СТРОЙКА. СТИХОТВОРЕНИЯ

ЗНАК ВОПРОСА

ЧЕРЕПАНОВ МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВИЧ

Оглавление

ПРОЗА…………………………………………………………..............................3

СОРИНКА В ГЛАЗУ.. 3

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ.. 24

ПАМЯТЬ. 28

КУДА БЕГУТ НАСЕКОМЫЕ?. 30

ЛЕСТНИЦА.. 34

СТЕПЬ. 37

СОН.. 39

ДЕРЕВЕНСКИЙ ВЕЧЕР. 41

ДЕРЕВО ПОД МОИМ ОКНОМ... 43

МОЯ ДАВНЯЯ ПОДРУГА.. 49

СТИХОТВОРЕНИЯ.. 65

СОРИНКА В ГЛАЗУ

Два брата неземных, два чудотворных глаза

Всегда передо мной. Искусный серафим

Их сплавил из огня, магнита и алмаза.

Чтоб, видя свет во тьме, я следовал за ним.

Ш. Бодлер

Ты просто посмотри, посмотри! – кричал с азартом маленький, болезненно-нервный мужчина B, показывая рукой на открывающиеся просторы, которые только что были скрыты от глаз, кривой линией холмов, а сейчас проступали во всем своем величии, вызывая внутри давящее чувство безграничного счастья. - Только, как же щиплют глаза, черт их дери! Опять что-ли соринка попала…

Согнув руку в кулак, он костяшкой указательного пальца, яростно тер глаза до тех пор, пока черный фон не сменялся коричнево-красным, с яркими цветными пятнами, что вспыхивали повсюду калейдоскопом.

Другой мужчина - N, вытянутый, сухой, с монументальным спокойствием, тихо смотрел по сторонам и по его лицу нельзя было определить, испытывает он хоть какие-то чувства или нет. Он подошел к своему другу и заботливо взял его под руку.

Они были знакомы давно. Первая их встреча состоялась в неприметном, захудалом, но довольно исторически значимом, кабачке. Таком кабачке, где раньше, каждый день, под вечер, собирались рабочие, после тяжелой смены и до глубокой ночи изливали душу, кричали, спорили, веселились, с такими же простыми людьми, как и они.

Но теперь его настиг упадок.

Раньше над заведением висела огромная деревянная вывеска - «ОБРЫВ», но однажды, сильным ураганом, каких никогда не было, ее оторвало, прямо с гвоздями и понесло, кубарем, вдоль домов, пока она не угодила в какую-то из ям, где и осталась гнить уже навсегда. И никому уже не было дело до ее реставрации. А на месте нее остались маленькие пустые дырочки.

(Возможно, если и сейчас вы пройдете мимо одной из тех ям, которыми напичкан город и внимательно приглядитесь, то вы увидите дощечку, с еле различимыми каллиграфическими буквами).

С тех пор не было хоть каких-то внешних признаков, указывающих на то, что в этом здании можно было отвести душу и хорошенько надраться.

Но в этот день, сама судьба свела их, на поле боя и эта встреча закончилась взаимными оскорблениями и чуть было не дошла до драки.

Зашли они почти в одно и тоже время, с разницей в пять минут и расселись в разных углах, каждый со своей компанией. Заказали по пинте крепкого портера и первую кружку выпили молча, одним залпом. Утолив жажду, они заказали еще, потом еще, потом еще. Болтовня медленно разгоралась. Алкоголь был необходимым воздухом, для углей разговора. И вот костер уже пылал! С одной и другой стороны разлетались по небольшому помещению крики заядлых спорщиков. Они сталкивались в середине помещения и тонули в общем гуле. Постепенно, вся толпа слилась воедино. Кружки пива взлетали ввысь, жидкость проливалась на пол, многие поскальзывались, падали, матерились, их поднимали, они опять падали. Но двух, самых крикливых бойцов, беспрепятственно, магнитом тянуло к центру комнаты и вот уже один назвал другого заблуждающимся болваном, на что тот, ловко парировав, заметил, что это лучше, чем быть фуфлыгой-лизоблюдом. Кулаки, словно выпущенные стрелы, ринулись друг на друга. Тараторя бессвязные проклятия, они сцепились. Вот тут-то и пришло время, схватить обоих за шкирку и растащить в разные стороны. Толпа вновь разделилась. N и B еще долго доказывали, каждый своей компании, что таким необразованным людям не стоит выходить в общество, а тем более высказывать свое мнение.

Что самое интересное, на следующий день, кроме как пронзительных голосов и ненавистных лиц друг друга, они ничего не помнили.

