Исторический беллетрист Г. П. Данилевский и его читатель»

Министерство образования и науки Российской федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего образования

«Тверской государственный университет»

Филологический факультет

Кафедра «Филологический основ издательского дела

и литературного творчества»

Реферат

по дисциплине «Психология и социология чтения»

на тему:

«Исторический беллетрист Г. П. Данилевский и его читатель»

Выполнил: студент группы 32

направления 42.03.03 «Издательское дело»

Болдырев Дмитрий Борисович

Проверила:

Громова Полина Сергеевна,

доцент, к-т филол. наук

Тверь

Среди многих российских исторических беллетристов XIX в. сразу всплывает в памяти имя Г. П. Данилевского, знаменитого своим романом «Княжна Тараканова». И ведь не удивительно, ведь ещё при жизни писателя, пускай иронично, но называли «русским Купером», однако же в дальнейшем же, уже в литературоведении, данное прозвище переросло во вполне серьёзный «титул», наравне с другими писателями подобного рода: Е. А. Салиасом-де-Турнемиром, Д. Л. Мордовцевым и др. И тут возникает вопрос, а знал ли сам писатель своего читателя? На данный вопрос постараемся дать ответ как раз на примере самого известного романа писателя «Княжна Тараканова».

Для начала необходимо вкратце описать личность самого писателя.

(биография)

Григорий Петрович Данилевский родился в 1829 году в богатой дворянской семье харьковского помещика, отставного поручика Петра Ивановича Данилевского (1802–1839). По семейным преданиям, подтверждённым, впрочем, и серьёзными документами, основателю этого дворянского рода, Даниле Данилову сыну в 1709 году выпала честь принимать в своём доме Петра I, возвращавшегося из Азова в Полтаву. Двоюродная сестра писателя, Ефросинья Осиповна Данилевская, приходилась бабушкой поэту Маяковскому.

Учился в Московском дворянском институте (1841–1846), затем на юридическом отделении Санкт-Петербургского университета. По ошибке (вместо однофамильца Н. Я. Данилевского) был привлечён к делу Петрашевского и несколько месяцев просидел в Петропавловской крепости в одиночном заключении. В 1850 окончил университетский курс со степенью кандидата прав и с серебряною медалью за конкурсное сочинение на тему:
«О Пушкине и Крылове».

В 1850–1857 годах служил в Министерстве народного просвещения чиновником особых поручений и неоднократно получал командировки в архивы южных монастырей. В 1856 году был одним из писателей, посланных великим князем Константином Николаевичем для изучения различных окраин России. Ему было поручено описание прибрежья Азовского моря и устьев Дона.

Выйдя в 1857 году в отставку, надолго поселился в своих имениях, был депутатом харьковского комитета по улучшению быта помещичьих крестьян, позднее членом училищного совета, губернским гласным и членом Харьковской губернской земской управы, почётным мировым судьей, ездил с земскими депутациями в Петербург и т. д. В родном селе Даниловка в 1962 году ему поставлен памятник.

В 1868 году поступил было в присяжные поверенные Харьковского округа, но вскоре получил место помощника главного редактора «Правительственного вестника», а в 1881 году был назначен главным редактором; состоял также членом совета главного управления по делам печати.

Из воспоминаний писателя и коллеги Г. П. Данилевского по «Правительственному вестнику» Е. Н. Опочинина можно вычитать следующую характеристику личности писателя на момент работы его в «Правительственном вестнике»:

«Помните, как он влетел в скромный кабинет Александра Петровича. Тут он не помешал никому и ничему. Но мы имеем свидетельство И.С. Тургенева, что он подобным образом в 1851 году влетел к Николаю Васильевичу Гоголю и прервал чтение "Ревизора" его гениальным автором. Как, я думаю, должны были взбеситься на "молодого, но уже назойливого писателя" собравшиеся у Гоголя гости. И это, надо сказать, было обычным приемом у Данилевского — всюду влетать, а не входить. При небольшом, но приличном своем росте он, вбегая куда-нибудь, как-то пыжился, как будто вырастая на глазах у вас, во всей красе выставляя украшавшую его звезду и надменно сощуривая глаза. Но не думайте, чтобы всегда и везде он корчил из себя сановника; попадая в общество настоящих сановников или родовитых людей с большим влиянием и значением, он, со свойственной ему эластичностью, как-то сразу становился чрезмерно скромным, мягким и даже угодливым. Он рад был всей душой быть полезным и всячески вызывался на услуги и действительно оказывал их, но всегда так, что это ничего ему не стоило: все делалось чужим горбом, чужими силами и даже на чужие средства.»

