Драматическая повесть.

ЗЕРКАЛА.

Драматическая повесть.

«Это мой мир. Щедрый и безграничный, шумный и безалаберный.

Человеческий. Он станет лучше, изменится вместе с нами, только

надо верить в это. Не блуждать в лабиринтах, когда выход

рядом. Не влюбляться в отражения, если рядом живые люди».

Сергей Лукьяненко «Лабиринт отражений»

Мартин открыла глаза. Как и всегда, пробуждение наступило настолько внезапно, что повлекло за собой почти что физическую боль. Она повернула голову. Рядом лежал спящий незнакомый юноша: парень лет двадцати, не то чтобы красивый, но достаточно привлекательный. Под одеялом она протянула руку и дотронулась до него. От него исходило живое приятное тепло. «Студент»,- подумала Мартин. Она скинула с себя одеяло, и, перепрыгнув через незнакомца, подошла к окну. Она тщетно пыталась вспомнить имя парнишки, спящего в её постели. На ум почему то приходили фамилии зарубежных классиков. Возможно, он и не называл имени?.. Она взглянула в окно. Снег лишь слегка засыпал грязный асфальт. И когда уже зима дойдёт до Петербурга?! Мартин ненавидела этот город, и только зимой он казался ей более или менее сносным. Она отвернулась от окна и снова окинула взглядом молодого человека. «А он-то хоть моё имя знает?»- подумалось ей. Она тихо подкралась к кровати и начала аккуратно тормошить парня.

- В чём дело?- нехотя отозвался он, не открывая глаз.

- Как меня зовут? Ты знаешь, как меня зовут?- шептала Мартин.

Незнакомец вдруг открыл глаза и сердито посмотрел на неё.

- Слушай, я понятия не имею, кто ты, и как тебя зовут, но мне кажется, тебе лучше проспаться.

Мартин села на пол. Она посмотрела на свои ступни. Пора обновит педикюр. Парень закрыл глаза, и, по-видимому, снова погрузился в сон.

Мартин стояла на кухне. Чего она ожидала? Разве мог этот смуглый мальчик, кто бы он ни был, знать её имя? В этом городе почти никто кроме Кира его не знал. Все называли её Мартин. Даже она сама называла себя Мартин. Хотя каждый раз это вызывало у неё нелепую ассоциацию с лондоновским Мартином Иденом. На самом деле «Мартин» было всего лишь стильным прозвищем, которое дал ей Кир. Стильным, опять же, по мнению Кира. Ей самой поначалу казалось, что оно слишком отдаёт несвойственным ей пафосом. Потом она научилась разделять мнение Кира. Она научилась думать, как он. Она привыкла к тому, как он представлял её друзьям: «Познакомьтесь, ребята. Это Мартин». Чёрт знает, с чем это было связано, но с тех пор она почти забыла своё настоящее имя. А настоящим её именем было Марина.

Чайник издал глухой протяжный свист. Тёмно-зелёная плитка, которой была выложена стена нал газовой плитой, уже успела покрыться испариной. Мартин открыла шкафчик, где хранилось невероятное количество разноцветных коробочек с чаем. Кир давно пытался приучить её к зелёному. Но отнюдь не потому, что это полезно, как то утверждала престарелая литераторша в институте, а потому что кто-то ввёл на него моду. Ах, да, и зубы от него не чернеют, как от чёрного. Тем более Мартин курит, несмотря на недовольство Кира.

«Чёрт! Ни одного пакетика чёрного чая!» Даже ругалась она по моде. В смысле так, как ругался Кир. А Кир всё делал по моде. Сначала Мартин даже считала Кира геем - уж слишком зациклен на себе, на тряпках и на всём прочем, что она не то чтобы презирала, но к чему и не питала особого интереса. Но Кир быстро развеял её подозрения. Просто однажды, проснувшись, она обнаружила, как он, стоя в одних носках перед её скромным шкафом и напевая что-то из «Scorpions», увлечённо перекладывает её вещи с полок в большой мусорный мешок. Через пару дней он потащил её по магазинам. Весь её гардероб был составлен заново. Ещё бы чуть-чуть, и Кир с тем же удовольствием перекроил бы и её маленькую уютную квартирку, но вдруг передумал и предложил переехать к нему. Мартин согласилась.

