли, как раз в таком месте, где было особенно тесно, не растоптали ни животные, ни люди.

Он лежал на спине и неподвижно смотрел вверх угасшим, ничего не видящим взором. Он не шевелился, хотя верблюды ступали совсем рядом с ним своими тяжелыми ногами. Одежда на нем была бедная, вся запыленная и испачканная землею. Он так обильно посыпал себя песком, что, казалось, будто он хочет закопаться, чтобы легче было его переехать или затоптать.

— Что это значит? Зачем этот человек лежит на дороге? — спросила Фаустина.

В это время лежавший начал кричать прохожим:

— Будьте милосердны, братья и сестры, гоните прямо на меня ваших коней и вьючных животных! Не обходите меня! Растопчите меня в прах! Я предал неповинную кровь. Растопчите меня!

Сульпиций схватил за повод коня Фаустины и отвел его в сторону.

— Это кающийся грешник, — сказал он. — Не задерживайся из-за него! Это странные люди! Пусть они идут своим путем.

Человек, лежавший в пыли, продолжал взывать:

— Своими ногами ступите мне на сердце! Пусть верблюды растопчут мою грудь! Пусть ослы вонзят в мои глаза свои копыта!

Но Фаустина не в силах была проехать мимо этого несчастного, не попытавшись заставить его встать. Она все еще стояла возле него.

Иудейка, которая и раньше хотела ей услужить, снова протиснулась к ней.

— Этот человек также один из учеников пророка, — сказала она. — Хочешь, я спрошу его об учителе?

Фаустина утвердительно кивнула головой, и женщина нагнулась к лежавшему на земле человеку.

— Что сделали вы, галилеяне, со своим учителем? — спросила она. — Я встречаю многих из вас сегодня, бредущих порознь по дорогам и тропам, а его не вижу нигде.

Когда женщина произнесла эти слова, человек, лежавший на дороге, приподнялся на колени.

— Какой злой дух внушил тебе спросить меня о нем? — спросил он голосом, полным отчаяния. — Ты же видишь, что я зарылся в песок, чтоб меня растоптали. Разве мало тебе этого? Зачем же ты спрашиваешь меня, что я с ним сделал?

— Не понимаю, в чем ты упрекаешь меня, — ответила женщина. — Ведь я только хочу узнать, где твой учитель.

Когда она повторила свой вопрос, галилеянин вскочил на ноги и зажал руками уши.

— Горе тебе, не дающей мне умереть спокойно! — воскликнул он.

Он кинулся сквозь толпу, теснившуюся у ворот, и умчался прочь с воплем отчаяния; как темные крылья, развевалась вокруг него его изодранная в клочья одежда.

— Мне сдается, что мы попали к какому-то безумному народу, — сказала Фаустина, увидев, как бежит этот несчастный. Она несколько пала духом после встречи с этими учениками пророка. Разве может человек, среди учеников которого так много безумцев, сделать что-нибудь для императора?

Иудейская женщина тоже казалась огорченной и очень серьезно сказала Фаустине:

— Госпожа, торопись разыскать того, кого ты хочешь найти! Боюсь, что с ним случилось что-то недоброе, потому что его ученики словно лишились разума и не могут слышать упоминаний о нем.

Фаустина и ее свита миновали наконец ворота города и очутились на узких, темных улицах, заполненных людьми. Ехать дальше по городу было почти невозможно. Всадникам приходилось останавливаться на каждом шагу. Рабы и воины тщетно старались расчистить дорогу. Люди продолжали нестись вперед густым, неудержимым потоком.

— Право же, — сказала Фаустина, обращаясь к Сульпицию, — улицы Рима в сравнении с этими улочками — просто тихие сады.

Сульпиций скоро понял, что их ожидают почти непреодолимые препятствия.

— Идти по этим кишащим людьми улицам, пожалуй, легче, чем ехать верхом, — сказал он. — Если только ты не очень устала, я посоветовал бы тебе пешком дойти до дворца наместника. Правда, это довольно далеко отсюда, но на лошадях едва ли мы доберемся туда не ранее полуночи.

Фаустина сейчас же согласилась с ним. Она сошла с коня и поручила его одному из рабов. Затем они продолжали путь по городу пешком.

Это было гораздо лучше. Они довольно скоро дошли до центра города, и Сульпиций указал Фаустине на улицу, бывшую несколько шире других, к которой они уже приближались.

— Посмотри, Фаустина, — говорил он, — только бы нам попасть на эту улицу — тогда мы будем недалеко от нашей цели. Она приведет нас прямо к дворцу наместника.

