Аристотель - Метафизика

Аристотель - Метафизика

Книга Первая (А)

Глава I

«Все люди от природы стремятся к знанию.»

(Arist. Metaph. 980а)

А что есть это самое знание? Аристотель как бы выстраивает определённую цепь рассуждений, которые сначала дают нам ответ на вопрос что такое знание и в чём его отличие от опыта. Что такое искусство и почему оно имеет связь с «причинами». Он говорит, что искусство – общее знание, т.е. поверхностные знания, а опыт же для Аристотеля – единичное знание, полное и исчерпывающее по отношению к одной области.

«В самом деле, люди опыта знают, что дело обстоит так-то, а почему так – не знают; между тем люди искусства знают «почему» и постигают причину.»

(Arist. Metaph. 981a)

Глава II

Так как именно эта наука является целью наших поисков, то нужно рассмотреть, какими именно причинами и какими началами должна заниматься наука, которая носит название мудрости. Мы предполагаем, прежде всего, что мудрый знает все, насколько это возможно, не имея знания в отдельности о каждом предмете. Далее, мы считаем мудрым того, кто в состоянии узнать вещи трудные и не легко постижимые для человека…Кроме того, более мудрым во всякой науке является человек, более точный и более способный научать, а из наук в большей мере считается мудростью та которая избирается ради нее самой и в целях познания…; ибо мудрому не надлежит получать распоряжения но давать их и не он должен повиноваться другому, а ему – тот, кто менее мудр.

Тот, кто испытывает недоумение и изумление считает себя незнающим (поэтому и человек, который любит мифы, является до некоторой степени философом, ибо миф слагается из вещей, вызывающих удивление).

«Если таким образом начали философствовать, убегая от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради постижения <вещей>, а не ради какого-нибудь пользования <ими>. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой нужды»

(Arist. Metaph. 983а)

По словам Симонида[1], “Бог одим иметь лишь мог бы этот дар”, человеку же подобает искать соразмерного ему знания. Но не может этого быть, чтобы божественное существо было проникнуто завистью

Глава III

Нам очевидным образом надлежит достигнуть знания о первоначальных причинах, - мы ведь тогда приписываем себе знание каждой вещи, когда, по нашему мнению, мы достигаем первую причину. Одной такой причиной мы признаем сущность и суть бытия[2]; другой причиной мы считаем материю и лежащий в основе субстрат; третьей – то, откуда идет начало движения; четвертой – причину, противолежащую <только что> названной.

Из тех, кто первые занялись философией, большинство считало началом всех вещей одни лишь начала в виде материи…И вследствие этого они полагали, что ничто не возникает и не погибает, так как подобная основная природа всегда сохраняется…ибо должно быть некоторое природное естество[3]…причем само это естество остается в сохранности. Количество и форму для такого начала не указывают все одинаково…

За единственную причину можно было принять ту, которая указывается в виде материи. В самом деле, пусть всякое возникновение и уничтожение сколько угодно происходит на основе какого-нибудь одного или хотя бы нескольких начал, но почему оно происходит и что – причина этого? Ведь не сам лежащий в основе субстрат производит перемену в себе…

«Те, которые…утверждали единство лежащего в основе субстрата, не испытывали никакого недовольства собой, но, правда, некоторые из <таких> сторонников единства, как бы под давлением этого исследования, объявили единое неподвижным…и это – их своеобразная черта. Из тех таким образом, кто объявлял мировое целое единым, никому не довелось усмотреть указанную <сейчас> причину[4], разве только Пармениду…Тем же, кто вводит множественность <начал>, скорее можно говорить <о такой причине>…»

(Arist. Metaph 984b)

Глава IV

Можно предположить, что Гесиод первый стал искать нечто в этом роде, а также…и Парменид: ведь и он, устанавливая возникновение вселенной, замечает: “Всех богов первее Эрот был ею замышлен.” А по словам Гесиода: “Первым Хаос зародился, затем уже – Гея с широкою грудью. Также Эрот, столь отличный от прочих бессмертных[5];” ибо должна быть среди вещей некоторая причина, которая будет производить в движение и соединять вещи.

