И я забыл о том, что прежде и других краев я знал»

«…И я забыл о том, что прежде и других краев я знал»

Нет-нет да можно встретить в фойе стареньких кинотеатров высказывание вождя трудящихся масс о том, что «… из всех видов искусств для нас важнейшим является кино». Ильич словно в воду глядел. И вот почему. После небольшой статейки (рука не поднимается назвать ее статьей!) о Марине Цветаевой, сайт тотчас наполнился комментариями. Большинство авторов признались, что волшебные строки: « Мне нравится, что Вы больны не мной…» запомнились, благодаря рязановской комедии, которую по традиции показывают по телевизору накануне Нового года. Лишь один «умник» решил, что поэтесса посвятила эти стихи… Гете (хорошо, что не Вергилию или Горацию). Автором второй информации оказалась студентка, вероятно филфака, которая утверждала, «что эти строки вышли из-под пера Цветаевой по случаю смерти горячо ею любимого австрийского поэта Р. Рильке…»

И лишь одна девушка оставила запись о том, что стих эти знаменитая поэтесса посвятила вовсе не Рильке, а некоему Минцу, который одновременно приударял за обеими сестричками, затем остепенился, и «пристал» к Анастасии. С одной стороны – полное незнание классики, с другой – обильное цитирование перл быстро втюрившейся хозяйки квартиры в горе-врача, и чуть ли не воспевание «послебодунных» похождений последнего. До сих пор не понятна инертность Ипполита. Да возьми за шкирку и вышвырни вон этого хамоватого алкаша. Неужели не нашелся человек, который растолковал бы этому великовозрастному детине, что за любовь надо бороться! Кто-то может усомниться в отсутствии юмора у автора этих строк. Спешу заявить: «Мне не чужд юмор. Мне по нраву его тонкая форма!» А по поводу «кинокомедии» - сожалею по поводу прозвучавших в ней прекрасных стихов и не менее чудесных мелодий.

«Как пишется на новом месте?

Впрочем, есть ты – есть стих: сам честь ты –

Стих!..

-До свидания! До знакомства!

Свидимся – не знаю, но – споемся!

С мне самой неведомой землею –

С целым морем, Райнер, целой мною!..

Именно эти строки Цветаева посвятила Рильке. Стихотворение называлось «Новогоднее» и вышло в свет в феврале 1927 года.

Она очень болезненно восприняла кончину любимого человека. Все никак не хотела поверить, что его нет на нашей грешной Земле. И не прекращала посвящать ему стихи:

«Любимый, я знаю, ты меня читаешь раньше, чем я пишу…»

Как и Рильке, она оберегала свое «святое одиночество», которое она считала главным условием творческого успеха. И наперекор непониманию, одиночеству и нищенскому «стопудовому» быту, старалась оставаться свободной.

Обидно, очень обидно, что молодежь не читает классиков.

Во первых, она смогла бы изъясняться нормально, без разных слов-паразитов, во-вторых, развила бы ум и расширила кругозор. Помнится, как мы сдавали макулатуру, дабы приобрести вожделенную книгу, или передавали друг-другу почитать «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Прощай, оружие» Хэмингуэя, «Три товарища» Ремарка…

Взамен нравоучений о полезности «умных» книг, решил опубликовать несколько заранее подобранных строк из любовной лирики Р. Рильке.

«Ты вся, как песнь любви, из нежных слов,

Слетевших наподобие лепестков

С увядшей розы…» («Газель»)

«…И ветерок. И снова тишина.

И словно, пробудившись ото сна

Печально где-то произносит скрипка…»

Любимая… («Лунная ночь»)

«Как пришла любовь к тебе? Солнца лучом?

Или яблони цветом? Иль летним дождем? Или молитвой? Ответьте!»

«Нет без тебя мне жизни на земле.

Утрачу слух – я все равно услышу.

Очей лишусь – еще ясней увижу.

Без ног я догоню тебя во мгле.

Отрежь язык – я поклянусь губами.

Сломай мне руки – сердцем обниму…»

В ответ получил благодарности от нескольких читателей. Спасибо и на том!

Что касается Вашего покорного слуги, то он открыл Рильке, благодаря поэту-правозащитнику В. Стусу – уроженцу Подольского края, умершего осенью 1985 года в карцере Пермского тюремного лагеря. Естественно, кое-какие познания о великом австрийце, родившегося в Праге и его музе – Лу Андреас Соломе – начитанной и эмансипированной женщине, русского происхождения, имелись.

Она стала для Райнера (это по ее воле он поменял свое имя Рене на Райнера. Чего не сделаешь ради любимой женщины!) не только возлюбленной, но и мудрой наставницей. Благодаря ей он полюбил Россию - «страну великих снов и патриархальных устоев». Разочаровавшись в европейской цивилизации, погрязшей в «безбожии», Рильке после долгих лет «тревожной и запутанной юности» ощутил в России присутствие «живого Бога». Великая, могучая страна стала для него второй духовной родиной: «Все мои глубинные истоки – там!», - любил повторять Рильке, когда речь заходила о России, открывшей перед ним «мир неслыханных измерений».

