Евгений Румянцев). Клуб «Ван дер Грааф». И в счастье, и в горе

(Евгений Румянцев)

Клуб «Ван дер Грааф»

Глава шестая:

И в счастье, и в горе

Зимнее утро черствело за окном, не предвещая ничего хорошего. И он снова был здесь, пытаясь слиться с угрюмым полумраком. Единственный, при чьём появлении Бабуля терялась. Единственный, кто приводил её в смущение и когда-то был дорог. Теперь он стоял в неосвещённом углу - полуразложившийся, обвеянный холодом и тягостным запахом тоски, и мерцал болотным светом. «Ещё хуже стал», - констатировала с внезапно провалившимся сердцем Бабуля и, отложив вязание, шёпотом, будто в одинокой комнате её мог услышать кто-то ещё, поинтересовалась:

- Давно ты там?

- Только что.

- И зачем снова? Не до тебя мне. Может сам уйдёшь?

- Холодно там, сыро. Слышал, намылилась на небо?

- Может и намылилась, тебе-то что? - рассердилась Бабуля, но решила пояснить. - Не точно ещё. Здесь надо кое-что доделать, а там видно будет.

- Да некогда тебе доделывать. Сил, смотрю, совсем не осталось. Мог бы я раньше так легко войти?

Бабуля была вынуждена согласиться. Силы убывали с каждым днём. Задуманное свершалось не так, как планировалось, а обнаглевшие призраки шлялись по бараку, когда и как хотели.

- Да и как ты на небо без моего благословения? В обход не выйдет. Бог, он всё видит!

- Уйди! - взмолилась вдруг Бабуля. - Видеть тебя таким никакой мочи нет.

- А кто виноват?

- Уж не ты ли?

- Ты ведьма, на тебе и вина! Приворожила, а я по незнанию не понял.

- У вас всегда чуть что ведьма виновата, а самим на что голова? Не только ведь, чтобы лоб в молитве расшибать? И что за моду взял причитать, как баба? Дуру из меня по жизни делал, теперь и после смерти? У меня рак по твоей милости вырос. Не понять только тебе, да и не обвиняю. Сама проглядела, - сурово выговаривала Бабуля, - и сил у меня, может, маленько осталось, только прогнать сумею. Ну-ка брысь!

Бабуля нетерпеливо отмахнулась и наваждение исчезло. «Даже пикнуть не успел», - хмыкнула довольно старушка и задумалась.

Славные времена когда-то были. В молодости она могла такое, что и не снилось всяким Симонам-магам, а потому после жизни в лесу подалась в город. Было тогда девушке около двадцати, была она умна, хороша собою и полна сил. Иногда ей даже казалось, что при желании она, в прямом смысле, может свернуть целые горы. Однако запросы посетителей были намного скромнее - привороты, отвороты, порча, избавление от беременности и других мелких болезней. Скука, да и только. Ведьма выполняла заказы машинально, без угрызений совести, но и без удовольствия. Воспитанная одним лишь лесом она ничего не знала о морали и религии, зато ведьмовство будоражило кровь с рождения. Девушка являлась ведьмой в седьмом поколении и ничего удивительного в том, что она, подогреваемая изнутри бешеной кровью, жестоко наказала спаливших её хижину сельчан. Давно известно, что, если откопать тело только что захороненного некрещёного младенца и сунуть в навоз - урожая не будет, как минимум, три года. Так ведьма и поступила. Первой же зимой треть деревни вымерла от голода, остальных за убийство комсомольца добила советская власть.

В городе дела обстояли иначе. Девушка поселилась на самой окраине в старом деревянном домике с единственным подъездом, и никто её квартиру жечь не собирался. Наоборот, городским страшно нравилось практичное отношение к их потребностям, и слава о молодой, чрезвычайно талантливой «чертовке» быстро распространялась по округе. Несмотря на официальный атеизм и повсеместное строительство светлого будущего без Бога, да и без чёрта тоже, людей, желавших жить на халяву, с каждым месяцем становилось всё больше. Дошло до очередей, которые выстраивались с раннего утра. Иногда очередь доходила до самого центра. Таким образом о ведьме узнали городские власти, а вскоре на пороге объявились аккуратные молодые люди в серых костюмах. Люди эти представились сотрудниками КГБ и, вместо того, чтобы отправить ведьму на костёр или на поселение в Сибирь, предложили работу.

