А. М. Буровский, 15 страница

Но бояре не были тогда, в XIV–XVI веках, и не стали впоследствии символом рыцарства, а вот шляхетство таким символом стало. И не только в Литве и на востоке Европы.

В Великом княжестве

Что характерно, процесс становления шляхты, ее превращения в силу большую, чем королевская власть, происходил и в Западной Руси – Литве. Развитие шло в том же направлении – от сильной княжеской власти ко все большему расширению прав шляхты и ослаблению великих князей.

В XIV веке литовские князья имели даже больше власти, чем киевские. Великий князь литовский был неограниченным правителем. Вече в его землях не существовало. Рада при князе напоминала Боярскую думу – совещательный орган, а не законодательный.

Князь считался верховным владельцем всех земель, и он лично утверждал все акты о передаче недвижимости из рук в руки.

Кроме того, он считался собственником всего достояния государства. Государственная казна носила название «господарского скарба», то есть княжеского имущества.

Земли, в том числе и в Черной Руси, получали из рук князя привилеи, или уставные грамоты. Но это были не договоры князя с местным князем или с населением, а просто пожалования, которые князь может дать, а может и отобрать.

В XIV веке политический строй Литвы больше походил на московский, чем на польский. Но в XV веке все стало меняться, и в ту же сторону, что и в Польше.

С середины XV века Совет великого князя постепенно трансформировался в Раду панов (Совет знатнейших вельмож). По привилею 1447 года и по привилею князя Александра 1492 года Рада панов фактически ставила под свой контроль власть великого князя.

В конце XV – начале XVI века при активном участии Рады был создан новый судебник, а князь Александр обязался не посылать послов, не отнимать должностей, не раздавать в держание пограничных замков, не проводить государственных расходов, не судить, не вести внешнюю политику без участия Рады.

Рада из чисто совещательного органа все больше становится зародышем парламента (пока – по воле великого князя!).

На Московской Руси это – время Ивана III, время закручивания гаек, превращения уже не только дворян, но и бояр в забитых, знающих свое место слуг великого князя. Время, когда царь-батюшка изволил драть свое священное горлышко, не погнушался лично облаять старого князя Воротынского. Время, когда царь Иван III засыпал во время пира, и все бояре и дворяне боялись шелохнуться. Вдруг, проснувшись, царь-батюшка прогневается на них за беспокойство?!

Стоит ли удивляться, что Литва становится весьма привлекательна для бояр и дворян? Ведь в Литве и в Польше шло расширение прав и свобод, когда в Московии их зажимали.

Другой орган власти шляхты, который выдвигал кандидатов на пост великого князя, назывался Тайная рада.

В соответствии с законом 1492 года, носителем власти в Литве становился не князь, а бояре и дворяне, шляхта, органом власти которых был их съезд – сейм.

На Бальном сейме, где выбирался великий князь, присутствовали князья и бояре, на Великих вальных сеймах, где принимались законы, – вся шляхта.

В XV веке православные войти в Тайную раду не могли.

Фактически, конечно, верхушка православной знати участвовала в работе Тайной рады, но тайно, нелегально. Только в 1563 году, когда было уже поздно, вероисповедные ограничения были отменены. Но на Бальном сейме с 1492 года присутствовали и православные – опыт восстания Свидригайло был учтен.

Весь XVI век роль князя все больше становилась служебной, как в Польше и как в Новгороде Великом! Его земли становились не вотчинными, а должностным владением, так как должность князя стала выборной.

Если раньше государственная казна называлась «господарским скарбом», то теперь она стала называться «земским скарбом», то есть общественной собственностью. Князь даже не мог брать деньги из казны без совета с Радой.

В «Общеземских привилеях» XIV и XV, тем более – XVI века великих князей неоднократно подчеркивалось, что князь имеет право подвергать панов и шляхту личным наказаниям и конфискациям не иначе, как по суду и по закону.

Чиновники могли судить шляхтича лишь за некоторые преступления: разбой, убийство, насилие над женщиной, ранение шляхтича. За все остальные преступления судебное разбирательство вел лично князь.