Дабы разъяснить ситуацию, нужно сказать, что Мартин влюбилась в Кира не так, как это происходит в романах Даниелы Стил, или так, как ей хотелось бы влюбиться в кого бы то ни было, и так, как то и должно было бы случиться с любой другой двадцатилетней провинциалкой. Можно сказать, что она в него вовсе и не влюбилась. Просто ей было комфортно с ним так, как не было ни с кем другим. А комфорт Мартин ценила. Кир всегда тонко чувствовал её настроения и умел отражать их, словно зеркало. Иногда он и правда напоминал ей зеркало: красивое, чистое зеркало времён Людовика XV. Как казалось Мартин, он действительно был красив. Так казалось всем, кроме самого Кира. Для него вопрос собственной красоты превращался в болезненную проблему собственной некрасивости. Возможно, это и спасло его от превращения в самовлюблённого нарцисса. Красота была одной из причин, по которой Мартин очаровалась им. Больше всего ей нравились его высокий рост и кисти рук. Она вообще слишком много внимания обращала на руки при знакомстве с мужчинами. Ещё ей нравился его запах. Всё остальное, вроде таланта, мечтательности и напускной задумчивости, которые обычно так привлекали Мартин, но которых и в помине не было у Кира, с лёгкостью возмещались его превосходным чувством юмора, приятным легкомыслием и добротой.

Другой причиной, по которой Мартин поддалась под его влияние, была её расположенность поддаваться под чьё-либо влияние вообще, что иногда граничило с безволием. Тем более что Кир явно застал её врасплох со своими изысканными и в то же время по-мальчишески озорными ухаживаниями – на тот момент она не имела конкретной цели и просто плыла по течению (что, по правде сказать, случалось с ней частенько), а потому без всякого сопротивления позволила Киру «лепить» из себя всё, что ему заблагорассудится.

Гораздо более странным представлялось то, что Кир захотел из кого-то что-то «лепить», когда его постоянно окружали уже готовые «слепки». Мартин не обольщалась тем, что Кир воспылал к ней неземной любовью, хотя, возможно, он действительно разглядел в ней что-то интересное. Сама Мартин ничего интересного в себе не видела, но особо и не задумывалась над причинами симпатии Кира, которая спустя четыре месяца побудила его разориться на обручальное кольцо.

Парень вышел на кухню и как-то неловко чмокнул Мартин в щёку. В первую секунду её охватило возмущение. То, что он до сих пор не исчез, казалось вопиющей наглостью с его стороны. По мнению Кира, такое поведение смахивало на дурной тон, и потому Мартин почти никогда не слышала, как его «девушки» подчас в одних трусиках, с одеждой в руках по-кошачьи бесшумно пробирались к двери их загородного дома. Правда, все эти предосторожности принимались Киром отнюдь не ради того, чтобы оставлять Мартин в неведении относительно своего времяпрепровождения. Просто таковы были «правила игры». Но сегодня этот естественный, трогательный жест незнакомого ей молодого человека заставил Мартин пренебречь одним из этих «правил».

Юноша уселся за обеденный стол, очевидно ожидая завтрака. Сама Мартин по утрам ограничивалась парой варёных яиц и чашкой крепкого чая, но, глядя на его широкие загорелые плечи и взъерошенные волосы, ей чуть ли не впервые в жизни захотелось накормить этого странного зверя – мужчину.

Мартин поставила перед ним большую тарелку, наполненную чем-то горячим и вкусно пахнущим. Парень благодарно посмотрел на неё и принялся поглощать содержимое тарелки. Она смотрела на него, улыбаясь, как смотрят на ребёнка. Все мужчины иногда напоминали ей детей. Даже Кир. Чайник снова парил в стену.

- Ты какой чай пьёшь?

Парень поднял глаза от тарелки.

- Обычный.

Наверное, ему нечасто задавали подобные вопросы.

- Обычного нет,- усмехнувшись, ответила Мартин,- пьём кофе.

- Зовут тебя как?- она аккуратно поставила на стол чашку с горячим кофе.

- Володя,- улыбнулся парень.

Мартин подумала, что Кир, верно, уже придумал бы ему что-то замысловатое на иностранный манер вместо простого русского «Володя». А ещё он бы пришёл в полнейший восторг, если бы увидел, с каким восхищённым лицом она наблюдает за парнишкой, который, не стесняясь, громко отхлёбывал из полной чашки. Мартин улыбнулась своим мыслям и тоже села за стол.

- Какие красивые руки для студента,- мечтательно проговорила она.

- Что вы говорите?..

Мартин захохотала. Парень непонимающе смотрел на неё и сам улыбался. Пожалуй, самым прекрасным её достоинством был смех. Хотя, даже его она переняла у Кира. Заразительный, звонкий смех легкомысленного, не обременённого заботами человека. Немного успокоившись, она перегнулась через стол и к собственному удивлению поцеловала всё ещё озадаченного юношу.

- Вы, Володя, этого ещё не знаете, но вы очаровательнейшее существо…

- Эээ… спасибо… а как вас зовут?- Володя виновато посмотрел на неё.

- Мартин. Зови меня Мартин.

