А. М. Буровский, 13 страница

И по роду занятий, и по образу жизни, и по своему мировоззрению.

Феодалы сопротивлялись, как могли, изо всех сил старались дать как можно меньше прав и свобод наглым и развязным горожанам. И останавливал их только страх зарезать курочку-золотые яички. Ну и страх, что сосед разрешит горожанам больше и горожане перекинутся к нему. Так было везде, и вопрос состоял только в том, как много смогут вырвать города из глотки королей и князей и сколько феодалы смогут отнять у горожан.

Но в Польше и Литве города давно уже жили по Магдебургскому праву – сами выбирали должностных лиц, сами собирали налоги и пошлины и были весьма независимы от феодалов и даже от королевской власти.

Ни о каких таких новшествах, как Магдебургское право, и речи быть не могло во владениях Тевтонского ордена.

Здесь действовали совсем иные правила игры, пришедшие из другой эпохи. И не только в эпохе дело, конечно. Государство ордена оставалось государством, возникшим в следствии завоевания, и со всеми «завоеванными» там и обращались соответственно. В немецком языке до сих пор существует отвратительное слово «Undeutsch» – в буквальном переводе «ненемец». То есть лицо, которое по происхождению не является немцем.

Большинство горожан на территории ордена сначала было немецким. Потом появились, разумеется, и польские ремесленники, и купцы, а в Гданьске-Данциге они составляли большинство: ведь Гданьск уже был захвачен орденом, как крупный морской порт и торгово-промышленный центр. За два столетия жизни в Прибалтике даже сами немцы утратили гонор завоевателей. Это были уже некие местные немцы, Ostseedeutschen, то есть прибалтийские немцы.

От Ostsee – немецкое название Балтийского моря; «восточное озеро» в буквальном переводе. И Deutschen – «дойчен», то есть самоназвание немцев. И эти местные немцы уже совсем не обязательно хотели жить под орденом. Их тоже манило Магдебургское право, привлекали пониженные ставки налогов…

Горожане и мелкое рыцарство Поморья и Пруссии все больше тяготятся властью орденской олигархии, все сильнее хотят отойти к Польше. Основную роль в дальнейших событиях сыграл союз городов Пруссии и Поморья – Прусский союз. На арену истории все увереннее выходили горожане.

В феврале 1454 года, в годы правления Казимира IV Ягеллончика, Прусский союз отказал в повиновении ордену и заявил о присоединении к Польше. За несколько недель городские ополчения овладели всеми городами и крепостями Поморья и Пруссии, вышибли из них солдат ордена и попросили Польшу принять в свой состав эти земли.[57]

Младший сын Владислава-Ягелло был яблочком, которое недалеко укатилось от яблоньки. Нежная и, надо сказать, вполне заслуженная любовь к ордену сочеталась в нем с хитростью и государственным умом. Его не нужно было долго уговаривать немножечко помочь повстанцам, и началась новая война.

Эту войну было очень трудно проиграть, и, тем не менее очевидная победа все оттягивалась и оттягивалась. Одна причина ясна. Казимир IV был сыном своего отца еще в одном отношении: он гораздо больше боялся проиграть, чем хотел выиграть.

Вторая причина пикантна: орден смог опереться на балтийские страны, которые опасались выхода Польши к Балтике. Датчане так очень не хотели этого выхода, не желая пускать к морю нового конкурента.

У московитов все происходящее с ними в их представлении ново, все исключительно, все происходит в первый раз и не имеет аналогов. Многие в Российской Федерации до сих пор, наверное, уверены: только Московскую Русь в середине-конце XVII века пытались не пустить к морям!

Вот вам и другой случай, и тоже со славянской державой, в двух шагах от Московии.

Война тянулась тринадцать лет и так и вошла в историю, как Тринадцатилетняя война 1454–1466 годов.

19 октября 1466 года Польша и Тевтонский орден заключили, наконец, мир. По Торуньскому миру орден отдал Польше Восточное Поморье с Гданьском, Хельминскую и Михайловскую земли с г. Торунем, то есть не только вернул Польше ее исторические земли, но и обеспечил Польше выход к Балтике.