И ещё:

«В редакцию "Правительственного вестника" Григорий Петрович являлся обыкновенно в третьем часу дня. Здесь он обычно доставал из ящика письменного стола сложенную четвертушками бумагу с отогнутыми полями и начинал пестрить ее своим мелким почерком, продолжая какой-либо свой роман или повесть. Иногда только работа эта прерывалась или посещениями каких-либо официальных лиц, которых нельзя было не принять, или редкими осложнениями по службе. Она, эта служба, не доставляла ему никаких хлопот: были "дорогой" Евгений Николаевич и не менее "дорогой" Илья Антипович, которые спокойно вели дело.»

Из данной характеристики мы уже узнаём о Данилевском как о человеке предприимчивом и крайне озабоченном литературой, что даже стремился большую часть рабочего времени посвящать ей.

(литературная деятельность)

Собственно, литературную деятельность начал стихами ещё в период учёбы в университете. Он пробовал себя в разных жанрах: писал стихи, заметки и фельетоны, опубликовал цикл очерков «Письма из степной деревни», в «Библиотеке для чтения» поместил поэму из мексиканской жизни «Гвая-Ллир» (1849), после чего стал постоянным сотрудником журнала Сенковского, а также «Ведомостей санкт-петербургской городской полиции» и др. изданий. Переводил также пьесы Шекспира «Ричард III» и «Цимбелин», но всё это, в купе с собственным первым литературным опытом успеха не имело. О начале своей литературной деятельности Данилевский впоследствии говорил так:

«Тут следует темная сторона: всякие литературные промахи, жалкие повестцы, писанные по памяти о крае, виденном в детстве, и с рутинными приёмами, в силу вспоминаемом в душном кабинетике, на четвёртом этаже петербургской квартиры; тут следуют гадкие шатания по гадким литературным кружкам, продажа свежести и молодости в фельетонишках; словом, всякие грехи…»

Примерно в том же ключе отзывался о первых литературных попытках Данилевского и ректор Петербургского университета П. А. Плетнев в письме к филологу Я. К. Гроту:

«Данилевский для меня странный молодой человек. С виду он отлично порядочный малый. Хотя в университете слушает он лекции по второму отделению философского факультета, но любит литературу, много читает и сам пишет. Между тем в его сочинениях подле хорошего встречается такая путаница и мелкоумие, что не разгадаешь, как это выходит из одной и той же головы, организованной добропорядочно. Прочитав в акте нашего университета за 1847 год мой отзыв о диссертации этого самого Данилевского, где он рассуждает о Крылове и Пушкине. Ещё нелепее печатал он нынешним летом в „Полицейской газете“ свои впечатления во время поездки в Гильсингфорс. Уж видно, такова судьба молодого поколения, что оно поминутно впадает в нелепости»

Из подобного можно сделать вывод, что раннее творчество Данилевского не носило серьезного характера, а было обычной забавой, так как, поначалу, он толком и не представлял себе, для кого он пишет.