После первой встречи, прошло около десяти лет. Прохаживаясь извилистыми тропами в лесу, что располагался за городской чертой, N наткнулся на B, сидящим около небольшого озера, в тени кроны старинного дерева. B молча наблюдал за водной гладью, периодически протирая глаза ладонью, а также прислушивался к голосу природы и тихо беседовал с ней, на понятном только им языке.

- Здравствуй, дорогой друг! – не без издевки поздоровался N, и прислонив руку к шершавой коре, навис над B. - Отличный сегодня день, но кажется к вечеру намечается дождь, а возможно даже гроза. Уж больно у меня ломит кости.

- Я люблю всякую погоду. – не без превосходства ответил B. - Что это ты здесь забыл? - в голосе его прозвучали нотки любопытства.

- Знаешь, иногда дома становится невыносимо тяжко, стены начинают сжиматься, внутри все переворачивается и накатывает такая апатия, что только прогулка на свежем воздухе, способна привести меня в чувство. - было видно, что N тосковал по общению с людьми. Он был идеалист до мозга костей и считал всех намного глупее себя. Но чем-то B приглянулся ему сейчас. Он сам не понимал, чем. Возможно на него так подействовало умиротворение, в каком, этот маленький человек пребывал, находясь один на один с собой.

- Понимаю. – через некоторое время ответил B. – Ты как, до сих пор считаешь, что в тот вечер был прав? – неожиданно спросил он.

Этот неловкий вопрос вертелся и у N в голове. Его надо было решить. С каждой минутой напряжение все нарастало и нарастало.

- Я много думал, над вопросом, что встал тогда перед нами. – через некоторое время, честно признался N. - Искал ответ. Искал подтверждение своих слов. И знаешь, я находил их. Потом много раз представлял, как хорошо бы я смог тебе ответить, зная их тогда, и раз и навсегда заткнул бы тебе рот. И вообще, хоть я и вел себя тогда грубо, я действительно считаю, что я был прав. – с гордостью заключил он.

- Я тоже считаю, что я был прав. – просто ответил B.

Они внимательно посмотрели друг другу в глаза (B их растер так, что вокруг них, все было мокро и красно). Первым засмеялся B. Потом к нему присоединился N. Это был добродушный, искренний смех.

В этот момент, они поняли, что каких-бы разных взглядов они не придерживались, им было интересно друг с другом. Они были похожи. Они уважали друг в друге то, с каким упорством и принципиальностью каждый доказывал и отстаивал свою точку зрения.

Постепенно тучи заслоном выстроились по всему небу, желтый цвет сменился на серо-синий. Из легких Борея вырвался пронизывающий ветер. Начал накрапывать мелкий дождик, такой, обжигающе-холодный. N помог B приподняться с нагретой земли и подал ему, вложив бережно в руку, английский зонт. B раскрыл его и сказал:

- А давайте пройдемся с Вами, в то самое место, где мы в первый раз так любезно встретились. Я знаю, оно еще работает. Периодически туда заглядываю: заказываю чашечку зеленого чая с жасмином и подолгу слушаю нудные разговоры несчастных теней, что выбрали это место своим последним пристанищем. Впрочем, и я нахожусь в их числе. Я Вас угощу. Кстати. – неожиданно B помрачнел. – Вы верите в судьбу?

- Верю ли я в судьбу? – переспросил N. - Безусловно. Мой путь давно уже намечен. Многие говорят, что судьбе противопоставляется воля. Но я убежден, что акт воли может проявляться лишь в незначительных мелочах, создавая иллюзию выбора, на деле же нас безжалостно тянет по давно наторенной колее. Это как находится в состоянии безмятежного покоя на абсолютно ровной поверхности без силы трения. Но затем кто-то решает над тобой подшутить и толкает в грудь, придавая движение. Разумеется, под кем-то я подразумеваю Бога. Кого-то толкает сильно, кого-то слабо, но это не имеет никакого значения. Факт остается фактом – ты уже скользишь. И только Бог может тебя остановить. Мне кажется бесполезно пытаться с ним спорить, впрочем, как и просить помощи или пощады. Всему свое время. Вы с этим не согласны?

- Кто знает, мой дорогой друг, кто знает. – энигматически проговорил B.

- По крайней мере я для себя это решил, иначе жить становится совсем невыносимо. А теперь, в путь! – N бодро зашагал, по тропе, в сторону города, но заметив, что B не так скор, замедлил свой шаг и подстроился под него. Но еще долго у него в голове звучали слова - «Кто знает, кто знает».

С этого дня они стали друзьями.

Темно. Морозно. Пустая комната. Белый потолок, стены, пол. Деревянные, с облупившейся краской рамы, в них мутные, от пыли, окна. Одно треснуто. Одно разбито. С улицы ни звука.