Уменьшившийся почти вдвое орден признал себя вассалом Польши. Были и еще стычки и небольшие войны.

В одной из них принимал активнейшее участие епископ города Торуня, неплохой врач, математик и механик, некий Миколай Коперник. Среди всего прочего, он так хорошо расположил артиллерию замка Фромборк, что штурмующие его орденские войска за два часа стрельбы потеряли половину наличного состава и в панике отступили.

В 1511 году магистром Тевтонского ордена стал Альбрехт Гогенцоллерн, в 1485 году утвердившийся на престоле курфюрстов города Бранденбурга. В 1517 году Лютер прибил свои знаменитые листы к дверям церкви. Началась большая смута, реформация. В ходе реформации население в Германии уменьшилось на треть, кое-где исчезло и совсем.

В обезумевшей стране царил один только закон – право сильного. Воспользовавшись страшной смутой, в 1525 году Альбрехт объявил территорию Тевтонского ордена своим наследственным княжеством – герцогством Пруссия. С тех пор нет никакого Тевтонского ордена на карте, есть Бранденбургско-Прусское государство, потом Пруссия. С Тевтонским орденом было покончено, хотя и не так радикально, как он того заслуживал.

Остался, правда, восточный аппендикс Тевтонского ордена – Ливонский орден, на который не нашлось пока своих Ягелло и Витовта. Военная мощь Ливонского ордена разлетелась вдребезги под первыми же ударами московитских войск.

Ливонская война началась в 1558 году, и тут же Ливонский орден пал. Территорию его начали делить соседи, и этот осколок самых мрачных страниц Средневековья навсегда исчез из истории и с географической карты.

Глава 12

ЖИЗНЬ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО.

ВЗЛЕТ ДО РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ 1410–1569 ГОДОВ

Традиции традициям рознь. Одно дело традиция векового рабства и феодального застоя, и совсем другое – традиции свободы, демократии. Нас интересуют именно эти традиции Западной Руси, которые унаследованы от Киевской Руси.

А. Ю. Дворниченко

Витаустас-Витовт княжил как независимый князь до своей смерти от старости, до 1430 года. После него великим князем литовским, русским и жмудским стал младший сын Ягелло, уже упоминавшийся Казимир. Старший сын Ягелло, Владислав, с 1434 года стал королем Польши и с 1440 года – королем Венгрии.

Но в 1444 году Владислав III погиб в несчастной битве с турками при Варне, в битве, открывшей туркам путь к Константинополю. В Польше же настало бескоролевье, и необходима стала уже привычная эклессия. В 1457 году Казимир IV Ягеллончик был выбран польским королем и опять соединил два титула вместе. До 1492 года унии ничто не угрожало.

Но в 1492 году, помимо других событий, произошло и это – преставился, вернул Богу душу Казимир IV, и на два престола выбрали двух его сыновей: Яна на польский престол, Александра на литовский.

С избранием двух сыновей Казимира на разные престолы уния распалась, но в 1501 году Ян I Ольбрахт, король польский, умер, и после избрания Александра польским королем польско-литовская уния оказалась восстановленной все тем же способом – путем соединения двух титулов в руках одного человека.

Младший сын Казимира IV, Сигизмунд I Старый, стал королем Польши и великим князем литовским в 1506 и оказался долговечен, правил до 1548.

Ему наследовал сын, Сигизмунд II Август. После его смерти в 1572 году и в Польше, и Литве династия Ягеллонов прервалась.

Именно на эти годы, на время правления Витовта и Казимира IV, приходится высший взлет государственности Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского.

Потом, в XVI столетии, начались постоянные войны с Московской Русью и постоянные же отъезды в Московию православных князей и бояр.

А XV век – это век присоединений и территориального роста. В начале XV века великий князь Витовт присоединил к Великому княжеству Литовскому Смоленскую, Орловскую, Калужскую, Тульскую, Курскую земли. Граница государства проходила восточнее Вязьмы, совсем недалеко от Москвы, в районе Можайска.

Поход на татар по наущению Тевтонского ордена привел только к разгрому Литвы в битве на Ворскле в 1399.