«И потому если сказать, что в некотором смысле Эмпедокл - в притом первый - говорит о зле и благе как о началах, то это, пожалуй, будет сказано верно, если только причина всех благ - само благо, а причина зол - зло.»

(Arist. Metaph. 985a)

Итак, Эмпедокл…установил такие начала и сколько их; а Левкипп и его последователь Демокрит признавали элементами полное и пустое…И как мыслители, утверждающие единство основной субстанции, все остальное выводят из ее состояний, принимая разреженное и плотное за начала <всех таких> состояний, таким же образом и эти философы считали основные отличия <атомов> причинами всех других свойств. А этих отличий они указали три: форму, порядок и положение. Вопрос о движении, откуда или в какой форме получится оно у вещей, эти мыслители также, подобно остальным, беспечно оставили в стороне. Таким образом, относительно двух причин исследование, по-видимому, было произведено прежними философами в указанных пределах.

Глава V

Одновременно с этими философами и <еще> раньше их так называемые пифагорейцы, занявшись математическими науками, впервые развили их, воспитавшись на них, стали считать их начала началами всех вещей. Но в области этих наук числа занимают от природы первое место, а у чисел они усматривали, как им казалось, много сходных черт с тем, что существует и происходит…Так, например, ввиду того, что десятка (декада), как им представлялось, есть нечто совершенное и вместила в себе всю природу чисел, то и несущихся по небу тел они насчитывали десять, а так как видимых тел только девять, то на десятом месте они помещали “противоземлю”[6]. Во всяком случае, и у них, по-видимому, число принималось за начало и в качестве материи для вещей, и в качестве <выражения для> их состояний и свойств…

«На основании сказанного <можно> достаточно познакомиться с образом мыслей древних философов, устанавливавших для природы несколько элементов.»

(Arist. Metaph. 986b)

На основании сказанного <можно> достаточно познакомиться с образом мыслей древних философов, устанавливавших для природы несколько элементов. Есть, однако, и такие, которые высказывались о вселенной как об единой природе…Но вот что, безусловно, имеет отношение к нашему исследованию: Парменид, по-видимому, занимался единым, которое соответствует понятию[7], Мелисс[8] - единым, которое соответствует материи. Ксенофан[9]…ничего не различил ясно и не коснулся ни той, ни другой природы, но…заявил, что единое – вот что такое Бог.

(Arist. Metaph. 986b)

Вот все, что мы извлекли из сказанного ранее у мудрецов, принявших участие в выяснении этого вопроса. Первые из них признавали, что начало является телесным (вода, огонь и тому подобные вещи суть тела), причем некоторые принимали, что телесное начало одно, а другие – что таких начал несколько, но те и другие относили их в разряд материи; а были такие, которые принимали и эту причину, и кроме нее – ту, от которой исходит движение, причем эту последнюю некоторые <признавали> одну а другие <указывали их> две. Вплоть до италийских философов и не считая их, все остальные высказывались о началах в довольно скромной мере…Что же касается пифагорейцев, то они таким же точно образом сказали, что есть два начала, а прибавилоь у них…только то, что ограниченное, неограниченное и единое – это…не свойства некоторых других физических реальностей…но само неопределенное и само единое были <у них> сущностью того, о чем <то и другое> сказываются, вследствие чего число и составляло <у них> сущность всех вещей. Таким образом, вот все, что можно извлечь у более ранних философов и у других <которые были после них>[10].

«Однако же, вынуждаемый сообразовываться с явлениями и признавая, что единое существует соответственно понятию, а множественность — соответственно чувственному восприятию, он затем установил две причины и два начала — теплое и холодное, как-будто бы речь шла об огне и земле; причем из этих двух он к бытию

отнес теплое, а другое начало — к небытию»

(Arist. Metaph. 987а)

Глава VI

После указанных философских учений появилось исследование Платона, в большинстве вопросов примыкающее к пифагорейцам, а в некоторых отношениях имеющее свои особенности по сравнению с философией италийцев. Говоря о приобщении, он переменил только имя: пифагорейцы утверждали, что вещи существуют по подражанию числам, а Платон – что по приобщению.

