Размышления о сериале Виктор Гюго: Враг государства

Размышления о сериале "Виктор Гюго: Враг государства"

Лет шестнадцать назад, когда мои одноклассники были заняты дискотеками, общением, прогулками, я, сидя на подоконнике нашей старой квартиры, лихорадочно переворачивала страницы, на которых один великий поэт мужественно и искусно уходил от преследований полицейских в лабиринте тёмных парижских улочек, и все казалось, вот сейчас, еще один патруль, и конец… Хотя я уже знала, что страшного конца не будет, но сердце трепетало за этого одинокого, смелого человека и его сторонников, спасающих свои жизни и свои идеи на фоне только что произошедшего государственного переворота, окровавленных трупов на мостовых, разрушенных баррикад… Нет, я читала не остросюжетный роман. Все, что вставало с этих пожелтевших страниц старенького тома, было на самом деле. Было давно, в середине XIX столетия, но интересовало меня гораздо больше, чем мир моих сверстников и обыденная жизнь за окном. Я держала в руках том собрания сочинений Виктора Гюго, моего любимого писателя на протяжении вот уже многих лет жизни. В нём были опубликованы его политические памфлеты против принца-президента Луи-Наполеона "Наполеон Малый" и "История одного преступления", полные острой, беспощадной сатиры и содержащие страшную хронику драматичных и судьбоносных событий.

И вот несколько дней назад я закончила просмотр сериала Жана-Марка Муту "Виктор Гюго: Враг государства" (Victor Hugo, ennemi d'État) 2018 года. И еще ярче вспомнилось и заново пережилось то, что по сути никогда и не забывалось…

В сериале, охватывающим события от Февральской революции 1848 г. до собственно переворота Луи-Наполеона в 1851 г., отражён как аспект личной жизни Гюго и многие черты его характера, так и его политическая деятельность и вообще историческая ситуация во Франции тех лет. Причём, последняя тема, что как видно из названия фильма, всё-таки основная.

Каково это, быть Виктором Гюго? Гением, великим писателем? Это значит проводить бессонные ночи, мучительно размышляя над своими произведениями, рисовать разводами из кофейной гущи мрачные и захватывающие картины, по несколько дней не прикасаться к еде, будучи полностью поглощённым болезненными эмоциями, испытывать тяжёлые любовные и сексуальные зависимости, периоды замкнутости и подавленности, быть одиноким и непонятым среди людей, постоянно ощущать, что запутался в себе и своих непростых отношениях с женщинами… На самом деле, попросту всё время жить на грани нормальности. Янник Шуара очень убедителен в этой роли со своим тяжёлым лбом, взглядом исподлобья, напряжённо сомкнутыми губами. Всё это сильно напоминает фотографии Гюго 40-50-х гг. Единственное, сам Виктор был более светлого типажа, даже немного более немецкого, ведь его отец происходил из Лотарингии. Но смуглое, серьезное, вдумчивое лицо Шуара почему-то смотрится удивительно уместно.

В основном, создатели сериала стремятся осветить личность Гюго, учитывая её сложности и противоречия. Ему сложно разобраться в своих параллельных любовных связях, трудно отказаться от одной возлюбленной в пользу другой, он живёт, как гений, который не думает о своих обязательствах по контрактам с издателями, и ждёт только вдохновения. Не умея нормально устроить свою личную жизнь, иногда вмешивается в личные дела детей. Он долго и мучительно ищет свой путь в политической деятельности. Но, как это ни странно, на фоне всех этих довольно неоднозначных вещей, образ Гюго выглядит как-то удивительно достойно и привлекательно. Когда я видела его споры с другими персонажами, моё сочувствие, при всей сложности показанных ситуаций, часто оказывалось на его стороне.