Попытка сыграть роль в политике татар, посадить на престол хана Тохтамыша вопреки желанию Тамерлана, провалилась. Но сама затея, кстати, говорит о масштабе литовско-русской политики того времени. Ни одно государство того времени не посмело бы бросить Тамерлану вызов.

Но и проиграв одну кампанию, Витовт умел побеждать татар и присоединил к Великому княжеству Литовскому еще и Нижнюю Подолию – территорию между устьями Днестра и Днепра. Территория Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского простерлась «от можа до можа»:

Балтийского на севере, Черного моря на юге. 90% территории и населения Великого княжества Литовского и в это время оставалось русским. Западная Русь стала могучей европейской державой и оставалась таковой до самого слияния Великого княжества Литовского с Польшей.

Это было государство, население которого пользовалось свободой, неслыханной для Северо-Восточной Руси.

Обитатели вассальных государств

Начать, вероятно, следует с того, что все русские княжества включались в Великое княжество Литовское строго на основаниях вассалитета. Князь становился подданным великого князя, но подданным своеобразным.

И великий князь, как сюзерен, и князь, как вассал, брали на себя обоюдные обязательства. Подчеркиваю – обоюдные.

Из отношений вассалитета вытекали по крайней мере три важнейших следствия, и все они имели прямое отношение к тому, как пошла дальнейшая история Великого княжества Литовского.

Во-первых, как бы ни велика оказалась по договору власть сюзерена, она обязательно имела ограничения. Вассал имел права, и по отношению к нему можно было далеко не все. Отношения вассалитета были договорными, были юридическими, и они воспитывали в духе уважения к договорам, к законности и порядку. И князей, и всех их подданных. В уставных грамотах – грамотах договора, по которому князь «держит» землю, договаривается великий князь с одной стороны, и князь от имени всей земли, всей вечевой земли – с другой.

И в этом нельзя видеть только некую идущую с Запада идею. Нет! Договорный строй государства восходит и к традициям Древней Руси. Привилеи, дававшиеся великими князьями князьям отдельных земель, – это не просто перечисления дарованных привилегий, как можно заключить из названия; это фактически договоры между князем и подданными, и эти привилеи обнаруживают несомненные черты «ряда», то есть договора времен Киевской Руси. Древняя Русь была несравненно более культурной страной, чем Аукшайтия, и ассимиляция шла в обе стороны.

А люди, правившие в городах от имени князя, до XVI века назывались наместниками и тивунами. Слово «тиун (тивун)» в Западной Руси вовсе не исчезает, как в Восточной.

Во-вторых, отношения вассалитета вполне можно было и разорвать, как и всякие договорные отношения. И сюзерен, и вассал, если они оказывались недовольны другой стороной, имели и право, и вполне реальную возможность прервать отношения. Вассал не мог безнаказанно совершить измену – бросить сюзерена во время войны, вступить в сговор с его врагом, соблазнить его жену, подбивать на бунт других вассалов. Это сурово осуждалось и кодексом рыцарской чести, и законами. И население тоже не прощало тому, кто отступался от правил игры.

Если вассал совершал недостойный, подлый поступок, низкий по мнению общества, в котором он жил, ему грозило не только и даже не столько преследование по закону.

Грозил и совместный поход сюзерена, и всех остальных вассалов на того, кто оказался недостойным.

Но было и другое, более важное. Вассалы нарушителя получали право тоже нарушить клятву верности. А без вассалов самый сильный князь сразу оказывался без войска.

Родственники нарушителя отворачивались от него; самые преданные уговаривали каяться, искать примирения с сюзереном. Жены отказывали в общей постели. И даже простонародье, всегда согнутые в покорности холопы, осуждали.

В темную голову забитого, нищего люда, до сих пор ломавшего шапки, могла вползти опаснейшая мысль, чреватая поджогом, бунтом, невыходом на барщину: а вдруг наш князь – вовсе не настоящий князь?!

Итак, отношения вассалитета были чем-то основополагающим для феодального общества, чем-то без преувеличения священным, и ни сюзерен, ни вассал не могли безнаказанно нарушить условий договора или нанести внезапный удар в спину.

