Принесение[1] Иоанна Крестителя во Храм и отъезд Марии. Страдания[2] Иосифа

25. Принесение[1] Иоанна Крестителя во Храм и отъезд Марии. Страдания[2] Иосифа

5 - 6 апреля 1944.

1.В ночь со среды на четверг Святой недели[3] вижу следующее.

Вижу, как с удобной повозки, в которую впряжен и ослик Марии, слезают Захария, Елизавета и Мария с маленьким Иоанном в руках, а также Самуил с ягненком, и с корзинкой с голубем внутри. Слезают они перед обычной конюшней: это, должно быть, остановка для всех паломников, направляющихся в Храм, где бы те оставляли своих верховых животных.

Мария подзывает человечка, который является тут хозяином, и спрашивает, не прибыл ли кто-нибудь из назарян вчерашним днем или же рано утром сегодня. «Никто, госпожа», – отвечает старичок. Мария остается в недоумении, но ничего не переспрашивает.

Доверяет Самуилу разместить ослика и затем присоединяется к двум пожилым родителям, объясняя опоздание Иосифа: «Наверно, что-то его задержало. Но сегодня он точно прибудет». Вновь берет ребенка, которого до того передала Елизавете, и они направляются к Храму.

2.Захария принимает почести от охраны, приветствия и поздравления от других священников. Сегодня он, Захария, прекрасен в своих священнических одеждах и со своей радостью счастливого отца. Он подобен какому-нибудь патриарху. Думаю, Авраам был похож на него, когда ликовал об Исааке, посвящая того Господу.

Я наблюдаю церемонию посвящения нового израильтянина и очищения матери. И она более пышная, чем та, что была у Марии, поскольку ради священнического сына священники устраивают великое празднество. Они во множестве сбегаются и устраивают суету вокруг кучки женщин с новорожденным.

Также подошли любопытствующие из народа, и я слышу их пересуды. Поскольку, когда они приближаются к установленному месту, ребенок находится на руках у Марии, люди думают, что мать – Она. Одна же из женщин говорит: «Не может быть. Разве не видите, что Она беременна? Ребенку всего лишь несколько дней, а Она уже на сносях».

«И все-таки», – говорит кто-то другой, – «матерью может быть только Она. Другая – старая. Наверное, она родственница. Невозможно же быть матерью в таком возрасте».

«Пойдем за ними и увидим, кто прав».

И их изумление становится еще большим, когда они видят, что обряд очищения совершает именно Елизавета, которая приносит своего блеющего ягненка в жертву всесожжения, и своего голубя – в жертву за грех.

«Вот кто мать. Ты видела?»

«Нет!»

«Да».

Народ все еще недоверчиво перешептывается. И так громко, что из группы священников, присутствующих на обряде, доносится повелительное «Тсс!». Толпа мгновенно замолкает, однако начинает шептаться еще громче, когда Елизавета, сияющая от благородного чувства собственного достоинства[4], берет ребенка и перемещается в Храм, чтобы совершить его посвящение Господу.

«Это действительно она».

«Именно мать всегда совершает приношение».

«Что же это за чудо?»

«Кем будет этот ребенок, дарованный в столь преклонном возрасте этой женщине?»

«Что это за знамение?»

«Не знаете?» – говорит кто-то подошедший и запыхавшийся, – «Это сын священника Захарии из рода Аарона, того, который онемел во время каждения в Святилище».

«Это тайна! Тайна! А теперь он снова разговаривает! Рождение сына вернуло ему речь»[5] .

«Что же это за дух мог говорить с ним и парализовать его язык, чтобы тот научился молчать о Божьих секретах?»

«Тайна! Какую истину может знать Захария?»

«Что его сын – Мессия, которого ждут в Израиле?»

«Он родился в Иудее. А не в Вифлееме и не от девы. Не может он быть Мессией».

«Кто же тогда?»

Однако ответ покрыт Божьим молчанием, и люди остаются при своем любопытстве. Церемониал окончен. Священники чествуют теперь также и мать с младенцем. Единственная, кого едва замечают, более того, почти что с отвращением избегают, когда догадываются о Ее состоянии[6], это Мария.

