Анализ стихотворения А.А. Блока «Как растет тревога к ночи!»

Анализ стихотворения А.А. Блока «Как растет тревога к ночи!»

Принято считать, что символизм, как литературное течение, возник в России в 1893 году, когда вышла статья Д. С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течения русской литературы».

Ранний Русский Символизм существовал в 2х видах: Петербургский кружок и Московский кружок.

Петербургский кружок – ориентирован на мистику и религиозность. И значит символ они брали из Священного писания. Все символы в религиозном значении. Представителем данного кружка являлся Александр Блок.

Блок в своем творчестве создал новую систему поэтики русского символизма, завершённую, своеобразную, одновременно и цельную, и дробную. Он дематериализует слова, их значение расплывается в чистых эмоциях, неясных сочетаниях, тонет в потоках звуков. Для его поэтической системы решающее значение имел контекст его творчества в целом (он сам об этом говорил). От фразы, от непосредственно данной ритмико-синтаксической единицы Блок восходит к произведению, циклу, книге, тому. Поэтому, рассматривая творчество поэта, мы можем говорить о циклизации. Его стихотворения сплавляются воедино в 3 тома, они составляют целостную трилогию, которую Блок называл «Трилогией вочеловечивания». Циклизация поэта многопланова и противоречива. Отдельные циклы перекрещиваются, образуя сложную структуру «романа в стихах». Эта циклизация динамична, она нарастает, движется во времени, в своем движении образуя судьбу поэта.

В третьей книге (это бесспорная для всех вершина его творчества) Блок от мистических устремлений первой книги, от «декадентского» индивидуализма второй приходит — согласно разным формулировкам — к символике обыденного, к конкретности, к «классичности». 3 том построен на двойственности. Во всей трилогии присутствует формула: сначала идеалы мистического порядка («Стихи о Прекрасной даме»), потом попытка заменить утраченные абсолюты субъективными «горестными восторгами» («Нечаянная Радость», «Снежная маска»). Попытка не удается. Отрицание этого опыта приводит к пустоте и отчаянию и одновременно к утверждению новых объективных ценностей. Поэтому в 3 книге, с одной стороны, присутствует цикл «Страшный мир», с другой— темы родины, народа, стихии, революции, труда («Родина», «Ямбы», «Соловьиный сад»), темы, в конечном счете ведущие к «Двенадцати».

Весь строй третьей книги отражает полярность субъективного, ведущего к бессилию души перед злом и пустотой («Страшный мир»), и новых объективных ценностей. К полюсу «Страшного мира» примыкают цикл «Возмездие» (это возмездие за потерю абсолютного) и цикл «Арфы и скрипки», в самом заглавии которого выражена двойственность — страшного мира и порывов в утраченную область абсолютного. Циклы «Итальянские стихи» и «Кармен» занимают промежуточное положение. В них утверждаются искусство и любовь, но утверждение это окрашено еще трагическим индивидуализмом. Наконец, в «Родине», в «Ямбах» раскрываются сверхличные, безусловные ценности народной стихии, революции (борьба со страшным миром), России. Совмещение разных планов неизбежно, потому что «болезнь личности» разъедает человека десятых годов, даже «человека общественного». Сосуществованию этих планов в третьей книге присуща некая стилистическая закономерность: чем объективнее, чем социальнее утверждаемые Блоком ценности, тем настойчивее он обращается к испытанным временем традициям, подчеркивая усвоенную им позицию наследника.

Блок сознательно стремился «к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру», то есть к утверждению новых объективных ценностей, теперь уже выдерживающих проверку историей и социальностью. К этим проблемам Блок подошел вплотную в период создания третьей книги.

В цикле «Страшный мир» (как и ранее в цикле «Город») Блок рисует современную ему — преимущественно городскую — действительность, униженных обитателей земного ада, а также тех «демонов» и живых мертвецов, в которых силы зла воплотились наиболее явно.

Но «страшный мир» — и более широкое понятие, это изображение состояния души лирического героя с ее предчувствием гибели, с ее духовной опустошенностью и смертельной усталостью.

Как растет тревога к ночи!

Тихо, холодно, темно.

Совесть мучит, жизнь хлопочет.

На луну взглянуть нет мочи

Сквозь морозное окно.

Что-то в мире происходит.

Утром страшно мне раскрыть

Лист газетный. Кто-то хочет

Появиться, кто-то бродит.

Иль - раздумал, может быть?

Гость бессонный, пол скрипучий?

Ах, не всё ли мне равно!

Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,

Монотонной и певучей!

Вновь я буду пить вино!

Всё равно не хватит силы

Дотащиться до конца

С трезвой, лживою улыбкой,

За которой - страх могилы,

Беспокойство мертвеца.

30 декабря 1913

Темой данного стихотворения является страшный мир, предчувствие чего-то ужасного, катастрофичного, неизбежного. Лирический герой ощущает приближение конца света, он не знает, что его ожидает, он интуитивно чувствует, что грядет что-то страшное, неизвестное:

Что-то в мире происходит.

Утром страшно мне раскрыть

Лист газетный. Кто-то хочет

Появиться, кто-то бродит.

Это ощущение страха только усиливается ночи:

Как растет тревога к ночи!

Тихо, холодно, темно.

Совесть мучит, жизнь хлопочет.

Это что-то страшное, непредсказуемое, жестокое было неизбежным, и лирический герой, понимает, что выхода нет, это не изменить и остается только смириться и продолжать существовать в этом неспокойном мире:

Гость бессонный, пол скрипучий?

Ах, не всё ли мне равно!

Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,

Монотонной и певучей!

Вновь я буду пить вино!

У лирического героя нет никакой надежды на спасение, впереди только смерть:

Всё равно не хватит силы

Дотащиться до конца

С трезвой, лживою улыбкой,

За которой - страх могилы,

Беспокойство мертвеца.

Весь мир для героя предстает темных, холодным, ничего светлого и яркого нет, этим подчеркивается безысходность надвигающейся катастрофы: «Тихо, холодно, темно», «На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно». В стихотворении присутствуют звуки скрипучего пола и монотонной скрипки, которые накаляют, нагнетают атмосферу произведения.

А частое использование глухих [т], [п], [х], [с], [ч] (аллитерация) усиливает чувство тревоги. Также присутствует ассонанс [о].

Слова-острия: тревога, ночь, взгляд, морозное окно, вино, жизнь, совесть, сон

Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь, - который раз? Что' счастие? Вечерние прохлады В темнеющем саду, в лесной глуши? Иль мрачные, порочные услады Вина, страстей, погибели души? Что' счастие? Короткий миг и тесный, Забвенье, сон и отдых от забот... Очнешься - вновь безумный, неизвестный И за' сердце хватающий полет... Вздохнул, глядишь - опасность миновала... Но в этот самый миг - опять толчок! Запущенный куда-то, как попало, Летит, жужжит, торопится волчок! И, уцепясь за край скользящий, острый, И слушая всегда жужжащий звон, - Не сходим ли с ума мы в смене пестрой Придуманных причин, пространств, времен... Когда ж конец? Назойливому звуку Не станет сил без отдыха внимать... Как страшно всё! Как дико! - Дай мне руку, Товарищ, друг! Забудемся опять.	Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный Решал всё тот же я - мучительный вопрос, Когда в мой кабинет, огромный и туманный, Вошел тот джентльмен. За ним - лохматый пес. На кресло у огня уселся гость устало, И пес у ног его разлегся на ковер. Гость вежливо сказал: "Ужель еще вам мало? Пред Гением Судьбы пора смириться, со:р". "Но в старости - возврат и юности, и жара..." - Так начал я... но он настойчиво прервал: "Она - всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. - Еще? Теперь я всё сказал". И странно: жизнь была - восторгом, бурей, адом, А здесь - в вечерний час - с чужим наедине - Под этим деловым, давно спокойным взглядом, Представилась она гораздо проще мне... Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно. В час горький на меня уставит добрый взор, И лапу жесткую положит на колено, Как будто говорит: Пора смириться, со:р.	Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить. Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, - Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ. А другой - точно сразу поймет: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернется - и нет ничего; Между тем - беспокойство растет. Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят. Не корысть, не влюбленность, не месть; Так - игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть. Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей - не собой. Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил... О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полет всех планет, Громовые раскаты в тиши... А пока - в неизвестном живем И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнем, Обжигаем себя и других...
Как растет тревога к ночи! Тихо, холодно, темно. Совесть мучит, жизнь хлопочет. На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно. Что-то в мире происходит. Утром страшно мне раскрыть Лист газетный. Кто-то хочет Появиться, кто-то бродит. Иль - раздумал, может быть? Гость бессонный, пол скрипучий? Ах, не всё ли мне равно! Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой, Монотонной и певучей! Вновь я буду пить вино! Всё равно не хватит силы Дотащиться до конца С трезвой, лживою улыбкой, За которой - страх могилы, Беспокойство мертвеца.	Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, И вечность сама загляделась в погасшие очи, И муки утихли. А если б и были высокие муки, - Что ну'жды? - Я вижу печальное шествие ночи. Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось. Открой мои книги: там сказано всё, что свершится. Да, был я пророком, пока это сердце молилось, - Молилось и пело тебя, но ведь ты - не царица. Царем я не буду: ты власти мечты не делила. Рабом я не стану: ты власти земли не хотела. Вот новая ноша: пока не откроет могила Сырые объятья, - тащиться без важного дела... Но я - человек. И, паденье свое признавая, Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее. То ревность по дому, тревогою сердце снедая, Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.	ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ 1 Весь день - как день: трудов исполнен малых И мелочных забот. Их вереница мимо глаз усталых Ненужно проплывет. Волнуешься, - а в глубине покорный: Не выгорит - и пусть. На дне твоей души, безрадостной и черной, Безверие и грусть. И к вечеру отхлынет вереница Твоих дневных забот. Когда ж морозный мрак засмотрится столица И полночь пропоет, - И рад бы ты уснуть, но - страшная минута! Средь всяких прочих дум - Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта Придут тебе на ум. И тихая тоска сожмет так нежно горло: Ни охнуть, ни вздохнуть, Как будто ночь на всё проклятие простерла, Сам дьявол сел на грудь! Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие, Но некому помочь: Куда ни повернись - глядит в глаза пустые И провожает - ночь. Там ветер над тобой на сквозняках простонет До бледного утра; Городовой, чтоб не заснуть, отгонит Бродягу от костра... И, наконец, придет желанная усталость, И станет всё равно... Что'? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость! Ну, разве не смешно?