Но только они хотели повернуть на эту улицу, пред ними встало неожиданное препятствие.

В тот самый момент, когда Фаустина подошла к улице, ведущей от дворца наместника к Вратам Справедливости и на Голгофу, по ней двигалось шествие с преступником, осужденным на распятие.

Впереди бесновалась толпа молодых людей, спешивших насладиться зрелищем казни. Они опрометью неслись по улице, размахивая руками и издавая дикий рев и визг, в восторге от того, что натешатся зрелищем, которое не каждый день приходится видеть.

За ними шли группы людей в длинных одеяниях, которые, по-видимому, принадлежали к самым знатным и почетным лицам в городе. Затем шли женщины, многие из которых горько плакали, потом целый сонм нищих и калек, издававших пронзительные вопли.

— О Боже, — восклицали они, — спаси его! Пошли своего ангела и спаси его! Ниспошли ему помощь в эту страшную минуту.

Наконец показалось несколько римских воинов на могучих конях. Они следили за тем, чтобы никто из народа не приблизился к осужденному и не сделал попытки его освободить.

Следом за ними шли палачи, которые вели человека, осужденного на распятие. Они взвалили ему на плечи большой, тяжелый деревянный крест, но несчастный был слишком слаб для этой ноши. Крест так давил его, что его тело совсем пригнулось к земле. Голова его была склонена так низко, что никто не мог видеть его лица.

Фаустина стояла на углу узкого переулка и смотрела на тяжкий путь приговоренного к смерти. С изумлением заметила она, что он был одет в пурпурный плащ, а на голову ему был надет терновый венец.

— Кто этот человек? — спросила она.

— Он хотел сделаться царем, — ответил ей один из стоявших с ней рядом.

— В таком случае он должен умереть из-за цели, которой не стоит домогаться, — с грустью промолвила Фаустина.

Осужденный изнемогал под тяжестью креста. Он двигался вперед все медленней и медленней. Тогда палачи обвязали его веревкой и начали тянуть за нее, чтобы заставить его идти скорее. Но когда они потянули за веревку, осужденный упал и остался лежать на земле, придавленный крестом.

Поднялся страшный шум. Римские всадники лишь с величайшим трудом оттеснили народ назад. Они обнажили мечи, угрожая ими нескольким женщинам, бросившимся вперед, чтобы помочь упавшему встать. Палачи ударами и пинками старались заставить его подняться, но из-за тяжести креста он не мог этого сделать. Наконец, палачи сами сняли с него крест.

Тогда несчастный поднял голову, и старая Фаустина увидела его лицо. Щеки были в багровых полосах, а со лба, израненного терновым венцом, капала кровь. Волосы висели спутанными прядями, слипшись от пота и крови. Рот был крепко сомкнут, но губы дрожали, как бы силясь подавить вопль. Глаза, полные слез, остановились и почти угасли от изнеможения и от перенесенных страданий.

Но за лицом этого полумертвого человека старой женщине, словно в видении, открылось другое лицо, прекрасное и бледное, с дивными и благородными чертами и величественным взором — и все существо Фаустины охватили глубокая скорбь и сострадание к мукам и унижениям этого чуждого ей человека.

— О, что с тобой сделали, бедный ты мой! — воскликнула она, делая шаг к нему навстречу, и глаза ее наполнились слезами. Она забыла о своей собственной печали и тревоге при виде страданий этого измученного человека. Ей казалось, что сердце ее разорвется от сострадания. Как и другие женщины, она была готова броситься к нему, чтобы вырвать его из рук его палачей.

Осужденный видел, как она к нему подходила, и пополз навстречу. Он точно надеялся найти у нее защиту от всех своих гонителей и мучителей. Он обнял ее колени и прижался к ней, как ребенок, ищущий спасения у матери.

Старая женщина наклонилась над ним, из глаз ее потоком хлынули слезы; но в то же время она почувствовала самую блаженную радость, видя, что он пришел к ней, ища защиты. Она обвила одной рукой его шею, и как мать прежде всего спешит осушить слезы на глазах ребенка, так и она провела по его лицу своим платком из прохладной, тонкой льняной ткани, чтоб отереть с него слезы и кровь.

Но в эту минуту палачи кончили возиться с крестом. Они подошли и потащили за собой приговоренного. Досадуя на промедление, они с дикой поспешностью поволокли его. Он застонал, когда его уводили от найденного им пристанища, но не оказал сопротивления.

Фаустина обхватила его, стараясь удержать, а когда ее слабые, старые руки оказались бессильны сделать это, и она увидела, что его уводят, ей показалось, что у нее вырвали из объятий ее собственного ребенка, и она закричала:

— Нет, нет! Не отнимайте его у меня! Он не должен умереть! Не может он умереть!