3.Окончены все поздравления, большинство возвращается на улицу, а Мария хочет возвратиться к конюшне: посмотреть, не приехал ли Иосиф. Не приехал. Мария разочарована и задумчива. Елизавета о Ней беспокоится: «Мы можем остаться до шестого часа[7], но потом должны будем поехать, чтобы до первой стражи[8] быть дома. Он еще слишком мал, чтобы находиться ночью на улице».

И Мария тихо и печально: «Останусь в каком-нибудь Храмовом дворике. Схожу к Моим наставницам… Не знаю, что-нибудь предприму».

Вмешивается Захария с предложением, которое тут же принимается, как подходящее решение. «Пойдемте к родственникам Зеведея. Иосиф наверняка ищет Тебя там, если же он не приходил туда, Тебе будет легче найти Себе спутников до Галилеи, так как в тот дом постоянно захаживают рыбаки Генисарета».

Они берут ослика и отправляются к этим родственникам Зеведея, и последние оказываются именно теми людьми, у которых Иосиф и Мария останавливались четыре месяца тому назад.

Время проходит быстро, а Иосиф не показывается. Мария обуздывает Свое огорчение, качая малыша, но видно, как Она задумчива. Словно бы скрывая Свое положение, Она так и не снимает плащ, несмотря на то что очень жарко, и все потеют.

Наконец, сильный стук в дверь извещает о приходе Иосифа. Лицо Марии начинает радостно сиять.

4.Иосиф приветствует Ее, поскольку Она первой встречается ему и почтительно с ним здоровается.

«Благословение Божье на Тебе, Мария!»

«И на тебе, Иосиф. И слава Господу, что ты пришел! Вот, Захария и Елизавета уже собирались уходить, чтобы до ночи быть дома».

«Твой посыльный прибыл в Назарет, тогда как я был в Кане, по работе. Позавчера вечером я узнал об этом. И сразу выехал. Но, хотя я и двигался без остановки, все-таки опоздал, так как у ослика была потеряна одна подкова. Прости!»

«Это ты прости, что Я уже так долго вдали от Назарета! Но, видишь ли, Моему присутствию были так рады, что Я решилась доставить им это удовольствие до сей поры».

«Ты хорошо поступила, Госпожа. Где мальчик?»

Они заходят в комнату, где Елизавета кормит Иоанна грудью перед дорогой. Иосиф хвалит родителей за крепость мальчика, который, оторвавшись от груди при виде Иосифа, пинается и орет как резаный. Глядя на его протесты, все смеются. Родственники Зеведея, что подоспели, неся для всех свежие фрукты, молоко и хлеб, а также большое блюдо с рыбой, тоже смеются и присоединяются к общему разговору.

5.Мария говорит крайне мало. Она спокойна и молчалива, сидит в своем уголочке, положив руки на живот под своим плащом. И даже когда Она пьет чашку молока и съедает гроздь золотистого винограда и немного хлеба, Она почти не говорит и не двигается. Смотрит на Иосифа полустрадальчески-полувопросительно.

Он тоже смотрит на Нее. И некоторое время спустя, наклонившись над Ее плечом, спрашивает: «Ты устала или заболела? Ты бледна и грустна».

«Переживаю, что разлучусь c маленьким Иоанном. Очень люблю его. Он у Меня на сердце, едва лишь родился…»

Иосиф больше не спрашивает.

Наступило время отъезда Захарии. Повозка останавливается перед входом, и все направляются к ней. Две родственницы нежно обнимаются. Мария все целует и целует малыша, прежде чем передать его на колени матери, уже сидящей в повозке. Потом прощается с Захарией и просит у него благословения. Когда Она преклоняет колени перед священником, плащ соскальзывает у Нее с плеч и Ее фигура показывается в ярком свете летнего полдня. Не знаю, замечает ли в этот момент ее Иосиф, занятый прощанием с Елизаветой. Повозка отъезжает.

6.Иосиф с Марией возвращаются в дом, и Она опять занимает свое место в наполовину темном углу. «Если Ты не против путешествия по ночам, я бы предложил отправиться на закате. Днем сильный жар. Ночью же, напротив, свежо и спокойно. Говорю это для Тебя, чтобы Тебе не слишком перегреться. Мне ничего не стоит находиться на солнцепеке. Но Тебе…»

«Как пожелаешь, Иосиф. Я тоже думаю, что было бы хорошо поехать ночью».