Бездушная железная кровать стоит в дальнем углу комнаты и только иногда, жалобно поскрипывает, от лихорадочных движений человека. Он полностью голый: противный холодный пот облепил его полноватое тело бусинками. Ноги бессильно повисли. Руки исступлённо трут глаза. По комнате разносится отчаянный безумный голосок.

- Белый, зеленый, красный, синий, фиолетовый, оранжевый, желтый… Белый, зеленый, красный, синий, фиолетовый, оранжевый, желтый… Белый, зеленый, красный, синий, фиолетовый, оранжевый, желтый… Как вокруг красиво. Как чудесно. Чертова соринка, где же ты засела. Ха-ха. Белый, зеленый, красный, синий, фиолетовый, оранжевый, желтый. Я до тебя доберусь. Все глаза протру, выдавлю, выжгу, выколю, но доберусь до тебя. Ха-ха. – падает на пол и начинает что-то искать. – Где же ты, где же ты моя родная. Ты мне позарез нужна. Эта соринка не дает мне покоя. Я знаю, где она застряла. Надо только чем-то подковырнуть. – он натыкается рукой на нитку, хватается за ее кончик, находит другой, соединяет их, приподнимает и выравнивает. Затем одной рукой начинает спускаться вдоль нее и натыкается на серебряную иголку. – Вот ты где. Помоги мне, прошу! – начинает тыкать ей, во внутренний угол глаза. – Сейчас мы тебя достанем! - Острие легко проходит в мягкое тело. Так же легко выходит. – Помоги! – внешний угол глаза - Теперь тут. - внутренний угол другого глаза. – Почти! – внешний угол. – Зеленый, желтый, красный, синий, черный…

Истошный крик, пробудил нескольких жильцов, соседних домов. Они прислушались. Вопль больше не повторялся.

Барабанная дробь усилилась. Выстукивая бешенный такт, по поверхности зонта, она создавала шумовую завесу, так что пришлось повысить голос, чтобы хотя бы немного слышать друг друга.

- Люди перестали останавливаться, чтобы внимательно приглядеться, к окружающим их чудесам. – почти кричал B. - Вечно куда-то бегут, едут, летят, им нужно постоянное движение, постоянное ускорение, пинок под зад. Хотя заметьте, к теме смерти, они очень серьезно относятся, прям до дрожи. Как бы ее отсрочить! А жизнь наоборот продлить: на минуту, час, год, десятилетия. Этому счету нет предела, как и человеческим желаниям. Спрашивается, а зачем? Что они хотят с ней делать? Разве у них есть конечная цель? И до ее осуществления не хватило совсем чуть-чуть, может быть одной секунды? Им уже бесконечно дают эту секунду, а они желают ее удвоить. Смешной народишко. А ведь средство давно уже найдено. Просто остановитесь. Присядьте. Наблюдайте за тем, как летит неведомый жучок, как бежит труженик муравей, как яркая-яркая бабочка выписывает зигзаги в прозрачном воздухе. Просто наблюдайте. Да хоть на однотонный потолок в пустой комнате, ей Богу. Кстати, потолок в этом плане (на первых порах) является вязким желе для времени, так как он абсолютно недвижим и неинтересен. Но остановитесь сами. Но нет же! Бегут, запинаются, боятся, но бегут! Спросите, любого из них, сколько растений они смогут назвать, просто остановившись на полянке, сколько насекомых смогут назвать, под одной единственной поднятой корягой, сколько ступеней в подъезде их дома, сколько пыльных книг у них стоит на полках, сколько чайных ложек на… – под конец B, так сильно начал махать руками, что зонт в его руках мотался из стороны в сторону, и часть дождя отскакивала от серого плаща, что был на нем надет и глухо застегнут под шею, а часть оставалась в виде расплывающегося пятна.

- Я почти с Вами согласен, дорогой друг, но Вы никогда не задумывались над тем, что они сами это прекрасно осознают или хотя бы догадываются, где-то глубоко внутри. – N, говорил твердо, четко, не спеша. – Им не раз доводилось оставаться одним у себя в квартире, на улице. Даже среди массового скопления людей, у них иногда наступает чувство, безграничного одиночества и такая тоска читается в их глазах, в их движениях… Они не знают куда примкнуться, куда себя деть. И когда они находятся в таком состоянии, они начинают задавать себе вопросы, на которые нет однозначного ответа: кто я такой, кто все эти люди вокруг меня, что я делаю, а правильно ли я поступаю? Самые несчастные доходят до конечного вопроса – в чем собственно смысл? Их уже не устраивает ответ: завести семью, родить детей, воспитать их. Это банально. Жить ради смерти – глупо. Совершить один благородный поступок – мало. Даже высказывание Тургенева, что смысл жизни – это постоять рядом с тем самым сердцем, что обжигает вас, им кажется слишком мелким, слишком неправдоподобным. Они разучились любить, безнадежно и безвозвратно. Разучились проявлять хоть какие-нибудь эмоции по-настоящему. Но вот ненавидят они профессионально! Заметьте, что профессионально и подлинно это не синонимичные слова. Хотя если подумать, то это обычная желчь, желчь в себе. Иногда только она выливается наружу и в такие моменты им страшно, а чем больше им страшно, тем, больше они ее льют, но не захлебываются. Жизнь для них — это что-то вроде забавной игры или гонки. Но в игре обязательно должен быть победитель и проигравший. Вот только приз у этой игры для каждого свой. Вот в чем парадокс.