С тех пор девушка жила в комфорте. С окраины переехала в центр и обитала одна в просторной трёхкомнатной квартире. Подобные «излишества» тогда могли себе позволить лишь партработники… ну и девушка, занимавшаяся теперь помимо частной практики различными делами для госструктур. Надо отметить, что КГБ-шники оказались людьми чрезвычайно порядочными, поэтому, чаще всего, ограничивались поручениями, связанными со шпионажем. И ведьма на расстоянии смотрела, при чём само расстояние не имело никакого значения. Ещё в детстве мать внушила будущей ведьме, что всё вокруг живое и связано между собой единой энергией. Раз усвоивши это, девушка без труда проникала в чужие головы и даже в неодушевлённые предметы. Не каждый колдун, да и ведьма способны на такое, но у этой девушки всё выходило легко. Случалось, что сознание потенциального врага государства оказывалось под защитой других сильных колдунов. Тогда ведьма искала слабые звенья в виде психически слабых домочадцев (как правило, это домохозяйки, дети и старики) или домашних животных, через глаза которых тоже можно было следить и слушать. В общем, приятели из КГБ оставались довольны, хорошо платили, а другие бандиты, видя под чьей защитой находится девушка, её не трогали.

Заметим, что ведьма была не совсем обычной. Например, она не употребляла детей на завтрак, правда, не из любви к ним, а из-за брезгливости к мясу. Не летала по ночам на метле, считая это глупым и ненужным занятием, а чёрным кошкам предпочитала большого мадагаскарского попугая, который, раз заучив, пугал посетителей прокуренным голосом: «Колдуете, злобствуете? Ничего, КГБ за всеми в аду присмотрит». Посетители смущались, раздражались, улавливая в резких гортанных обертонах отзвуки собственных грехов и желаний, но перечить попугаю не смели. Все знали, что он ведьмин любимчик, потому и терпели, даже когда тот гадил на головы, клевал уши или бесцеремонно царапал своими когтями их плечи.

Необычность ведьмы заключалась и в том, что она не придерживалась строгой оплаты. Цену называла после приёма, для начала оценив благосостояние просителя и важность проблемы. Некоторых обслуживала почти бесплатно, чем сразу заслужила любовь местных тунеядцев. Почему почти? Потому что иначе ведьмин дар не работал, человек в любом случае должен был что-то отдать или подарить. Так однажды ведьма приворожила парня к бедной деревенской девушке за корку чёрного хлеба. Возможно, ведьма усмотрела в этой девушке себя, однако впервые заклинание вышло боком. Спустя несколько лет счастливой семейной жизни парень сбросил свою ставшую городской жену с балкона, а затем развёлся с нею, оставив калеку одну и совершенно без помощи. Ведьма узнала об этом, благо город был небольшой, но значения данному событию не придала.

Ей слишком хорошо жилось. У неё водились деньги, поклонники и популярность в определённых кругах. Однако судьба решительно отказывалась принимать это как должное, так что вскоре последовали и другие тревожные события. Семья, избавившаяся с помощью ведьмы от бесплодия, внезапно распалась из-за того, что муж стал импотентом. Бюрократ, жаждавший место своего начальника и получивший желаемое, внезапно был убит. Однако ведьма не хотела замечать или вправду не видела эти тревожные знаки, живя словно во сне, в своих хоромах, с попугаем и с собой, к тридцати годам оставаясь девственницей. Она хорошо помнила клятву, данную когда-то при комсомольце, что ни при каких обстоятельствах никогда и не перед кем не раздвинет ноги, а с высшими силами, если дело доходит до клятв, шутки плохи. Кроме того, девушка боялась, что половая жизнь лишит её природного дара, а ведь именно ему она была обязана своим положением. Да и, если честно, не привлекали её бледные, вечно потеющие интеллигенты с тонкими лицами; суровые, всегда одетые в одно и тоже сотрудники гос.органов или вонявшие потом и дешёвым портвейном пролетарии. Интуитивно девушка понимала, что ей лучше одной.

Оглядываясь теперь назад, Бабуля отчётливо понимала, что была счастлива. Она жила в гармонии с собой и природой. Часто выезжала за город, и разговоры с деревьями, травой, грибами, ягодами и даже с воздухом были интереснее и увлекательнее бесед с людьми. Так продолжалось до горбачёвской перестройки, с началом которой подняли головы воинствующие храмовники и потребовали морального и материального возмещения за годы унижений советской властью. Теперь они сами жаждали этой власти и дорвались до неё. Оголодавший по вере народ ринулся в церкви, а осмелевшие священники - в «прОклятые дома» клеймить и предавать анафеме экстрасенсов, магов и колдунов. За владение людскими умами развернулись невидимые никому оккультные войны и велись они жестоко, впрочем, как любые разборки в 90-х. У КГБ появились другие заботы, так что Бабуля осталась без покровительства и, как большинство других «нечистых», попала под раздачу. К тому времени ей было уже за сорок...

В дверь комнаты поскреблись. Бабуля вздрогнула, хоть и знала кто это.

- Открыто! - произнесла она властно, и в комнату скользнул Управляющий. Голос его дребезжал от волнения:

- Прости меня, конечно, но что ж это ты, голубушка, без меня от рук отбилась? Ничего не убрано, бельё не стирано, хоть вообще в больницу не ложись!

- А что, понравилось там?

