С.Г. Карпюк. OCHLOS И ЕГО РИМСКИЕ СООТВЕТСТВИЯ

Вестник древней истории. 1996. № 3. С. 44–53.

С.Г. Карпюк

ПОЛИБИЙ И ТИТ ЛИВИЙ:

OCHLOS И ЕГО РИМСКИЕ СООТВЕТСТВИЯ

Складывается впечатление, что Плутарх своими "Сравнительными жизнеописаниями" навеки скомпрометировал для исследователей саму идею сравнения греческих и римских реалий политической жизни. Однако нам представляется, что социальная лексика может послужить интересным материалом для сопоставления. Выбор в качестве объектов сравнения и изучения трудов Полибия и Тита Ливия может показаться на первый взгляд тривиальным – об этом писала, если воспользоваться выражением самого Тита Ливия, tanta scriptorum turba[1]. Следует все же отметить, что для избранной нами темы эти труды почти ничего не дают, зато громадным подспорьем служат соответствующие лексиконы и конкордансы[2].

В сохранившихся частях своего труда Полибий употребил слово ochlos 68 раз, но в современной историографии за ним прежде всего закрепилось репутация "открывателя" охлократии (власти толпы) – эллинистический историк трижды использовал данное слово, переняв его у философов-перипатетиков либо стоиков, причем этому факту зачастую придается очень большое значение[3].

Полибий употребляет слово ù ochlokratia исключительно в VI, "методологической" книге своего сочинения, посвященной причинам развития и упадка государств. Следует отметить, что VI книга (наряду с XII и XXXIV) выходит из хронологической канвы "Истории" и имеет целью описание причин достижения Римом мирового господства. Важнейшая из них, по мнению историка, – это смешанная (mikte) форма государственного устройства Рима, способная противостоять процессу деградации, неизбежному при других формах государственного устройства[4]. Охлократия, по его мнению, является (наряду с монархией и олигархией) одной из "дурных" (kakoi) форм (Polyb. VI.4.6, 8) и знаменует собой конечную стадию упадка государственного устройства; она возникает после демократии, будучи следствием вседозволенности и беззакония. В другом месте историк детализирует свою точку зрения: после того как народ выступит против властолюбия и корыстолюбия отдельных граждан "государство украсит себя благороднейшим именем свободного народного правления (eleutheria kai demokratia), а на деле станет наихудшим из государств, охлократией" (VI.57.9)[5].

Охлократия оказалась для эллинистического историка конечной стадией цикла (anakuklosis) развития (а точнее - деградации) систем государственного устройства. До этого монархия вырождалась в тиранию, затем - аристократия в олигархию, и, наконец, настает черед демократии. Демократия функционирует нормально в течение некоторого времени, но власть развращает предводителей демоса подобно тому, как раньше она развращала царей и аристократов. Появляются недобросовестные демагоги, и демократия деградирует (VI.9.4–8). "Когда затем и аристократия выместит обиды правителей, тогда нарождается власть демоса (demos). Его необузданность и пренебрежение к законам порождает с течением времени охлократию" (VI.4.9–10). За этим следуют казни, изгнания и конфискация земли, народ возвращается к дикости, после которой возникает монархия и следует новый цикл.

В основе полибиевского анализа лежит трехчастная классификация форм государственного устройства, восходящая по крайней мере к V в. до н.э. (Herod. III.82.2; Pind. Pyth. II.87); Аристотель разделил каждую из форм на "прямую" или "правильную" (orthe) и "отклонение" (parekbasis) от нее (Arist. Pol. 1279a; Eth. Nic. 1160a-b). Впрочем, жестко запрограммированный цикл изменений форм государственного устройства был, очевидно, "изобретением" самого Полибия[6].

Для нас, однако, важнее другое различие между аристотелевской теорией и полибиевской схемой деградации форм государственного устройства – на первый взгляд, чисто лексикологическое. Аристотель называл "отклоняющуюся" форму государственного устройства "демократией", а противоположную ей "правильную" – "политией" либо тимократической (timokratike) конституцией. У Полибия же, напротив, "правильная" демократия трансформируется в охлократию (или "хейрократию" – власть силы). Подобное варьирование традиции было характерно не только для Полибия: в "эпитоме Ария Дидима" (который был, между прочим, учителем Августа) – эксцерпте перипатетической философии I в. до н.э., который дошел до нас в "Антологии" Стобея (Stob. II.7.13 sqq. = II.116 sqq. Wachsmuth-Henze)[7] аристотелевская "полития" также называется демократией, а аристотелевская демократия - охлократией (Stob. II.7.26 = II.150 Wachsmuth-Henze)[8].

По всей видимости, Полибий был не первым, кто ввел в оборот само слово и понятие "власти толпы". Как и представление о смешанном типе государственного устройства, оно было заимствовано из перипатетической традиции (впрочем, это представление разделяли и стоики). Арий Дидим, по-видимому, независимо от Полибия употребляет в одном пассаже слова ochlokratia и mikte (Stob. II.7.26 = II.150-151 Wachsmuth-Henze)[9]. На основании вышеперечисленных словоупотреблений обычно и делаются заключения об отношении Полибия к толпе, к народным массам. По нашему мнению, при рассмотрении отношения Полибия к толпе не следует руководствоваться этими теоретическими положениями, которые почти не применяются им при описании конкретных исторических событий. Анализ употребления слов ù ochlos, plethos, hoi polloi может дать более точную картину взглядов историка.