Эти же привилеи давали шляхте корпоративные права: собираться на сеймы, занимать высшие должности в государстве и главное – выбирать великого князя.

Литовские статуты – сборники законов Великого княжества Литовского, выходившие с 1529 по 1569 годы, – отражают тот же процесс, что и польские законы XIV–XVI веков – отток реальной власти от великого князя, приобретение шляхтой все большей власти, независимости, самостоятельности.

Когда в 1508 году Михаил Глинский «поссорился» с великим князем Сигизмундом и бежал в Московию, это вовсе не было актом протеста против национального или религиозного угнетения. Никто Михаила Глинского и не думал угнетать, а восстал он потому, что великий князь Сигизмунд не отдал ему головой его кровного врага пана Заберезского и даже прямо не велел вести частную войну. «Восстание» Михаила Львовича Глинского и состояло в том, что он напал на Гродно, убил своего врага и велел нести перед собой пику с его отрубленной головой. Великий князь объявил «посполито рушенье» – сбор всех верных великому князю людей, а Михаил Глинский бежал в Московию со всем своим кланом.

В Московии он тоже быстро «восстал», потому что Василий III дал ему в кормление Медынь и Малый Ярославец, а Глинский хотел Смоленск. Ну, и «побежал» обратно в Литву. Тут-то и проявилась коренная разница между этими государствами. Михаила Глинского поймали, заковали, и не сносить бы ему головы, если бы он не заявил о переходе в православие, а Елена Глинская не стала бы женой царя.

Автор совершенно не собирается идеализировать своеволие и сумасбродный гонор феодальной вольницы. Поведение князя Михаила, соответственно, двоюродного деда Ивана IV, отнюдь не было поведением мудрого государственного деятеля, ни даже беглеца от дискриминации. Это поведение совершенно отвратительного и одуревшего от безнаказанности самодура. Когда племянница, став вдовой великого князя московского, заморит дядюшку в тюрьме голодом, свершится страшная, отвратительная, но справедливость: Михаилу Глинскому отольется тем же, что он всю жизнь нес другим людям.

Но «восстание» Михаила Глинского – прекрасный показатель того, что у русской православной шляхты все меньше резонов создавать собственное государство. В Литве у них возможности почти те же, что и у католической шляхты в Польше, и пользуются они ими не менее самоубийственно.

На другом общественном полюсе

Не следует, впрочем, видеть в Великом княжестве Литовском такого уж идеала свободы. Даже и полной аналогии с Западной Европой тоже не было. Там, во Франции, в Италии, постепенно все становились свободнее. На периферии же Европы свобода одних совершенно последовательно будет покупаться несвободой других. В те же самые века – XV и XVI, когда шляхтич в Великом княжестве Литовском становился все свободнее и свободнее, приобретал действительно очень большой диапазон прав, полным ходом шло закрепощение крестьянства.

Феодальная зависимость крестьян существовала всегда, изначально – уже как обязанность платить налоги, нести повинности в пользу государства или того, кому государство велит нести эти повинности. Крестьянин должен был ремонтировать мосты, давать подводы для перевозки грузов, поставлять панам молоко, яйца и овощи, ткать полотно.

И в законе крестьянин не был равен дворянину. Еще Киевская Правда, родившаяся в XI веке, дополненная в XII и XIII веках, придавала огромное значение тому, кто обижает кого. Если дружинник князя обижает другого дружинника, пусть платит за это такие деньги, чтобы искупить причиненный вред. За оторванное ухо полагается один штраф-вира; за выбитый глаз уже другая, за оторванные пальцы – третья. Нехорошо причинять ущерб друг другу, и причинивший признается виновным и должен этот вред исправить. Справедливо? Вполне справедливо.

Если дружинник обижает холопа, это тоже нехорошо: пусть платит деньги владельцу холопа за причиненный его собственности вред. В своем роде тоже справедливо, хотя справедливость получается какая-то варварская, отдающая немного то ли временами Древнего Рима, то ли «Хижиной дяди Тома».