- В больнице-то? Ты меня прости, конечно, но юмор твой, впрочем, как и профессия, чёрный, - Управляющий нерешительно помялся, затем, осмелев, просеменил к кровати и присел на краешек. - Ничего, что я так без спросу?

- Раз уж сел, чего спрашиваешь?

- Что ж тут творится? Гроза радио с утра сам не свой, что без коньяка остался. Весна молчит, как рыба, фигню какую-то думает. Землекоп до неприятного весел. Если честно, он меня такой пугает. Мишка…

- Я всё об этом знаю, - перебила Бабуля, снова взявшись за спицы. - Ты ведь за другим пришёл. Узнать, как это я твоего любимого «домового» на кражу надоумила.

- Вот, вот! Именно, - оживился Управляющий, но быстро потух. - Что ж ты так сразу? Я думал, чайком побалуешь, а я так осторожно, незаметно сам к этой теме подведу.

- Некогда мне потихоньку, - ответила Бабуля, затем, поразмыслив, добавила. - А чаёк сама пить собиралась.

Через несколько минут они сидели за небольшим столиком и швыркали чай с облепиховым вареньем и булочками. Оба молчали, при этом Управляющий старательно избегал смотреть на Бабулю, та напротив внимательно изучала гостя:

- Убить меня хочешь?

- Ты меня прости, конечно… Ну да, хотел, - Управляющий робко взглянул на собеседницу. - Ты ж у меня украла! У меня!!! Сколько мы с тобой… Могла бы просто попросить.

- Поэтому и не просила, потому что знаю тебя хорошо, но вину свою признаю. Я Вальку-бомжа на кражу надоумила, только вот зря вы его умучили.

- Ты и об этом знаешь? - побледнел Управляющий. - Язык не я ему… портил. Ну и, если подумать, он сам виноват. Не кусай руку кормящего.

- Так он, если подумать, ничего тебе и не кусал. Сосал скорее. Странный вы народ, евреи. Мните себя избранными, а как до власти дорвётесь, так зверьми становитесь без меры и разбору. Аукнется тебе ещё Валька.

- Не каркай, - с тоской отмахнулся Управляющий. - Ответь лучше, зачем тебе деньги?

- Для детей. Весны с Мишкой. Я ж знаю, что ты задумал - провалиться на этом самом месте с бараком и всем добром, что есть.

- Помилуй, какое здесь добро? Рухлядь одна!

- Забыл так напомню, что это тебе не простой барак. Сам об этом знаешь, раз его строил. И зачем тебе мильон в могиле?

- Так ты и про всю сумму знаешь? - обомлел Управляющий.

- Как мне, ведьме, не знать-то? - теперь удивилась Бабуля. - Всегда знала и, заметь, Вальке-бомжу только половину взять поручила, так что не остался бы ты без гроша. А дитям нашим полмильона на обживание пригодились бы, только теперь уж всё боком им выйдет. Идёт сюда то, чего я досель и не видала...

- Вот и говорю, незачем красть было.

- Им всё равно деньги понадобятся, да хоть чтобы укатить отсюда.

- Ну, с такими деньжищами с ветерком прокатятся! - обиделся Управляющий.

- Дурак ты, - с досадой ответила Бабуля. - С ветерком и без денег кататься можно, а детей жалко. Неприкаянные они. Испытания впереди их серьёзные ждут.

- А деньги - не испытание, особенно в неумелых руках? - Управляющий допил чай и встал. - Ладно уж, верю, что ты не со зла и деньги свои назад не требую. Не вернёшь ведь? Нет? Ну и хорошо, только прошу тебя по-дружески. Ты, голубушка, не забывай барак в порядке поддерживать. - Он сделал шаг к двери, но остановился. - Вот любишь ты загадками выражаться. Объясни хоть вкратце, о чём таком невиданном только что говорила?

- Сам на днях узнаешь, - таинственно ответила Бабуля и выставила пребывающего в тревожном неведении приятеля за дверь.

- Не стыдно тебе? - окропляя святой водой комнату, восклицал молодой, статный священник. - Сама к дьяволу идёшь и других тащишь!

- Чай не коровы, не телята. Не на верёвке тащу, - усмехалась ведьма. - Да и какой дьявол? Не вожусь я с ним, а вот ты на него похож.

- Это чем же?

- Смазливый больно, - ответила ведьма, чем вогнала священника в краску.

- Нельзя приворотами, отворотами промышлять. Грех это, - продолжал он, вышагивая по ведьминым хоромам.

- Скотина забавляется, вы и слова не скажете, а человек что ж, раз сам желает? - удивлялась ведьма. - И что это ты по квартире шастаешь, будто хозяин?

- Так и есть, - не смутился священник. - Не была б дурой деревенской - давно оформила прописку, а так, извини, три дня тебе на выселение, потому что живёшь тут незаконно.

- Ты в жилищном комитете подрабатываешь что ли? Ты-то здесь при чём?