Она снова представилась как Мартин. Похоже, пора смириться с этим именем. Фатум? Кира всегда забавляла её склонность к мистификациям и привычка ссылаться на судьбу, когда хотелось попросту прикрыть собственное бессилие. Но в том, как это странное прозвище приросло к ней, слилось с её настоящим именем и, в конечном итоге полностью вытеснило его из её жизни, действительно было что-то сверхъестественное. Нужно рассказать об этих мыслях Киру, как только он вернётся в город. Вот он посмеётся!

Кир проснулся в московской гостинице. Не открывая глаз, он нащупал на тумбочке наручные часы (подарок Мартин). Взглянув на циферблат, он снова прикрыл глаза и застонал. Шестнадцать тридцать восемь! Он нехотя поднялся и сел на кровати. Поискав глазами зеркало и не найдя его в комнате, он направился в ванную.

- Чёрт! Где я был? Что я делал?!

- Судя по виду, то, о чём Минздрав давно предупреждает,- ответил он сам себе.

Одним из достоинств Кира была способность к самоиронии даже в самых невероятных ситуациях. Хотя в последнее время утреннее похмелье для Кира перешло из разряда «невероятных ситуаций» в разряд ситуаций обыденных.

Кир уехал из Петербурга четыре дня назад. Получается, он в Москве уже целых четыре дня! Мартин думает, что он занимается фирмой вместе с отцом. Наврал ей, бог знает что! А на самом деле спит целыми днями в гостиничном номере, а ночи проводит…он и сам не помнил где и с кем провёл последние ночи.

У Кира не было романов на стороне. Во всяком случае, затяжных романов. Но человеческая красота была его величайшей слабостью, и подчас он не мог перед ней устоять. Мартин на этот счёт не обманывалась. Да Кир и не пытался её обмануть. Оба избегали подобных тем, потому что незачем было усложнять то, что и так устраивало обоих.

Разница состояла лишь в том, что Мартин никогда не ревновала Кира, потому что не любила его. Кир же не мог запретить жене того, что с лёгкостью позволял себе. Тем более подобное поведение вполне удовлетворяло его принципам и требованиям морали окружающего общества.

Но при этом Кир безумно любил жену, и потому пришёл бы в отчаяние, если бы у неё появился постоянный любовник. Хотя больше его пугала не столько физическая близость, сколько то, что Мартин может любить кого-то другого. Но с недавних пор Кир смутно начал сознавать, что, несмотря на то, есть ли у Мартин кто-то или нет, его, Кира, она не любит. Возможно, и не любила изначально. Подобная гипотеза и довела его до этого отеля, где он сидел, в отчаянии обхватив голову руками.

Углубляясь всё дальше в прошлое, то и дело возвращаясь в то время, когда он только начал осознавать свою болезненную привязанность к Мартин – первую глубокую привязанность в его жизни, он сильнее убеждался в том, что любовь его никогда не была взаимной.

Да и было ли это любовью даже с его стороны? Да, вероятно. Хотя он и сам до сих пор не понимал, как Мартин могла вызвать подобное чувство. Не то чтобы она не была привлекательной, но и поразительной красотой не отличалась. Скорее её можно было назвать милой или обаятельной, но никак не красивой. Она явно не была умна. Поначалу Кира поражало её безразличие к искусству. За пять лет совместной жизни он так и не понял, способна ли она испытывать пусть не любовь, но хотя бы сильную страсть к чему-либо.

Последние пару месяцев она почти ни к чему не проявляла интереса. Кир приписывал это её охлаждению к нему, и, боясь, что она со дня на день предложит развестись, сбежал из города под предлогом помощи отцу в управлении фирмой. На самом деле Кир в подобных делах ровным счётом ничего не смыслил, но Мартин даже не задумалась о сомнительности этой поездки, потому что её ничуть не интересовали передвижения мужа.

Теперь, сидя на краешке большой двуспальной кровати, Кир вдруг начал смутно понимать, что Мартин не попросит его о разводе. И не скажет, что больше не любит его. И вообще ничего не сделает. Ей просто всё равно. И от этого безразличия Кир страдал ещё больше, чем если бы ему предпочли другого.

Мартин стояла перед открытым холодильником, раздумывая над меню ужина. Она весь день наслаждалась одиночеством, и ночь рассчитывала провести за чтением допотопного романа. Конечно, лучше было бы сейчас находиться в загородном доме, но одна она чувствовала себя там как-то неуютно. Кир задерживался с возвращением. Её это не то чтобы беспокоило, но что-то в самом его отъезде смущало, оставляло неприятное ощущение. «Может, у него появился кто-то? Нет. Он бы сказал». Последнее время он вёл себя странно. Стал слишком внимательным, предупредительным. Одно время Мартин казалось, что он таким образом извинялся за какой-то одному ему известный грех. Потом она с ужасом заподозрила, что он хочет её бросить. Несмотря на отсутствие в их отношениях любви как таковой, Мартин была привязана к мужу и не хотела лишиться его общества. В то же время она совсем не замечала страданий Кира, которые становились всё более очевидными даже для малознакомых людей. Частично это происходило из-за того, что Мартин не подозревала в муже никакой глубины чувств, а как следствие, и тяжких душевных мук. Частично же из-за её нежелания заниматься чьими-либо проблемами, кроме своих. Потому, уделив пару минут на молчаливое сострадание и формальную «молитву», и, тем самым выполнив свой долг как жены и человека, с лёгкостью переключилась на приятные мысли о предстоящем вечере наедине с собой, книгой и десятком бутербродов.