В подавляющем большинстве случаев слово ochlos у Полибия не содержит отрицательного оттенка. Так, например, Деметрий послал своего воспитателя в Сирию для того, чтобы оценить настроения масс (peri tous ochlous) (Polyb. XXXI.13.1); Ганнибал узнал об антипатии альпийских народов (ochloi) к Риму (III.48.11). Ochloi - это также и народное собрание, которое созывает стратег ахейцев (XXIII.16.11; cf. XXVIII.4.12; 7.4). При описании положения в Риме ù ochlos соответствует populus Romanus: Публий Сципион заслужил расположение народа (ochloi) и доверие сената (XXIII.14.1); один из преторов убеждал римский народ (ochloi) воевать с Родосом, причем речь идет о сходке, на которой могли присутствовать и неграждане (XXX.4.4; cf. III.85.8).

Как будто бы особняком стоит пассаж из VI книги: "Поэтому-то и не стоит распространяться о государственном устройстве афинян и фивян, где всеми делами по собственному побуждению заправляет толпа, в одном месте непомерно стремительная и непостоянная, в другом обуреваемая насилием и гневом" (VI.44.9). Однако и в данном случае мы имеем дело не с отрицательной оценкой толпы как таковой, а с указанием черт, свойственных афинскому и фиванскому демосу.

Ochlos может у Полибия обозначать также и преимущественно низшие слои общества, "широкие народные массы". Характерно уподобление толпы (ochlos, plethos) морю, а ее предводителей и советчиков (prostatai kai sumbouloi) – ветрам (Polyb. XI.29.9; cf. Liv. XXVIII.27.10–11). В речи ахейского посла Калликрата в сенате ochlos (как и hoi polloi) обозначает народные массы ахейцев, которые были противниками римлян (Polyb. XXIV.9.5–7)[10]. Только в двух случаях прослеживается явно негативное отношение к толпе: свирепая толпа (точнее, толпы – ochloi) александрийцев буквально растерзала ненавистных ей родственников Агафокла: впивалась в них зубами, колола, вырывала глаза (XV.33.9–10); Диэй передал обвиненных в сговоре с врагом послов в руки толпы в Коринфе (XXXVIII.17.12). Выделяется также описание кампании Филиппа в Элиде. При его появлении огромная толпа (plethos) местных жителей укрылась в Таламах с большим числом (pleistos ochlos) рабов и скота (IV.75.1–2). Характерно, что слово ochlos употребляется одновременно для обозначения скопления рабов и скота, а гражданское население обозначается как plethos. Причины скорой капитуляции элидцев заключались именно в том, что в Таламах собралась неспособная к сопротивлению перемешанная толпа (IV.75.5). Необходимо отметить, что подобная характеристика толпы в целом не свойственна Полибию.

В “Истории” Полибия ochloi часто равнозначно dunameis и обозначает войска: войска ахейцев (ochloi) так любили Филопемена и так были уверены в нем, что сами рвались в бой (Polyb. XI.12.2), войска (ochloi) воспряли духом (I.32.8), вожди карфагенян, заметив низкий боевой дух войск, решили не принимать битвы (I.15.4), собравшиеся войска c восторгом восприняли речь Ганнибала (III.34.9); ochloi – римское войско, в присутствии которого один консул осуждал действия другого (III.90.6). Примеры можно продолжить[11].

Ochlos - это не только толпа воинов, но и гражданское ополчение. Тимоксен, ахейский стратег уклонился от созыва войск для войны с Клеоменом (IV.7.6); описывая осаду Сципионом Нового Карфагена Полибий называет оборонявшее стены городское ополчение ochlos (X.12.10). Наконец, сравнивая гражданское ополчение свободного государства с подчиненным тирану Полибий называет первое ochloi (ХI.13.5).

Следует особо отметить, что Полибий, подобно другим авторам эллинистического времени (но в отличие от авторов V–IV вв. до н.э.)[12], употребляет ochlos, ochloi, plethos, plethe, hoi polloi как синонимы либо почти как синонимы[13]. В подтверждение этого можно привести множество примеров, однако для наглядности остановимся на тех, в которых указанные выше слова находятся рядом, в одном контексте.

Так, при описании превращения демократии в хейрократию историк употребляет и plethos, и plethe, и hoi polloi (VI.9.6–8). Повествуя о возвышении и гибели Агафокла, Полибий называет александрийскую толпу то hoi polloi (XV.27.1), то plethos (XV.27.3, 32.11), то plethe (XV.33.5), то ochloi (XV.33.9). Участники собрания Ахейского союза, которых будоражил и настраивал против римлян демагог Критолай, обозначаются как plethos (XXXVIII.12.5), plethe (XXXVIII.12.2), hoi polloi (XXXVIII.12.4), ochloi (XXXVIII.12.10, 13.6).

