Антипасха

636. Антипасха

23 апреля 1947.

1. На этот раз распоряжение Иисуса выполнено буквально, и Вифания переполнена учениками. Ими заполнены луга, тропинки, фруктовые сады, оливковые рощи Лазаря, и – поскольку всего этого недостаточно, чтобы вместить столько людей, которые не хотят нанести ущерб имуществу друга Иисуса, – многие разбрелись также среди оливковых зарослей, что ведут от Вифании к Иерусалиму дорогами Масличной Горы.

Ближе к дому – давние ученики, подальше – всё новые и новые. Лица малознакомые или не знакомые совершенно. Да и кто теперь в состоянии узнать столько лиц и назвать их поименно? Я думаю, их сотни. То и дело в суматохе чья-то внешность или имя напоминают мне о лицах, которые можно было встретить среди облагодетельствованных или обращенных Иисусом, возможно даже, в последнее время. Но запоминать такое количество лиц и имен, узнавать их – это превосходит мои способности. Это было бы все равно, что вообразить, будто я узнáю тех, кто был в толпе, что запрудила иерусалимские улицы в Вербное[1] воскресенье или в страстную Пятницу, или же покрыла Голгофу ковром из лиц, большей частью перекошенных от ненависти.

Из дома Симона[2] входят и выходят Апостолы, передвигаясь среди народа, чтобы успокоить его или ответить на вопросы. Им помогают Лазарь и Максимин. Из балконных проемов верхнего этажа дома Симона видно, как то появляются, то исчезают всевозможные лица учениц: серые волосы, темные волосы, между которыми мелькают светлые головы Марии, сестры Лазаря, и Ауреи. Время от времени кто-нибудь из них выходит наружу, поглядеть, и потом опять возвращается. Они тут все, действительно все, юные и пожилые, даже те, кто никогда не приходил, как Сара из Афека[3]167. На террасе играют дети: те, которых приютила Сара, внуки Анны из Мерона, Мария и Матфий, маленький Шалем, который был увечным и был вну-ком Наума, и который теперь счастлив и здоров, и некоторые другие. Стая радостных птичек под присмотром Марциама и других юных учеников, таких как пастушок из Енона и Иайа из Пеллы. Среди детей я теперь вижу также и мальчика из Си-дона, который был слепым. Очевидно, его привел с собою отец.

2. В сияющем ясном небе начинается солнечный закат.

Петр совещается с Лазарем и с товарищами. «Я думаю, лучше будет отпустить народ. Что скажете? Он и сегодня не придет. А многим из них этим вечером надо совершить свою скромную Пасху», – говорит Петр.

«Да. Лучше отпустить их. Наверное, Господь правильно решил не приходить сегодня. Все эти, из Храма, собрались в Иерусалиме. Не знаю, как до них дошел слух, что Он приходил и…», – говорит Лазарь.

«А если и так? Что они теперь Ему сделают?» – запальчиво вступает Фаддей.

«Ты забываешь, что они – это они. И этими словами все сказано. Даже если они не могут причинить никакого зла Ему, то много зла могут причинить тем, кто пришел Ему поклониться. А Господь не желает навредить Своим верным. И потом! Ты думаешь, что они, ослепленные своими грехами и своими намерениями, что всегда неизменно греховны, не наткнутся в своих головах среди крайне противоречивых мыслей также и на ту мысль, что Господь восстал, то есть, что Он никогда не умирал и что Он вышел оттуда подобно тому, кто пробудился ото сна: Сам собой или при соучастии многих? Вы не представляете, какие в них сейчас непролазные дебри домыслов, какая неразбериха, какая буря предположений. И все это – чтобы не признавать истину. Поистине можно сказать, что вчерашние сообщники сегодня разделены, по той же самой причине, что прежде их объединяла. И кое-кого их идеи соблазняют. Видите? Некоторых уже нет среди учеников…», – продолжает Лазарь.

«И пусть уходят! Пришли другие, из лучших. Несомненно, среди тех, кто ушел, должны найтись и такие, кто рассказал Синедриону, что Господь будет здесь в четырнадцатый день второго месяца. И после этого доноса они больше не отважатся прийти. Прочь! Прочь! Хватит предателей!» – восклицает Варфоломей.