Мартин поставила тарелку с бутербродами на кровать и уже собиралась приступить к выбору книги, когда раздался дверной звонок. В первую секунду она подумала, что вернулся Кир и приехал за ней, чтобы вместе поехать домой. В их общий дом. Эта мысль показалась такой приятной и заманчивой, словно, только этого она и ждала с самого утра. Поэтому лицо Мартин выразило смесь удивления и досады, когда за дверью оказался не Кир, а Володя. В руке у него был букет, а на лице снова такое смущённое, неуверенное выражение, что Мартин невольно улыбнулась.

- Проходи.

- Мартин, я… Простите, что я так, без приглашения. Я вам не помешал?

Он торопливо извинялся, пытался как-то объяснить своё появление, но Мартин уже поняла, что он очарован ею. Тем не менее, она не относилась к так называемым женщинам-вамп, воспринимающим покорённое ими сердце как победу в шахматной партии. Ей это льстило, но не более. Ей не была свойственна жестокость, поэтому не хотелось обижать Володю. Да и после его появления перспектива вечера в одиночестве перестала казаться такой заманчивой.

Володя наконец успокоился и сел за стол. Мартин поставила чайник.

- Красивые цветы из красивых рук…- шептала она, прижимая к груди букет.

Цветы действительно были красивы. Она даже удивилась, как это Володя смог выделить такие деньги из жалкой студенческой стипендии. Оставив в покое цветы, она устремила взгляд на незнакомого ей человека, однако, сидящего за её столом. Так смотрят на незнакомый предмет, назначения и функций которого ещё не знают: с интересом и опасением. Что мог этот мальчик принести в её налаженную систематизированную до мелочей жизнь? Хотя, собственно, что такого уж налаженного в её жизни? А уж никакой системой в ней и не пахло. Единственным «постоянным Авогадро» в этой жизни был Кир. Но разве мог мимолётный романчик (даже если он и случится) разрушить эту прочную, как казалось, нерушимую связь с Киром?

Мартин поймала себя на мысли, что неприкрыто разглядывает Володю. Но не залюбоваться им было невозможно. Теперь она увидела, что он был не просто молод, не просто красив. В нём чувствовалась некая жизненная сила, излучающая теплоту и мягкость, притягивающая к её обладателю. Внешние данные Володи вызывали восхищение. Густые каштановые волосы, обрамлявшие его лицо, казались мягкими и непослушными. Некоторые пряди волнами спадали ему на лоб. Кожа была матовой. Учитывая то, что уже ноябрь подходил к концу, эта матовость, сперва сошедшая за загар, видимо, была естественным её оттенком. Серые глаза светились нежностью, из них струилось что-то светлое и пока непонятное Мартин.

- Вы очень красивая, Мартин,- он впервые заговорил с ней смело, открыто.

Мартин вдруг почувствовала себя зеркалом, как Кир. Пока мутным, заросшим в паутине. Но, когда она смотрела в лучистые глаза этого человека, слушала его голос, она отражала его всего, его красоту, его влюбленность в неё.

Как и пару дней назад, за завтраком, она перегнулась через стол и поцеловала Володю. Но теперь она сделала это не вследствие случайного порыва, а словно придя к определённому решению. В этот момент она подумала, что не в последний раз целует это открытое, податливое лицо.

- У тебя кто-нибудь есть?

Мартин лежала на плече у Володи и рукой перебирала его волосы. «Какое это имеет значение?» Вопрос показался ей нелепым и вызвал раздражение. Кир должен был вернуться три дня назад. Это был крайний срок. При этом выяснилось, что отец понятия не имел о его пребывании в Москве. Ложь Кира поразила Мартин. Он сбежал. Сбежал от неё, от семьи, ото всех. В ней поднималось возмущение, как только она начинала думать о причинах отъезда мужа и задержке его возвращения. И потому она упорно отгоняла от себя эти неприятные мысли.

- Я замужем,- наконец ответила она.

- Ты любишь его?

Вопрос Володи застал её врасплох. Сама она боялась задавать себе подобные вопросы. «Любите ли вы Брамса?» Нет, она не походила на Поль. И жизнь её не походила на романы Саган. Однако, как и Поль, она колебалась с ответом. «Любите ли вы Кира?»