(что читал Данилевский)

Из характеристики Плетнева можно отметить, что Данилевский активно изучал современный ему литературный процесс. В этом же ключе из воспоминаний Е. А. Опочинина о Данилевском и его увлечениях литературой можно найти следующие интересные сведения об отношении писателя к некоторым его современникам:

«Сам же Григорий Петрович был очень строг в своих литературных требованиях и надменно и презрительно осуждал своих коллег-литераторов. Достоевского, по своему собственному признанию, он не переносил. „Помилуйте, — говорил он, — все его творчество какое-то сплошное нытьё, мучительное и напряжённое углубленное в больную человеческую душу. Что тут хорошего? Зачем и за что мучить читателя?“»

В данном случае, в отличии от ранних творческих попыток, прослеживается при оценке другого писателя опора на категорию «читатель»: «Зачем и за что мучить читателя?», — что говорит о том, что уже поздний Данилевский мог вполне явственно представлять себе портрет потенциального читателя.

И ещё:

«Не очень снисходительно относился Григорий Петрович и к Н. С. Лескову. Его своеобразный стиль называл он умышленной ломкой и уродством русского языка и других достоинств в этом писателе не хотел видеть. Однако появление в „Русской мысли“ рассказа
Н. С. Лескова „Аскалонский злодей“ заставило и Данилевского заблистать глазами и как бы удивлением произнести: „А ведь, знаете, это хорошо“»

(литературная деятельность — продолжение)

Новый импульс литературной деятельности Г. П. Данилевского дало знакомство
в 1851 г. его со своим кумиром — Н. В. Гоголем. Вот как сам Г. П. Данилевский говорил:

«Он(Гоголь) мне давал много советов, говорил о своих трудах, поправил мою пьесу
и отпустил с благословлением на труды»

И вот уже в рассказах и повестях Данилевского из украинской жизни, объединенных в сборнике «Слобожане», заметно влияние гоголевской поэтики; он пишет статьи об истории Украины, собирает фольклор (по примеру Гоголя), переводит на русский язык малороссийские сказки. Книга была издана в 1854 г. и раскуплена всего за два месяца. В это время как раз наблюдается повышение интереса читающей публики к фольклору, только-только начинаются вестись активные собирательства многими русскими классиками (в 1830-е гг. Погорельским, Кюхельбекером, Вяземским и др.) устного народного творчества, что обуславливает значительную популярность сборника «Слобожане».

В 1857 г., достигнув чина надворного советника, Данилевский решает оставить служебную карьеру. Он выходит в отставку и уезжает в своё имение в Харьковскую губернию. Вот как сам Данилевский отзывался о своём решении и определял значению своего творчества:

«Я сделал в литературе столько, что теперь мне или нужно бросить её, растоптать и забыть навсегда, или смело бросить все, что помешает вдохновенному и тихому шествию дарования, и отдаться ей одной, безраздельно и навеки; иначе — жизнь моя в собственных глазах моих будет бесчестна и кончится посредственностью, дилетантизмом, я сделаюсь артистом, которого будут помнить табачные ноздри геморроидальных сослуживцев да два-три памятливых родственника…»

Данилевский в своей литературной деятельности всегда оставался как бы в стороне от литературной и политической борьбы тех лет, не входил ни в какие кружки и партии, его нельзя назвать в числе писателей, для которых литература была формой «общественного служения», за что его часто упрекали — упрекали якобы в безыдейности, однако подобное отношение к литературе и определяет специфику творчества Г. П. Данилевского. И тем не менее он, одновременно, никогда не был в стороне от общественной жизни. Так, своё отношение к крестьянской реформе 1861 г. Данилевский выразил в романах «Беглые в Новороссии» (1862) и «Беглые воротились» (1863). Оба романа были опубликованы в журналах «Время» братьев М. М. и Ф. М. Достоевских.

Салтыков-Щедрин указывал на склонность автора к внешнему заострению и запутанности сюжета, художественную необязательность некоторых сцен. Однако, несмотря на это, дилогия пользовалась огромным успехом у читателей. По существу, критики отметили специфические черты художественной манеры Данилевского — интерес к авантюрной фабуле, детализацию быта, — которые в значительной мере определят построение его будущих исторических романов, не без учёта опыта двух удачных, с точки зрения популярности у читателей, публикаций.