Далее, помимо чувственных предметов и идей, он в промежутке устанавливает математические вещи, которые от чувственных предметов отличаются тем, что они вечные и неподвижные а от идей – тем, что этих вещей имеется некоторое количество сходных друг с другом, сама же идея каждый раз только одна.

« И так как идеи являются причинами для всего остального, то их элементы он счел элементами всех вещей. То, что указывается здесь, не имеет хорошего основания. Эти философы из материи выводят множество а идея <у них> рождает только один раз…»

(Arist. Metaph. 988а)

Вот какие определения установил таким образом, Платон касательно исследуемых <нами> вопросов. Из сказанного ясно, что он воспользовался только двумя причинами: причиною, определяющею суть вещи, и причиною из области материи…

Глава VII

« Мы проследили в общих чертах и <лишь> по главным вопросам, какие философы и как именно высказывались относительно начал и истинного бытия…»

(Arist. Metaph. 988b)

Они устанавливали начало в виде материи…так, например, Платон говорит о “большом и малом”, италийцы – о неопределенном, Эмпедокл – об огне, земле, воде и воздухе, Анаксагор – о неопределенном множестве геометрий. Указанные под конец философы имели дело только с материальной причиной…

Что же касается того, ради чего происходят поступки, изменения и движения, то оно…приводится у них в качестве причины, но не специально как цель и не так, как это следует. Ибо те, кто говорит про ум или дружбу, вводят эти причины как некоторое благо, но говорят о них не в том смысле, чтобы ради этих причин существовала или возникала какая-нибудь из вещей, а в том, что от них исходят <ведущие к благу> движения. Ясно, что надо искать причины – или все так, как это указано здесь, или каким-либо подобным способом.

Глава VIII

Те, которые признают единство вселенной и вводят единую материальную основу, считая таковую телесной и протяженной, явным образом ошибаются во многих отношениях. В самом деле, они устанавливают элементы только для тел, а для бестелесных вещей – нет, в то время как есть и вещи бестелесные. Точно так же, начиная указывать причины для возникновения и уничтожения и рассматривая все вещи с натуралистической точки зрения, они упраздняют причину движения.

«Далее <они погрешают>, не выставляя сущность причиною чего-либо, равно как и суть <вещи>, и, кроме того опрометчиво объявляют началом любой из простых тел, за исключением земли[11], не подвергнув рассмотрению, как совершается их возникновение друг из друга…

(Arist. Metaph. 989а)

В самом деле, одни вещи происходят друг из друга через соединение, другие – через разделение, а это различие имеет самое большое значение для вопроса что – раньше и что – позже. При одной точке зрения наиболее элементарным могло бы показаться то, из чего, как из первого, вещи возникают через соединение, и таковым было бы тело с наиболее мелкими и тонкими частями. Поэтому тот, кто признает началом огонь, стоит…в наибольшем согласии с этой точкой зрения.

Итак, если стоять на этой точке зрения, то было бы неправильным признавать <началом> какой-либо из этих элементов, кроме огня, и точно так же считать, что такое начало плотнее воздуха, но разреженнее воды. То же получается и в том случае, если кто устанавливает несколько таких причин, - как, например, Эмпедокл указывает, что материю образуют четыре тела: и у него также должны получиться отчасти те же самые, отчасти же – особые затруднения.

Что же касается Анаксагора, то если считать, что он принимал два элемента, это наиболее соответствовало бы правильному ходу мысли…

«В самом деле, <я же не говорю о том, что по ряду причин> нелепо утверждать изначальное смешение всех вещей, - и потому, что они в таком случае должны были бы ранее существовать в несмешанном виде, и потому, что от природы не свойственно смешиваться чему попало с чем попало; а кроме того, и потому, что отдельные состояния и привходящие (случайные) свойства отделились бы <в таком случае> от субстанция…»

(Arist. Metaph. 989b)

В то время, когда ничего не было выделено, об этой субстанции…ничего нельзя было правильно сказать. Из сказанного об Анаксагоре получается, что он в качестве начал указывал единое…и “иное”…Таким образом он говорил неправильно и неясно, но в своих намерениях приближался к мыслителям, выступающим позднее, и к более принятым теперь взглядам.