Кира рвало. Вчера отец приехал за ним в отель, где он отключился после очередной изрядной дозы алкоголя. Хозяин отеля был вынужден ему позвонить. Вероятно, они знакомы. Если бы он не приехал вчера, уже сегодня утром газеты пестрели бы скандальными заголовками, где, несомненно, фигурировали бы имя Кира, его отца и пристрастие Кира к наркотикам в различных вариациях. Отец бы ему не простил. Он и теперь не простит.

- Он думал, я под ЛСД! Неужели я похож на наркомана?- бормотал Кир, сползая на пол в туалете.- Я ПОХОЖ НА НАРКОМАНА?!- заорал он на все три этажа родительского дома.

Послышались отдалённые шаги. Отец подошёл к нему и наградил звонкой пощёчиной.

- Какого чёрта! Я спрашиваю, какого чёрта ты вопишь на весь дом?! Ты спрашиваешь, похож ли ты на наркомана? Ты похож на ничтожество, мерзкое ничтожество,- сдерживая гнев, проговорил отец.

Кир закрыл лицо руками и лёг на пол.

- Ты жалок, Кирилл. Жалок,- уже спокойно произнёс он.

Кир сел в машину. Обхватив руками руль, он мельком взглянул в зеркало заднего вида. На него смотрели зеленоватые, миндалевидной формы глаза. В них уже не было прежнего

лихорадочного блеска, который так привлекал к нему первокурсниц пять лет назад. Да что говорить, тогда не только первокурсниц эти глаза сводили с ума. Теперь же под ними пролегли тёмные круги, и веки немного припухли.

За эти две недели Кир заметно похудел. От этого черты лица стали более резкими: сильнее проявились скулы, заострился нос.

Он достал из пачки сигарету. Глубоко затянувшись, он откинулся на сиденье и выпустил дым в своё отражение. Презрение отца словно вернуло его к реальности. Он отчётливо осознал, что так продолжаться не может, но что необходимо сделать, чтобы что-то изменить, он тоже не знал. Киру было двадцать шесть лет. Он чувствовал себя больным, старым и ни на что не способным.

Мартин посмотрела в окно. На улице сгущались сумерки. Темнело теперь совсем рано. Температура поднялась до плюсовой, и снег таял, не успевая выпасть. Монотонный, непрерывный звук капающей с крыши многоэтажки воды, наводил тоску. Противостояние Петербурга зиме продолжалось.

- Надеюсь, погода ещё переменится,- произнёс, проснувшись, Володя,- не хотелось бы встречать Новый Год без снега.

- А ведь и правда.

Мартин совсем забыла про Новый Год. С Киром они всегда встречали праздник за городом в компании друзей. При мысли, что в этот раз его придётся провести в этой пыльной квартирке вдвоём с Володей, ей захотелось плакать. Володя нравился ей, но она уже сейчас знала, что до новогодних каникул этому роману не протянуть. И, несмотря на то, что Володя уже три дня жил у неё, и даже незаметно перенёс на себе часть вещей из общежития, Мартин уже прокручивала в мыслях конец этой любовной идиллии.

За спиной Володя восхищённо рассказывал о книге, которую взял почитать перед тем, как заснул на диване в гостиной. Это была книга Кира. Он забыл её здесь ещё до того, как Мартин переехала к нему в центр города. Это был карманный томик Коэльо. И почему именно она попалась Володе на глаза? Интересно, читал ли её сам Кир или просто носил в сумке? Наверняка, читал. Кир всегда что-то читал. В отличие от самой Мартин. В какой-то момент ей захотелось развернуться и бросить в Володю вазу с уже засохшим букетом, который он же и принёс. Настолько кощунственным показалось ей то, что он рассуждает о книге, которую держал в руках, а возможно, и читал Кир. Но это быстро прошло. Стоило вспомнить о последней выходке Кира, которую он ещё не оправдал.

На днях Мартин позвонил отец Кира и рассказал, как приехал за ним в отель. Как оказалось, последние пару недель этот «золотой мальчик» провёл в беспробудном пьянстве. Хозяин отеля уж было подумал, что дело в наркотиках. Но Мартин знала, что Кир никогда не употреблял даже самых безобидных из них, если наркотики вообще можно назвать «безобидными». Тем не менее с Киром что-то происходило. По словам его отца, он, едва очухавшись и протрезвев, уехал из родительского дома в неизвестном направлении. С этого момента прошло уже четыре дня. Мартин ждала, что он со дня на день заявится сюда или хотя бы поедет домой. Но она каждый день звонила за город, а Кир не появлялся и даже не звонил. Родители беспокоились. Даже сама Мартин задумалась, не пора ли бить тревогу. Впервые перед ней так явственно встала угроза потерять Кира.