(Данилевский и читатель)

Далее Данилевский поступает на службу чиновником особых поручений в Министерство внутренних дел. На этот раз карьера его связана и с литературными интересами: он прикомандирован к газете «Правительственный вестник». Данилевский становится помощником редактора, а с 1881 г. занимает должность главного редактора газеты и будет руководить ею до самой смерти в 1890 г. Кроме того, он входит в совет Главного управления по делам печати. Всё это не могло не стать значительным средством для более детального знакомства со своей читающей аудиторией, ведь, по словам Е. А. Опочинина, Данилевский не раз выстраивал рабочий процесс «Правительственного вестника», направляя того на работу над произведениями самого Данилевского:

«В конторе между тем хвалебная статья была великолепно переписана, заключена в красивую цветную обложку, а потом передана мне Григорием Петровичем с умильной просьбой, которой не исполнить было нельзя: утречком, за кофейком, просмотреть статейку (в шесть-семь печатных листов), сгладить шероховатости и проч. С таким же наказом получал я от Г.П. Данилевского и романы его размером в двадцать пять - тридцать печатных листов перед сдачей их издателю. Я должен был просматривать их "утречком за кофейком", то есть попросту редактировать их, уничтожая анахронизмы, тщательно исправляя во многих местах слог и проч., и проч. И приходилось просиживать за этой работой по неделе и по две, жертвуя последними свободными часами при каторжной дневной и ночной редакционной работе.»

И ещё:

«Я помню, как он предпринял издание полного собрания своих сочинений. Что это была за возня, какая это была суета. Вся контора "Правительственного вестника" была поставлена на ноги, это была настоящая экспедиция издания. Сторожа редакции развозили по разным местам сотни экземпляров многотомного издания. Работы всем было по горло. Повсюду, во всех журналах и газетах, больших и малых, были мобилизованы рецензенты для помещения библиографических заметок. Рекламы сыпались дождем. И нескончаемая струя желтых, зеленых, синих и красных бумажек сыпалась в генеральскую нору.»

Всё это говорит о том, что Данилевский ориентировал свою деятельность строго на свою читающую публику, угождая ей, удовлетворяя (и как писатель, и как издатель) её потребности. О том, что Данилевский имел широкие возможности для изучения тенденций в читательской среде, говорят также и его широчайшие знакомства среди издателей:

«…Маркс, Суворин, Стасюлевич, Герман Гоппе, Корнфельд ("Стрекоза"), Девриен, Вольф, Ильин, Глазунов, Печаткин, одним словом, все короли и князья печатного дела были поставщиками и друзьями Г. П. Данилевского. Я уж не говорю о журналистах. Критики толстых журналов если и косились на исторического романиста, то все же находили
немного дефектов в его произведениях и в общем были к нему благосклонны. А он, кроме "Русской мысли", подрабатывал и в других местах: то под праздничек напишет рассказик
в фельетоне "Нового времени" и подпишет его псевдонимом "Зеленый человек", то
в "Русском вестнике" повестушку, еще где-нибудь стихотворение, а в "Ниве" у приятеля Маркса — что-нибудь такое фантастическое, но приятное»

(историческая тематика и её популярность под пером Данилевского)

Постепенно Данилевский все более сосредотачивается на исторической тематике. Повестью «Потёмкин на Дунае» (1878) начинается вторая половина литературной деятельности Данилевского, почти исключительно посвященная исторической беллетристике. Один за другим появляются романы «Мирович» (1879), «На Индию при Петре» (1880), «Княжна Тараканова» (1883), «Сожжённая Москва» (1886), «Чёрный год» (1888) и ряд рассказов «из семейной старины».

Занимательность сюжетов и лёгкость слога позволили Данилевскому соперничать с графом Е. А. Салиасом-де-Турнемиром, Д. Л. Мордовцевым и Вс. Соловьёвым за право считаться «русским Дюма». В 1866 году он издал книгу исторических и биографических очерков «Украинская старина», удостоенную малой Уваровской премии. Печатал также путевые очерки и святочные рассказы. Полное собрание сочинений Данилевского (сначала в 4, позднее в 9 тт.) выдержало с 1876 года семь изданий (печатавшихся, впрочем, в небольшом количестве экземпляров).