Если он не может сделать выбора между своей главной музой, с которой его связывают длительные и глубокие отношения, прелестной Жюльет Друэ, и внезапно вспыхнувшей страстью к яркой Леони Биар, то потому что он не может в буквальном смысле. Он совершенно искренне не хочет причинять страданий обеим возлюбленным, но к каждой из них у Гюго развивается больная любовная зависимость. Мучает его и излишнее пристрастие к сексуальной стороне жизни, толкающее его порой на легкомысленные и одноразовые связи, как в случае с актрисой Алисой. Но сколько при всём этом подлинной боли, растерянности, чувства вины в глазах Шуара, когда он так впечатляюще передает эмоции своего героя…

Если Виктор вмешивается в жизнь детей, то потому что прекрасно знает, какой опасной, иногда убийственной дорогой становятся любовные чувства, и как они могут быть разрушительны, если человек связывает себя с не самыми надёжными и любящими людьми, а в случае с его дочерью Адель, и сыном Шарлем всё обстоит именно так. Она увлекается женатым скульптором, способным поднимать руку на женщин, а он той самой куртизанкой Алисой, легкомысленной и весьма непостоянной. Забегая вперед, дочь писателя спасти не удастся. Широко известна драматичная история этой несчастной девушки, в любовном безумии и в истощенном состоянии преследующей по всей Европе следующий предмет своей страсти, английского офицера Альберта Пинсона, и в итоге закончившей жизнь в сумасшедшем доме… Но всё это будет потом, и остаётся за кадром. В кадре же мы видим, как по-настоящему искренне и сильно Виктор любит своих детей и как он переживает за них. Как ищет внезапно ушедшую из дома дочь прямо в трагические дни начавшегося переворота, когда ему уже опасно появляться на улице. Как ему становится плохо на дуэли Франсуа-Виктора, который захотел отстоять честь своего отца, оскорблённого правым депутатом. С какой горячностью и отчаянием с виду спокойный, замкнутый Гюго бросается с кулаками отбивать у жандармов арестованного из-за его оппозиционной деятельности Шарля, и его с трудом удаётся успокоить…

Вообще об остальных героях сериала хочется сказать несколько слов отдельно.

Изабель Карре в роли Жюльет Друэ мягкая, сочувствующая, нежная, глубоко любящая Виктора женщина. Создатели фильма питали к ней явную симпатию. Она воплощение некоего более духовного начала, олицетворение высокой любви, не лишенный при этом остатков страсти, которая за много лет их романа в значительной степени перегорела, но всё ещё является красивым и вдохновляющим воспоминанием. В целом, характер Жюльет выдержан более-менее верно. Только не очень понятно, почему их с Леони поменяли типажами. Ведь в реальности Жюльет была брюнеткой, а Леони блондинкой.

Леони Биар в исполнении Эрики Сэнт – это в каком-то смысле антипод Жюльет, роковое начало в жизни Виктора, в большей степени плотская страсть, чем влечение души. Она яркая, самостоятельная, но при этом резкая и в какой-то степени эгоистичная. Мне кажется, реальная Леони была несколько проще, по крайней мере, после книги Моруа о жизни Гюго у меня сложилось такое впечатление.

Надо отметить, что эротические моменты отношений Гюго с обеими дамами сняты очень красиво, эстетично и, вместе с тем, страстно, а не пошло или забавно, как это часто бывает во многих фильмах. Сам Янник Шуара, на мой специфический вкус), выглядит и ведёт себя довольно сексуально в этих эпизодах, хотя полноценных эротических сцен в фильме, в общем-то, и нет.

На мой взгляд, главным минусом сериала является трактовка образа жены Гюго, Адель Фуше (Над Дьё). Мне серьезно непонятно, почему авторы решили показать очаровательную, нежную, лёгкую Адель, прообраз Эсмеральды, которая и в изображаемый период не потеряла своего шарма, мягкости и приятности, такой сухой и вредной женщиной во всех смыслах этого слова! Почему она постоянно недовольна, постоянно упрекает мужа за всё: за любовные связи (надо отметить, что она разлюбила его первой, и дальше у них были вполне мирные отношения), за проблемы с издателями, и в итоге аж за опасную политическую деятельность?.. Финальное "что будет с нами" (не с ним, заметьте) вообще апофеоз. Ей мужа совсем не жалко что ли? Это особенно удивительно при том, что реальная Адель была доброй, понимающей, в дни переворота защищавшей Гюго и ведущей себя не менее мужественно, чем Жюльет. У самого Гюго это отмечено в его "Истории одного преступления". Кроме того, она также долгое время разделяла с мужем и остальной семьёй изгнание. Но в фильме говорится только о том, что в изгнание отправилась Жюльет. Видимо, авторы настолько сочувствовали ей, что всех остальных женщин Гюго решили показать в невыгодном свете. Но особенно почему-то досталось бедной Адель… Это даже обидно).