Володя стоял у плиты и, с видом кулинарного мастера, разбивал яйца о краешек сковородки. Он повернулся и посмотрел на Мартин. Она читала тот самый злополучный томик Коэльо. Ему казалось, он всё держит в руках. Мартин привыкала к нему, и, если её муженёк будет продолжать благополучно спиваться, не открывая при этом своего местонахождения, вскоре она перестанет ждать и часами висеть на телефоне.

Прошло ещё два дня. От Кира по-прежнему не было никаких вестей. Мартин почти перестала спать. Ей всё время снилось, как её ведут на опознание трупа мужа. В глубине души она уже почти поверила, что он мёртв. Она почти смирилась с этим. Володя же становился всё веселее, и, стараясь отвлечь её от мыслей о Кире, сам того не подозревая, ещё глубже вгонял её в меланхолию. Его постоянное присутствие в доме начинало раздражать Мартин. Она со дня на день собиралась с ним порвать.

Кир остановил машину у старой многоэтажки, где когда-то жила Мартин. Она и сейчас была там. Он это знал. Она всегда жила там, когда он уезжал из города. Он понятия не имел, что ей наговорил отец. Скорее всего, правду. Отец не имел склонности к преувеличениям, но и без них, красочней не распишешь.

Кир вышел из машины. Накрапывал мелкий дождик. Дороги совсем размыло. Стоит быть внимательнее за рулём. Он достал сигарету из пачки и несколько минут молча смотрел на знакомое окно. Вспомнив про сигарету, он закурил. Кир тянул время, не решаясь подняться. Крупная капля дождя с шипением потушила сигарету. «Фатум»,- подумал Кир и решительно направился к подъезду.

- Володя! Принеси мне салатовое полотенце!

Мартин сидела в ванной, подставив голову под струю горячей воды. Володя вошёл в ванную с полотенцем в руках. Она, не поднимая головы, взяла у него полотенце.

- У тебя мозги нагреются, малыш,- с улыбкой произнёс Володя.

Мартин по-прежнему молчала. Володя с минуту постоял рядом, и, поцеловав её мокрые, горячие от воды волосы, вышел.

Мартин вздрогнула от дверного звонка. Она отвела кран в сторону и прислушалась. Послышались удручённые шаги из кухни. Вот Володя повернул ключ. Вот он открыл дверь… Она с головой погрузилась в воду.

Она почувствовала, как кто-то дотронулся до ёё плеча. Что-то болезненно сжалось внутри от этого прикосновения. Не открывая глаз, она вынырнула из воды и бросилась на шею Киру. С неё ручьями лилась вода, а он хохотал своим серебряным смехом, в передышках целуя её шею, виски, веки. Она вдыхала запах его влажных волос и в тот момент смогла бы без колебаний ответить Володе на его вопрос. «Любите ли вы Кира?». «Да, чёрт возьми. Да!»

Володя, бессильный что-либо сделать, пропустив Кира в ванную, так и остался стоять в прихожей. Так же, как и для Мартин, то было для него чем-то вроде момента откровения. Он понял, что всё кончено. Теперь он должен уйти. Наступило состояние ступора. Но невероятным казалось не оставить Мартин. Инстинкт самосохранения не позволял рассудку останавливаться на этой мысли. «Оставить Мартин»… Володя вдруг вспомнил, что до того, как пришёл этот красивый молодой человек, которого Володя, кстати, представлял совсем иначе, он готовил что-то на кухне. Что же он готовил? Оно, вероятно, уже подгорело… Мартин опять будет кричать, что он испачкал новую теффалевскую сковородку…

Он улыбнулся, представив кричащую Мартин, и вернулся на кухню.

Откинув руку, Кир уткнулся во что-то мягкое. «Что-то» при этом застонало и перевернулось на живот. Он нерешительно приоткрыл глаза, и, убедившись, что он действительно дома, и рядом спит его любимая Мартин, расплылся в улыбке. Он обнял тёплое сонное тело, и, обхватив её кисть своими тонкими цепкими пальцами, принялся целовать её пальцы. Она подняла голову от подушки и открыла глаза. Она улыбалась. Киру захотелось сказать ей, как сильно он её любит, и, что будет любить ещё сильнее, как он был несчастен без неё и как счастлив теперь, но где-то на полу затрещал мобильный. «Фатум»,- мысленно заключил он.

Мартин неуверенно шла по улицам, то и дело посматривая на названия. Она шла к Володе, чтобы отдать ему вещи. Как оказалось, она совсем ничего не знала о нём. Ни адреса, ни телефона. Она сама никогда не нашла бы его. Как обычно, обо всём позаботился Кир. «Похоже, то, что надо»,- подумала Мартин, увидев название улицы.