Таким образом, для Полибия ochlos (точнее, ochloi) – нормальное состояние народа, “широких народных масс”. Полибий в данном аспекте является продолжателем “линии” Аристотеля, который, в отличие от своих предшественников и современников (Платона и Исократа) воспринимал ochlos как данность. Разве что аристотелевская “толпа” за два века превратилась в полибиевские “толпы”. Поэтому и не стоит придавать слишком большое значение “открытию” Полибием охлократии - в сущности, это та же самая крайняя (радикальная) демократия - историк в целом остался в русле перипатетической традиции. Его лексика лишь отражает некоторые изменения в обозначении форм государственного устройства.

В "Истории от основания города" Тита Ливия очень часто используется слово multitudo, несколько реже – turba и производные от него, и сравнительно мало употребляется слово vulgus (volgus) и родственные ему слова. Подобная констатация мало что говорит филологу, и совсем ничего – историку, однако рассмотрение всех словоупотреблений дает весьма интересный материал не только для реконструкции воззрений историка, но и для характеристики, как это принято сейчас называть, менталитета римского общества. Что касается multitudo, то это слово Ливий обычно использует для обозначения множества, многочисленности, не ставя его в какой-либо специальный социальный контекст (например, Liv. V.34.2; IX.23.16; X.29.15), и поэтому мы решили воздержаться от сплошного анализа этого слова[14]. Следует отметить, что иногда multitudo может приобретать и вполне негативный оттенок. Повествуя о драматических событиях на Сицилии в 214 г., Ливий пишет: "Падкая на такие речи толпа (multitudo), c каждым днем стекавшаяся в Сиракузы, подавала надежду на переворот..." (XXIV.24.1). И несколько ниже: "Такова природа толпы (ea natura multitudinis est): она или рабски пресмыкается, или заносчиво властвует. Она не умеет жить жизнью свободных, которые не унижаются и не кичатся" (XXIV.25.8).

Turba часто используется историком равнозначно с multitudo, иногда в одном и том же пассаже эти слова чередуются (наиболее характерные примеры - III.48.3; 49.2; 50.4; 54.7; IX.4.12–13; XLV.7.4)[15]. Так, например, после унизительного для римлян поражения от самнитов в Кавдинском ущелье Луций Лентул в 321 г. обращается к сенату: "Родной кров, - скажет кто-нибудь, - стены города и толпы его жителей ('Tecta urbis' dicat aliquis 'et moenia et eam turbam a qua urbs incolitur')" (IX.4.12). Однако в следующем же пассаже он говорит: "Кто же станет охранять Город? Очевидно, толпа (multitudo) мирных безоружных граждан" (IX.4.13).

Слово turba – не редкость в труде Тита Ливия (более полутора сотен употреблений только в сохранившихся книгах). Уже во вступлении историк пишет о "великой толпе писателей" (tanta scriptorum turba), причисляя себя к ней (I.pr.3). Описывая хрестоматийную историю основания Рима ("широко распространенный рассказ" – vulgatior fama est) Тит Ливий пишет об убийстве Рема в сумятице (в толпе) – in turba (I.7.2). И далее turba достаточно равномерно распределена по всем сохранившимся книгам. Turba часто характеризуется Титом Ливием как нестройная (incondita – XXII.45.3, XXV.1.4, 13.10, 15.13, XXXII.13.14, XXVI.33.4, XLIII.10.5 – incondita multitudo turba), перемешанная (permixta, mixta, immixta – XXIX.28.3, XXX.10.8, XXXII.13.14, XXXIX.31.11, XLIV.35.12), небоеспособная либо безоружная (imbellis, inermis – XXIV.39.6, XXV.13.10, XXXII.13.14, 24.6, XXXV.28.4, XXXVI.24.11, XXXVIII.21.14, XLI.2.3), реже – как сгрудившаяся (congregata – XXIV.48.7), окружающая со всех сторон (circumfusa – VI.15.9, X.25.2), густая (conferta, confertissima –XXVII.14.9, II.12.6), трепещущая (trepida – II.12.8), беспокойная (tumultosa - VI.14.6), скорбная (maesta – VI.16.4) и т.п.

При этом значение толпы вообще, или сумятицы, суматохи turba имеет достаточно редко: кроме вышеперечисленных случаев следует отметить выражение "зачинщики беспорядков" (qui turbae ac tumultus concitatores fuerant – XXV.4.10) и некоторые другие употребления (XXVI.15.11; XXIX.7.4; 26.8). Дважды Тит Ливий обозначает этим словом скопление животных: сбившихся в кучу лошадей (XXII.47.3) и сгрудившихся вместе слонов (XXVII.14.9).