Наступило долгое молчание. Каждый погрузился в свои собственные мысли. Дождь потихоньку заканчивался. Запахло лесной свежестью. Со всех сторон раздался голос одной единственной кукушки. Объемный, звонкий звук. Полукругом протянулась радуга. Два человека вышли из владений Сильвана и пошли в сторону кабачка.

(Люди чаще всего стараются быть не в роли ожидающего, а в роли того, кого ожидают. Ведь для этих ролей время движется абсолютно по-разному. Мучительно-томительно для первых и мелькающе-торопливо для вторых – думал про себя N).

Солнце натянуло тетиву и отпустило огненный луч. В комнате лениво летали пылинки.

- Смотри, опять пытался выколоть себе глаза. Что за чудак!

-Да, да, да. Мне становится так страшно, когда он начинает вопить. Все внутри холодеет. Ноющее, скулящее чувство берется из ниоткуда, сжимается, где-то около сердца, в маленькую точку и давит, давит, давит. пульсирует. пульсирует. пульсирует. А потом уходит в никуда.

- А еще эта кровь. Убийственно влажная. Он нас ей придавливает и стирает. Ненавижу влагу! Когда она есть, мы больше не можем беспечно резвиться по комнате! Ужасный человек. Приходится ждать, когда все высохнет. Но мы будем появляться вновь и вновь. вновь и вновь. вновь и вновь.

- Ха-ха-ха

B смеялся из последних сил.

Идя по улице, дорога которой была выложенная массивными булыжниками, они заметили стремительно шагающего человека. Это был мужчина высокого роста, темные жесткие волосы, волевой лоб, постоянно мельтешащие глаза. Но больше всего обращали внимание на себя усы, в виде черной мясистой гусеницы, которые контрастировали с гладко выбритым добродушным лицом и были словно приклеены. Черное пальто, с поднятым стойкой воротником, свисало почти до щиколоток. Под ним был серо-болотный пиджак и белая гладкая рубашка с завязанным черным галстуком, который сильно стягивал шею. Мужчина постоянно его поправлял и пытался расслабить. Черные брюки со стрелочками свисали на, до блеска начищенные, лакированные туфли. В руке у него болтался, как маятник, коричневый кожаный портфель. Вообще все его движения напоминали мотылька в темной комнате, где неожиданно включили яркий светильник.

- Здравствуйте, здравствуйте, к сожалению, я очень спешу, опаздываю на важную встречу. – закричал он на ходу.

- Добрый вечер, ну остановитесь хоть на минутку. – сказал N.

- Ну что такое, я же говорю, я опаздываю! – раздраженно ответил мужчина, но приостановился.

- Вам просили передать. Неизвестный человек. Но он назвал ваше имя и фамилию. – N передал бежевое плотное письмо. От количества содержимого в нем, оно выглядело надутым. Красная рельефная печать из твердых смол бросалась в глаза.

Мужчина удивленно уставился на письмо.

- Как он выглядел?

- Невзрачный молодой человек. В старой одежде. И-и-и-и. Нет. Больше ничего не могу припомнить. – заключил N.

Пока мужчина осторожно вскрывал письмо и внимательно изучал его содержимое, никто не проронил ни слова. Содержимое письма состояло из нескольких сложенных по середине листов, тонкой бумаги, усыпанной мелкими чернильными буквами.

Как странно. – наконец заключил мужчина, складывая листы обратно в конверт. – Здесь сказано, что Вы передадите мне это письмо, ровно в тот момент, когда я буду пробегать мимо по улице, в состоянии крайнего раздражения. Затем я удивленно спрошу, как выглядел человек, который передал его вам. Затем открою письмо и прочитаю его. Затем я положу письмо обратно в конверт. После чего расскажу это вам. И самое интересное, после всех проделанных действий, вы дадите мне определенную сумму денег, находящуюся в вашем, подчеркнуто, правом кармане штанов.

N и B, как ни в чем не бывало, опустили руку в карман, достали оттуда некоторое количество бумажек и передали их мужчине. Легонько кивнув он побежал дальше по своим делам и скрылся за вторым поворотом.