Почему то она была убеждена, что ей откроет сам Володя. Как ни странно, она даже не допускала мысли, что он живёт не один. Однако, подойдя к двери, она отчётливо услышала музыку. Она замерла, прислонившись к замочной скважине. Музыка была протяжной, плачущей, дождливой. Казалось, она приближалась. Звуки всё нарастали, становились решительнее, громче, ритм учащался, словно сердцебиение неизвестного существа… Внезапно дверь открылась. Мартин, смутившись, подняла голову и нерешительно взглянула на того, кто её открыл. На неё смотрел молодой мужчина, пожалуй, её ровесник. Телосложением и лицом он напоминал Володю, но был значительно выше и изящнее. Глаза были жёстче, темнее. Волосы, такие же, как и у Володи, спускались до плеч. Взгляд был колючим и даже недобрым.

- Кто вы такая?

Мартин совсем растерялась и только открывала и закрывала рот, напоминая выброшенную на берег рыбу.

- Вы немая?

Лицо незнакомца приобрело снисходительно-нетерпеливое выражение.

- Я… я к Володе…- наконец ответила Мартин.

Он удивлённо поднял брови и отошёл от двери, пропуская её внутрь.

- Только его сейчас нет.

Мартин начинала приходить в себя после удивительной музыки, создаваемой, по-видимому, этим самым молодым человеком и скрипкой, которую он держал в руках. В квартире, очевидно, кроме него, никого не было.

- Зачем же вы впустили меня?

Юноша не ответил, положив скрипку (которую и не выпускал из рук) на плечо и уже было занёс смычок, когда Мартин снова задала вопрос.

- Когда вернётся Володя?

Парень на мгновение закрыл глаза, явно подавляя сдерживаемый гнев.

- Дамочка, я не нянька, и не информбюро по местонахождению моего брата. Я тут на скрипке играю. Не сочтите за дерзость, заткнитесь на десять минут, а то у меня пальцы дрожат от вашего голоса.

Мартин покраснела от унижения. Так вот он кто. Брат Володи. Они похожи. Только в Володе больше жизни, а этот, словно весь покрытый паутиной…

Звук, вышедший из под смычка, прервал мысли Мартин. Она мгновенно забыла о грубости молодого скрипача и вся отдалась его музыке. Она чувствовала себя змеёй, танцующей под флейту своего факира.

Музыка резко оборвалась, и Мартин очнулась. Скрипач смотрел на неё с самодовольством и насмешкой. В голове пронеслись пушкинские строчки: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь…» Мартин вдруг осмелела. Она открыто взглянула ему в глаза. Впервые она видела такие глаза: тёмные, ясные, изнутри освещённые гением, глаза цвета мокрого асфальта.

- Вы прекрасно играете. Как вас зовут?

Скрипач опустил смычок и бережно положил скрипку в футляр. Только сейчас Мартин заметила, что в комнате нет никакой мебели, кроме кровати. Но почти весь пол был скрыт под стопками книг, возвышающимися чуть ли не до потолка.

- Можете звать меня, как захотите.

Мартин молчала. Ей опять предлагали игру в выдуманные имена. Снова прозвища и ни капли искренности. Всё снова строить на лжи. Парень, словно прочитав её мысли, подумав, всё же назвал своё имя.

- Андрей.

Дождь прекратился, но небо по-прежнему оставалось пасмурным, а тучи с каждым днём сгущались всё сильнее. Мартин шла по знакомому маршруту. Теперь этот путь она могла бы пройти с закрытыми глазами. Путь от их с Киром дома до квартиры Андрея. Теперь это не было квартирой Володи или даже квартирой Володи и Андрея. Володи не существовало для неё больше. Был только Андрей. И, конечно же, Кир.

В тот день, когда Мартин впервые увидела Андрея, она была так искренне восхищена его игрой, что он предложил ей прийти снова, если она захочет услышать его скрипку. И вот уже в течение недели Мартин каждый день сразу после завтрака бежала в бедную, тёмную квартирку, чтобы услышать, как в длинных и тонких, как у Кира, руках Андрея, смычок заставляет скрипку то плакать, а то безумствовать по воле угрюмого скрипача.

Один раз она взяла с собой Кира. Результатом их встречи стало появление у Андрея прозвища, которым Кир наградил его в первую минуту пребывания в комнате. Ги. Оно удивительно подходило Андрею и, казалось, даже отражало его характер. Мартин в очередной раз подумала о справедливом сравнении Кира с зеркалом. В своих прозвищах он тоже будто бы отражал душу человека. «Ги» отразило и скрипку, и книги, и шелковистые кудри, и талант.

Андрею новое имя понравилось, и он решительно потребовал отныне всегда назвать его так. Кир был невероятно доволен, а Мартин пообещала исполнять все прихоти чудаковатого скрипача, которого втайне уже считала своим протеже.

