Сталинист Петров, можно Иванов, Сидоров Из переписки с фронтовиком 1995-1997 годов

Сталинист Петров, можно Иванов, Сидоров Из переписки с фронтовиком 1995-1997 годов

Я за войну, Владимир Иванович, частей пять поменял. Где там друзей помнить, когда и завести и не успевал. С кем сегодня в окопе, тот и друг. С кем завтра в атаку, тот и друг, с кем в госпитале кровати рядом, тот и друг.
Перед одним бойцом стыдно. Просил родным написать, если что. Адресок дал. В одном бою меня контузило, его убило, и адресок тот где-то потерялся

Не нужна мне, В.И., его медаль, почести его, ХЕРцина этого, всё равно что от Власова принимать. Чуть в гроб этот «дирижер» не загнал раньше срока. А эти ВОВы ему в рот заглядывают. Кому?

Повсюду ВОВ, ВОВ, ВОВ. Не знаю никакого ВОВы, я в Великой Отечественной войне советского народа с фашистской Германией участие принимал. А они в ВОВ каких-то нас превратили… И очень стыдно, что почти одни ВОВы вокруг и остались. Нацепят медальки и чуть не спят с ними. Ходят по кормушкам разным побираются, как милостыню просят. А медальки-то почти все юбилейные, дешёвка. Нас, кто воевал, считай, никого и не осталось. Остались в основном те, кто награды наши собирал. ВОВы…

Нацменов было очень жалко, В.И., кавказцев, казахов, узбеков, которые ничего по-русски не понимали. Им объясняют, а они только глазами лупают. «Чурки!» - орёт выведенный из себя сержант или зелёный лейтенантик. Терпел, терпел да и врезал раз одному: «Сам ты чурка!» Трибунала не миновать бы, да через час всех чурок и нечурок гансовский «ванюша» в одном окопе закопал…

Я рассказывал, В.И., как меня в партию принимали? Выписываюсь из госпиталя, а мне вместе с другими бумажками партбилет суют. «Не надо, - говорю, - не мой, не партейный я». «А кто знал, что выживешь?», - смеётся политрук.
Оказывается, политрук всех убитых в бою в партию принял. Заявления задним числом написал, мол, прошу считать коммунистом. План какой-то выполнял что-ли… Не хотел поначалу брать, поперечный же всю жизнь. Когда узнал, что политрук тот геройски погиб, взял. Так тот партбилет, сколько не было обменов, я и не поменял. Вот и суди, коммунист я или нет.

Спасибо тебе, В.И., за Гроссмана. Хоть и Гроссман, но верно описывает первые месяцы войны. Я ведь тоже, к счастью, к таким же геройским мужикам, как Шляпин его и Петров, прибился. Фамилию командира только не запомнил. Хохленко какой-то. Здоровый! Вокруг тарарам, а он с белым подворотничком, чисто побрит, в сапоги, как в зеркало можно смотреться…
«Документы давай!» - буркнул, когда меня под ружьём к нему привели, в лесу выловив. А какие у детдомовского документы? Одна справка химическим карандашом. Ластиком пятёрку на тройку исправил – был двадцать пятого, стал двадцать третьего года рождения. Всё понял, конечно, тот Хохленко сразу. Сунул начштаба мою филькину грамоту: «Оформляй!»

Я Волгоград, В.И., не защищал. А в Сталинграде, Володя дорогой, я всего два дня и повоевал. Осколок схлопотал и убыл в недостачу. А Сталин, В.И., что бы там ни говорили, был моим командиром. Верховным. И войну я с ним выиграл, а не с волкогоновыми и медведевыми. И Сталинграду ещё вернут Сталинград, поверь мне, В.И. И Сталин вернётся.
«Большим счастьем для Росси было то, что в годы тяжелейших испытаний Россию возглавил гений… Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил на Ялтинскую конференцию, все мы, словно по команде, вставали, и, странное дело, держали руки по швам. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники мудростью». Это Черчилль, Володя, а не какая-то там шушера…

Совсем, наверное, замучил тебя, В.И., своими каракулями? Рука окончательно поломалась, как пьяная, а тут ещё «берлинец» (осколок) жмёт как скаженный. И на Верку наорал, соседку. Пришла деньги занимать, сдавать их заставляют в какой-то там фонд Победы.
Денег, ты знаешь, мне не жалко, но как услышал про этот фонд, такого жаза дал, самому теперь стыдно. Вот ведь чего придумали – по людям побираться! Вся Россия уже столько в этот фонд заплатила, кровью, а всё в должниках…

Беда, Володя! Наташка моя замуж за немца надумала… А я до сих пор, ты знаешь, как услышу «немцы», сразу ищу, где мой автомат. Никогда и ничего им не прощу, В.И.

Уважаемый Влад. Иванович.
Вы были для моего Коли вроде как сын или друг, а ничего, наверное, ещё не знаете. Сегодня ровно сорок дней, как нет Коли на белом свете. 15-го Наташка со своим мужем уехала в Германию. Было это утром, а вечером у Коли сердечный приступ. Вы же знаете, что он всегда был против того, чтобы дочь выходила за немца. И на свадьбе у них не был, и после знать не желал. Всё боялась ему сказать, что они уезжают в Германию. Но нашлись доброхоты, сказали, и он тут же умер. Даже не знаю, что теперь делать. Клавдия.

Автор: Владимир Максименко. «Знай наших» № 28 от 9 мая 2007 года

Дата: 2012-05-08