Но уж если холоп обижает дружинника!! Тут-то наступает очередь какой-то совсем уже страшненькой, прямо-таки вампирической какой-то справедливости: по Русской Правде дружинник имеет полное право безнаказанно убить холопа, и даже денег его хозяину платить не надо. Хозяин сам виноват: зачем плохо следил за своей собственностью?

Великое княжество Литовское оставалось частью Европы и в конце XII, и в XIV, и в XV веках. Но его правящий класс, конечно же, и не думал вводить законы, по которым начнет жить общество спустя века (да и не имел о них ни малейшего представления). Общество в княжестве оставалось феодальным обществом, и крестьянин был неравноправен. Неравноправен в законе, нес феодальные повинности. Судебник Казимира 1468 года оставался не более демократичен, чем Русская Правда или московский Судебник Ивана III 1492 года.

И здесь постепенно шло закрепощение крестьянства, ограничение его прав и свобод. Формально данные великим князем привилеи относились, естественно, к дворянству. Не вонючим же мужикам давать привилегии, не их же доступ к великому князю регулировать! Но привилегии феодалам давались за счет мужиков. Потому что это были привилегии брать, запрещать, пользоваться и заставлять: и чем дальше, тем таких привилегий делалось больше.

Привилеи 1387, 1432, 1434 годов давали все больше привилегий феодалам, все больше отнимая у крестьянства.

Привилеи 1447 года, данный Казимиром IV, подтвердил все привилеи, выданные в 1387, 1432, 1434, и превратил феодальную зависимость в оформленное крепостное право.

Крестьянин становился «крепок земле» и окончательно не мог с нее уйти по своей воле.

В XVI веке в Великом княжестве Литовском возникло даже что-то вроде конституции. Кодексы феодального права утверждались в 1529, 1566, 1588 годах и назывались Литовскими статутами (от латинского statuo – «постановляю»).

Статут 1588 года был подготовлен как свод всего литовского права – и на тот случай, если Литва останется в составе одного государства с Польшей, и если она станет самостоятельной. Статут подробно определял юридический статус разных сословий, их отношения друг с другом и с государством.

Так вот, по статуту 1588 года создавалось единое сословие крепостных крестьян. В это сословие вливались разные группы закрепощенных слуг, разные разряды крестьян.

Раньше каждая группа слуг, каждый разряд крестьян были закрепощены по-своему и каждый индивидуально. Теперь крепостными стали все, и притом одинаковыми крепостными. Больше никто не выбивался из общей картины.

Впрочем, и помимо статутов закрепощение шло через саму систему землепользования.

В 1547 году Сигизмунд Август издал правила переустройства великокняжеских земель: «Уставу на волоки».

И власти провели «волочную померу» – обмер и передел земель в великокняжеских, а потом и в частных владениях.

Это был первый земельный кадастр, первое подробное описание всех земель княжества, введение строгой системы использования всех земель.

Что значит «волочная»? Волок был главной мерой измерения земли в Великом княжестве Литовском. Волок – это было столько, сколько может обработать один человек, если будет пахать на лошади. Считалось, что если один работник поднимает больше волока, то земля окажется попросту плохо обработанной. Если меньше… Ну зачем же крестьянину пахать меньше, чем он физически способен?

Волок равнялся 30 моргам, или 19,5 десятины. По волочной помере каждый крестьянский двор получал в трех полях по 33 морга земли. Раньше было больше? Отрезали.

Раньше было меньше? Давали еще. Почему в трех полях?

Потому что трехполье. Не умеешь так хозяйствовать? Научим. Не хочешь трехполья? Заставим.

За каждый волок крестьяне работали на барщине по 2 дня в неделю, кроме остальных повинностей – строительства дорог, поставки панам овощей, молока, птицы.

После «волочной померы» крестьянин не мог ссылаться на то, что его семья держала эту землю с незапамятных времен. Связь с бывшими наследственными наделами земли разорвалась. Всю землю дало государство! Крестьяне были уравнены между собой и все дружно обречены платить, платить и платить. А главное – работать и работать.

Земля в Великом княжестве Литовском родила хорошо, барщина была выгодна, феодалам был выгоден фольварк, то есть собственное хозяйство, клин собственных земель, обрабатываемых мужиками.