Невыразимая скорбь и страшный гнев овладели ею. Она хотела бежать вслед за ним, хотела вступить в борьбу с палачами и вырвать его из их рук.

Но едва Фаустина сделала шаг, у нее закружилась голова, она почувствовала дурноту. Сульпиций поспешил поддержать ее, чтобы не дать ей упасть.

На углу улицы он увидел маленькую, темную лавчонку и внес туда на руках Фаустину. Там не было ни стула, ни скамьи, но лавочник был человек сострадательный. Он принес циновку и устроил для старой женщины ложе на каменном полу.

Она не потеряла сознания, но голова у нее так сильно кружилась, что она не могла держаться на ногах и должна была лечь.

— Она совершила сегодня длинный путь, а шум и давка в городе вконец утомили ее, — сказал Сульпиций лавочнику. — Она очень преклонных лет, а как бы человек ни был крепок, старость все-таки одерживает верх над ним.

— Да даже и не для особенно старых людей день сегодня трудный, — сказал лавочник. — Воздух так удушлив, что почти невозможно дышать. Я не удивлюсь, если разразится сильная гроза.

Сульпиций наклонился над Фаустиной. Она успокоилась и заснула, спокойно и ровно дыша, после всего утомления и перенесенного волнения.

Он отошел и, ожидая ее пробуждения, стал в дверях лавки, наблюдая уличную толпу и движение.

У римского наместника в Иудее Пилата была молодая жена; в ночь накануне того дня, когда Фаустина въехала в Иерусалим, она видела необыкновенные сны.

Ей снилось, что она стоит на кровле своего дома и смотрит оттуда вниз на большой красивый двор, выложенный по восточному обычаю мрамором и обсаженный благородными растениями.

Но на дворе, видела она, почему-то собрались слепые и увечные, какие только были на свете. Она видела перед собой больных чумой, с телом, вздутым от волдырей, прокаженных с изъеденными болезнью лицами, расслабленных, лишенных возможности двигаться и беспомощно лежавших на земле, видела других несчастных, изнемогающих от страданий и болезней.

И все они теснились у входа, чтобы войти во дворец, а некоторые из стоявших впереди громко стучали кулаками в двери.

Наконец, она увидела, что дверь отворилась; на порог вышел раб и спросил их, что им тут нужно.

Они ответили ему:

— Мы ищем великого пророка, которого Бог послал на землю. Где пророк из Назарета? Где тот, кто может избавить нас от всех наших страданий?

Тогда раб ответил им равнодушным и презрительным тоном, каким обыкновенно говорят дворцовые слуги, отказывая бедным просителям:

— Вы напрасно будете искать своего пророка. Пилат предал его смерти.

Тогда между этими больными поднялись такие рыдания и вопли скорби, такой скрежет зубовный, что молодая женщина не в силах была их слышать. Сердце ее разрывалось от сострадания, и жгучие слезы лились у нее из глаз. Но как только она начала плакать, она тотчас же проснулась.

Снова заснула она и снова увидела во сне, что стоит на кровле своего дома и смотрит оттуда вниз на двор, огромный, как базарная площадь.

И видит, что весь этот двор заполнен людьми, лишенными рассудка, безумными и одержимыми духами. И она увидела между ними раздетых донага и закутавшихся в свои длинные волосы, и таких, которые сплели себе венцы из соломы и плащи из травы и мнили себя царями, и таких, которые ползали по земле и воображали, что они звери, и таких, которые не переставая плакали от горя, а назвать это горе не могли, и таких, которые таскали тяжелые камни, уверяя, что это золото, и таких, которые думали, что их устами говорят злые духи.

Она увидела, как все они старались протиснуться к воротам дворца, а те, что стояли впереди всех, стучались и ломились в них.

Наконец, дверь отворилась, на порог вышел раб и спросил их:

— Что вам нужно?

Тогда все они начали шуметь и говорить:

— Где великий пророк из Назарета, тот, что послан Богом и должен вернуть нам нашу душу и наш разум?

Жена наместника слышала, как раб отвечал самым равнодушным тоном:

— Не найдете вы великого пророка, сколько не ищите. Пилат предал его смерти.

При этих словах все безумные испустили вопль, похожий на рев диких зверей, и в своем отчаянии стали рвать ногтями тело, так что кровь полилась на камни. И когда молодая женщина увидела всю глубину их мучений, она начала ломать руки и тяжко стонать. И ее собственные стоны разбудили ее.