«В доме все в порядке. И в садике. Цветы, увидишь, какие красивые! Ты прибудешь вовремя, чтобы увидеть их все в цвету. Яблоня, смоковница и виноградная лоза увешены плодами как никогда, а гранитовое дерево мне пришлось подпереть, настолько отяжелели ветви от плодов, уже таких налившихся, каких в это время никогда не видывали. Потом, олива… У Тебя будет масла в изобилии. Она чудесно цвела, и ни один цветок не пропал. Все уже стали маленькими маслинками. Когда они созреют, будет похоже, что на дереве полно темных жемчужин. Во всем Назарете только Твой садик столь красив. Даже родственники удивляются. Алфей же говорит, что это – чудо».

«Оно было сотворено твоими заботами».

«О, нет! Я только бедный человек! Что я такого сделал? Немного ухода за деревьями и немного воды для цветов… Знаешь? Я устроил Тебе источник внизу, возле пещеры, и сделал там водоем. Так что Тебе не придется выходить, чтобы набрать воды. Я провел ее из того родника, что находится выше оливковой рощи Матфия. Он чистый и изобильный. Я провел к Тебе маленький ручеек: сделал хорошо защищенную канавку, и теперь он бежит и поет, словно арфа. Я страдал оттого, что Ты ходишь к сельскому источнику и возвращаешься оттуда, нагруженная полными амфорами воды».

«Спасибо, Иосиф. Ты добрый!»

Теперь оба супруга умолкают, будто устав. А Иосиф даже начинает дремать. Мария молится.

7.Наступает вечер. Хозяева настаивают, чтобы перед отправлением в путь они снова поели. Иосиф, действительно, съедает хлеба и рыбы, Мария же – только фруктов и молока.

Затем они отбывают. Влезают на своих осликов. Иосиф, как и во время путешествия в Иерусалим, прикрепил к своему седлу сундук Марии. А перед тем, как Она взбирается на ослика, проверяет, надежно ли Ее седло. Вижу, как Иосиф наблюдает за Марией, когда Она садится в седло. Однако ничего не говорит. Путешествие начинается, когда в небе появляются первые мерцающие звезды.

Они спешат к воротам, видимо, чтобы достичь их, пока те не закрылись. Когда они покидают Иерусалим и выезжают на главную дорогу, ведущую в Галилею, уже все чистое небо заполнено звездами. За городом – потрясающе тихо. Лишь где-то слышится пение соловья, да стук копыт двух осликов по жесткой поверхности выжженной солнцем дороги.

8. Мария говорит:

«Сейчас канун Великого Четверга. Кому-то это видение покажется неуместным. Но в твоем сердце есть боль – боль той, кто любит Моего Распятого Иисуса, – и она остается там, даже когда случается приятное видение. Она – словно жар, исходящий от пламени: еще огонь, но уже и не огонь. Огнем является пламя, а не его жар, который только от него происходит. Никакое видение, блаженное или умиротворяющее, не в силах изъять эту боль из твоего сердца. И ты цени ее больше самой своей жизни. Потому что это – самый великий дар, который Бог может пожаловать верующему в Его Сына. Кроме того, при всей своей безмятежности, Мое видение не так уж не соответствует воспоминаниям этой недели.

9.Мой Иосиф тоже пережил свои Страсти. И начались они в Иерусалиме, когда ему открылось Мое состояние. И продолжались они также несколько дней, как у Иисуса и у Меня. И духовно они были не менее болезненны. И лишь благодаря святости Праведника, каковым был Мой супруг, они были облечены в форму, столь достойную и прикровенную, что в течение столетий оказались почти незамеченными.

О, наши первые Страсти! Кто перескажет их внутреннюю безмолвную напряженность? И кто – Мою боль, когда Я удостоверилась, что Небо все еще не исполнило Мою просьбу, открыв эту тайну Иосифу? Что он и не ведает о ней, Я поняла, видя, как он со Мной привычно обходителен. Если бы он узнал, что Я ношу в Себе Слово Божие, он почтил бы это Слово, заключенное в Моей утробе, поклонением, какое прилично Богу, и он бы не преминул это сделать, равно как и Я не отказалась бы его принять, не ради Себя, но ради Того, кто во Мне находился, и кого Я носила подобно тому, как в Ковчеге Завета носили каменные скрижали и сосуды с манной. Кто опишет Мою внутреннюю борьбу с унынием, которое пыталось одолеть Меня и убедить, будто Я тщетно надеялась на Господа? Думаю, это была бешеная зависть Сатаны! Я почувствовала, как у Меня за спиной возникло сомнение и вытянуло свои ледяные щупальца, дабы сковать Мою душу и помешать ей молиться. Сомнение, которое так опасно, смертельно для духа. Смертельно, потому что оно – первый возбудитель смертельной болезни, имя которой – „отчаяние“, и ему должно противостоять изо всех сил, чтобы не погибнуть душой и не потерять Бога.