Столетия спустя ученые нашли определение: фольварочно-барщинный способ ведения хозяйства.

Глава 13

ГОРОДА РУССКОЙ ЕВРОПЫ

– Я русский и в то же время европеец.

– Так не бывает…

– Почему?!

– Так они там все несчастные…

Разговор на научной конференции

Кто такие горожане

Во всех странах Средневековья были крестьяне и гм… гм… ну, пусть будет так, использую привычное слово: были дворяне. Но не везде были горожане. То есть города были везде абсолютно, в любой минимально цивилизованной стране. Но вот горожане, как особое сословие, как особая группа людей со своими нравами, привилегиями, чертами быта, живущая по своим особенным законам, – такое было не везде.

Города были везде, а вот горожане – только в тех странах Европы, которые приняли наследие Великого Рима.

В Риме каждый город имел свою сельскую округу, и этой округой управлял муниципалитет – выборный орган горожан. Город был привилегированный, потому что в нем жили граждане, имевшие право избирать и быть избранными в местные органы власти. А деревня оставалась бесправной, в ней жили обитатели вилл – вилланы.

Город как административная единица у римлян назывался civitas. К концу империи civitas было общепринятым названием городской общины. В этом смысле слово сохранилось до сих пор в романских языках. Тем же словом называли совокупность всех граждан (cives) римского государства. Civis Romanus sum! – Я римский гражданин! – гордо говорил римлянин, носитель неотъемлемых гражданских прав. Тот, за кем стояла необозримая мощь колоссальной империи. Даже вне пределов империи эта формула помогала избежать местного правосудия. Один человек слаб, но в защиту своих граждан империя, не задумываясь, бросала закованные в броню, хорошо обученные легионы.

От этого слова пошло и современное интернациональное слово «цивилизация», – так прочно в сознании западных европейцев утвердилась связь города, культуры и гражданского общества.

А сельский округ, принадлежащий городу и управляемый из города, назывался pag. Житель пага в поздней Римской империи назывался paganos или paganus, и отсюда как раз происходит современное слово «поганый».

Вторгаясь в пределы империи, варвары грабили, разрушали, сжигали города. Завоевав куски империи, франки, вандалы и бургунды убеждались, что города все-таки необходимы, но что делать с ними – не знали. Ни в одном кодексе законов раннего Средневековья до IX–Х веков нет даже упоминания городов. Деревня была варварам понятна, там шло смешение варварских и римских законов, обычаев, образа жизни. Обнищавшие, пустеющие города продолжали жить по римским законам, оставались осколками уже не существующего общества.

До конца Средневековья города оказались крохотными островками гражданского общества в беспредельном море живших общинами деревень.

В странах, возникших на месте Римской империи, сохранялось уважительное отношение к горожанам и пренебрежение к сельским жителям, крестьянству. Виллан – это невозможно перевести ни русским «крестьянин», ни немецким «бауэр». Это – деревенщина, лапотник, холоп. Сиволапое быдло, мордовать которое, издеваться над которым – признак хорошего тона.

В странах, не входивших в империю или в которых практически сменилось население (как в Британии), к крестьянству относились получше. Свободные бонды Скандинавии, английские йоменри – крестьяне-середняки, бауэры Германии вызывали уважение независимым поведением, самостоятельностью, практичностью. Крестьяне не просили ни привилегий, ни земель, а сами могли помогать королям и герцогам, если считали нужным. Составляя 80–90% населения, они хранили вековые традиции народа, его историческую память, его дух. «Купецкое происхождение не есть подлое», – говорят, поговаривал Григорий Шелихов, открыватель Русской Америки.

Жители Скандинавии, Британии, части Германии согласились бы – «крестьянское происхождение не есть подлое».

И польские Пясты скорее выигрывали в глазах шляхетства, скакнув в короли из мужиков.

Крестьяне могли стать рыцарями. Для этого было надо всего-навсего купить полное рыцарское вооружение и боевого коня. В Германии, в Скандинавии бывали периоды, когда короли охотно верстали в рыцари богатых мужиков.