Во всех прочих случаях употребление turba дает основание для социальной характеристики, не всегда осознанно привнесенной историком. По отношению к римским гражданам turba обозначает толпу или скопление граждан. Перечислим наиболее характерные контексты. Вокруг старика-должника на форуме собралась толпа (circumfusa turba) – речь идет о событиях 495 г. (II.23.5). Во время нашествия галлов "в толпе других (inter ceteram turbam) увозил на телеге жену с детьми и некий римский плебей Луций Альбин" (V.40.9). Толпа сторонников окружает Марка Манлия - turba Manliana (VI.16.8; cf. 17.6). В своей речи Манлий прямо называет ее "mea turba" (VI.15.10). Диктатор Марк Фабий Бутеон после того, как сложил свои полномочия, "затерялся в толпе людей занятых частными делами" (turbaeque se inmiscuit privatas agentium res), причем эта толпа отделяется Ливием от populus: populus – это ликторы, а turba – римляне не при исполнении ими гражданских обязанностей (XXIII.23.7-8). Поздравить Манлия с избранием консулом пришла толпа – 211 г. (XXVI.22.3). Свита консула в противоположность самому консулу также называется turba (XXXIX.12.2). При известии о победе над Персеем (168 г.) взрыв ликования раздался в собравшейся в цирке толпе (XLV.1.6).

Несколько особняком стоит описание событий 304 г.: "Так и шло, пока Квинт Фабий и Публий Деций не стали цензорами, и ради общего согласия, как, впрочем, и ради того, чтобы выборы не попали в руки черни (simul ne humillimorum in manu comitia essent), Фабий выделил всю рыночную толпу (forensis turba) и объединил ее в четыре трибы, назвав их 'городскими' " (IX.46.14). Характерно, что в предыдущем параграфе "рыночной партии" (forensis factio) противопоставляется "народ истинный, уважавший и чтивший знатных" (integer populus, fautor et cultor bonorum)" (IX.46.13). Здесь слово turba как бы замещает слово factio.

Но turba не обязательно состоит только из граждан: Фабиев сопровождала толпа родственников и друзей (II.49.5), а возможно, и клиентов (см. также Dion. Halic. IX.15). Ганнибала сопровождала толпа свободных и рабов (turba tot liberorum servorumque - XXIII.9.6). Беспорядочная толпа сельских жителей и рабов (incondita turba agrestium servorumque) была перебита Ганноном (XXV.1.4). Turba состоит и из мужчин и из женщин (virorum mulierumque turba): подобная толпа заполняла храмы, моля о мире (III.5.14); толпа мужчин и женщин стекалась в храмы после разгрома Газдрубала (XXVII.51.8-9) и после известия о победе над Персеем (XLV.2.7). Плач толпы женщин (turba mulierum) способствовал изменению решения Кориолана (II.40.9); результатом смятения умов после долгой войны с Карфагеном было то, что толпа женщин даже на форуме и в Капитолии приносила жертвы не по отеческому обычаю (XXV.1.7).

Очень важной особенностью употребления turba в невоенном контексте Титом Ливием является ее противопоставление магистратам и, прежде всего, сенаторам (patres), которое иногда подчеркивается специально, чаще же высказывается ненамеренно. Так, случайно оказавшиеся на форуме сенаторы были застигнуты угрожавшей им толпой (II.23.9); старейшие сенаторы с опасностью для жизни бросались в гущу толпы граждан (395 г.) для того, чтобы прекратить распрю, и толпа почтительно уступала и "не смела осквернять достоинство почтенных старцев" (V.25.2–3); "многолюдная толпа, собравшаяся как на сходку, пришла на Комиций, к курии и взывала к должностным лицам" (XXII.7.7); магистраты прогнали толпу (turba) с форума, а сенаторы (patres) стали ее успокаивать (XXII.56.1); толпа простирала руки к курии (ad curiam) (XXII.60.1); консулов окружила взволнованная толпа, и сенат стал действовать единодушно (XXVI.35.7–9); толпа противопоставляется сенату и консулу при описании возвращения послов из Македонии (XLV.2.3).

Самое сильное обвинение сенаторам – обвинение в подражании толпе, turba. Так, Луций Квинкций обвиняет своих коллег: "Что же, сенаторы, подражайте безрассудной толпе (imitamini, patres conscripti, turbam inconsultam), повторяйте чужие проступки вместо того, чтобы быть образцом для других..." (III.21.6). Марк Манлий упрекал Авла Корнелия и остальных сенаторов в том, что они были оскорблены самим присутствием сопутствовавшей Манлию толпы (VI.15.9). Толпа не должна смешиваться с сенаторами: "Послы с трудом добрались до курии, еле удалось отогнать толпу (turba), чтобы она не смешивалась с сенаторами (ne patribus misceretur)" (XXVII.51.9).

Какой же признак делает невозможным причисление сенаторов к толпе (ведь даже свита консула однажды обозначается историком как turba)? Это – dignitas, достоинство. Ливий так описывает ситуацию перед битвой при Каннах: "После этих слов Павел, как рассказывают, отбыл в сопровождении виднейших сенаторов; консула-плебея (Варрона. – С.К.) провожали его плебеи - толпа была более внушительной, но людей с достоинством в ней не было (turba conspectior, cum dignitates deessent)" (XXII.40.4). Греческий охлос, одумавшись, мог превратиться в демос, рядовые афинские граждане могли стать членами Совета, но пропасть между сенаторами с присущей им dignitas и римской толпой была непреодолимой.