«Они у нас всегда будут, дружище! Человек!.. Он слишком подвержен впечатлениям и воздействиям извне. Но нам не нужно бояться. Господь сказал, что мы не должны бояться», – вступает Зелот.

«А мы не боимся. Несколько дней назад мы еще испытывали страх. Помните? Что касается меня, то я думал о возвращении сюда с опаской. Теперь, мне кажется, у меня больше нет того страха. Однако я не слишком доверяю себе, да и вы не очень-то доверяйтесь вашему Кифе[4]. Поскольку я однажды уже продемонстрировал, что состою из рассыпчатой глины, вместо того, чтобы быть из прочного гранита. 3. Итак, давайте с ними распрощаемся. Дело за тобой, Лазарь».

«Нет, Симон Петр. За тобой. Ты глава…», – говорит Лазарь, доброжелательно обнимая Петра за плечи и так ведя его по направлению к лестнице, и вверх по ней – до самой террасы, опоясывающей дом Симона.

Петр жестом показывает, что собирается говорить, и народ – тот, что вблизи – умолкает, а тот, что поодаль – подходит поближе. Петр дожидается, пока большинство не окажется рядом, потом говорит: «Мужи со всех концов Израиля, слушайте. Призываю вас возвратиться в город. Солнце уже начало заходить. Так что идите. Если Он придет, мы дадим вам знать во что бы то ни стало. Бог да пребудет с вами».

Он удаляется, заходя в просторную комнату, где возле Приснодевы находятся все самые верные ученицы, а также другие женщины, которые любили Господа как Учителя, хотя и никогда не следовали за Ним в Его странствованиях. И Петр направляется в уголок, чтобы присесть, глядя на Марию, которая ему улыбается.

Народ снаружи медленно разделяется на две части. На тех, кто остается, и тех, кто возвращается в город. Голоса взрослых, зовущих детей, голосочки ребят, которые отвечают. Затем гомон стихает.

«А теперь», – говорит Петр, – «пойдем и мы…»

«Отец, но Господь сказал, что Он здесь будет!..»

«Э! Знаю! Однако, как видишь, Он не пришел. А день истек».

4. «Да, и мой брат для вас уже все приготовил, а вот Марк, сын Ионы, который пришел проводить вас и открыть вам калитку. Но я и сама пойду. Мы все пойдем. Лазарь позаботился обо всех», – сообщает Мария Магдалина.

«А где мы, в таком множестве, совершим трапезу?»

«Сама Гефсимания будет трапезной. Внутри дома – комната для тех, кого указал Иисус. Снаружи, возле дома, столы для остальных. Так Он пожелал».

«Кто? Лазарь?»

«Господь».

«Господь? Когда же Он приходил?»

«Приходил… Какая тебе разница, когда? Приходил и разговаривал с Лазарем».

5. «Я думаю, Он придет и, более того, уже приходил к каждому из нас, пускай и не каждый из нас говорит об этом, сберегая эту радость, словно свою самую дорогую жемчужину, которую даже боишься показать, опасаясь, как бы она не утратила своего прекрасного сияния. Тайны Царства!» – говорит Варфоломей и смотрит на группу учениц-девственниц, лица которых начинают краснеть, как будто на них упали лучи заката. Однако это их воспламеняет духовный огонь глубокой радости.

Мария, Дева из дев, в белоснежном льняном одеянии, одетая в белое Лилия, ничего не говоря, с улыбкой кивает. Как Она похожа в эту минуту на юную Деву Благовещения!

«Разумеется… Он не оставил нас одних, даже если не является видимым образом. Думаю, что это именно Он вложил некоторые мысли в мое убогое сердце и в еще более убогий разум…», – признается Матфей.

Остальные не говорят… Надевая плащи, они изучающе смотрят друг на друга. Но само старание, с которым некоторые изо всех сил закутывают лица, дабы скрыть волну духовной радости, нахлынувшую на них при воспоминании о тайных встречах с божественным, выдает в них любимчиков.