Эти философы, однако, близко занимались только рассуждениями о возникновении, уничтожении и движении; начала и причины они исследовали почти исключительно в отношении такого рода сущности.

Что касается так называемых пифагорейцев, то они пользуются более необычными началами и элементами, нежели философы природы…

Как это понять, что свойства числа и <само> число являются причиной того, что и с самого начала, и в настоящее время существует на небе и совершается в нем, а <вместе с тем> нет никакого другого числа, кроме того, из которого состоит вселенная?

Глава IX

Девятая глава первой книги Метафизики посвящена понятию идеи и попыткам найти доказательства наличия идей. Вообще же Аристотель говорит следующее:

«В самом деле, идей приблизительно столько же или уж не меньше, чем вещей, для которых искали причин, причём эти поиски привели от вещей к идеям;»

(Arist. Metaph. 990b)

Аристотель задаёт один вопрос за одним и далее старается найти на них ответы, как например вопросы:

-если идеи представляют собою числа, то как они будут выступать в качестве причин?

-из нескольких чисел получается одно число, но как может получиться из идей одна идея?

Очень важной мыслью в 9 главе мне кажутся такие рассуждения Аристотеля:

«Да и как было бы возможно познать человеку элементы всех вещей? Ведь ясно, что до этого познания раньше знать ничего нельзя…поэтому если есть какая-нибудь наука обо всём существующем, как утверждают некоторые, то такой человек не может раньше её знать, что бы то ни было.»

(Arist. Metaph. 992b)

Глава Х

«Такого рода вопросы выяснялись и раньше. А все, что по этим же вопросам может вызвать затруднения, мы повторим. Ибо, быть может, через их устранение мы найдем путь для устранения последующих затруднений.»

(Arist. Metaph. 993a)

Таким образом Аристотель подводит итог первой книги, говоря о том, что к некоторым вопросам, которые особенно вызывают трудности нам придётся ещё возвращаться. Ведь через решение одних проблем и трудностей мы находим подсказки для устранения будущих затруднений.

Книга 5

Глава IV

Природой называет Аристотель в дном смысле возникновение рождающихся вещей; в другом – она означает то основное в составе рождающейся вещи, из чего эта вещь рождается; далее – это источник, откуда получается первое движение в каждой из природных вещей – в ней самой как таковой.

Затем, Аристотель выдвигает еще одно понятие: природой называется тот основой материал, из которого или состоит, или возникает вещь, причем материал этот не способен к оформлению и к изменению собственной своей силой.

«Стойкой природы ни у одной из вещей не бывает, есть лишь смешные и различенье того, что смешалось, а у людей и оно получает название природы»

(Arist. Metaph. 1015 а)

От природы, таким образом, существует то, что состоит из материи и формы; что же касается природы, то, с одной стороны, это – первая материя, а с другой стороны, природа – это форма и сущность.

Подводя итоги, природой в первом и основном смысле является сущность, а именно – сущность вещей, имеющих начало движения в самих себе, как таковых.

[1] Симонид с острова Кеос (557 – 467 гг. до н. э.) – греческий поэт.

[2] Т.е в книгах “Физики”.

[3] В данном случае – элемент или стихия.

[4] Т.е. причину движения.

[5] “Теогония”, ст. 116 – 120.

[6] Тело, помещаемое пифагорейцами между землей и космическим “центральным огнем”.

[7] “одно и то же есть мысль и бытие” (Парменид, “О природе”, V, 1).

[8] Мелисс Самосский (V век до н. э) – последний представитель школы элеатов.

[9] Ксенофан Колофонский (VI век до н.э.) – основатель школы элеатов.

[10] Речь идет о доплатоновском периоде.

[11] По свидетельству Аэция (IV, 5), Ксенофан считал, что “из земли все [возникло] и в землю все обратится в конце концов”.