Некоторое время друзья шли молча. Подойдя к дверям кабачка, N остановился и сказал B.

- Дорогой друг, после Вас!

После чего открыл дверь, подождал пока B пройдет в нее, а затем просочился сам.

В кафе они ностальгически огляделись. Все было, как и прежде. Те же стулья, те же столы, тот же скрипучий деревянный пол. Недолго думая они прошли помещения предпочтя центральным местам места в дальнем тусклом углу. Через несколько минут к ним подошел хозяин заведения.

- Вам как всегда, дорогой B? - поинтересовался он.

- Да, будьте добры.

- И Вам как всегда, дорогой N?

- Пожалуй, – ответил N, но видно было, что он крайне озадачен.

Хозяин принял заказ и направился к барной стойке.

- Я не был тут много лет, – тут же сказал N. – Так почему же он спросил меня, буду ли я заказывать как всегда?

- Не знаю. – пожал плечами B. – Может он Вас с кем-то спутал?

-Скорее всего. – N, задумчиво постукивал пальцами по столу.

Внезапно двери кабачка со звоном распахнулись и вошла веселая компания. Они заняли правую часть помещения и заказали по пинте крепкого портера. Через некоторое время двери опять распахнулись и вошла новая компания. Они заняли левую часть помещения и также заказали по кружке. Первую кружку выпили молча, одним залпом. Утолив жажду, они заказали еще, потом еще, потом еще. Болтовня медленно разгоралась. С одной и другой стороны разлетались по небольшому помещению крики заядлых спорщиков. Они сталкивались в середине помещения и тонули в общем гуле. Постепенно, вся толпа слилась воедино. Кружки пива взлетали ввысь, жидкость проливалась на пол, многие поскальзывались, падали, матерились, их поднимали, они опять падали.

Хозяин, протиснувшись сквозь толпу, поставил коричневый глиняный чайник с зеленым чаем и мятой на стол, рядом поставил две белые фарфоровые чашки, а также, рядом с N, на маленькой тарелочке, тушку крольчонка в чесноке и розмарине и дал, странного вида, длинную изогнутую вилку.

- BaiN sult as do béile. – с улыбкой проговорил он и поспешно удалился.

B вновь принялся маниакально тереть глаза. Он не обращал ни малейшего внимания на разгоряченную толпу, что сновала туда-сюда, по всему помещению. Как жалкие крысы, на корабле, едва почуяв пробоину, начинают метаться по нему, так и эти посетители, едва почуяв брешь, в собственной душе, в собственной человечности, от выпитого алкоголя, начали напрыгивать друг на друга, как обезумевшие животные.

Но если B и не обращал на это внимание, занимаясь лишь своими глазами, то N заинтересовался двумя непохожими на всех мужчин, что кричали громче всех и стягивались в центр. На секунду N показалось, что у обоих пояс был скован золотым обручем, от которого тянулась цепь. Звенья же цепи в свою очередь тащились по полу, а затем сливались в одну. Но это видение быстро прошло.

Произошло столкновение. Обоих быстро растащили в разные стороны и общий шум немного стих.

Он увидел, как в небе над домом, расправив широкие крылья, плавно реяла цапля. Один круг. Второй. Третий. Снизу казалось, что она кружится на одном месте. Но он воспарил и замер чуть поодаль нее. И тогда стало понятно, что хоть диаметр круга и оставался неизменным, цапля по спирали спускалась вниз, пока не приземлилась около небольшого водоема. Через мгновение она уже стояла в мутной воде и заглатывала слизких, болотного цвета, лягушек. Он спустился, опять же, в стороне от нее. Но в этот раз она его заметила и спокойно насытившись, направилась к нему. Чем ближе она подходила, тем подлиннее оголялись ее очертания. Из далека казалось, что она имеет грязно серую окраску и такого же цвета длинный клюв, но вблизи она была белоснежна, как забытый снег на вершинах архаичных неприступных гор. Клюв же ее был ярко оранжевый. Раскрыв его, она вцепилась ему в руку.

- Ай! – быстро, но скорее от неожиданности, чем от боли, человек одернулся.

10.

- Вы не понимаете! В тот день, когда я увидел его у озера, сидящим одиноко под деревом, – в молчаливом рыдании шептал N. – уже тогда он полностью утратил возможность видеть наш мир. Он был слеп. Слеп, как чертов крот! Но он не верил этому. О нет. Не верил! Ему казалось, что это лишь соринка, в очередной раз попала ему в глаза, раздражая его и мешая соглядать. И он тер их, тер, тер с такой силой… И продолжал разговаривать сам с собой, когда был один, рассуждать на фундаментальные вопросы жизни, описывать всю красоту природы, все мелочи, которые остальные так никогда в жизни и не заметили, но которые он так хорошо понимал и запомнил. Будучи слепым, он открыл мне глаза. Открыл глаза на все. На мир, на природу, на смысл. На всех вас.