Старший сын Шарль в исполнении Лоренцо Лефевра очень самостоятельный, темпераментный, часто резкий, его позиция иногда идёт чуть ли не впереди позиции отца. Однако несмотря на все противоречия между ними, они всё же искренне и сильно привязаны друг к другу. На самом деле Шарль был куда более мягким, покладистым, таким неуклюжим добряком).

Ближе всех к своему реальному характеру мне, наверное, показался Франсуа-Виктор (Гаспар Мейер-Шоран). Он довольно замкнутый, тонкий, изящный, нервный. При этом любящий отца безусловно и порою некритично. Его сложные любовные отношения, о которых Гюго упоминал в письмах, в фильме не отражены.

Довольно странное решение выбрано авторами сериала в отношении дочери Гюго, ещё одной Адель. Это абсолютно открытая, адекватная и жизнерадостная девушка. Единственной её проблемой в фильме выступает влюблённость в скульптора с весьма сомнительным моральным обликом, но даже это чувство не выглядит патологично. Тогда как по реальной Адель было видно, что она замкнута, не здорова и что с ней в целом что-то не так. Тем не менее, многое можно простить за шикарную сцену духовного сближения отца и дочери в дни переворота. Она снята очень красиво, впечатляюще и трогательно.

И всё-таки отношения в семье Гюго и за её пределами, несмотря на то, что им уделена значительная доля внимания, не кажутся главной линией и главной смысловой проблемой фильма. Она в другом. В сложной политической и идейной эволюции депутата Виктора Гюго, в окружающей политической обстановке, в ветре истории, который стремительно набирает силу…

Первая серия начинается с событий Февральской революции 1848 г., бегства короля Луи-Филиппа и установления Второй республики. До этих событий идейный путь Виктора Гюго нельзя назвать прямолинейным и простым. В его семье столкнулись две противоположные тенденции: отец был республиканцем, а затем наполеоновским генералом, а мать роялистской из Бретани. Она воспитала детей в строгом католическом и монархическом духе, и этих убеждений Гюго придерживался всю свою юность, видя в Революции и Республике зло и тиранию. Однако политический климат, духовная атмосфера во Франции в крайне реакционный, последний период Реставрации при Карле X, параллельно нарастающие прогрессивные и свободолюбивые тенденции в обществе, приближение Июльской революции пробили существенную брешь в роялизме юного Виктора. Он увлекается изучением эпохи Наполеона, отдаёт должное героизму своего отца, и стихотворения 1827-29 гг., драмы "Эрнани", "Марьон Делорм" пишет уже человек, видящий в свободе и либерализме важную ценность, а также разочарованный в благодетельности королевской власти. В гениальном "Соборе Парижской богоматери", созданным после только что отгремевшей Июльской революции чувствуется нечто даже более глубокое: подспудные, тёмные, но отчасти справедливые разрушительные силы низов, падающая башня старого мира, рушащаяся клетка предрассудков и узкой ортодоксальной морали в голове одного священника, а по сути типичного рокового персонажа XIX столетия. Драма "Король забавляется", написанная Гюго в 1832 г., звучит уже прямо таки громовыми проклятиями в сторону сверкающего двора Франциска I и в сторону власти самого этого государя (кстати, ещё одного из самых позитивно воспринимаемых королей во французской истории). В своём "Предисловии к Кромвелю" (1827), получившим название, манифест романтизма, Гюго напишет программную фразу: "Романтизм – это либерализм в литературе". (Много лет спустя в трактате "Уильям Шекспир" она превратиться в утверждение "Романтизм – это социализм в литературе").

Но пройдёт несколько лет существования Июльской монархии, и маятник снова качнётся вправо. Писатель опять начинает питать роялистские иллюзии, он находится даже в определённой близости ко двору. Тем не менее, он продолжает думать, что монархический идеал совместим с либерализмом в политической жизни, с щадящей социальной политикой.