Но вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая.

Вассалитет вовсе не требовал от него, чтобы вассал всегда, всю жизнь был предан только одному сюзерену. Испортились отношения с великим князем литовским? Можно пойти в вассалы Тевтонского ордена. Можно в вассалы Москвы. Можно – в вассалы польского короля. И Швеции.

И Чехии. И Венгрии. Все одинаково можно; все одинаково не будет позором.

В той реальности, в которой жила Западная Русь, князья могли выбирать между Великим княжеством Литовским и Московией. Отъезжая в Москву, князь вовсе не нарушал обычаев, законов и традиций. Он только пользовался своим правом – таким же очевидным, повседневным, как солнечный свет или плодородие земли.

А вместе с князем «отъезжала» и земля. Князь был только живым воплощением; чем-то вроде ходячего символа своей земли. Если разрывалась вассальная связь великого князя и князя Смоленской, Полоцкой и какой угодно иной земли, тем самым разрывалась связь этой земли и Великого княжества Литовского. Князь становился вассалом великого князя московского. Земля входила в состав Московского княжества, Московии. Все на законном основании, все в полном соответствии с традицией. Разрушение Великого княжества Литовского в XV–XVI веках происходило в полном соответствии с его собственными законами, обычаями и традициями.

В-третьих, неукоснительно действовал принцип «вассал моего вассала не мой вассал». Князь киевский, черниговский или пинский становились вассалами великого князя.

Но не их подданные. Русские земли продолжали историю, начавшуюся при Рюрике (а скорее всего и до Рюрика).

Ученые всерьез спорят, на кого распространялись привилеи и статуты великих князей литовских. Есть серьезные основания полагать, что в XIV и даже в XV веках к жителям русских княжеств их указы относились далеко не всегда.

Для русских князей это было и плохо, и хорошо. Плохо потому, что в результате они не получали права участвовать в управлении всем великим княжеством, не становились придворной знатью. Хорошо потому, что каждый из них оставался правителем своей земли; никто не лез в традиции управления русскими землями, и каждая земля продолжала свою историю.

Во всех русских городах сохранялся вечевой строй.

В том числе и в городах, где потом московские князья искоренят самую память о вече: в Смоленске, в Брянске. Не только в Новгороде и Пскове, но и в Смоленске, и в Пинске, в Киеве, в Турове роль князя становится «служебной». Земля договаривается с князем, и отношения земли и князя определяются «рядом». В Полоцке традиция договоров князей и вечевого строя так сильна, что начинают говорить о «полоцком праве» и «полоцком княжении», как об эталоне.

В 1471 году умирает последний князь киевский Семен Олелькович. Великий князь литовский пользуется этим, чтобы упразднить княжество, и сажает своего воеводу и наместника Мартина Яновича Гаштольда. Киевляне восстают, не желая принимать к себе католика. Но восстают очень цивилизованно, вовсе не устраивая русский бунт, бессмысленный и беспощадный. И это не бунт на коленях, подача челобитных и проливание слез. Киевляне собирают вече и предъявляют великому князю ряд требований, опираясь на традицию своей земли. И великий князь Казимир, сын Ягелло, вступает с Киевом в самые серьезные переговоры.

В это самое время, кстати, происходит битва на Шелони, когда войска московского князя разбили новгородское ополчение, а Иван III велел увезти вечевой колокол в Москву. Вечевые традиции на Западной Руси, как видно, продолжают существовать. Более того, они становятся неотъемлемой частью политической традиции Великого княжества Литовского.

Перспектива Великого княжества Русского

В 1430 году умер Витовт, и великим князем стал младший брат Ягайло, Свидригайло Ольгердович.

Может быть, Свидригайло и сидел бы себе на троне (он имел на него полное право), если бы не вступил в борьбу с Польшей. Польша захватила Подолию, и в очередной (в который уже!) раз брат пошел на брата войной.