В военных контекстах различия между употреблениями turba у Ливия и ochlos у Полибия значительны. Толпа бегущих, отступающих либо находящихся в смятении римских воинов – не редкость в труде Тита Ливия (I.12.3; II.10.3; IV.37.10; V.38.7; XXVI.3.2; XLI.3.2; ср. также: XXII.6.4; 15.5), причем одновременно turba может обозначать и своих воинов, и неприятельских (XXXIV.39.3–7). Возмущенное (414 г.) римское войско также обозначается как turba (IV.50.3).

Turba – это и нестроевые: водоносы из римского лагеря (XXII.45.2–3), гребцы (в противоположность солдатам –XXXVII.5.6), вспомогательные войска (XXXVIII.26.8), толпы римских матросов (XLIII.7.11). Особенно характерно описание бедственного положения римской армии во время военных действий против истрийцев в 178 г. до н.э.: "Консул начинает отделять безоружных от вооруженных. В огромной толпе (multitudo) он едва находит тысячу двести вооруженных воинов и немногих всадников с конями, остальное было позорным скопищем (deformis turba) то ли торговцев, то ли обслуги – готовой добычею для врагов..." (XLI.3.4). "Безобразная толпа" (deformis turba), бесполезная для военных действий противопоставляется вооруженным воинам, которые могут оказать сопротивление врагу. Характерно, что "безоружный" (inermis или inerma) - один из самых распространенных эпитетов по отношению к turba.

Конечно, turba - это не только римляне, но и италийцы (VI.3.4; VIII.24.15; XXIV.19.11; XXXIII.23.6), греки-сицилийцы (XXIV.27.1, 38.7, 39.6; XXV.24.5), греки (XXXI.14.7, 24.13; XXXII.13.14; XXXIII.1.5-6, 33.2; XXXV.36.3; XXXVI.24.11; XXXVIII.33.7; XXXIX.49.8–9; XLII.44.4; XLIV.46.11; XLV.28.6, 33.5), карфагеняне (XXIX.28.3; XXXIII.48.10)[16], македонцы (XLII.39.2), другие народы (XXVIII.23.4; XLIII.10.5). При описании не-римской гражданской толпы Тит Ливий подчеркивает ее недостойное поведение. После убийства луканцами эпирского царя Александра толпа (turba) лютовала в зверском исступлении и кидала в труп копья и камни (VIII.24.15). Нередко историк отмечает беззащитность толпы не-римлян, ее неспособность оказать сопротивление: римские воины избивают безоружную толпу (turba inermis) граждан Энны (XXIV.38.7), во время штурма римлянами г.Астапа в Испании свои же сограждане избивали безоружных и беззащитных женщин и детей (cum turbam feminarum[17] puerorumque inbellem inermemque cives sui caederent – XXVIII.23.2), женщины, дети и прочая толпа небоеспособных (imbellis alia turba) этолийцев легко сдается римлянам (XXXVI.24.11). Толпа греков противопоставляется римским воинам (XXXIII.1.6) и воинам вообще (XXXII.13.14). И, конечно же, пленники римлян – это тоже толпа, turba, хотя и среди них выделяются лица царского происхождения (XLV.35.1, 39.4).

Turba нередко обозначает и враждебное Риму войско. Как и в отношении римлян turba – это бегущее либо дезорганизованное войско (VII.23.10; XXXVII.43.9; XXXIX.31.11; XLII.66.7), нестроевые (XXXV.28.4; XXXVIII.21.14), матросы (XXVI.20.9), новобранцы в противоположность подготовленным солдатам (XXVIII.15.1; XXIX.1.21; XXX.28.3). Но историк стремится подчеркнуть разницу между организованными римлянами и их неорганизованными противниками. Во время атаки римлян на эквов и вольсков "удар пришелся прямо в мечущуюся толпу врагов (fluctuantem turbam)" (III.60.10). Узнав, что противник – беспорядочная и безоружная толпа (incondita inermis... turba), римский консул решил атаковать лагерь Ганнона (212 г.) (XXV.13.10–11).

Характерен пассаж, в котором царь-варвар (нумидийский царь Сифак) просит римских послов помочь превратить толпу соотечественников в граждан-воинов: "Царство его густо заселено, но он не знает, как вооружить и обучить своих людей, эту случайно собравшуюся огромную беспорядочную толпу (omnia, velut forte congregata turba, vasta ac temeraria esse)" (XXIV.48.7).

В то время как turba и multitudo с приблизительно одинаковой частотой распределены по всему труду Тита Ливия, большинство употреблений слова vulgus (и родственных ему) приходится на конец четвертой и пятую декады, в которых описываются события первой половины II в. до н.э. Как нам представляется, такое распределение невозможно объяснить только случайными факторами.