Когда происходит Февральская революция, Гюго сначала в стороне от событий, затем становится депутатом от партии порядка, проповедующий умеренные и компромиссные идеалы. В сериале показано, как на этом этапе его пугают крайности, радикализм, социалисты. Но происходит Июньское восстание рабочих, и писатель-депутат оказывается в сложной и драматичной ситуации. Со своим депутатским мандатом он должен перед баррикадами уговорить рабочих сдаться, прийти к социальному согласию с властью, со своими хозяевами, с буржуазным правительством. Позади него вооруженные солдаты, которые будут стрелять, если депутату Гюго со своим мандатом в руках не удастся повлиять своими речами на рабочих. Стоит ли говорить, что ему не удалось? Люди по ту сторону баррикады отвечают на высокие либеральные увещевания депутата о всеобщем гражданском мире: "Нам плевать на это. Нам нечего есть!" Возможен ли этот мир при таком трагическом положении вещей?

А далее, классически по Марксу, "фейерверк Ламартина превратился в зажигательные ракеты Кавеньяка". То есть вся демагогия буржуазного Временного правительства закончилась призывом алжирского генерала Кавеньяка (Тьерри Жибо) к жёстким военным действиям по подавлению восстания. Кстати, Ламартин (Стев Дризен) в фильме реально неприятный, слабый, нерешительный и беспомощный. И дело не в том, чтобы эти качества заслуживали осуждения, нет. А в том, что они заслуживают осуждения, когда человек берётся за политическую деятельность, от которой зависит множество человеческих судеб, и когда все эти черты приводят к таким драматическим последствиям, как в данном случае.

А что же Гюго? А он с багажом своих мелкобуржуазных иллюзий сталкивается лицом к лицу с реальностью, которая его потрясает и шокирует. Проблема в том, что он не такой, как все эти депутаты партии порядка. Ему совершенно искренне больно за отверженных, бедных, безграмотных рабочих, которых он не понимает в их требованиях, но за которых он подлинно и сильно переживает. Причём, не просто переживает, а только что дав дорогу солдатам, теперь начинает вытаскивать с баррикад раненых, помогать разбитым повстанцам уцелеть, он отчаянно отбивает с риском для себя у озверевших солдат рабочего, которого они бьют штыками по голове… Гюго в ужасе от происходящего, причиной которого невольно служит и он. Но в отличие от остальных депутатов, ему на самом деле очень больно и очень стыдно.

Колебания, непонимание ситуации, сострадание к бедам рабочего класса и в то же время расхождение с его требованиями – беда и проблема таких честных и чувствительных людей, как Виктор Гюго с его мелкобуржуазным и противоречивым взглядом на общественные процессы. Он постоянно наступает на те же грабли, что в своё время и якобинцы, деятели Великой французской революции, которые тоже то разделяли монархические иллюзии, то так же не могли в полной мере понять нужды санкюлотов своей эпохи. Да только нет у Ламартина, Гюго и других депутатов их энергии и умения учиться у дыхания улицы и реальности. А маятник истории качается всё быстрее и быстрее, пропасть между интеллигентными слоями мелкой и средней и буржуазии и рабочими, улицей всё шире. И надо что-то с этим делать, выбирать лагерь и сторону, потому что это становится неизбежным…

На фоне всего этого странная и такая яркая деталь. В 1848 г. Гюго, страшащийся ужасов первой Революции и якобинского террора, при всей своей боли и жалости, здесь, на стороне штыков и ружей, направленных на баррикаду с голодными отчаявшимися людьми. А по ту сторону не только эти бедные рабочие, но и ещё кое-кто, в своё время тоже многого не понимавший, однако в вечности оставшийся с народом и теперь защищающий баррикаду своей незримой тенью… Да, я говорю о Робеспьере. Можно возразить мне, что это не больше, чем моя фантазия, и мы не можем знать, на какой стороне оказался бы Неподкупный в середине XIX столетия. Нет, не фантазия, потому что сами участники событий знали это лучше нас. Вот слова Ламартина, панегириста жирондистов, в своё время бывших врагами якобинцев, историю которых он так поэтизированно описал, потому что она была отражением и его бессилия тоже. Слова о Робеспьере, написанные в 1861 г. при автокритике "Истории жирондистов": "Я был бы сегодня, быть может, более строг, так как я видел его тень на улицах в 1848-м…"