Войну Свидригайло проиграл, и в 1432 году был свергнут с трона. Попытки Свидригайло снова овладеть престолом в 1435 году завершились его разгромом у Вилькомира, в современной Белоруссии. Так же безнадежны оказались его войны в 1437 и 1440 годах. С 1440 года безвременье кончилось, и на престол великого князя сел Казимир, младший сын Ягайло.

Свидригайло окончательно потерял возможность занять великокняжеский престол и в 1452 году умер в Луцке, владея Волынью.

Казалось бы, заурядная феодальная война и что о ней?!

Но в том-то и дело, что опирался Свидригайло в основном на районы с русским населением и на русских князей. Русские князья провозгласили Свидригайло великим князем Русским; над Западной Русью всерьез реял проект Великого княжества Русского. И активнее всего поддерживали эту идею как раз районы с самыми прочными традициями вечевого строя.

В «Истории Украинской ССР» восстание Свидригайло трактуется даже, как «национально-освободительное движение в Великом княжестве Литовском в XV веке».[58]

Говорить о широком национальном движении, в общем-то, не приходится. За Свидригайло шел феодальный класс, да и то не весь; шли городские вече; говорили эти люди от имени всей «земли», и говорили по традиции очень уверенно, но слой этот был очень узок. И сомнительно, чтобы им удалось поднять широкое народное движение, даже если бы они захотели. Но они и не захотели.

Но «движение Свидригайло», или «восстание Свидригайло» ясно показывает – русские князья уже недовольны существующим положением. Или правительство Великого княжества Литовского включит их в состав своего феодального класса, наравне с литовскими феодалами, или они отделятся, создав собственное государство. А это будет означать, что великие князья литовские останутся с 15% своей территории – с Аукшайтией и давно прикипевшей к ней Черной Русью.

С конца XV века пошел процесс включения русского феодального класса в состав литовского шляхетства. А честнее и правильнее сказать – в это время формируется шляхетство, и русские принимают в его формировании самое активное участие.

Дворянство и шляхетство

Ни в Европе, ни на Руси в IX, X, даже в XIII веке не было никакого такого дворянства. Если бы житель королевства франков, современник Карла Великого, услышал это слово, ему пришлось бы долго объяснять, что это все значило. Рыцарь – это был для него рыцарь, граф – это был граф, а оруженосец – оруженосец. И не было слова, которым можно было обозначить их всех, и много других групп «дворянства». Тем более, что многие «дворяне» Европы имели собственные земельные владения, которых их нельзя было лишить ни при каких обстоятельствах, и в этом отношении напоминали вовсе не русских дворян, а скорее уже бояр.

И когда под одно слово «дворяне» или «дворянство» подводят все многообразие землевладельцев, служилых людей, обладателей различнейших привилегий, возникает, мягко говоря, некоторая путаница.

Точно так же и в Киевской Руси никакого такого «дворянства» не было и в помине.

Была «нарочитая чадь», «лучшие люди» – местная родовая знать, главы крупнейших и богатейших семей и общин.

Были бояре – владельцы наследственных земельных владений, которые князь не мог отнять.

Были дружинники – служилые люди, прямой аналог западного рыцарства. Старшая дружина с боярами «думали думу» вместе с князем, могли давать ему советы. И бояре, и дружинники могли получать кормления, уделы, то есть территории, дань с которых они собирали в свою пользу.

А дворянства не было, и Русская Правда его не знает.

Ни Правда Ярослава, созданная в XI веке, в эпоху Ярослава Мудрого. Ни Правда Ярославичей, сыновей Ярослава и его внука Владимира Мономаха, переработка и доработка XII–XIII веков.

И дворянство позднейших времен в Российской империи, и те, кого называют этим словом в Европе, по своему происхождению восходят к этим разнообразным группам знати. Вот только способы формирования дворянства там и здесь очень различны.

В русском языке «дворянин» – это человек не самостоятельный по определению. Человек, чье общественное положение определяется не его имуществом, не его привилегиями или правами, а тем, что он находится на боярском или княжеском дворе и несет службу. Разумеется, его положение все же лучше положения дворника или дворовой девки и часто приближалось к положению придворного (так сказать, того же дворянина, но только на царском дворе). Но положение дворянина имело с положением дворника больше общего, чем кажется: и тот, и другой не имели никаких прав, не были самостоятельны экономически и социально и полностью зависели от воли владельца двора.