Да и крестьянское ополчение оставалось очень грозной силой: северный тип развития, господа! Столетнюю войну для Англии чуть было не выиграли английские лучники, все как один происходившие из йоменри. И помешали им все те же горожане, французские горожане, вышедшие на историческую арену под знаменами Жанны Д’Арк.

Но и в этих странах, за пределами бывшей империи, тоже появлялись горожане. Общество развивалось, возникало разделение труда, города становились нужны. Эти новые города, выросшие уже после падения Западной Римской империи (Магдебург, Эдинбург, Гдыня, Краков), все равно жили по тем же законам, что и древние города из сердца римского мира – Женева, Орлеан или Неаполь. Жить по этим правилам было удобно и очень привлекательно для горожан. Судите сами: во времена сплошного рабства, сплошной личной зависимости горожанин рабства не знал.

Совсем. Человек, включенный в списки городских граждан, не мог быть продан в рабство, не мог лично зависеть от кого-то. Более того, в городе не мог жить раб. «Городской воздух делает свободным», и всякий, кто проживет в городе год и один день, получает свободу, даже если на нем ошейник раба. В городе нельзя держать рабов.

Город управлял собой сам, через выборный муниципалитет и через выборного голову. В городе улицы расходились от площади, на которой стояли собор, в котором по воскресеньям собирались все жители города, и ратуша – здание, из которого управлялся город. На той же площади по субботам шумел рынок и бил фонтан, из которого горожанки брали воду.

Феодалы очень любили владеть городами – у горожан водились деньги. Феодалы очень не любили, когда города становились вольными, то есть когда они никому не платили. И город окружал себя стенами повыше и покрепче, чем иной королевский замок.

В городе трудно было сделать большие запасы продовольствия, тем более – воды. Осада дорого обходилась феодалам, но еще дороже горожанам.

Скучившись за тесным пространством, за стенами, город жил грязно, неуютно, без отдельных комнат для детей и без садиков перед коттеджами. Эпидемии косили горожан, и город часто превращался в мышеловку.

Но зато – свободно. В странах, где в деревнях жили вилланы, горожане были единственными свободными людьми, кроме дворянства. И даже свободнее дворян, потому что не были связаны ни службой королям, ни кодексом рыцарской чести.

И за свободу – боролись. Расскажу одну историю… Из тех, которые называют историческими анекдотами, потому что достоверность их сомнительна. Но если даже история и выдумана… Впрочем, надо рассказать саму историю.

Когда-то, в середине XI столетия, на улицах некоего города появился незнакомый человек. Он просил подаяние, брался за какую угодно работу и тем кормился первые несколько месяцев. Потом он стал помогать зеленщику в его торговле; появился свой угол, постоянный источник дохода.

А через один год и один день жизни в городе человек пришел на ратушную площадь и дернул веревку колокола. Такие колокола стояли на многих площадях. Тот, кто просил справедливого суда, мог прийти и дернуть за веревку. Горожане соберутся на сход и дадут тебе то, что сочтут справедливым.

Город согласился дать незнакомцу гражданство, и в списки граждан внесли имя, которое он назвал. А еще через год город осадило войско грозного герцога. На этот раз герцог просил не денег, не подчинения города. Он просил только одного: выдать ему бывшего слугу, человека, который оскорбил его, герцога, обесчестил его дочь, обманул его доверие.

Город должен подумать. Сколько надо думать городу?

Сутки. Хорошо, сутки герцог подождет.

В лагере герцога высоко горели костры, доносились разухабистые песни, стук молотков – сколачивали лестницы. А в ратуше заседал Совет самых знатных семейств города, собиравшийся по самым важным поводам. Прошел день и вся ночь до утра, и городской магистрат вышел к герцогу.

– Человек обманул город, и мы накажем человека сами, – сказали старейшины герцогу. – Но город не может выдать того, кого признал гражданином.

– Но он обманул вас!

– Это дело города. Мы не можем отдать гражданина.

Никто не будет уважать город, который отдает своих граждан.

– Тогда я пойду на ваш город и возьму свое силой.

– Но, может быть, герцог возьмет у нас выкуп?