«Рассказали бы!», – говорят остальные, – «Мы не ревнивы! И не бестактны, чтобы стремиться узнать. Но мы утешимся надеждой, что не насовсем лишены возможности Его видеть! Вспомните слова Рафаила, сказанные Товии: „Тайну царя приличествует хранить, однако дела Божии похвально открывать и обнародовать“[5]. Ангел Божий прав! Слова, что Он передал вам, сохраните втайне, но поведайте о Его непрекращающейся к нам любви».

Иаков Алфеев смотрит на Марию, словно чтобы получить от Нее вразумление, и увидев по Ее улыбке, что Она согласна, говорит: «Правда. Я видел Господа». Больше ничего. И он единственный, кто об этом говорит. Двое других, весьма укутанных, а именно: Иоанн и Петр, не произносят ни слова.

6. Они все выходят, причем группами: впереди Одиннадцать, потом Лазарь с сестрами и ученицы вокруг Марии, последними – пастухи и многие из Семидесяти Двух учеников. Они отправляются в сторону Иерусалима верхней дорогой, что ведет к Масличной горе. Оставшиеся дети весело бегают взад-вперед.

Марк показывает тропку, которая обходит стороной лагерь Галилеян и самые нахоженные места, и приводит прямо к новой ограде Гефсиманского сада. Отпирает, пропускает их, закрывает. Многие ученики перешептываются друг с другом, а кто-то подходит к апостолам, особенно к Иоанну, чтобы задать вопрос. Но те знаками велят подождать, так как сейчас не время заниматься тем, о чем они спрашивают, и все умолкают.

Какой покой в этой просторной оливковой роще, еще тронутой по верхам последними лучами солнца, а внизу уже находящейся в тени! Мягкий шелест ветра в серебристо-зеленой листве и радостное пение птиц, приветствующих уходящий день.

7. Вот домик сторожа. На террасе, что служит ему кровлей, Лазарь соорудил из палаток беседку, и терраса превратилась в надземную трапезную для тех из учеников, кто месяц назад не смог совершить Пасху. Внизу, на маленькой, хорошо выметенной площадке для молотьбы – другие столы. Внутри дома, в лучшей комнате – стол для учениц.

На разные столы тем, кто еще не совершал Пасху, приносят жареных ягнят, салат, пресные хлеба и красноватый соус, а также ставят на трапезы ритуальную чашу. Однако на столе у женщин не ритуальная чаша, а кубки – по числу сотрапезниц. Женщины, очевидно, были избавлены от этой стороны обряда. На столах у тех, кто уже совершил Пасху в положенный срок, есть ягненок, но отсутствуют пресные хлеба, салат и красноватый соус. Всем заправляют Лазарь и Максимин. И Лазарь наклоняется над Петром, чтобы что-то ему сказать, и это что-то заставляет апостола решительно и настойчиво отрицательно качать головой.

«И все-таки… очередь за тобой», – говорит Филипп, находящийся сбоку от него.

Однако Петр указывает на Иакова Алфеева: «За ним-вот очередь».

8. Пока они так спорят, в начале той маленькой площадки для молотьбы вдруг появляется Иисус и приветствует: «Мир вам».

Все поднимаются на ноги, и этот шум извещает женщин о том, что происходит. Они намереваются выйти, однако Иисус входит в дом, так же их приветствуя.

Мария произносит: «Сын Мой!», и склоняется перед Ним еще более почтительно, нежели все остальные, показывая этим движением, что насколько бы Иисус ни был другом, каким бы ни был близким и родственником, хотя бы даже и Сыном, Он все-таки Бог, и Ему следует поклоняться как Богу. Поклоняться непрестанно, в духе благоговения, даже если Его любовь к нам побуждает Его даровать Себя нам со всей откровенностью, как нашего Брата и Супруга.

«Мир Тебе, Мать. Садитесь и ешьте. Я поднимусь наверх, где Марциам ожидает своей награды».

Он возвращается, чтобы подняться по лесенке и громко зовет: «Симон Петр и Иаков Алфеев. Подойдите».

Двое позванных поднимаются вслед за Ним, а Иисус садится за центральный стол, туда где Марциам, и говорит этим двум апостолам: «Вы будете делать то, что Я вам скажу», а сидящему во главе стола Матфию: «Начинай пасхальное пиршество».