- При том, что квартиру в собственность епархии передали. Теперь здесь наш митрополит жить будет. Да ты особо не переживай! Бог о своих планах тоже никому не докладывает - ни о благах своих, ни о наказаниях, так что спокойно пакуй чемоданы. Не предусмотрела такого, ведьма?

В комнату влетел огромный разноцветный попугай. Усевшись на шкаф, он заскрипел:

- Злобствуете, людишки? Ничего, КГБ за всеми в аду присмотрит.

- Дурак ты, попугай, - не растерялся священник, - и сведения у тебя устаревшие. Нет больше КГБ. Нынче ФСБ за всеми присматривает.

Попугай, пристыженный собственным невежеством, сорвался с места и улетел в самый тёмный угол, а священник вновь заговорил с ведьмой:

- Каждый грешник когда-нибудь своё получает. Вот и ты дождалась, - в голосе явно слышалось злорадство. - Ну, ничего. Приходи в церковь, помолись, покайся. Глядишь и очищение через молитву придёт.

- Это в церкви-то? - несмотря на неприятность ситуации, ведьма повеселела. - Разве не знаешь, что церковь такое нечистое место, что там хворь подхватить можно? И митрополит ваш, похоже, не дурак, раз при церкви жить не желает. Наверное, знает, что туда не только грязные людишки ходят, но и мелкие колдуны с ведьмами не брезгуют.

- И зачем им это? За прощением что ли?

- Кабы так! Грехи свои другим передавать ходят.

- Брехня всё! - отмахнулся священник, но вдруг засомневался. - А вообще, если подумать… У нас пожертвования, бывает, пропадают.

- Потому что людям жрать нечего, а колдуны для другого шастают.

- Возможно, но ведь ничем не докажешь. Я вот, например, в людях совсем не разбираюсь. Все на одно лицо и раньше все до единого казались будущими коммунистами.

- А они-то тут при чём?

- При том, что сам я из комсомола, а как началась катавасия с перестройкой, так и подался в духовную семинарию.

- Везёт же мне на комсомольцев, хотя куда им сейчас, сиротам, кроме как в бандиты или священники? - пробормотала ведьма, задумалась на минуту, затем вспомнила. - Замечал ли, бывает, что, когда кто-то молится сзади него другой стоит, бормочет, шепчет что-то и не отстаёт. Явно дурной и грехи свои в это время на молящегося перекладывает.

- Неправду говоришь, - нахмурился священник. - В церкви все шепчут, ну, кроме батюшки, конечно. А молитва - она защищает, так что верующему никакая зараза в церкви не страшна.

- Это если, по-вашему, человек духовный, а обычные во время молитвы сильно открываются. В этот момент им в душу всё что угодно накидать можно. Потому колдуны в церковь и ходят.

- Чушь всё это! Ты меня искусить пытаешься.

- Ничего я не пытаюсь, да и говорю, что всё это мелочь. Сильный колдун вообще в церковь не пойдёт, а вот мелочи гадкой у вас много водится. Силы у них - видимость одна, хоть и та вредная. Падальщики они и питаются страданиями и страхом вперемежку с неведением, а где их взять, как не в очередях, да в церкви? А вот тебе ещё колдовской признак: бывает, что про время спрашивают в церкви, особенно когда служба идёт. Мол, подскажите, который час. Простой человек на часы смотрит и говорит, предположим, одиннадцать. Вот столько колдовских грехов и берёт на себя. Заговор такой для этого у колдунов специальный. И не зря говорят, что молитва уединения требует, так что скажи своим - пусть на чужих и незнакомых не отвлекаются, и по сторонам внимательно глядят.

- Врёшь ты всё, но смотрю, кое-что в молитве понимаешь, - с ободрением произнёс священник. - А что не в нашей вере?

- Ни к чему мне это. У вас к баловству всё сводится. Вот ты ругаешься, что я приворотами, отворотами занимаюсь, а люди своего Бога о чём просят? О том же. Все хотят личного, только вот природа фантазией обидела. Счастье людское жиденькое, как поносик - деньги, власть, положение, семья или любимый человек рядом. Ради этого на всё готовы и в молитвах сплошь себялюбие, да самолюбование, даже когда за близких стараются. Потом удивляются, почему Бог не отвечает, а как Ему отвечать, когда глупости всё это?

- И что ж, по-твоему, не глупости?

- Гармонию нужно в себе сыскать и внутреннюю приноровить к внешней. Иногда на такое и целой жизни не хватает.

- Так через молитву человек и добивается гармонии, - возразил священник. - А что до внешнего, так здесь гармонии никогда не было. Хоть сейчас посмотри. Перестройка идёт, разве в ней есть гармония?

- А кто перестройку затеял? Это человеческого ума дело, а без людей мир сам по себе хорошо живёт.

- Так ты про природу говоришь, - догадался, усмехнувшись, священник. - Я понял, но мне другое интересно. Вашу братию можно как-то распознать по внешним признакам?

- Можно, - с улыбкой отвечала ведьма. - Некоторые совсем неухоженные, встречаются и увечные.