N взяли под руки и уволокли подальше от места заключительного жизненного обряда.

Заключение

N и B, молча ждали пока мужчина дочитает письмо. Прошло уже около получаса.

- Как странно, очень странно, как странно. – перестав бегать глазами по рукописи, мужчина разговаривал сам с собой.

Сначала он был несколько смущен. Нервно перебирая страницы пальцами, он лихорадочно думал. Затем мистический страх преобладал, и он решился.

- Здесь сказано, что вы передадите мне это письмо, ровно в тот момент, когда я буду пробегать мимо по улице, в состоянии крайнего раздражения. Затем я удивленно спрошу, как выглядел человек, который передал его вам. Затем открою письмо и прочитаю его. Затем я положу письмо обратно в конверт. После чего расскажу это вам. И самое интересное, после всех проделанных действий, вы дадите мне определенную сумму денег, - здесь, он сделал титаническое усилие над собой и быстро проговорил, - находящуюся в вашем, подчеркнуто, левом кармане штанов!

N и B, как ни в чем не бывало, опустили руку в карман, пошарили в нем и весело объявили, что он пуст. Легонько кивнув, мужчина, с мольбой посмотрел на них, затем побежал дальше по своим делам и скрылся за вторым поворотом.

P.S

После того, как прощание с B состоялось, он откололся от толпы и направился, к примеченной, незадолго до этого, деревянной потертой лавочке, что скрывалась за обширной кроной, какого-то кустарника. Присев на нее, он долго собирался с мыслями и решался. Затем еще раз убедившись, что никого нет поблизости, и никто не намечается, он достал из кармана пиджака письмо, немного подержал его в руках, затем открыл его и достал рукопись, само же письмо положил рядом. Быстро пробежав глазами по буквам, он наконец-то нашел ту самую строчку, что предшествовала главному слову, которое терзало его все то время, как он его прочитал. Собравшись с духом, он продвинул взгляд дальше и уперся в него, словно в каменную стену.

Он смеялся.

P.P.S

Через несколько лет, N нашли в лесу, неподалеку от его дома. Прислонившись спиной к дереву и вытянув далеко ноги, которые издали напоминали корни, он застыл навечно.

На его лице, плотным слоем, была туго намотана черная тканевая повязка.

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ

Предисловие

Мир – отражение. Отражение в пыльном разбитом зеркале. Подойдешь ближе и сможешь рассмотреть мельчайшие детали. Отойдешь, и тебе откроются бесконечные перспективы. Вечный конструктор, из которого нельзя ничего составить. Можно только с благоговением наблюдать.

Но проблема зеркала состоит в том, что оно может отразить только внешнее тело, оболочку, накидку. Мрачные катакомбы души остаются неизвестны. А ведь они и есть смысл. Они и есть непостижимые, сокровенные эфиры, заполоняющие пустоту.

Мыльные пузыри

Смотрю в зеркало. Зеркало смотрит куда-то мимо меня. В глубину. В пространство. Со стыдом отводит серебряные глаза и молчит. А должно ли зеркало вообще говорить? Не знаю. Скорее всего. Может я просто не могу уловить его подлинный язык? Тихий шепот осколков, бесконечных молекул, в постоянном вихре, постоянном поиске. Чего? И это, увы, я пока не способен понять и не уверен, что пойму хоть когда-нибудь.

Смотрю в зеркало. В нем худой ствол молодого надрубленного дерева. Из рубцов течет жидкость и растекается сотнями ручьев по холодному полу, ища тонкую, еле заметную щель, чтобы продолжить распространяться и разрушить сначала каркас, а потом добраться, извиваясь до самого фундамента и растворить его, без остатка.

Ветви. Ветви. Ветви. Среди них трудно уловить томный погасший взгляд. Кажется, что этот слепой, с белыми, тысячелетия ослепляющими белками глаз, не способен узреть. Но он соглядает за всем. Его взор захватывает время и раскидывается на всю историю человечества и человека. Он видит его падение. Видит жалкие тщетные попытки встать. И видит, как он возносится в царство Божие. Какая это прекрасная и волнующая картина. Картина бесконечного колеса. Колеса без оси, без телеги, без лошадей. Оно не стоит на месте, но и не движется. Оно застыло в пути. Не подверженное изменениям и смерти, оно вынуждено раз за разом повторять одно и тоже действие, один и тот же маршрут, без возможности соскочить с глубокой колеи судьбы.