Но она опять заснула и во сне еще раз очутилась на кровле своего дома. И вокруг нее сидели ее рабыни, развлекая ее игрой на кимвалах и лютнях, с миндальных деревьев сыпались на нее лепестки белых цветов, и воздух благоухал от аромата вьющихся роз.

И когда она так сидела, какой-то голос сказал ей:

— Подойди к балюстраде, окружающей кровлю, и посмотри вниз на мраморный двор. Но она стала отказываться во сне, говоря:

— Не хочу я видеть новых несчастных, что толпятся этой ночью на моем дворе.

В ту же минуту до нее донесся лязг цепей, громыхание тяжелых молотов и стук дерева о дерево. Рабыни перестали петь и играть, подбежали к ограде кровли и заглянули вниз. И сама она тоже не могла оставаться на месте; она пошла посмотреть на двор.

И она увидела, что двор ее дома полон несчастных узников со всего света. Она увидела тех, что сидят всю жизнь в темных тюремных ямах, закованные в тяжелые железные цепи. Она увидела, как те, что были гребцами на военных кораблях, шли с своими тяжелыми, обитыми железом веслами. И те, что были осуждены на распятие, шли, волоча за собой свои кресты, те же, которых должны были обезглавить, шли с топорами и плахами. Она увидела тех, что были уведены в рабство в чужие страны, и глаза их горели тоской по родине. Она увидела всех жалких рабов, которые должны были работать, как вьючные животные, по спинам которых струилась кровь от ударов бичом.

И все эти несчастные ломились в дверь, издавая вопли, исходившие как бы из одной огромной груди:

— Отворите, отворите!

Тогда раб, охранявший вход, вышел из двери и спросил их:

— Что вам нужно?

И они отвечали, подобно другим:

— Мы ищем великого пророка из Назарета, который пришел на землю, чтобы дать свободу узникам и счастье рабам.

Раб ответил им усталым и равнодушным тоном:

— Вы не найдете его здесь. Пилат предал его смерти.

Когда эти слова коснулись слуха несчастных, они ответили на них таким взрывом проклятий и отчаяния, что женщине показалось, будто она слышит, как задрожали небо и земля. Она почувствовала, что леденеет от страха, и такая дрожь охватила все ее тело, что она проснулась.

Когда она совсем пришла в себя, она села на своем ложе и сказала сама себе:

— Я не хочу больше видеть снов. Я буду бодрствовать всю ночь, чтобы мне не видеть больше этих ужасов.

Но почти в то же мгновение сон снова одолел ее, она опустила голову на подушку и заснула.

Снова увидела она, что сидит на кровле своего дома, а маленький сын ее бегает тут же и играет в мяч.

Но вот неведомый голос сказал ей:

— Подойди к балюстраде, окружающей кровлю, и посмотри, что за люди стоят там и чего они ждут!

А она сказала во сне себе:

— Довольно горя видела я в эту ночь. Я не в силах видеть больше и не встану с своего места.

Но в эту минуту мяч, которым играл ее мальчик, перелетел через балюстраду, и малютка побежал и влез на перила. Тогда мать испугалась, побежала за ребенком и схватила его.

Но при этом она невольно бросила взор вниз и еще раз увидела, что двор полон людей.

Со всего света собрались там раненые на войне. Они явились с изувеченными телами, с отрубленными руками и ногами, с большими, зияющими ранами, из которых потоками струилась кровь, так что весь двор был залит ею.

И рядом с ними толпились здесь все, кто потеряли на поле битвы своих близких. Тут были сироты, плакавшие о своих кормильцах, молодые девушки, звавшие своих женихов, и старые женщины, рыдавшие о своих сыновьях.

Стоявшие впереди всех ломились в дверь, и привратник вышел, как и раньше, и отворил ее.

Он спросил у этой толпы несчастных:

— Чего вы ищете в этом доме? И они отвечали:

— Мы ищем великого пророка из Назарета, который прекратит усобицы и войны и водворит мир на земле. Мы ищем того, кто копья перекует в косы и мечи в серпы.

Тогда раб ответил с некоторым нетерпением:

— Не приходите сюда больше и не докучайте мне! Я уже много раз повторял, что великого пророка нет здесь. Пилат предал его смерти.

Сказав это, он запер дверь. Но женщина подумала о всех воплях, которые теперь раздадутся.

— Я не хочу их слышать, — сказала она и отбежала от балюстрады. В ту же минуту она проснулась и увидела, что в испуге вскочила с своего ложа и теперь стояла на холодном каменном полу.