- Так у меня половина паствы таких.

- Некоторые наоборот, будто из столицы приехали, - продолжала ведьма, - но не в одёже дело. По лицам всё видно. Много признаков есть, чтобы распознать, кто за утешением, а кто по лукавству своему в церковь ходит. Для их определения верный глаз с опытом нужен.

- Может ты и права, только странно, что ты мне вот так запросто своих сдаёшь, - теперь повеселел священник. - Конкуренции что ли боишься?

- Да больно надо! Они мне - не ровня, - фыркнула ведьма. - Да и ничего особенного я тебе не сказала, а от своей клиентуры сама бы избавилась. На остаток жизни я заработала, да и подустала от людей, но они всё равно ходят. Нуждаются, особенно в такое время, во мне.

С минуту стоял священник, молча и нахмурившись. Затем поинтересовался:

- Откажешься, вероятно, если учесть обстоятельства нашего знакомства, но может заглянешь в храм? Сам во всём удостовериться хочу. И если всё правда - хочу сам научиться, так сказать, отделять зёрна от плевел.

Просьба прозвучала будто приказ, так что ведьма сначала, как и её попугай, лишилась дара речи. Однако уж больно горяч и уверен священник был в себе. Ведьме такие нравились, поэтому через пару дней она пошла в церковь и сразу определила колдуна и двух ведьмочек. Затем тихо собрала свои вещи и перебралась в старую квартирку в доме на окраине.

Дни стояли сумрачные, холодные. За окном туманом стелилась осень, когда внезапно на пороге возник новый знакомец. В знак благодарности священник подарил молитвенник и по забывчивости оставил шарф. Поэтому через три дня вернулся. Прочитав отрывки из книги Экклезиаста и Евангелие от Иоанна, священник забрал шарф и ушёл, но на этот раз забыл чётки, а потому вернулся снова. Так повторялось ещё несколько раз, пока ведьма не сказала: «Да приходи уж, раз нравлюсь, без предлогов. Чего уж там?» Так между ними завязалась негласная дружба…

Робкий стук вернул Бабулю в барак, в её крохотную комнату.

- Входи, девонька, открыто, - звучно произнесла ведьма и на пороге с виноватой физией нарисовалась Весна. События последних дней изменили её. Была она чрезвычайно бледна, под глазами образовались круги, щёки впали, а во всех движениях не осталось и следа былой уверенности.

- Что как побитая собачонка? - поинтересовалась Бабуля.

- Вот так и есть. Тяжело мне, бабушка.

- Как тяжело, все ко мне тащитесь. А как не тяжело? - Бабуля поднялась из кресла и пошла к шкафу. Оттуда достала рюмки и бутылку коньяка. - Ты ж от меня бегала всю жизнь в бараке, а тут сама вдруг пришла. Чего это?

- Бегала, потому что боюсь вас, - призналась девушка. - А сейчас уж всё равно, но может что посоветуете. Накосячила я сильно.

- Что ж, и дому любому косяки нужны. Ты ль не лучше дома? - Бабуля налила в рюмки и продолжила. - Знаю, что с Землекопом спала. Глупо, ну и что теперь? Чего стоишь - садись уже.

- Я ведь и не хотела с ним, - выпив коньяку, осмелела Весна. - Как-то само вышло, а теперь он каждую ночь на меня карабкается и отказать не могу. Уж больно он страшный и я не про лицо его говорю. Боюсь его ещё больше, чем вас.

- Не так страшен чёрт… он ещё страшнее, - со знанием дела выговорила Бабуля. - Поэтому раз не нравится тебе Землекоп, изволь сказать ему. Уж найди для этого смелость. Телеса ведь свои выставлять напоказ в компьютере не боишься?

- Да не могу я сказать. Кажется, будто он все соки из меня высосал. Он как дремучий паук, а ведь я, кажется, другого полюбила. Только после Землекопа ни света во мне, ничего, кроме грязи. Боюсь я другого подвести, да и уже подвела. Испугала так, что сбежал. Вы посмотрите, бабушка, может проклятие на мне какое?

- Проклятие есть, только оно из башки твоей глупой. Сама ты его придумала, сама себя и прокляла, а ведь Мишка, суженый твой, да-да, знаю, что о нём толкуешь, верно с тобой угадал, когда раздавал прозвища. Сущая весна! Вечно с тревогою, всегда неопределённая, да с перепадами. Ты чуйку-то свою включи!

- Чуйку? Какую это?

- Да не ту чуйку, что между ногу! - глядя на что показывает девушка, вскипела Бабуля. - Я про чувство говорю, про интуицию. Ты ведь женщина, а все женщины по природе ведьмы. Просто многие не знают об этом и развития себе не дают. Давай-ка ещё по одной… Будь здоров наш Гроза радио за коньячок, - Бабуля шустро замахнула и продолжила. - Тебе ли, милая, бояться какого-то Землекопа? Пальцем щёлкнешь, как псина шелудивая ждать будет, когда ты лечь с ним соизволишь. Потому что он олух и дурак, а ты - женщина и ведьма!