Однако прежде чем перейти собственно к анализу словоупотреблений, следует остановиться на одном существенном моменте. В некоторых словарях, лексиконах и конкордансах от vulgus не отделяется форма vulgo, которая, будучи формально ablativus, по существу является наречием со значением "вообще", "широко", "среди всех", причем употребляется в нейтральном контексте. Поэтому эту форму не стоит привлекать для анализа социальной лексики.

Повествуя о событиях 509 г., историк, имея в виду римских граждан, сетует на изменчивость духа (настроения) толпы (sunt mutabiles vulgi animi) (II.7.5).В двух случаях vulgus выступает как дополнение к более значимому в данном контексте и "окрашенному" слову. При описании событий ранней римской истории (445 и 417/6 г.) он дважды упоминает turbatores vulgi (IV.2.7 и IV.48.1). В обоих случаях речь идет о предводителях плебса, выступавших за кардинальное изменение традиционных институтов: допуска плебеев к консулату и принятия закона о разделе захваченных земель. Эти предводители, "будоражившие" плебс[18], с точки зрения Ливия, были демагогами, но само слово vulgus в данном контексте вполне нейтрально и, несомненно, обозначает римских плебеев (возможно, историк заменил им turba, стремясь избежать повтора). Во всех остальных случаях (которых немало в конце четвертой и в пятой декадах, vulgo означает "вообще", "широко", "среди всех", причем иногда это относится к низшим слоям населения или вооруженных сил (гребцам и т.п.).

Характерно, что и далее Ливий использует vulgus для обозначения не-римлян. Описывая прибытие в Македонию Деметрия (одного из наследников македонского престола), историк отмечает: "Простой народ (vulgus), не желавший воевать против римлян, восторженно встретил Деметрия, как вестника мира, и с уверенностью прочил его Филиппу в наследники" (XXXIX.53.2). Несколько далее историк еще раз подчеркивает это: "Таково было общее мнение (haec vulgo loquebantur)" (XXXIX.53.5). Таким образом, описывая македонские события, историк понимает под vulgus все население Македонии (в противоположность аристократии, стремившейся к войне с Римом), и "общее мнение", которое выражает vulgus, оценивается историком как вполне положительное и здравое.

Vulgus фигурирует также и в распоряжении сената о судьбе Македонии после поражения Персея (167 г.): "И, наконец, чтобы никогда в общемакедонском собрании, будь такое, не мог негодный льстец черни (improbus vulgi adsentator) обратить свободу, дарованную со здравой уверенностью, в пагубное своеволие, решено было Македонию разделить на четыре области, каждая со своим собранием..." (Liv. XLV.18.6-7)[19]. Впрочем, обращаясь на сходке в Македонии к воинам, консул Л.Эмилий Павел говорит: "Не быть добру там, где воины рассуждают, а полководец позволяет увлечь себя пересудами толпы (imperator rumoribus vulgi circumagatur)" (Liv. XLIV.34.4). В данном случае римские воины уподобляются толпе, являющейся источником слухов.

Для Ливия vulgus в применении к греческому миру - поддающиеся увещеваниям демагогов граждане и (что одно и то же) дающие волю своим эмоциям посетители публичных зрелищ. В Риме также и граждане, и даже солдаты могут обозначаться как vulgus, однако в подобном случае смысловое ударение делается, как правило, на тех, кто толпу подстрекает (т.е. демагогах). Vulgus, как правило, не несет у Ливия отрицательного оттенка (как и производные слова)[20].

Интересно проследить, оказал ли Полибий влияние на Тита Ливия в этом аспекте. Общеизвестно, что при описании событий в Восточном Средиземноморье римский историк широко пользовался сочинением знаменитого грека: более половины материала четвертой и пятой декад (примерно 411 глав из 740) восходят к Полибию[21]. Когда жители греческих полисов стали проявлять симпатии к Македонии, историк так объясняет этот феномен: "И не было тому другой причины, кроме превратного расположения, которое толпа (vulgus) высказывает даже на праздничных состязаниях, сочувствуя худшей и слабейшей стороне" (Liv. XLII.63.2). В данном случае vulgus как будто бы ближе всего по смыслу к греческому ochlos, что неудивительно, поскольку эта часть труда Тита Ливия представляет собой вольный пересказ "Истории" Полибия. Полибий пишет: "Когда по Элладе разнеслась весть о победе македонской конницы над римскою, сочувствие многих Персею, до того времени большею частью скрываемое, прорвалось наружу ярким пламенем. Мне кажется, впрочем, что это сочувствие было особенное какое-то, похожее на то, которое наблюдается на состязательных играх, именно: когда в состязаниях с борцом знаменитым и слывущим за неодолимого схватывается безвестный и гораздо более слабый противник, то вначале толпа (plethos) зрителей обращает свое участие на слабейшего, поощряя его восклицаниями и поддерживая восторгами..." (Polyb. XXVII.9.1–3). И здесь, и ниже в этом пассаже для обозначения массы граждан греческих городов, толпы Полибий использует plethos и hoi polloi, и только, подводя итог, отмечает: "Нечто подобное происходило и в отношении народа (ochloi) к Персею" (Polyb. XXVII.10.1).