Все эти драматические события заставляют Гюго задуматься, он испытывает стыд от участия в них. Но в правительстве он заседает на стороне партии порядка, по-прежнему настороженно относится к левым, а его буржуазные иллюзии постепенно эволюционируют в симпатии к новому кандидату в президенты Луи-Наполеону, родственнику великого императора. Разве не этот вернувшийся из благородного изгнания принц то, что нужно сейчас обществу для обретения гражданского мира и согласия? При том, что принц вежлив, вроде бы не амбициозен, дорожит памятью своего знаменитого родственника и пишет душещипательную книгу об излечении нищеты, пауперизма и социальных бедствий… Поэтому Гюго и его сыновья поддерживают нового кандидата в своей газете.

Луи-Наполеон становится избранным президентом Второй республики. Виктор Гюго по-прежнему заседает в палате. Но вот только чем дальше течёт время, тем больше для него становится очевидным, что что-то не так и он находится не на своем месте. Он не такой, как все эти аккуратные, благовоспитанные господа в костюмах, как правильный, холодный, упакованный в свой фрак Тьер (Франси Лепле), закрывающий социальные проекты, потому что у правительства нет желания и возможности их оплачивать. Все они боятся народа, рабочих, обитателей нищих кварталов. Они, как тот же Тьер, с презрением затыкают носы, посещая эти кварталы в санитарных целях. Их хватает на имитацию благотворительности, но видно, что вся эта деятельность для них обременительна и тяжела. Писатель и депутат Гюго другой. Ему на самом деле больно за этих людей, живущих в трущобах с крысами, измученных тяжелым трудом и умирающих от болезней, которые никто не собирается лечить. Он уже давно не любит монархию, трещина слишком глубока. Он выступает в палате за светское образование, обрушиваясь с резкими выпадами на иезуитов и церковников, мечтающих держать человечество во тьме невежества. Он начинает внимательно прислушиваться к голосам левых. Депутатская табличка "за/против" в его руках всё чаще контрастирует с лесом табличек его партии. Его сын вызывает на дуэль реакционного журналиста Вейо за то, что он оскорбил отца. Великолепно выглядит сцена, когда Гюго один среди депутатов своей партии демонстративно встает и аплодирует яркому оратору левой, Мишелю де Буржу (роль которого отлично исполняет Шариф Андура), выступающему против закрытия национальных мастерских.

Он не такой, как другие депутаты партии порядка. Трещина становится всё глубже. Его не должно быть здесь. Переход Виктора Гюго на сторону социалистов в собрании – один из самых мощных и потрясающе красивых моментов сериала. Когда ему бросают насмешливый упрёк в непостоянстве его политических взглядов: "Романтики любят следовать за ветром, это приятно их чувствительной душе", писатель твёрдо и жёстко отвечает: "Господа, почаще прислушивайтесь к своей душе, если она у вас есть". И в самом деле, есть ли она у Тьера, который через пару десятков лет превратиться в палача Парижской Коммуны и бедного люда восставшей столицы, есть ли она у всех этих господ, которых не трогают страдания тех, кто внизу, пока у них имеется собственное благополучие? Помните, в Нотр-Даме, поставленном по роману великого писателя: "Nous n'avons pas de fortune, Mais eux ont-ils donc un coeur? (У нас нет счастья/везения, Но у них, есть ли у них сердце?") … Гюго мало своего мелкобуржуазного благополучия, ему хочется прекратить страдания тех, кто его оплачивает.

Мне кажется, что чрезвычайно большой удачей в сериале является образ Наполеона III, созданный Стефаном Конарске. Он очень нетипичен для современного французского кинематографа, и удивляет своим контрастом с обычной пафосной и идеалистической буржуазной интерпретацией этого образа. В Сериале этот человек не добрый и кукольный государь, а хитрый, амбициозный деятель, скрывающий под маской ложной скромности и заботы о гражданском мире свои холодные политические расчеты, болезненное самолюбие и честолюбивые стремления к императорской власти.

