Павел Туманов

Страх

Следователь ОРБ (оперативно-разыскное бюро – будущий УБОП) подполковник МВД Наташа Кудрина говорила, что боится пьяных и подростков. А сама имела дело с махровыми бандитами, которых хладнокровно сажала.

Мою маму напугали на всю жизнь в 1938 году, когда расстреляли ее отца (моего деда) как врага народа. Ей было 13 лет. Она несла на себе клеймо дочери врага народа вплоть до реабилитации (посмертной) Павла Ивановича, в честь которого меня и назвали. И даже после реабилитации не встревала ни в какие споры и конфликты. Тем не менее, была женщиной смелой, крепко держала в руках трех мужиков: папу и меня с братом. И имела очень острый язык.

Я рос в полной семье, где папа был добытчиком, а мама – хозяйкой дома, при этом работая. Все мы имели домашние обязанности. В трехкомнатной квартире по полторы комнаты (полы) каждую субботу мы мыли с братом. Кухня, прихожая и туалет приходились на маму. Еще она брала меня на улицу тянуть выстиранные и выжатые (вручную, стирала мама) простыни. И мне было смешно, когда я, дергая свой край, сдвигал вперед маму. А мама сердилась. Гладил я тоже сам – свои рубашки и все наволочки и простыни. Ненавидел это занятие. Свои брюки отпаривать мама меня тоже научила. Еще мы с братом выбивали ковры и ходили за продуктами в магазин. И обязательно возвращали сдачу.

А огород! Да, у нас был огород, и своей картошкой мы себя обеспечивали (без магазина) на год. А из мелкого картофеля мама делала крахмал. Огород был за постом ГАИ на выезде из города и был немаленький. И вот это ежегодное вскапывание, посадка, прополка, окучивание, а потом выкапывание клубней – Боже, как меня доставало. Но возражать я не смел.

Когда я говорю, что я человек застенчивый, никто мне не верит. Классный руководитель Тамара Михайловна (с 5 по 8 класс) потом рассказывала: «Девчонки рисуют его на доске, а Пашка сидит за партой и только улыбается». Я этого не помню. Но то, что я из себя изображал, никак не соответствовало моей внутренней сути. Я был нерешителен и робок. Учиться мне не нравилось, но дураком быть не хотелось. Я держался на уровне «хорошистов», «двойки» мне получать было стыдно. А потом – за моей учебой внимательно следила мама. Она смотрела ежедневно мой дневник, проверяла домашние задания. До тех пор, конечно, пока что-то еще в моей учебе понимала.

Однажды в школьные годы (старшие) я так боялся опоздать домой, так мчался из соседнего дома в свой подъезд, что меня не остановили крики моих приятелей по двору. Тогда я пропустил вообще никогда не бывавшее у нас северное сияние. А ребята звали меня как раз для того, чтобы я его увидел. Был ли это страх перед мамой? Я ведь знал, что она и пальцем меня не тронет, будут слова. «Оба не битые», - говорила обо мне и брате потом мама.

Ходя в школу через силу, потому что так надо и так делают все, я много читал. И это было одним из способов спасения от «мерзостей» жизни, до сих пор, кстати, сохранившимся и ставшим неискоренимой привычкой. Но разве это были мерзости? Мерзости (и еще какие!) ждали меня впереди.

Еще в МВД я полюбил шататься ночами по городу. Пары алкоголя настолько расширяли меня изнутри, что мне тесно становилось в квартире, и я шел изучать нравы ночной Кукковки. Страшился тьмы и того, что в ней могло меня ожидать, но шел. Заезжал туда на последнем троллейбусе (они ходили тогда до часу ночи) и бродил по улицам. Чего-то искал? Может быть. Ну, и находил, конечно. Однажды за мной увязались три подростка. Я специально сворачивал на другие улицы, они – как приклеились. Тогда я зашел в подъезд какого-то дома. Парни зашли за мной. И тут я к ним повернулся:

- Ну что, грохнуть хотите?

Они так растерялись, что сказали:

- Да.

И тогда я стал с ними болтать. А им, видимо, тоже было скучно, да и не нужны они были никому. А тут такой интерес к их жизни. Они разоткровенничались. А на прощанье я им вручил свою визитку, где вверху было написано: Министерство внутренних дел… Парни обомлели и очень горячо пожимали мне руку, наверное, подумав: «Хорошо, что не грохнули».

Я боялся получить двойку на экзамене, хотя не особо усердно готовился к его сдаче. Так было в выпускных классах школы, так было в институте. Я просто читал, но не умел зубрить. Наверное, спасала память, на отсутствие которой пожаловаться я не мог. Ну, и отношения с преподавателями. Я с ними не конфликтовал, больше улыбался, умел слушать.

Я жутко боялся армии. Чего только про нее тогда не рассказывали – про дедовщину. Попробовал отсидеться от нее в деревне после окончания института, но испугался и деревни, в которой уже начал спиваться. А деревня-то и помогла мне пережить ужасы армии. Хотя уж совсем ужасных ужасов (в сравнении) в ней и не было. Что, если бы я пошел в армию после института? Нежный и тихий мальчик – каким я тогда был. Я вообще-то и сейчас не перестал им быть, но жизнь диктует условия, и каждый справляется с ними по-своему. Я вроде как и не форсировал события, но делал соответствующее «лицо» при их проживании. Я был участником событий, и вычеркнуть себя из них я не мог. И совершенно не хотел, чтобы события вычеркнули меня. Как говорится, глаза боятся – руки делают. Оглядываясь назад, я уже не удивляюсь, что почти всегда я имел то, что хотел. Не добивался, не боролся, не преодолевал – просто жил, соответствуя каждому участку (или километру) жизни. Своей, конечно. Я просто брал. И почему-то никто не был против.

Получается, что страх преследовал меня всю жизнь. А я все-таки жил и почти уже ее прожил. Может быть, и сейчас я чего боюсь? Да, дураков, которые творят всё, что им хочется. Чем дальше, тем дураков становится больше. Но я уже от них не завишу. Да и раньше не было такой зависимости. Везло? Не без этого. Но всегда существует личностный фактор. Твоя роль в истории. И сыграть ее нужно достойно. У меня в жизни были разные роли, и я, как сейчас выясняется, не сфальшивил. А огорчения и неприятности, конечно, были и есть. Куда ж без них? Но они мне не мешают. Три к носу, и все пройдет. И еще у меня есть хороший принцип, который мне помогает всю мою жизнь: я отношения не выясняю, я их прекращаю.

«Глаза боятся – руки делают», – так говорила моя мама, напуганная на всю жизнь дочь врага народа. А голова думает – добавил бы я, внук врага народа. Страх не помешал маме прожить свою жизнь достойно и дать мне всё, что и мне помогло прожить жизнь свою. Страх – не повод прятаться от жизни. Страх – стимул жить дальше, не склоняя головы перед трудностями.

Павел Туманов

2.02.2021