Говоря о популярности исторических романов Данилевского, Д. Мирский пишет, что романы Данилевского были «чрезвычайно модны» в последней четверти XIX века «среди не слишком изысканной публики», тогда как «более передовые начитанные люди» относились к ним пренебрежительно. К числу наименее удачных романов Данилевского критика причисляла «Сожжённую Москву»: очевидное соперничество с «Войной и миром» оказалось слишком опасным для не рассчитавшего свои силы автора. В этой характеристике мы также видим и вероятный портрет читателя Данилевского: «…не слишком изысканной публики».

Чем же так обусловлена популярность у данной читательской среды романов Данилевского? Рассмотрим данный вопрос на примере его романа «Княжна Тараканова».

(особенности романа «Княжна Тараканова»)

Для начала следует начать со следующего. Судьба самозваной принцессы, претендовавшей в 1770-е гг. на русский престол, неизменно привлекает внимание писателей, предоставляя историческому романисту возможность проявить фантазию. В XIX в. после того, как в печати прошли первые публикации о княжне Таракановой, к этой теме обращались
П. И. Мельников-Печерский, Е. П. Карнович, Е. А. Салиас-де-Турнемир, П. П. Сухонин и Г. П. Данилевский. Мельников-Печерский был автором обширного исторического очерка «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская» (1868), в котором и наметился увлекательный сюжет, подхваченный беллетристикой 1870–1880-х гг. и получивший различные вариации. Если Карнович в повести «Самозваные дети» (1880) ориентировался на строгое соблюдение исторического хода событий, то Салиас («Принцесса Володимирская (Самозванка)», 1882) и Сухонин («Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», 1883) предпочли создание «романа с приключениями» с откровенно вымышленными сюжетными ходами. Несмотря на успех, который был обеспечен авторам самим историческим материалом, сегодня эти произведения прочно забыты. Данилевскому же удалось написать роман, к которому до сих пор сохраняется читательский интерес. Более того, в непрекращающемся литературном состязании (роман Д. Дмитриева «Авантюристка» 1914, Э. Лунинского «Княжна Тараканова» 1990, Н. Молевой «Ее звали княжна Тараканова» 1993, Э. Радзинского «Княжна Тараканова» 2003, М. Кравцовой «Досифея. Жизнь за императрицу» 2008 и др.) роман Г. П. Данилевского остаётся лучшим.

Чтобы лучше понять причину успеха, необходимо обратиться к истории создания данного романа и тому контексту, в котором он создавался.

Почти целое столетие держалась в строгой секретности история авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны от ее тайного брака с бывшим пастухом и певчим, украинским казаком Розумом, взятым затем в придворную капеллу. Он был превращен влюбленной императрицей в графа А. Г. Разумовского, одарен несметными богатствами и чином генерал-фельдмаршала. Только устные, из рода в род передававшиеся толки о мнимой ли, настоящей ли дочери Елизаветы доходили до людей XIX века, и то очень немногих. А к былям приплетались небылицы.

Между тем и в польских архивах и в секретных фондах государственных хранилищ имелись сведения о ней и лежали бумаги самозванки, отобранные при аресте. Они проливали свет на ее дерзкую попытку занять российский трон. Но к этим бумагам доступа не было. Миновали годы царствования Павла I и Александра I, прежде чем младший внук
Екатерины II — Николай I — пожелал ознакомиться с содержанием этих документов. Крупный государственный деятель граф Д. Н. Блудов рассмотрел их и сделал доклад царю. Но никому, кроме них, ничего достоверного о претендентке на престол открыто не было.

Лишь в начале 60-х годов прошлого века впервые проникли в печать некоторые сведения о ней. По документам польского архива (а вначале романа самозванка была в окружении польской шляхты), появилась в Лейпциге, то есть без цензуры, книга проживавшего за границей А. П. Голицына «О мнимой княжне Таракановой». А еще через год в Петербурге на выставке в Академии художеств демонстрировалась картина К. Д. Флавицкого «Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения». Она вызвала множество толков, стала широко известной и доныне привлекает внимание посетителей Третьяковской галереи в Москве. Картина изображает женщину в богатом, но обветшалом наряде, прижимающуюся к стене каземата в отчаянном страхе перед врывающимся через окно водным потоком бушевавшей Невы и тюремными крысами, копошащимися у ног несчастной.