Четвёртая серия фильма представляет собой вершину драматизма всей истории и смотрится на одном дыхании и с сильно бьющимся сердцем. На фоне модельных поз Луи-Наполеона перед зеркалом и портретистами, доведённых до утрированной, почти диснеевской сладости, горит в камине обличительная статья неугомонного депутата Гюго, которую будущий император только что туда с раздражением отправил. За блестящим фасадом двора Наполеона III и его сентиментальными маханиями народу на улицах начинается военный государственный переворот.

И вот, всё в точности так же, как и было в 1848-м. Солдаты с ружьями, рабочие на баррикадах и человек с мандатом в руках, который снова говорит: "Я депутат Виктор Гюго". Всё, за одним единственным исключением. Теперь штыки и ружья солдат направлены ему в лицо, а за спиной у него баррикада с парижскими повстанцами. Теперь он на той стороне, где нищета, страдание и справедливый гнев. На той, которую в 1848-м, по словам Ламартина, защищала невидимая тень Робеспьера… Это удивительно напряжённый момент в фильме. Ощущаешь почти физический страх, когда видишь этого мужественного человека, взявшего на себя защиту прав народа и жизней восставших рабочих перед грубой военной силой. Ведь прекрасно понимаешь, что они не послушают его доводов, они не будут ждать. Им неважна Республика или социальные проблемы, у них приказ. В какое-то мгновенье просто хочется закрыть глаза, потому что понимаешь, что первый выстрел раздастся в любую секунду…

Конечно, восстание терпит поражение, а Луи-Наполеон с его военной машиной и имперскими амбициями торжествует. Рабочие разбиты, баррикады разрушены. Убит тот старый рабочий из типографии, призывавший молодых сражаться за Республику, за которую погибли их отцы и деды… А вместе с ним и ещё многие. Сыновья Гюго брошены в тюрьму, им сообщают, что их отец тоже погиб. Но он не погиб. Просто теперь он бесправный изгнанник, социалист, бывший депутат Виктор Гюго, обречённый скитаться по улицам, обвешанным плакатами: "Виктор Гюго. Враг государства" и опасаться смерти в любую минуту… Потому что тот, кто хочет человеческой жизни для множества бесправных простых людей своей страны и всего мира, "враг государства"…

В это тяжёлое время проверяются привязанности, переоцениваются ценности. Внезапно становится понятно, что Леони не та, кто сможет разделить преследования, опасности и тяжёлую жизнь изгнанника и что расставание становится проще, когда вокруг умирают люди, а страсть и сексуальность перестают казаться настолько манящими и ценными. Но остаётся другое. Общие воспоминания, душевная близость, самоотверженность, умение прощать и стремление спасти любой ценой… Это Жюльет. Жюльет, всю ценность которой в своей жизни Виктор ощущает теперь с новой силой. Их свидание в церкви и его просьба разделить с ним изгнание ("Никого другого я бы об этом не попросил") смотрятся безумно красиво…

В это тяжёлое время Гюго задаётся вопросом: это конец, это поражение, мы должны сдаться? Нет. Мишель де Бурж воодушевляет его, что это не конец, это начало борьбы, которая продолжится в изгнании, и из которой однажды они всё равно выйдут победителями!

У него был красиво обставленный писательский кабинет, депутатское кресло, доступ в высшее общество. Но он выбрал бессонные ночи в жалких лачугах среди крыс, полные страха преследований, подполье, опасность, борьбу до победного конца… Выбрал двадцатилетнее изгнание, ненависть и злобу гонителей, разбитые окна, стучащихся по ночам в двери преследуемых товарищей. Выбрал написать гениальные "Отверженные" и "Девяносто третий год". Борьбу, Республику и Революцию. То же, что когда-то выбрал Робеспьер и якобинцы, а после них многие, многие и многие… Стать частью "вечно движущейся вперёд армии" прогресса, свободы и борьбы против социального зла. Отвергнув простое и лёгкое маленькое буржуазное счастье и отдав себя сражению за отверженных, выбрал остаться в Вечности…