– Нет. Герцог не возьмет ничего, кроме крови своего обидчика.

– Тогда – война.

– Война.

Раз за разом шло на приступ города закованное в латы феодальное войско. Герцог был богат, и к стенам приставляли широкие лестницы, по которым поднимались по три воина в ряд. Герцог был очень могуществен, и тысячи работников насыпали вдоль стен города валы, чтобы можно было подняться на уровень стен и метать стрелы в защитников, а потом перекинуть мостики. Десятки защитников города полегли в самые первые дни. Собор наполнился гробами.

Не стало подвоза свежей пищи, и сразу начались болезни. Люди болели, умирали.

Специальные машины бросали в город камни, горящую паклю, и было много раненых. Занимались пожары, от дыма стало нелегко дышать.

И тогда новый гражданин сам пришел в ратушу и предложил: пусть он уйдет, и пусть герцог сделает с ним все, что хочет, но пощадит остальной город. И опять весь день и всю ночь заседал Совет самых знатных семейств. И Совет постановил наутро: продолжать войну с герцогом до тех пор, пока герцог не отступится от города или пока в городе есть еще живые люди. А обидчику герцога город запрещает уходить и запрещает отдавать себя во власть герцога. Раз он гражданин, его судьба – в руках города, а никакого не герцога.

Конец рассказывают разный: и что герцог взял город, и совершил свою месть. И что герцог города не взял. Называют даже фамилии потомков обидчика герцога, до сих пор здравствующих в Орлеане. Или в Тулузе – есть и такая версия.

Говорят еще, что незнакомец все-таки тайно, среди ночи, спустился по веревке со стены, ушел в лагерь к герцогу, и герцог убил врага, а наутро снял осаду города. А город вычеркнул его из списков граждан. Не за то, что навлек на город бедствия, а за то, что ослушался города. Тот, кто не подчиняется городу, недостоин носить имя его гражданина.

Есть и такой конец истории.

Не буду спорить, насколько подлинна эта история, какие реалии за ней стоят и в каком городе произошли эти события. Гораздо важнее, по-моему, само желание рассказывать такого рода истории, утверждая свое право на свободу. А если говорить о реалиях, стоящих за красивым вымыслом (Или все-таки не вымыслом? Кто знает?)… Реалии в том, что горожане были вооружены не хуже феодалов, отважны, и справиться с ними оказывалось все труднее. Феодалы обожали рассказывать сказки о трусливости, подловатости горожан, которые если и побеждают, то только ударяя в спину, исподтишка.

Но 11 июля 1302 года под городом Куртре, во Фландрии, горожане били вовсе не в спину. В 1300 году король Франции захватил богатую Фландрию, множество городов которой могли дать приличный доход. Вот только горожане думали иначе и в 1302 году восстали, перерезав и разогнав королевских наместников. И раньше не вся Европа так уж хотела стать подданными королей, в том числе и короля Франции. Но раньше против Карла Великого выступало или племенное ополчение саксов, или рыцарская конница Тосканы. Ни рыцари, ни мужики Фландрии не участвовали в Брюггской заутрене, когда жители города Брюгге, а потом и остальных городов Фландрии дружно резали людей короля.

11 июля 1302 года под Куртре королевское войско во главе с родственником короля, графом Д’Артуа, встретилось с народным ополчением Фландрии под командованием башмачника В. Жилье. Граф Д’Артуа вел 10 или 12 тысяч всадников; 7500 из них были опоясанные рыцари имевшие право на всевозможные знаки отличия. Городское ополчение составляло не меньше 13, но не больше 20 тысяч человек. Точнее сказать невозможно. Никто из знатных не сомневался, что все будет как всегда и вечер 11 июля станет вечером резни бегущих горожан. Тех, кто еще сможет бежать. Никто из них ведь не понимал, что на арену истории вышла новая сила и что теперь все будет по-другому.