Смотрю в зеркало. Не узнаю себя. Делаю сумбурные движения. Отражение не двигается. Впечаталось в сознание. Удивительно, но страха нет. Оно настолько же реально, как и я, как и зеркало и, как и ржавый гвоздь, на котором все держится. Стоит ему надломиться, сбросить с себя эту непосильную ношу, как все исчезнет.

Я замираю. Жду, что будет дальше. Медленно человек по ту сторону портала поднимает руку. Сжимает кулак. Я читаю в его взгляде муку, которую он уже не может скрывать. Изо рта начинают проступать, мелкие, как на детском празднике, шарики, которым не хватает только самых ярких цветов и ниточек, да точно, ниточек, за которые их можно было бы держать и с радостью носиться по комнате, излучая счастье. Нет. Эти шарики несут в себе что-то другое, совершено противоположное. Счастье бьется об них со всей силы и все равно не способно проломить хрупкую тончайшую пленку. Натянутую пленку отчаяния.

Кулак со всего размаху бьет в зеркало. Мне не больно. Но я чувствую, как рука становится мокрая и соленая. Не знаю, как я почувствовал вкус, но я в нем уверен. Именно соленый. Высушивающий и тошнотворный.

Смирно жду, что будет дальше. Проломится ли барьер? Барьер между мной и ним.

Частота ударов становится невыносимой. Я чувствую вибрации по всему телу. Сердце утратило такт. В одно мгновение оно старается вырваться из моего тела, но уже в следующий момент я перестаю его чувствовать.

Не слышу звука. Тишина давящая. Вакуумная тишина. Но глаза мои видят ясно.

Я вижу, как там, куда прилетали яростные удары того существа, образуется маленькое, совсем еще крохотное отверстие, не больше кляксы, оставленной чернилами, на неоконченной рукописи. Осторожно, с любопытством наклоняюсь к нему. Легкое дуновение ветра приятно охлаждает мою горящую кожу. Этот запах мне знаком.

Запах книжной пыли.

Запах влажной почвы.

Запах плесени.

Тот самый запах, что я ощущал всю жизнь.

Мой собственный запах.

ПАМЯТЬ

Старуха уже второй час доедала ледяную похлебку. Ее взгляд был прикован к настенным часам, что медленно, такт за тактом, глухим покачиванием, отдавали честь уходящим в небытие минутам. Кровоточащие десна заменяли кристаллики соли и придавали пресной жидкости тошнотворный насыщенный вкус. Ложка, вырезанная десять лет назад её покойным мужем, давно обломалась, ровно посередине, оставляя торчать острогорные зубцы. Доев, старуха, насилу расправляя свои трухлявые слабые конечности, поднялась с шатающегося стула и направилась к кровати, что занимала большую часть комнатушки. Кровать состояла из бережно подобранных струганных досок, одинакового размера, от которых еще веяло еле уловимым запахом, такого далекого, милого, хвойного леса. Поверх них были сумбурно разбросаны грязные лохмотья, от которых шел такой смрад, что вся комната гудела скопищем миллионов трупных мух.

Но старухе было все равно.

Над дальним углом кровати, что примыкал к плесневеющей стене, аккуратно прибитая маленькая полочка, своей девственной чистотой, завораживала глаза. На полочке не было ничего, кроме, треснутой выцветшей фотографии. Старуха на коленях подползла к ней, и с любовью смахнула несколько игривых пылинок, что устав от воздушной кутерьмы, нагло пристроили на ее рамку. Дряхлыми руками, она осторожно приподняла её за края, словно это была тонкая льдинка, от первого осеннего морозца и поднесла к кончику черного, как уголь, носа. Уголки рта поднялись в подобие блаженной улыбки и застыли. Слезы, капля за каплей, падали на ткань, оставляя небольшой отпечаток, который все разрастался и разрастался. Молитва, тихим ручейком, наполняла пространство надеждой.

Часы не замедляли своего безжалостного привычного ритма. За окном проступал еле уловимый момент рассвет. Наступало утро.

КУДА БЕГУТ НАСЕКОМЫЕ?

Овальный водоем, заросший тонкой «рабицей» морошки, застыл в предвкушении летних теплых дождей. Блики солнца падают на его стеклянную поверхность и отражаются прямо в глаза. Сонно жмурюсь и наблюдаю, как маленькие водомерки, скачут, быстро-быстро, резкими прыжками, по водной глади.

Медленно, из-под подмостка, поднимается жук плавунец, оглядывается в спешке и юркает назад, в грязный ил.

Вон колыхнулась травинка на дальнем берегу, затем послышался легкий шелест, как будто, кто-то пробирается сквозь дремучую чащу. Это длинная темно-серая ящерка не побоялась нарушить сон Матушки-природы.

Если внимательно приглядеться, можно увидеть, что в этом крошечном мирке кипит жизнь похлеще нашей.