В XII–XIII веках на Руси бытовало понятие «вольные слуги» – в отличие от феодально-зависимого населения имения боярина. С XIV века боярин жалует «вольному слуге» землю – прообраз поместья.

Складывается централизованное государство – и дворянству даются земли-поместья («по месту»). Земли эти не их, и как только дворянин перестает нести службу или несет ее плохо, так земли уже можно отбирать. Это и называется «условное держание», то есть держание земли на определенных условиях. В отличие от землевладельца, дворянин ест и пьет до тех пор, пока его служба устраивает настоящего хозяина земель, будь то крупный феодал или государство.

Добавим к этому, что в Московии не было ни обоюдных вассальных клятв, ни рыцарского кодекса чести, тоже обязательного и для вассала, и для сюзерена, ни тем более составления каких-либо договоров. Соответственно, ничто не гарантировало дворянину его положения, даже если он будет нести службу самым исправным образом. Назовем вещи своими именами: гарантия прав появляется только там, где отношения сторон строятся на договоре. И там, где есть кому проследить за условиями выполнения договора.

Скажем, в Британии условия соблюдения Хартии вольностей были очень простыми: сто самых знатных баронов Британии обязаны были объявлять королю войну, как только он нарушит хотя бы один пункт этой самой Хартии вольностей. В этом случае был договор, были и силы, способные заставить осуществлять договор, даже если одна из сторон хочет этот договор нарушить.

Если же договор между сторонами отсутствует и если некому проследить, соблюдаются ли писаные законы и традиции, никто не защищен от действий другой стороны.

Разница в том, что дворянину разрывать отношения невыгодно, а порой просто смерти подобно. А вот хозяину земель… В каком-то случае и ему неумно сгонять дворянина с земли. А в каком-то может оказаться и выгодным, если можно посадить на эту землю лучшего «вольного слугу».

Или князь, боярин, государство сгоняют того, кто стал неприятен им, не вызывает уважения, вызвал раздражение или неудовольствие. И сажают на его место вовсе и не лучшего… Но более приятного, так скажем. Ведь в любом случае ответ на вопросы, кто получает поместье, кто остается в поместье, зависит только от произвола хозяина земли.

А ведь лишение поместья будет для дворянина тем же, что и революция для представителя привилегированного класса: потерей и общественного положения, и средств к существованию, и всего привычного мира.

И вот тут-то общественное положение дворянина и впрямь приобретает много, чересчур много общего с положением дворника и даже, увы, дворовой девки. Потому что если он останется условным держателем земли, то вовсе не потому, что проявлял где-то отвагу, переносил тяготы походов, лазил на крепостные стены с саблей в зубах. Не потому, что его седеющая не по годам голова прорублена в нескольких местах, а ноющие кости предсказывают скверную погоду за неделю. Если дворянин останется сидеть и спокойно помрет в своем поместье, если он сам и его дети не будут разорены, то по единственной причине – по милости владельца земли.

Сходство общественного положения порождает и сходство общественной психологии. Дворянин с его «условным держанием» земли, разумеется, приложит все усилия, чтобы его службишкой были как можно более довольны, чтобы не возникало никаких трений, никаких проблем, никаких неудовольствий и сложностей… Конечно же, он окажет хозяину какие угодно услуги, лишь бы он не прогневался, не обиделся, остался бы довольным, явил бы ясное личико, не лишил бы поместья, не пустил бы нагого на снег, пожалел бы малых детушек, благодетель он наш, кормилец, поилец, земной бог и властелин живота нашего.

Слово «дворянин» впервые упоминается в Никоновской летописи под годом 6683 от сотворения мира (1174 по Рождеству Христову) и не как-нибудь, а в рассказе об убийстве великого князя владимирского Андрея Боголюбского.