В том же самом 1863г., что и книга А.П. Голицына, вышло сочинение И. Снегирева «Новоспасский ставропигиальный монастырь в Москве». В ней была изложена следующая история.

В Ивановский женский монастырь в 1785 г. была доставлена неизвестная женщина. Ее привезли в закрытой карете с опущенными занавесками в сопровождении конного эскорта и поместили в заранее построенный отдельный кирпичный домик вблизи палат игуменьи. Вскоре ее постригли в монахини под именем Досифеи. Ее происхождение окутано тайной, как оставалась таинственной и ее жизнь в монастыре. Известно лишь, что еще в раннем детстве она была отправлена за границу, где и находилась до того времени, когда по приказу Екатерины II ее привезли в Россию и поместили в монастырь. Существует предание о том, что до отправки в Москву с ней имела секретную беседу императрица.

Вот ее-то предположительно некоторые исследователи и считали дочерью Елизаветы. И были основания видеть в ней лицо высокого происхождения. На ее портрете, хранившемся после смерти в келье настоятеля Новоспасского монастыря, была такая надпись: «Принцесса Августа Тараканова, во иноцех Досифея, постриженная в Ивановском монастыре...» Жила она в строжайшей изоляции, общаясь только с приставленной к ней келейницей да игуменьей. Окна ее покоев были зашторены, в церковь ее водили только по ночам, когда там не было ни монахинь, ни молящихся. В то же время она получала изысканную пищу, домик ее был изящно обставлен, на ее содержание выдавалась большая сумма из казны, а также поступали средства «от лиц неизвестных». Фактически она была монастырской узницей целых двадцать пять лет.

Похороны ее в 1810 г. были обставлены с особой пышностью. На них присутствовала московская знать во главе с главноначальствующим Москвы. Заупокойное богослужение совершало высшее духовенство Москвы. И погребли ее не в Ивановском монастыре, где она приняла постриг, как того требовали церковные правила, а в Новоспасском, невдалеке от усыпальницы бояр Романовых.

Ко времени написания романа «Княжна Тараканова» Данилевский располагал не только сведениями, содержавшимися в упомянутых книгах, но частично и теми документами
(по долгу службы в Министерстве внутренних дел), которые ранее находились в секретных архивах. Еще в 1867 г., чтобы прекратить перетолки и пересуды, распространявшиеся в связи с картиной Флавицкого, главноуправляющий II отделения собственной канцелярии Александра II напечатал в «Чтениях в императорском обществе истории и древностей российских» обширный доклад, содержавший публикацию некогда скрытых источников. Он, в частности, указал и на то, что самозванка не называла себя княжной Таракановой.

Между тем Данилевский вслед за художником присвоил это имя таинственной претендентке на престол. Фактически он оставил открытым вопрос, не являлась ли она действительно дочерью Елизаветы Петровны. В целом писатель придерживался уже известных о ней данных, но изображение ее личности и быта принадлежит его художественному перу, его писательскому представлению об этой женщине.

Рассказ о ее судьбе, являющийся стержнем сюжета, обрамлен и авторским вымыслом и историческими событиями того времени. В этом отношении удачен его прием прибегнуть к фантазии с запиской Концова и вести повествование от его имени. Благодаря этому он смог дать в романе широкую картину быта и нравов, а также важных событий, не связанных прямо с историей самозванки, таких, например, как Чесменский бой во время русско-турецкой войны, в котором был уничтожен турецкий флот.

Следовательно, Данилевский опирается на лучшие традиции исторической беллетристики, акцентируя авантюрно-приключенческую составляющую: на историческую канву накладывается авантюрная фабула, при этом максимально используются «лакуны» — то, о чём история умалчивает.