Солнечный луч потихоньку теряет свою жгучую силу и слепит уже не так сильно. Чувствуется, что и его хозяину – Солнцу, пора на покой, а вместо него осветит все вокруг, своим таинственным белым сиянием, красавица Луна. И так хорошо на душе, так спокойно. Кажется, что сидел бы да сидел, около этого заросшего водоема, свесив ноги, до самой воды и кончиком большого пальца, едва касаясь ее, создавал бы еле уловимые волны, что плавной дугой, скользят по поверхности и разбредаются в разных направлениях, кто куда. А насекомые, как эти волны, все бегут и бегут своей дорогой, не сворачивая и не останавливаясь. Суета сует, да и только.

Куда же вы бежите? Что толкает вас в ту или иную сторону? Меня всегда это удивляло. Как уверенно, своими маленькими лапками, они прокладывают себе путь, ища ту заветную травинку или соломинку, на которую без труда заберутся. И когда они достигают вершины, на секунду посмотрят на бесконечные просторы, что откроются перед ними и не боясь своей судьбы, устремятся в неизвестность.

Откуда в вас этот драгоценный инстинкт – инстинкт, толкающий вас к жизни, не страшась её?

Оранжевое небо предзнаменует конец такого долгого и такого ценного дня. Холодок, легким прикосновением, начинает пощипывать кожу и волосы на ней немного приподнимаясь, образуют гусиный покров. Воздух пропитываться ночной сладкой свежестью, а трава покрывается капельками незаметного всеобъемлющего тумана.

Начинаю отталкиваться руками от подгнивших досок, но в это мгновение, коричневая, с темными пятнами и полосками, бабочка садиться мне на колено и замирает. Я замираю вместе с ней. Такая маленькая и беззащитная. Один раз стоит мне хлопнуть ладошкой, и она исчезнет, умрет.

Откуда у меня в голове возникают эти жалкие, недостойные человека, мысли? Что заставляет меня чувствовать себя Богом по отношению ко всему? Не знаю. Возможно, потому что Жизнь находится в постоянном движении, а я всего лишь наблюдаю за ней со стороны? И завидую, завидую, завидую…

Бабочка все сидит на моем остром, как пирамида, колене, в полном умиротворении, и не улетает. А я боюсь даже дышать.

Вместе с последними лучами Солнца, оторвав свои маленькие, с крючками, лапки, бабочка, воспарила надо мной и закружившись сумбурным вихрем, покинула душевно раненого человека, оставив в нем искорку теплоты и упования.

Через пятнадцать минут, я шел босиком домой, по холодной земле, а в голове у меня, та самая бабочка, что своими пестрыми крыльями, заставила меня улыбнуться и почувствовать себя немного счастливым.

Заключение

Содрогаясь, от нахлынувших видений и образов, я медленно приходил в себя. В очередной раз, я не заметил, как мысли, величественной лавиной, снесли и полностью заполнили мое сознание. Отогнав от себя эту надоедливую милосердную мошкару, я с наслаждением потянул руки вверх. Затем резким сильным ударом пригвоздил мерзкую бабочку к своему колену и растер ее в труху, да так, что лишь маленькие черные точечки, указывали на то, что секунду назад, здесь билась чья-то ничтожная жизнь.

Есть только один Бог, - подумал я, - и имя ему – Человек.

ЛЕСТНИЦА

А я смотрел кругом без думы, без участья,

Встречая свысока желавших мне помочь;

Я чувствовал вверху незыблемое счастье,

Вокруг себя - безжалостную ночь.

А.А. Блок

Он хватался руками за мокрые, скользкие, стальные перекладины, что были частью лестницы и продвигался все дальше и дальше. Дальше и дальше. Без остановок. Без передышек. Не оглядываясь.

Люди смотрели на него с нескрываемым любопытством и восхищением, но в тоже время с чувством зависти и презрением. Кто-то в голове прокручивал образ, как он срывается, беспомощно ища руками за что зацепиться, а не найдя ни одного спасительного выступа, с тупым звуком падал на негостеприимную поверхность шершавого асфальта. Кто-то же представлял, как он доберется до самой вершины, до самого райского пика и возликуя, поставит порочный людской флаг, на священную непорочную землю.

С каждой пройденной ступенью, он становился все мельче и недосягаемее. И если бы он посмотрел вниз, то он увидел бы сначала нескладные мешковатые фигуры, что походили на кучи мусора, затем, поднявшись еще выше, согнутые плечи и тупые лица, по которым бегали мушиные глазенки и на которых, как паровоз, пыхтел жадный вздутый нос. Еще выше, и кроме, как этих самых глазенок, что, щурясь и высматривая его, с недовольством, обжигались об сухой воздух, всё исчезало.

В какой-то момент, когда ползущего вверх человека, пере