Кто достоверно и правдиво опишет скорбь Иосифа, его тревоги, смятение его чувств? Словно маленькая лодка, застигнутая большим ураганом, он находился в водовороте противоречивых мыслей, в вихре рассуждений, одно тягостнее и непереносимее другого. Он оказался мужчиной, которому, по-видимому, изменила жена. Он видел, как из-за нее одновременно рушится и его доброе имя, и уважение людей; чувствовал, как на него уже показывают пальцем в селении и жалеют его; ощущал, как его любовь и уважение ко Мне умирают ввиду очевидности факта.

10.Его святость выступает здесь еще ярче, нежели Моя. И Я с любовью супруги привожу это свидетельство о нем, поскольку хочу, чтобы вы любили Моего Иосифа, этого мудрого и благоразумного, этого терпеливого и доброго человека, что не отделим от таинства Искупления, но, наоборот, тесно связан с ним, потому что претерпел за него скорбь и истощил за него самого себя, спасая для вас Спасителя ценою самопожертвования и благодаря своей святости. Будь он менее свят, он бы поступил по человеческому разумению, обличив Меня как прелюбодейку, чтобы Меня побили камнями, и со мной бы погибло Чадо Моего греха.

Будь он менее свят, Бог не наделил бы его Своим светом, как наставником, в подобных испытаниях. Но Иосиф был свят. Его чистый дух пребывал в Боге. Любовь его была горячей и сильной. И благодаря этой любви он спас вам Спасителя и тогда, когда не стал обвинять Меня перед старейшинами, и тогда, когда, мгновенно оставив все из послушания, спасал Иисуса в Египте.

11.Краткими по количеству, но ужасными по напряженности были те три дня Страстей Иосифа. И Моих, этих Моих первых страданий. Ведь Я понимала его мучения, и никоим образом не могла облегчить их, повинуясь указанию Бога, который сказал Мне: „Молчи!“

И когда, по прибытии в Назарет, Я увидела, как он после короткого прощания уходит, согнувшийся и словно бы постаревший за короткое время, и не приходит ко Мне вечером, как он это всегда делал, скажу вам, чада, что Мое сердце охватило пронзительное горе. Закрывшись в Своем доме, одна, в доме, где все напоминало Мне о Благовещении и Воплощении, и где все также напоминало об Иосифе, вступившем со Мной в безупречно девственный брак, Я должна была сопротивляться унынию и внушениям Сатаны, и надеяться, надеяться, надеяться. И молиться, молиться, молиться. И прощать, прощать, прощать Иосифу это подозрение, это его чувство праведного негодования.

Дети, нужно надеяться, молиться и прощать, добиваясь того, чтобы Бог вступился за нас. Вы тоже будете переживать свои страсти. Заслуженные вашими грехами. Я научу вас, как преодолеть их и превратить их в радость. Надейтесь безгранично. Молитесь без недоверия. Прощайте, чтобы быть прощенными. Божие прощение и будет тем миром, которого вы желаете, о дети.

12.Пока вам больше ничего не скажу. До послепасхального торжества будет молчание. Это Страсти. Сострадайте своему Искупителю. Внемлите Его стонам и исчислите Его раны и слезы. Каждую из них Он претерпел или пролил ради вас. Всякое другое видение да отойдет на второй план перед этим, которое напомнит вам об Искуплении, совершенном ради вас».

[1] Буквально: предъявление. По закону Моисея каждый младенец мужского пола должен был быть предъявлен Господу (Исх. 13: 12-15)

[2] Здесь то же самое слово, которым обозначаются Страсти Христа.

[3] В православной традиции это – Страстная седмица.

[4] Буквально: от святой гордости.

[5] Развязало его язык.

[6] Так как по закону беременная женщина считалась нечистой.

[7] Шестой час по римскому времени – это полдень.

[8] Ночь делилась на 4 стражи. Первая стража заканчивалась, по-нашему, в 9 часов вечера.