Гражане же боголюбстш[59]и дворяне его (Андрея) разграбиша домъ его.[60]

Сообщение, на мой взгляд, очень однозначное. Дворяне в этом тексте упомянуты именно как дворня, как слуги, живущие на дворе Андрея Боголюбского. И ведут они себя тоже, как дворня и дворники, а отнюдь не как люди, обладающие понятием о чести нобилитета и о поведении, подобающем для элиты.

Осмелюсь напомнить самое ужасное, что такова общественная психология не подонков общества, не идиотов, не нищих на паперти и не бездомных пропойц, променявших жизнь на бутылку с сивухой. Так вынуждены вести себя представители общественной элиты, военная и административная верхушка общества. Вынуждены? Несомненно! Но проходят поколения, психология укореняется, становится чем-то совершенно естественным, даже разумеющимся само собой. Тем более, что дети с малолетства наблюдают за унижением отцов и дедов, за общей обстановкой в своем общественном кругу и совершенно оправданно учатся на примере старших.

А вот в Европе это было совсем не так; дворянства в том смысле, в котором это слово применяется к знати Московии и Российской империи, не было.

В Европе было одно слово, пришедшее еще из Римской империи. И отнести к самим себе это слово не отказались бы ни «нарочитая чадь» и бояре, ни князья, ни дружинники.

В латинском языке есть несколько слов с корнем gen, хорошо известных современному человеку хотя бы уже через школьную программу по биологии – гены, генетика, муха дрозофила, передача наследственных признаков.

В поздних вариантах латыни, на которых говорила огромная империя, gens, gentis означало род, порода. Вообще всякая совокупность живых существ, связанных общим происхождением. Соответственно gentilis – по латыни соплеменник, сородич. Непосредственно от этих слов происходят старофранцузское gentil – родовитый, благовоспитанный и gentilhomme. Gentilhomme – слово, существующее и в современном французском языке, и переводимое на русский как «дворянин». От французского слова происходит, учитывая произношение, и английское gentleman – джентльмен. Джентльмен – не что иное, как местная, британская модификация все того же корня «гентил» (в британском произношении – «джентил»).[61]

Если сделать смысловой перевод, получается что-то вроде «человек, имеющий происхождение». В условиях феодализма это человек, чьи предки уже были известными и благородными. В наше время и в наших условиях про людей этого типа и круга говорят что-то типа «интеллигенция далеко не первого поколения».

Другим словом является также восходящее к латинскому слово «noble», что можно перевести как «лучшие» или «избранные».

В современном английском языке noble (ноубл) имеет значение «благородный» и может быть использовано, как имя собственное и как слово «дворянин».

Соответственно, noblewoman – дворянка. А «из знатной семьи» – of noble family.

Принадлежность к мелкому и среднему дворянству обозначается словом gentry (джентри), происхождения которого я не выяснил. Причем мелкое и среднее дворянство определяются исключительно по размеру доходов, а не по числу привилегий.

Естественно, во французском и английском языках и двор, как хозяйственная единица, и королевский или императорский двор (в языке эти понятия различаются) обозначаются совсем другими словами.

В английском языке двор – yard (ярд); но ярд – это только тот самый двор, который метут, пустое пространство перед домом; а вот домашнее хозяйство, то есть «двор» в русском понимании, со всеми постройками, скотом и огородами – menial. При этом дворец правителя обозначается пришедшим из французского словом court (курт). Перевести на английский слово «дворник» невозможно, таких реалий в Британии нет. А дворня будет house-serfs от hous – дом и позднего латинского слова «сервы» – лично зависимые слуги, или menials, то есть «люди хозяйства», но в их число включаются не только прислуга, но и садовники, огородники, пастухи; это работники, обрабатывающие поля, и даже зависимые люди, которые самостоятельно работают на фермах. Все это – house-serfs.

Как видно, в западных европейских языках нет никакого общего корня для тех слов, которые остаются однокоренными в русском – для дворянина, дворянства, дворни, дворника и двора. Сами языки не сближают эти совершенно разные понятия. И в переводе – ложь! Потому что русский аналог сам собой, по нормам русского языка, заставляет нас предположить совсем другой смысл, которого не было в латыни, во французском и в английском.

⇐ Предыдущая 46 47 48 49 505152 53 54 55 Следующая ⇒