- Да какая я ведьма? Бросьте! - после четвёртой рюмки Весне стало совсем хорошо.

- Ты ж мужиков кончать умеешь, даже не касаясь, - перебила Бабуля. - Так что не бойся, девонька, да и я кой-чему тебя подучить могу. Есть в тебе наша кровь и ведьмой знатной выйти можешь. Ну а пока ты ещё в самом начале, только пробуждаешься, словно весна. Молодец всё-таки Мишка. Дурак - дураком, а почувствовал в тебе это.

- Потому что он добрый, и я из-за этого его тоже боюсь, - вставила Весна. - Во мне и половины такой доброты нет.

- Что ты всё заладила - боюсь, да боюсь, - передразнила, морщась, Бабуля и снова разлила по рюмкам. - Выпей-ка ещё лучше. Тебе ли горюниться? Все мужики - дураки, а эти твои и подавно. Один похоть с любовью спутал. Второй любовь страхом и слабостью величает. Ну, не дураки разве? Так что пользуйся! Сейчас и времена такие. Женская энергия так и бурлит, клокочет, вперёд выйти хочет, да и телевизор я хоть и редко, но смотрю. Фемистки вон как гайки закручивают, только вопли, да писк мужицкие стоят! И ты давай! Гайки-то дуракам подкрути, без нас они вообще никто!

- А вот и пойду! - Весна выпила. - Крутить засранцам… засранцы! Всю душу истерзали! Сами не знают, чего надо. Один - лишь бы в постель затащить, второй - от постели бегает. Ща, пойду одному крутить, - промямлила Весна, попыталась встать и упала на пол, - яйца, блядь!!!

- Ничего, девонька! Поначалу всегда трудно, а ты держись! - похлопала её по спине Бабуля. - Мы бабы двужильные, в отличие от этих…

- Оленей, - подсказала Весна и обняла ведьму за шею. - Спасибо тебе, бабушка. Давно так по душам ни с кем не говорила. И кажется я Грозу радио с Мишкой поняла, - поглядывая на опустевшую бутылку, сказала на прощание девушка.

Она поднялась с колен и, шатаясь, поковыляла из комнаты. Бабуля напутствовала её вдогонку:

- Иди, иди, девонька, и спуску им не давай! Обоим! Никому! Слышишь?

Но Весны уж и след простыл, лишь эхом икал коридор: «Ми-мишка, с-сука ты, расстёгивай ширинку, иди-иди-отина!»

Иногда они встречались в церкви, но женщине не особо нравились вечный полумрак, сырость в помещениях и образа святых, что всегда смотрели сурово и будто с осуждением. Поэтому чаще ведьма принимала священника у себя. Она учила его снимать головную и желудочную боли, он читал ей православные «Жития святых» и «Лествицу». После чтений спорили до зуда, до рези в глазах, до умопомрачения. Женщина не понимала, зачем изводить себя как все эти святые из книг. Священник объяснял, что в этом суть христианства - через усмирение плоти возвысить дух свой.

- Не дух им важен был, силу вашего Бога получить хотели. Так вот её и без страданий взять можно. Главное, гармония, - доказывала ведьма, затем накладывала руки на зачахнувший в горшке цветок и тот вдруг на глазах поднимал голову, расправлял листья, креп и выпрямлялся.

- Прекрати дьявольщину! - орал на неё священник. - Это неестественно! Нельзя так!

- Да почему нельзя, если это природа?! Упёрся как баран в одно и знать ничего не желаешь. А на свете много всего, что вы за чудеса почитаете. Хочешь полетим прямо сейчас? Вот прям сейчас в воздух нас подниму?!

- Не ты это! - крестился священник. - Дьявол говорит твоим языком, ведьма!

Священник метался из угла в угол, затем под ржавый смех попугая бросался прочь из квартиры. Однако через несколько дней, бледный и уставший, возвращался:

- Я понял своё предназначение. Нужно вырвать тебя из этого мрака и очистить.

- Может тогда сначала с церкви своей начнёшь? - хохотала в ответ ведьма.

Священник был настроен решительно. Снова и снова он начинал воинственные старозаветные проповеди, изводя и опустошая обоих. И никто не хотел уступать, каждый думал, что прав именно он. Ведьма продолжала демонстрировать чудеса, а священник читать ей священные книги, пока однажды не разозлился:

- Дьявольскими чудесами меня всё искушаешь?! Сейчас и я тебе кое-что покажу!

