Марии. Счастье. Тайна Сибири
Марии
Машина стучит и гремит; Как сталь ударяет о сталь, Так, грудь раздирая, стучит Мне в сердце больное печаль. Сидит хороша и тонка, Но алые губы дрожат, И здесь, у стального станка, Невеселы думы лежат. Мне в сердце глубо́ко легли Слова о суровой судьбе, Диктованы были они Печалью сердечной тебе.
«Нет, счастья уже не видать, Родились на горе своё; Вот с малыми нищая мать: Вы видите детство моё. Теперь же тяжёлой рукой Тюрьма наложила печать На нашу семью, и покой Приходится в водке искать». Сказала, опять за станок, И я за работу взялась, На грудь лёг холодный комок, — И мука чужая мне в душу впилась.
Машина стучит и гремит, Сливается голос колёс, Но что мою душу томи́т И держит она бремя слёз? Любовь это бурной волной Старается муку залить И тянется грудью больной, Чтоб горе чужое допить.
<1929>
Счастье
Мне не нужно наслаждений — Не о том грущу, Мира лучшего видений Всей душой ищу.
Я люблю леса́ и поле; Небо, звёзды, ночь Всю тоску мою и горе Отгоняют прочь.
Но зачем кричат мне: «Счастье!» А счастливых нет. Не вернуть в порывах страсти Пролетевших лет.
Всё обманно и не вечно, Издали́ блестит, Улыбается сердечно — Тернии таит,
Привлекает и погубит. Как несчастен тот, Кто поверит и полюбит — Горе он найдёт.
Для чего ж пути далёки, Света не найдёшь, — Корни радости глубо́ки, Жизнь лишь проклянёшь.
Скажешь: всё воображенье В молодых мечтах — И оставишь сожаленье О былых годах.
Милый друг, пойдём со мною, Радость я нашла, Не солгу тебе, не скрою, Что тоска жила
В сердце и рвала порою Душу из груди. Эти язвы я покрою Счастьем впереди.
Всё равно без муки кре́стной Жизнь не проживёшь: Только кажется прелестной — Кровию польёшь
Путь себе. Оставь же дали, В душу загляни. В ней и радость, и печали, Холод и огни.
Ты далёко, счастье близко, Сердце разбуди, Пусть мешают, жалят низко — Ты вперёд иди.
Но по общему примеру Мира клеветы Не старайся в сердце веру Уничтожить ты.
Пусть осудят и смеются — Друг, прости, идём. Им ведь слёзы остаются, Мы же отдохнём.
<1926>
Тайна Сибири
Много, тайга ты родная, Ско́рби и муки таишь, С ветром седым вспоминая, Вечно ветвями шумишь.
Помнят высокие ели Тропку — травой заросла, — Здесь кандалами звенели, Партия скованных шла.
Песни тоскливы, тягучи В небо далёко неслись. Слёзы, страдальчески жгучи, В землю сырую впились.
Сердце застыло в печали, Жёны меж ними брели, Сжатые губы молчали, Ноги оковы несли.
Много тропой неширокой Партий прошло в рудники, Там же, над речкой глубокой Дремлют, склонясь, тальники́.
Камень такой же невзрачный Тайну сурово хранит, Мечется воздух прозрачный, Хочет он сдвинуть гранит.
Только струи́, пробегая Между песку и камней, Шепчут, друг друга толкая: «Знаем мы тайну о ней.
Годы с тех пор проходили, Жадной гонимы судьбой. Помнишь? Свидетели были Небо да мы же с тобой…
Грустную песню шептали, Как подходила она, Губы сухие припали, Думали, выпьют до дна.
Много душою страдала, Что-то шептали уста, Долго бедняжка бежала И прилегла у куста.
Руки и ноги покрыты Кровью — ужасна была. Тучка, скорее скажи ты, Кто и откуда пришла?» —
«Из рудников убежала, — Бредит, недолго ей жить». — «Свежая ночь покрывало Женщине выдать спешит…
Только весной шаловливой Мы высоко́ поднялись — Кости, хранимые ивой, К северу вдруг понеслись.
Много в те годы хранили Тех, что от жизни ушли, Тело их лаской омыли И далеко́ погребли».
Много, тайга ты родная, Скорби и горя впила. Речка, струясь и ныряя, К северу тайны несла.
<1928>
|