Две поездки в Россию вылились в сборник «Часослов». Написанный от имени «киевского монаха», как его молитвенное обращение к Богу. Киев, который по мнению Рильке, был «близок Богу» стал своеобразным фоном для развертывания философско-лирической драмы человеческого бытия. Эти мытарства и коллизии легли в основу фабулы «Часослова».

По правде говоря, я не знал о большой переводческой деятельности Стуса. С его замечательными переводами познакомился в середине 90-х, во время кампании по установлению памятника поэту на Виннитчине. Помочь «осилить» переводы согласилась моя немолодая соседка, которая ранее преподавала в пединституте. Ее супруг целых десять лет служил в различных воинских частях Восточной Германии. Все эти годы моя помощница не только изучала немецкий язык и литературу, но и вникала в особенности различных диалектов. Словом, стала докой в вопросах германистики. Перво-наперво она поведала, что в стусовских переводах доминирует естественность звучания. Затем заметила, что в переводах Стуса больше философской интеллектуальной поэзии: «У него доминирует интеллект, даже когда идет речь о вещах, проникнутых лиризмом». Чуть позже услышал: «В случае со Стусом мы видим, как переводчик не может избавиться от бремени тяжких испытаний, выпавших на его долю». Происходит некая персонализация перевода – наружу выходит личностная реакция переводчика на пережитое, то есть, выражаясь афористичным термином: «Переводчики переводят время на язык литературы».

Сравнивая переводы Стуса и Бродского, - моя немолодая помощница вынуждена была констатировать, что в отличие от «статичного языка Бродского, «Стусовский – динамичен».

При этом она приводила немыслимое количество различных там ямбических анжамбенов, лингвостилистических особенностей его стихотворений в прозе, которых я к счастью, не запомнил.

Переводить Рильке очень сложно, - как-то призналась моя соседушка. Ведь Рильке – необычный поэт. Вникая в его творчество, ты обязательно погружаешься в мир своеобразных смыслов. Сравним два предложения, - продолжила она:

«И крайняя звезда в конце села

Как свет в последнем домике прихода».

-А вот, другое:

«Последний дом и первая звезда».

Как видишь, при использовании союза «как» предложение приобрело философский смысл, с союзом же «и», мы имеем дело с банальным пейзажем: дом, звезда…

Переводчику, как воздух нужна гибкость. Да-да, именно гибкость. Недаром Аристотель ставил на одну доску – гибкость и одержимость! Как и любой творец, Рильке пробовал, экспериментировал, искал новые формы. Будучи в Париже, под влиянием работ скульптора Родена, Рильке создал новый жанр –стихотворение-вещь. « Слова у него не текли, как ранее, они затвердели…»

Один из классиков украинской советской литературы Мыкола Бажан не удержался и пожаловался в письме своему российскому коллеге о том, какие мытарства он испытал, работая над переводами австрийского поэта: «Как я себя ругаю, что взялся за это трудное дело. Вот чертов чехо-российско-австрийско-немецкий фокусник и выдумщик! Мучаюсь над ним – распутывание самих Дуинянских элегий чего стоит. Зубы болят, но в то же время он затягивает и не отпускает. Хожу зарильченый по уши». Интересно, а какова была реакция немецких переводчиков, корпевших над следующими строками русских классиков: «Как гений чистой красоты», «Печаль моя светла», или скажем, «Дыша духами и туманами, она садится у окна?..» Наверное, зубы так же болели, и в то же время затягивало?..

Самуилу Яковлевичу Маршаку, который стал знаменит, не только благодаря произведениям для детей, но и блестящим переводам, понадобилось всего два предложения для обобщения своих многолетних переводческих изысканий: «Перевод стихов невозможен. Каждый раз это исключение». Вероятно мэтр имел ввиду, что если перевод поэтического текста удается, то происходит чудо.

Благодаря многолетнему, каторжному труду Стуса-переводчика, ценители классической литературы получили в дар немало таких «исключений», то есть чудес, когда текст оригинала под его волшебным пером зажил новой, полнокровной жизнью. И потому можно смело заявить, что переводы Василя Стуса именно те переводы, которые заставляют наши сердца звучать в унисон со строками любимого нами австрийского поэта.

«Рильке был одним из тех редчайших гениев, которые вырастая из своего времени , вместе с тем стоят как бы вне времени…,» - писал выдающийся русский философ С. Франк.

В наше суровое время, когда «все отдано мимолетному мигу, и вся стихия современной жизни опустошает человеческую душу, дабы не пропасть в тисках огромных городищ, не должны забывать, что мы – существа разумные, думающие. И в тяжелую минуту молча присесть у окна, раскрыть томик Рильке и насладиться строками:

«Прозрачный миг любви, неузнаванье,

Трепещущая суть

Едва прибытье, слишком расставанье

Побудь чуть-чуть!»