Этим вечером рядом с Иисусом, на том месте, где ранее был Иоанн, находится Марциам. Петр и Иаков – за спиной у Господа, в ожидании Его распоряжений.

9. И все разворачивается согласно обряду пасхальной Вечери: хвалебные гимны, вопрошания, возлияния. Не знаю, происходит ли то же самое за другими столами. Мой взгляд прикован к тому месту, где Иисус, разве только Его воля не обяжет меня увидеть другое, и я забываю обо всем ради созерцания моего Господа, что предлагает сейчас лучшие куски от Своего ягненка – Он положил его Себе на тарелку, но не вкушает его, равно как и не берет ни салата, ни соуса, и не пьет из чаши – что предлагает лучшие куски от Своего ягненка Марциаму, который просто счастлив.

Сначала Иисус сделал Петру знак наклониться и выслушать Его, и Петр, выслушав, громко произнес: «В эту минуту Господь возносит чашу за всех нас, будучи Отцом и Главой Своей Семьи».

Теперь Он делает Петру новый знак, и тот снова выслушивает Его, а после выпрямляется и говорит: «А в это мгновение Господь подпоясался, дабы очистить нас и научить, как мы сами должны поступать, чтобы достойно совершать евхаристическую Жертву».

Трапеза продолжается, пока после очередного знака Петр не заговаривает снова: «В эту минуту Господь, взяв хлеб и вино, вознес их и, помолившись, благословил и, разделив на части, раздал нам со словами: „Это – Тело Мое, а это – Кровь Моя нового вечного Завета, которая будет пролита за вас и за многих в оставление грехов“».

10. Иисус встает. Он в высшей степени величествен. Дает распоряжение Петру и Иакову взять хлеб и разделить его на мелкие куски, и наполнить вином чашу, самую большую из всех, что на столах. Они повинуются, держа перед Ним хлеб и вино, а Иисус простирает над ними Свои Ладони, молясь без каких-либо движений, за исключением восторженного взгляда…

«Раздавайте частицы хлеба и передавайте братскую чашу. Всякий раз, совершая это, вы будете делать это в память обо Мне».

Два апостола повинуются, полные благоговения…

Пока происходит раздача Святых Даров, Иисус спускается к женщинам. Думаю, но не вижу, поскольку не вхожу к ним, что Иисус приобщает Свою Мать из Своих собственных Рук. Это мое мнение. Не знаю, соответствует ли оно истине. Но мне не понятно, зачем бы Он пошел туда, если не для этого.

11. Затем возвращается на террасу. Больше Он не садится. Трапеза движется к концу.

Он спрашивает: «Всё потребили?»

«Всё потребили, Господь».

«Так же было у Меня на Кресте[6]. Вставайте. Помолимся».

Он простирает руки, словно бы на кресте, и декламирует молитву Отче Наш.

Не знаю отчего, но я плачу. Думаю, что это в последний раз я слышу ее от Него… И, подобно тому, как ни один художник или скульптор никогда не сумеет передать подлинное изображение Иисуса, так никто, каким бы святым он ни был, не сможет столь мужественно и, вместе с тем, проникновенно произнести Отче Наш. Я всегда буду сильно тосковать по этим Отче Наш, услышанным от Иисуса, настоящим собеседованиям Его души с любимейшим и досточтимым Небесным Отцом, выражением почтения, послушания, веры, подчинения, смирения, милосердия, устремленности, доверия… всего!

«Ступайте! И да пребудет в вас Благодать Господа, и мир Его да сопутствует вам», – прощаясь, говорит Иисус. И пропадает в сиянии света, неизмеримо превосходящем как блеск луны, уже полной и возвышающейся над тихим Садом, так и блеск светильников, поставленных на столах.

Ни звука. Слезы на лицах, благоговение в сердцах… и более ничего… Только ночь, вместе с ангелами, наблюдает и понимает трепет этих благословенных сердец.

[1] Буквально: в воскресение Пальмовых Ветвей.

[2] Симона Зелота.

[3] Афек – город к востоку от Галилейского озера.

[4] Кифа (точнее, Кефа) по-арамейски значит скала, то же, что и Петр.

[5] (Тов. 12:7)

[6] consumare (ит.) – потреблять, съедать, но и истощать.