Другой случай, может быть, еще более характерен, поскольку материал негреческий. Сципион у Ливия говорит мятежным солдатам в Испании: "Я не хотел бы приписывать всем этот злой замысел (non quod ego volgari facinus per omnes velim), если бы я поверил, что все мое войско желало моей смерти, я тут же на глазах у вас умер бы: зачем жить мне, если мои сограждане и солдаты меня ненавидят? Всякая толпа (multitudo), однако, похожа на море: оно неподвижно, но его могут всколыхнуть и легкий ветерок, и ураган; так и у вас: то все было спокойно на сердце, а то вдруг буря – виноваты во всем те, с кого началось это безумие, вы им заразились и потеряли разум" (Liv. XXVIII.27.10–11).

Полибий так передает речь Публия Сципиона: "Всякую толпу (ochlos) легко совратить и увлечь на что угодно, потому что со всякой толпой (ochlos) бывает то же что и с морем. По природе своей безобидное для моряков и спокойное, море всякий раз, как забушуют ветры, получает свойства ветров, на нем свирепствующих. Так и толпа (plethos) всегда проявляет те самые свойства, какими отличаются вожаки ее и советчики (prostatai kai sumbouloi)" (Polyb. XI.29.9).

Речь Сципиона - типичное общее место, топос[22], в котором толпа уподобляется морю. Полибий дважды обозначает толпу как ochlos, один раз как plethos. Тит Ливий выбирает более нейтральное слово для обозначения множества - multitudo. Здесь отчетливо видно, что лексика Полибия не оказала воздействия на Тита Ливия; она, несомненно, не была “переведена” римским историком.

Этому обстоятельству в немалой степени способствовало и различие слов для обозначения толпы в греческом и латинском языках. Для обозначения толпы, множества римские авторы к I в. до н.э. наряду с наиболее нейтральным multitudo использовали слова turba и vulgus. Turba, первоначальное значение которого “смятение, замешательство”, известно уже с Плавта (Plaut. Bacch. 1076, Cist. 699A; cf. Amph. 224). Turba, как и глагол turbare, очень близки по всем своим значениям к греческим ochlos и ochleo. И в этом контексте “избыточным” может показаться появление (очевидно, на рубеже III и II в. до н.э.) существительного vulgus (volgus) “народ, масса, толпа” (от глагола vulgo “делать всеобщим, общедоступным”). Характерно, что vulgus появляется вслед за изменениями в римском обществе, которые стали результатом пунических войн. У Луцилия vulgus обозначает хор[23]. Впрочем, все это требует отдельного и более обстоятельного рассмотрения.

Очевидно другое. Различный набор слов для обозначения людского множества в греческом и в латинском языках отражает различия и в социальной структуре, и в мышлении двух народов. Но есть и общие черты. Перипатетическая традиция, которой пользовался и Полибий, превратила ochlos из оценочного, эмоционально окрашенного слова в слово, фиксировавшее социальную реальность эллинистической Греции. При этом, однако, почти стерлось различие между ним и близкими по значению plethos и hoi polloi.

В Риме эти две тенденции нашли выражение в разных словах, что видно в труде Тита Ливия. Turba, как правило, выражает неустойчивость, изменчивость, свойственные народной массе, vulgus характеризует, прежде всего, социальную дистанцию между humillimores и людьми, причастными к власти (сенаторами и др.); при этом vulgus обычно не несет никакого отрицательного оттенка, поскольку обозначает достаточно незыблемую реальность. Однако само появление vulgus на рубеже III и II в. до н.э. свидетельствует о закреплении в римском обществе иного социального деления вместо почти утратившего значение архаического деления на патрициев и плебеев.

[1] Из последних работ можно указать: Foucalt J.-A. Tite-Live traducteur de Polybe // REL. 1968. V. 46. P. 208-221; Traenkle H. Livius und Polybios // Gymnasium. 1972. Bd 79. S. 13–31.

[2] Mauersberger A. Polybius-Lexikon. B., 1975. Bd I. Lief. 4. Sp. 1846–1848; Packard D.W. A Concordance to Livy. V. I–IV. Cambr. Mass., 1968 (последний, составленный на заре компьютерной эры, содержит много мелких неточностей).

[3] Ste Croix G.E.M. de. The Class Struggle in the Ancient Greek World from the Archaic Age to Arab Conquest. L., 1981. P.611, 614. К сожалению, в своей предыдущей статье я также опрометчиво преувеличил значение появления этого слова в труде Полибия: Карпюк С.Г. ОХЛОС от Эсхила до Аристотеля: история слова в контексте истории афинской демократии // ВДИ. 1995. № 4. С. 48 сл.

[4] См. Walbank F.W. Polybius. Berkeley, 1990. P. 130-156.

[5] В статье в цитатах использованы: русский перевод "Всеобщей истории" Полибия, выполненный Ф.Г.Мищенко (Т. I–III. М., 1890-1899), и последний русский перевод Тита Ливия в серии "Памятники исторической мысли" (Тит Ливий. История Рима от основания города / Отв. ред. Е.С.Голубцова. Ред. переводов М.Л.Гаспаров, Г.С.Кнабе, В.М.Смирин. Т. I–III. М., 1989–1993). В некоторых случаях автор счел своим долгом внести в них необходимые изменения и уточнения.