И именно изображение эпохи, а не маловажный эпизод пленения самозванки превращает роман «Княжна Тараканова» в значимое историческое произведение. Сам Данилевский так отзывался о задуманном им замысле:

«…Сажусь за обновление в памяти материалов для задуманного второго исторического романа „Принцесса Елизавета Тараканова“. Какая бездна новых материалов о ней и открытий и какая канва: отзвуки пугачёвщины, Суворов и Турция, Орлов во Флоренции, оппозиционная Екатерина — Европа, до гнустности смелый подвиг Орлова в увозе самозванки, её пребывание в крепости… и рядом — с её судьбой — судьба настоящей дочери Елизаветы Петровны, инокини Досифеи, молчаливо и тайно доживавшей свой век в московском девичьем монастыре»

Немалой удачей романа являются и стилистические его особенности. Данилевский умело имитирует речь, характерную для XVIII века, использует слова и выражения, в XIX веке уже не употреблявшиеся, строит фразы по языковым канонам описываемого времени.

Удачно выписаны автором характеры с присущими каждому персонажу индивидуальными чертами — благородством Концова, тяготящегося порученным ему сомнительной честности делом, авантюризмом и легкомыслием самозванки, низостью методов и действий Орлова и т. д. Но тем не менее здесь не столько чувствуется отношение самого писателя к изображаемым событиям и людям, сколько стремление скрыть свои взгляды на них, сохранить роль стороннего наблюдателя, бытописующего то, что было. И это главная особенность как конкретно данного романа Данилевского, так и в целом его исторической романистики.

Следовательно, основной вопрос, организующий интригу романа Данилевского, — действительно ли княжна является дочерью императрицы Елизаветы Петровны и графа Разумовского и, следовательно, наследницей российского престола — предоставлено решать читателю, поскольку аргументы «за» и «против» уравновешены. Более того, на него не может ответить и сама героиня: её самоуверенность к концу романа сменяется мучительными сомнениями. Находясь в Петропавловской крепости, она спрашивает себя: «Но кто же я наконец?» — а во время исповеди клянётся священнику, что не знает, кто её родители: «Клянусь всем, святым Богом клянусь, не знаю… Что передавала другим, в том была сама убеждена».

Таким образом, личность княжны Таракановой в романе остаётся загадкой (вполне закономерно, что её характеристика не может быть статичной, «замкнутой»). Между тем принципиальная неразрешимость этого вопроса, всячески поддерживаемая автором, открывает возможность двоякой трактовки его смысловых перспектив. Подобное своеобразное заигрывание с читателем также может говорить о том, что писатель знал, для кого он создаёт своё произведение.

Подводя итоги, можно о читателе Г. П. Данилевского сказать словами критика Д. Мирского: «…не слишком изысканная публика» (мещане одним словом), которую писатель, вполне вероятно, знал очень хорошо, ввиду своей издательской деятельности и обширных знакомств с другими деятелями книжного дела, оттого, что тоже вполне вероятно, ориентировал свои произведения преимущественно на неё, но при этом, что интересно, осмысляя литературу преимущественно как чистое искусство.

Список использованных источников:

1. Опочинин, Е. Н. Григорий Петрович Данилевский. Воспоминания Е. Н. Опочинина /
Е. Н. Опочинин. — [б. м.]: [б. и.]. — 1928. URL: http://www.azlib.ru/o/opochinin_e_n/text_0080.shtml.

2. Виленская, Э. С. Г.П. Данилевский и его романы из жизни крепостных : вступительная статья / Э. С. Виленская // Данилевский Г.П. Беглые в Новороссии; Воля; Княжна Тараканова. — М.: Правда, 1983. — С. 5–22.

3. Степанова, А. С. Роман «Княжна Тараканова» Г. П. Данилевского : вступительная статья / А. С. Степанова // Данилевский, Г. П. Княжна Тараканова : роман / Г. П. Данилевский. — СПб : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. — 192 с. — (Азбука-классика).