Земля дрожала и гудела, когда, тронувшись шагом и все ускоряя движение, десять тысяч закованных в сталь всадников пошли в полный опор. Казалось, нет в мире силы, способной выдержать удар рыцарского войска. Но горожане мало походили на шатавшихся от голода вилланов. Их оружие было не хуже рыцарского, а кирасы, может быть, и крепче. Ведь делали их для себя. Рыцари оказались остановлены, потом отброшены. Опять дрожала земля, но уже под копытами бегущих. Горожане бежали вслед и часто догоняли. Рыцарский конь в латах, под тяжелым всадником, не мог долго скакать в полную силу. 4 тысячи рыцарских трупов нашли победители на поле своей славы, 700 пар золотых шпор собрали они, и потому битва у Куртре вошла еще в историю как Битва шпор.

Рыцарство Франции стонало, что никогда не оправится от столь страшного поражения, а гадкие горожане, не умеющие должным образом почитать феодалов и феодальную систему, прибили рыцарские шпоры к городским воротам Куртре. И всякий входящий в ворота волей-неволей вспоминал о победе городов над рыцарским войском.

Время стерло горечь поражения. Но даже в XVII, в XVIII веках вежливые люди не говорили с французскими дворянами о битве при Куртре, о воротах с прибитыми к ним шпорами. Это была та самая веревка, о которой не надо говорить в некоторых домах.

При каждом удобном случае города старались освобождаться от власти даже самых милых феодалов, и к XIV веку мало было в Западной Европе городов, принадлежащих феодалам. Это на окраинах Европы, в том числе в Великом княжестве Литовском, еще и в XVI и даже в XVIII веке оставались частновладельческие города.

Города жили по своим законам, и эти законы прямо восходили к римскому праву. Ведь это были законы для свободных людей, для граждан, и даже королевские грамоты для дворян не очень подходили горожанам. В Германии и славянских землях города управлялись чаще всего по кодексу, разработанному в городе Магдебурге.

Магдебургское право

Большая советская энциклопедия о Магдебургском городском праве не очень высокого мнения:

Оно служило средством закрепления привилегий немецких купцов и ремесленников на заселяемых ими соседних и дальних территориях и сопутствовало немецкой колонизации Чехии, Силезии, Польши, Литвы и Галицко-Волынской Руси.[62]

Можно, конечно, спросить у авторов статьи, где они нашли немцев в Витебске и уж не были ли немцами войт, бурмистр и другие должностные лица во Львове и в Гродно?!

Всплеснуть руками и ужаснуться: это надо же, куда немцы, оказывается, пролезли! Можно спросить и о ином, уже нисколько не издеваясь. Например, не стыдно ли взрослым дядям заниматься такой гадостью, как подтасовка исторических фактов, и науськивать невежественных людей на представителей иного народа – в данном случае на немцев?

Карамзин и Соловьев просто не замечают того, что многие города Западной Руси управлялись по традициям Магдебургского права. Ни строчки они об этом не пишут.

А Магдебургское право – это свод основных законов, по которым может управляться торгово-промышленный город. Сложился этот свод в Магдебурге в XIII веке из разных источников. Из привилегий, данных городскому патрициату архиепископом Вихманом в 1188 году. Из постановлений суда шеффенов Магдебурга. Шеффены – это судебные заседатели, определявшие наказание вместе с судьей; своеобразные предшественники суда присяжных.

Важным источником Магдебургского права стало Саксонское зерцало – сборник феодального права, составленный в 1221–1225 годах шеффеном Эйке фон Репковым.

Это было первое универсальное законодательство, которое можно было применить в любом городе и которое исходило из права города на самоуправление. По Магдебургскому праву город был сувереном и законодателем, и все остальные пункты права исходили именно из этого.

Магдебургское право применялось во многих городах.

Уж очень оно было удобным. По традиции суд Магдебурга был высшим толкователем Магдебургского права и высшей апелляционной инстанцией.

Польские города давно жили по Магдебургскому праву и называли его иногда «немецким». Складывалась пикантная ситуация, когда немцы Тевтонского ордена прилагали колоссальные усилия, чтобы не дать жить по «немецкому праву» городам орденских земель с их смешанным славянским и немецким населением. А польские короли тоже прилагают все усилия, чтобы дать этим городам «немецкое право».

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