[6] Cole T. The Sources and Composition of Polybius VI // Historia. 1964. Bd 13. Ht 4. S. 443 f., 448 ff. Аристотель, признавая неизбежность (при определенных условиях) перерождения "правильной" формы в отклонение от нее, критиковал Платона за оторванность его схемы смены форм государственного устройства от реальной жизни (Arist. Pol. 1316a против Plat. Pol. 546A sqq.). См. также: Brink C.O., Walbank F.W. The Construction of the Sixth Book of Polybius // CQ. 1954. V. 4. № 3–4. Р. 119.

[7] Впрочем, еще Г.Дильс справедливо указывал на свойственный Арию Дидиму эклектизм и на присутствие в его системе элементов стоической и платоновской философии (Diels H. Doxographi graeci. B., 1879. S. 69).

[8] Aalders G.J.D. Political Thought in Hellenistic Times. Amsterdam, 1975. P. 7. См. также Theiler W. Schichten im 6. Buch des Polybios // Hermes. 1953. Bd 81. Ht 3. S. 301 f.

[9] Walbank. Polybius. P. 136.

[10] Cf. XV.32.7: ochlos = plethos = hoi polloi; XXXI.10.4.

[11] III.44.10 – Ганнибал напомнил войскам о прежних битвах; III.44.5; XI.10.9, 18.7; I.66.6: ochloi – толпа разнузданных наемников и т.п. В своем комментарии Ф.Уолбэнк в ряде случаев отмечает, что ochloi обозначает именно солдат (IV.48.9; V.41.9), возражая против неточных переводов (Walbank F.W. A Historical Commentary on Polybius. V. I. Oxf., 1957. P. 502, 572).

[12] См. Карпюк. Ук. соч.

[13] На это справедливо указывал еще Андре Эмар, рассмотревший слова, которые Полибий использовал для обозначения участников синклитов и синодов-собраний Ахейского союза (Aymard A. Les assemblees de la confederation achaienne. Etude critique d'institutions et d'histoire. Bordeaux – Paris, 1938. P. 81, n. 1). Французский ученый подчеркивал: "Главное – то, что to plethos, hoi polloi, ho ochlos передают не только идею числа; эти выражения несут в себе часто, если не всегда, пренебрежитeльный (pejorative) оттенок. Они обозначают толпу, массу бедную и невежественную, которая противостоит элите" (Ibid. P. 81–82).

[14] Употребления слова multitudo столь многочисленны, что занимают около пяти страниц конкорданса: Packard. Op. cit. V. III. P. 375–380.

[15] Да и в приведенном несколько выще примере с multitudo близко соседствует причастие turbata (XXIV.24.1–2). Ср. также "нестройная безоружная толпа, перемешанное сборище небоеспособных (incondita inermisque multitudo, mixta et imbellis turba)" (XXXII.13.14).

[16] Это упоминание относится к событиям 195 г. в Карфагене. Историк пишет о том, что перед домом Ганнибала собралось множество (multitudo) карфагенян, на форуме собралась толпа (turba); карфагеняне были возмущены происками римлян, и "это вызвало еще больший шум" (idque magis vulgo fremebant) (XXXIII.48.9–11; cf. 47.9).

[17] Не mulierum, как когда речь идет о римских женщинах.

[18] Можно сравнить их с turbatores belli, которые противостояли Аппию Клавдию, стороннику мира среди сабинян (II.16.4).

[19] Ливий также отмечает, что слова Эмилия Павла, сказанные по поводу празднеств в Амфиполе в честь победы над Персеем ("Тот, кто умеет в войне победить, сумеет и пир задать, и устроить зрелища"), стали широко известны (vulgo) (Liv. XLV.32.11).

[20] Характерна в этом смысле fama vulgata о победе римлян, которая распространилась по всей Греции (XLII.63.1). Глагол vulgare обозначает, как правило, распространенность, общеизвестность и часто употребляется вместе с существительными, обозначающими множество людей (multitudo, turba).

[21] Luce T.J. Livy. The Composition of His History. Princeton, 1977. P. 181.

[22] Полководец сам подчеркивает, что в оправдание возмущения солдат выдвигает признанные всеми доводы.

[23] Praesul ut amptruet inde, ut vulgus redamptruet inde (Lucil. Sat. Fr. 323 – lib. IX; cf. Fr. 459 – lib. XIV). Использовано издание: Lucilius. Satiren / Lat. und deutsch von W.Krenkel. Teil I–II. B., 1970. Однако, строго говоря, форма vulgo наряду с глаголом vulgare встречается уже у Плавта. В комедии "Хвастливый воин" раб Палестрион, обращаясь к солдату Пиргополинику, говорит: "На меня накричи, что настолько тебя я доступным для всех выставляю (quia sic te volgo volgem)" (Mil. 1035. Пер. А.Артюшкова).