Снова подумала она, что не хочет больше видеть снов и не будет спать в эту ночь, но сон опять — таки одержал верх над ней, она закрыла глаза и задремала.

Опять сидела она во сне на крыше своего дома, а рядом с ней был ее муж. И она рассказывала ему о всех своих сновидениях, а он смеялся над ней.

И опять услышала она голос, говоривший ей:

— Пойди и взгляни на людей, которые чего-то ждут на твоем дворе!

Но она подумала: «Я не хочу их видеть. Я и так уж в эту ночь видела слишком много несчастных».

В ту же минуту она услышала три громких удара в дверь, и муж ее подошел к балюстраде, чтобы посмотреть, кто это хочет войти к нему в дом.

Но едва он успел перегнуться через перила, как тотчас же поманил к себе жену.

— Знаешь ты этого человека? — спросил он ее, указывая пальцем вниз.

Взглянув туда, она увидела, что весь двор полон всадников и коней. Рабы разгружали вьючных ослов и верблюдов. Видно было, что прибыл какой-то знатный путешественник.

Приехавший стоял у самой входной двери. Это был высокий, широкоплечий старик с мрачным и угрюмым выражением лица.

Жена наместника сразу узнала чужеземца.

— Это цезарь Тиберий прибыл в Иерусалим, — шепнула она мужу. — Это не может быть никто другой.

— Мне тоже кажется, что это он, — сказал муж и приложил палец к губам в знак того, что нужно молчать и слушать, что будут говорить на дворе.

Они увидели, что вышел привратник и спросил незнакомца:

— Кого ты ищешь?

И путешественник отвечал:

— Я ищу великого пророка из Назарета, который владеет чудесной силой. Его призывает к себе император Тиберий для того, чтобы он избавил его от ужасного недуга, не поддающегося лечению никаких врачей.

Когда он кончил, раб низко склонился перед ним и сказал:

— Не гневайся, господин, но твое желание не может быть исполнено.

Тогда император обернулся к своим рабам, ожидавшим на дворе, и сделал им знак.

И рабы поспешили вперед; у одних руки были полны драгоценных камней, другие держали чаши, насыпанные доверху жемчугом, третьи тащили мешки с золотыми монетами.

Император обратился к привратнику и сказал:

— Все это будет принадлежать пророку, если он поможет Тиберию. Этого хватит, чтобы наделить богатством всех бедных на земле.

Но привратник склонился еще ниже и ответил:

— Господин, не гневайся на слугу своего, но твое требование не может быть исполнено.

Тогда император снова сделал знак своим рабам, и двое из них выступили вперед с богато расшитым одеянием, на котором сверкал нагрудник из драгоценных камней.

И сказал император рабу:

— Смотри! Я предлагаю ему власть над Иудеей. Он будет вершителем судеб своего народа. Пусть только он последует за мной и исцелит Тиберия!

Но раб склонился до земли и сказал:

— Господин, не в моей власти помочь тебе. Тогда император еще раз подал знак, и рабы его выступили вперед с пурпурной мантией и золотым венцом.

— Смотри, — сказал он, — такова воля императора: он обещает назначить его своим преемником и сделать его владыкой мира. Он получит власть управлять всей землей по законам своего Бога. Пусть только он прострет свою руку и исцелит Тиберия!

Тогда раб пал ниц пред императором и жалобно простонал:

— Господин, не в моей власти исполнить твою волю. Нет здесь больше того, кого ты ищешь. Пилат предал его смерти.

Когда молодая женщина проснулась, солнце стояло уже высоко, и ее рабыни окружали ее ложе, чтобы помочь ей одеться.

Она была очень молчалива, пока ее одевали, но, наконец, спросила рабыню, причесывающую ее, встал ли ее муж. Та ответила, что его вызвали судить какого-то преступника.

— Я хотела бы поговорить с мужем, — сказала молодая женщина.

— Госпожа, — возразила рабыня, — теперь, во время разбора дела, это едва ли возможно. Мы доложим тебе, как только дело будет кончено.

Она опять погрузилась в молчание и долго сидела так. Затем спросила:

— Не слыхал ли кто-нибудь из вас о пророке из Назарета?

— Как странно, госпожа, что ты спрашиваешь о нем как раз сегодня, — сказала другая. — Ведь именно его иудеи привели сюда, к наместнику, чтобы он подверг его допросу.

Жена Пилата тотчас же приказала, чтобы они пошли разузнать, в чем обвиняется пророк из Назарета, и одна из рабынь удалилась. Вернувшись, она сказала:

— Они обвиняют его в том, что он будто бы хотел объявить себя царем этой страны, и просят наместника приговорить его к распятию.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