Раньше за ним тяги к чудесам не водилось, соответственно, он никогда с ними не сталкивался и сам не творил. Теперь же он отчаянно нуждался в чуде. Священник закрыл глаза и начал молиться, потому что другого больше ничего не умел. Молился истово, с болью, с тоской. Молился о чуде, чтобы наказать «непутёвую». И священник хорошо понимал, для чего ему нужно доказательство христианской силы, то есть чудо. Именно оно и стало бы наказанием ведьмы. И неожиданно для обоих, хоть и спустя полтора часа яростных молений, чудо началось. Сначала священник ощутил жжение в ладонях, оно постепенно нарастало, а когда боль стала нестерпимой, образовавшиеся волдыри лопнули и из них вместе с гноем потекла кровь. Сунув кровавые руки ведьме под нос священник жутко рассмеялся:

- Видишь, что сила Христова делает? Божий сын за нас пострадал, а теперь я за тебя!!!

- Да вижу я, только на кой себя так калечить? - с оттенком сожаления ответила ведьма, так вслух и не признавшись, что представление произвело на неё впечатление.

Затем, оставшись в одиночестве, она думала об этом: «Ведь он без способностей. Неужто вера помогла? Конечно, мог бы и другое что-нибудь задумать, например, цветы мне из воздуха сотворить. Ну, раз фанатик, что с него взять? И всё же пора заканчивать. Трудно мне с ним». На этом женщина успокоилась и легла спать, прокараулив, как внутри неё проросло сомнение в своей правоте. В дальнейшем оно, как посчитала ведьма много лет спустя, расцветёт и обернётся раком, ну а пока она лишь думала о разрыве со священником.

Всё же легче сказать, чем сделать. У неё отродясь не водилось друзей и жертвовать единственным в угоду своей интуиции было неимоверно тяжело. Священник стал бесконечно дорог ей, она и не заметила, как он прокрался в её жизнь, и теперь она помыслить себя не могла без него и его вечных рассуждений о добре и зле. Для неё самой таких понятий вообще не существовало, лишь один закон - необходимость, но из уважения она слушала, частенько соглашаясь с выводами друга и тем самым приводя его в детский восторг. И каждый раз она ждала его, даже когда у него не получалось прийти из-за церковных дел, бывало, что до глубокой ночи. В такие часы женщина частенько задавалась вопросом, а не влюблена ли она? Был момент, когда решила, что да, однако внутреннее существо её кричало о другом, а именно, что не нужно испытываемое ею непонятно что путать с любовью. Кроме того, ведьма помнила о своей клятве и сумела подавить в себе даже намёки на мысль о возможной любви. И всё же можно было утверждать точно - женщина уважала и по-своему любила священника. Между тем, сам он после демонстрации возможностей своей веры стал ещё высокомернее и более напористым.

- Покрестись, прими веру Христову, иначе после жизни в ад попадёшь! - шипел он, и ему вторил попугай:

- Ничего, КГБ за всеми в аду присмотрит.

И ведьма снова размышляла. Если прав священник, если существуют рай и ад, и наказания за отступления от христианских законов, которые, возможно, единственно правильные? В таком случае, она - великая грешница. Подленькая мысль эта, выросшая из одного лишь краткого сомнения, развилась в уверенность и однажды, проснувшись утром вся в поту, женщина осознала свою греховность в полной мере и поняла, что нет никакой гармонии. Растревоженная душа её заметалась в поисках себя прежней, но дорога назад была завалена, словно брёвнами, прошлыми делами. Вечером, как обычно, пришёл священник и женщина не впустила его, бросив на прощание:

- Спасибо, что смуту во мне посеял. Прощай!

Долго ещё священник умолял под дверью и окнами, угрожал и бился кулаками в стены, желая, чтоб впустили его. До него вдруг дошло, что он больше не может без этой женщины, сразу перепутав зависимость с любовью. И теперь он отчётливо вспомнил, что уже давно, просыпаясь к утренней молитве, он первым делом вспоминает не о Боге, а о ней. А перед сном после чтения молитв является к нему в комнату мрачной фантазией ведьма. И хорошо, и худо от этого наваждения. И руки его во тьме комнаты ищут эту женщину, но находят лишь себя. И страшны, и греховны эти мысленные игрища священника. Вдоволь наигравшись, он мысленно желал любимой «спокойно ночи» и только после этого крепко засыпал.

Эта женщина, эта ведьма, она была старше священника на пятнадцать лет, но и это не останавливало его. После странных ночных фантазий ему стало казаться, будто он знает свою избранницу всю жизнь. И он готов был ради неё спуститься хоть в ад и даже заложить дьяволу свою душу. Растроганный собственным великодушием священник так умилился, что расплакался прямо там, возле дома любимой, а затем окончательно осознал, что любит её. С верою в её спасение он отправился домой и, сладко засыпая, решил, что во что бы то ни стало добьётся её расположения, а как - он разберётся после…

Бабуля вновь отложила спицы и пряжу.

- Снова ты? Что на этот раз? Хоть после смерти оставь меня в покое.

- Не могу, - признался из тёмного угла призрак. - Тянет всего к тебе, как железо к магниту. Даже на свет тот попасть не могу, застрял в сумраке.