Стихотворение состоит из 4х пятистиший.

Рифмовка: abcab decde fghfg ijhij

Как растет тревога к ночи! (женская, точная, открытая)

Тихо, холодно, темно. (мужская, точная открытая)

Совесть мучит, жизнь хлопочет. (женская, точная, закрытая)

На луну взглянуть нет мочи (женская, точная, открытая)

Сквозь морозное окно. (мужская, точная открытая)

Что-то в мире происходит. (мужская, точная открытая)

Утром страшно мне раскрыть (мужская, точная, закрытая)

Лист газетный. Кто-то хочет (женская, точная, закрытая)

Появиться, кто-то бродит. (мужская, точная открытая)

Иль - раздумал, может быть? (мужская, точная, закрытая)

Гость бессонный, пол скрипучий? (женская, неточная, закрытая)

Ах, не всё ли мне равно! (мужская, точная, открытая)

Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой, (женская, точная, закрытая)

Монотонной и певучей! (женская, неточная, закрытая)

Вновь я буду пить вино! (мужская, точная, открытая)

Всё равно не хватит силы (женская, точная, открытая)

Дотащиться до конца (мужская, точная, открытая)

С трезвой, лживою улыбкой, (женская, точная, закрытая)

За которой - страх могилы, (женская, точная, открытая)

Беспокойство мертвеца. (мужская, точная, открытая)

Как растет тревога к ночи!

′ / ′ / _ ′ / ′ /

Тихо, холодно, темно.

′ / ′ / / ′_

Совесть мучит, жизнь хлопочет.

′ / ′ / _ ′ / ′ /

На луну взглянуть нет мочи

/ ′ / _ ′ / ′ /

Сквозь морозное окно.

′ / ′ / / ′_

Ритмика стихотворения — силлабо-тоническая, т.е. ударные и безударные слоги чередуются в определённом порядке. Размер – четырехстопный хорей с пиррихием во 2,4,5 стихах.

Литература:

1. Гинзбург, Л.Я О лирике / Л.Я. Гинзбург. - Л. : Советский писатель. 1974. 407 с.

2. История русской литературы Серебряного века (1890-е – начало 1920-х годов) в 3 ч. Часть 2. Символизм : учебник для бакалавриата и магистратуры / М. В. Михайлова [и др.] ; ответственный редактор М. В. Михайлова, Н. М. Солнцева. - Москва : Издательство Юрайт, 2019. 227 с.

3. Коровин, В. И. История русской литературы XX - начала XXI века : в 3-х частях : Часть I : 1890-1925 годы : учебник для вузов / Сост. и науч. ред. проф. В. И. Коровин. - Москва : ВЛАДОС, 2014. - 496 с.

4. Минц, З.Г. Блок и русский символизм / З.Г. Минц. - Л. : Советский писатель. 1980. 478 с.