- Потому что говном ты при жизни был, вот и болтаешься теперь, словно в проруби.

- Всю жизнь мне грубила, могла бы хоть сейчас немного остыть.

- Остыну, когда время придёт, а тебя, милок, я и так всю жизнь жалела, хотя могла быстро избавиться.

- Знаю, но ведь не избавилась? Значит, чувствовала что-то.

- Да, чувствовала, - согласилась ведьма, - но по-другому, не как ты. Интересно мне с тобой было до того… ну, как у тебя всё заиграло. И как ты до сих пор не поймёшь, что только сам виноват в нынешнем своём обличии. Вроде книжки умные читал, языком чесал складно, а через себя так ничего и не пропустил.

- А что ты всю вину на меня перекладываешь? - вспыхнул бледным, мертвенным огнём призрак. - Да, виновен, но ты всё равно больше виновата! Предупреждали святые отцы в книгах своих не путаться с ведьмами. Виноват я лишь в собственной гордыне, когда думал, что по силам мне будет вырвать тебя из рук дьявола. А ты уж, наверное, и подарочек от Сатаны за душу мою получила?

- Опять за старое, - Бабуля вздохнула и снова принялась за вязание. - Не буду я спорить, бесполезно всё. Так что заскучаешь ты со мной.

Помолчав немного, призрак смягчился:

- Ладно, я за другим вообще-то пришёл. Слух между «наших», будто что-то во внешнем мире неладное творится и к вам в барак дурной кто-то спешит. Решил предупредить, вдруг не знаешь, сил-то у тебя мало.

- Знаю, но спасибо за заботу. Если остаться хочешь, то давай хотя бы молча. Хорошо?

Ответом послужила печальная тишина...

Священник был настойчив. Забыв про свои церковные обязанности, он буквально взял в осаду дом своей избранницы, но та оставалась непреклонной. Она не подпускала к себе, но и других действий не предпринимала, хотя разом могла всё прекратить. Женщина не признавалась и самой себе, что попросту боится навредить, а потому молча наблюдала за безумствами священника, который одним лишь красноречивым присутствием своим разрушал её старые связи. И ещё бы они не разрушались! Теперь к выкрикам попугая прибавились апокалиптические вопли влюблённого священника, который доводил клиентов буквально до судорог описаниями мук послесмертного ада. Ведьма нервничала и была не против распустить всю свою клиентуру, но ведь беды коренились не в них, а в пылком друге. Больше всех страдал попугай, который, раз почувствовав со стороны конкуренцию, начал чахнуть и выговаривать хозяйке:

- Помереть бы скорее, чтоб поганца этого не видеть, не слышать. Да и в аду хоть КГБ за мной присмотрит.

- А я за тобой не присматриваю что ли? Обойдёшься, - шикала на него ведьма. - Одну меня в этом дурдоме бросить хочешь? Нетушки!

Стыдно говорить, но за время осады, а длилась она уже около трёх месяцев, женщина пристрастилась к выпивке. С её помощью ведьма могла чувствовать хоть малую часть былой гармонии. И частенько в полубредовых, похмельных снах начал являться ей старый, покосившийся на один бок тёмный барак. Он жаловался на судьбу свою и настойчиво звал в гости. Сил своих ведьма тогда ещё не растеряла, поэтому быстро определила местоположение барака и засобиралась. Смущал лишь попугай, здоровье которого пошатнулось ещё больше после слов священника о том, что КГБ в аду, в том виде, про который знает вредная птица, не существует. К счастью, сам священник куда-то исчез. Женщина решила, что он охладел к ней, однако всё обстояло прозаичнее. Ему пригрозили увольнением, так что теперь он сутками пропадал в церкви. Наконец-то ведьма могла насладиться одиночеством, но тут и случилось то, чего она так боялась. Умирал попугай тяжело. Ежеминутно он стонал «умира-а-аю», однако, будучи не обделённым чувством своеобразного юмора, неизменно добавлял с ехидцей:

- Встречу в аду твоих клиентов - привет передам. Скажу, ты тоже скоро будешь.

Замечая, что не производит на хозяйку никакого впечатления, начинал дальше:

- А потом скажу, что наврал и насру им всем на головы!

Если не действовало и это, попугай говорил с обидой:

- Всё о своём придурке в рясе грустишь? Я тут умираю, а всё равно шутки тебе придумываю, а ты?

Его хозяйка и вправду в последнее время частенько забывалась, поэтому, спохватывалась и хватала попугая на руки:

- Ну о чём ты говоришь? Про священника я даже не думаю. Ты у меня единственный и самый любимый.

Они мирились, но всё чаще смелость оставляла попугая, и тогда он жалостливо просил:

- Исцели меня, хозяюшка. Подари ещё одну жизнь.

- Да не могу я! Не в моих это силах, - плакала ведьма. - Продлить могу, но с этим продлятся и твои муки. Зачем тебе это? И внешне будешь краса