На самом же деле Кир и Ги внушили друг другу невероятную антипатию. В этой взаимной неприязни Кир напоминал Мартин гибкую пантеру, норовящую укусить противника едким словцом, а Ги – ядовитую змею, которая чаще шипела, чем кусала.

Кир, бесспорно, признавал необыкновенный талант Ги, но талант этот и был одной из причин холодной войны между ними. Плохо скрываемая зависть не обладающего дарованиями Кира, вызывала открытое высокомерие Ги. Кир же, в свою очередь, презирал скрипача за грубость и отсутствие каких-либо манер.

В связи с перечисленными причинами, Мартин старалась по возможности сократить количество их встреч, но сама уже и дня не могла прожить без божественных звуков скрипки. На тот момент она ещё не решалась признаться себе, что ей стала необходима не скрипка, а сам Ги.

До определённого момента Мартин была равнодушна к искусству во всех его проявлениях. Но мрачный, молчаливый Ги, представлявший единое целое со своей скрипкой и со своей музыкой, разбудил в ней нечто новое, что заставляло её часами сидеть посреди его комнаты, глядя, как он играет или читает, положив скрипку на колени.

Впервые идея отражения кого-то в себе захватила её настолько полно. Она настолько поддалась очарованию Ги и его музыки, что начала задыхаться в его образе. Она постепенно растворялась в нём. Всю свою возможную энергию она отдавала ему, а он жадно поглощал её, выплёскивая впоследствии в своей музыке.

Ги был своего рода феноменом, существом необыкновенным. В нём совместились априори несовместимые гений и злодейство, но, спустя пару недель, которые Мартин провела почти не отходя от него, так он позволил ей ночевать в гостиной на скрипящей кушетке, она всё ещё замечала только его гений.

Между тем Ги был страшным неврастеником. Долгие часы молчания внезапно сменялись вспышками ярости, а затем снова переходили в угрюмую задумчивость. Во время одной из подобных вспышек он ударил Мартин. Его лицо в этот момент, с выступившими на лбуголубоватыми венами, искажённое то ли злобой, то ли страданием, привело Мартин в такой ужас, что она выбежала из квартиры и следующие два дня не появлялась там.

Киру она так ничего и не сказала. Он бы, конечно, объяснил Ги правила обращения с женщиной, но Мартин его больше никогда не увидела бы. Этого допустить она не могла, и через два дня сама вернулась к Ги.

Когда она вошла, он играл. Глаза его, как обычно в такие моменты, были блаженно прикрыты, ресницы слегка дрожали. Мартин молча дождалась, пока он остановится. Положив скрипку, он лёг на кровать, будто истратил все силы. Казалось, он даже не дышал. Мартин подошла и села возле кровати, руками обхватив его ноги. Ги не просил у неё прощения за свой удар. Он опустился рядом с ней и так сильно сжал её виски, что она поморщилась от боли. Приблизив к её лицу своё, он замедлил своё дыхание, чтобы дышать в такт с ней. Он прижался губами к её щеке, затем к подбородку. Губы у него были горячие и сухие. Они сидели на полу: она плакала, а он целовал её, как могут целовать только сумасшедшие.

Вечером после этого у Мартин случилась истерика, что-то вроде нервного припадка. Она рыдала и в исступлении бросалась на Кира, который тщетно пытался её успокоить. Ги словно передавал ей по капле своё безумие.

Ги никогда не вспоминал об этом. Он продолжал, как и прежде, а может и лучше, играть на скрипке. Иногда он с болезненной нежностью сжимал её и гладил, бормоча себе под нос что-то невразумительное. Тогда он выходил из комнаты, словно стремясь скрыть какую-то глубокую, тайную связь со своим инструментом. Мартин скрывала свои слёзы и безграничную зависть к лакированному куску дерева, граничащую с ревностью.

В последнее воскресенье перед Новым Годом семейство Кира обыкновенно устраивало что-то вроде зимнего бала. Дамы в гипюре и капроне, мужчины с бабочками, классическая музыка и реки шампанского. Среди приглашённых были родственники и близкие друзья семьи. В этом году благодаря слёзным мольбам Мартин в список были включены Ги и его скрипка. Правда, в благодарность Ги должен был весь вечер радовать гостей своей игрой, что привело его в глубочайший восторг, потому что он бы не смог ни разу за вечер не коснуться струн смычком.

С приближением выходных Кир всё больше и больше нервничал. Он уже подумывал отказаться от приглашения родителей, но почему-то боялся отпускать Мартин одну с этим чокнутым музыкантом. Её болезненная страсть к Ги начинала серьёзно беспокоить Кира. Но, с самого начала разглядев в скрипаче бешеную страсть к музыке, он до сих пор не уловил в нём ни малейшего влечения, а уж тем более чувства к Мартин. Он был не способен дать ей что-либо кроме возможности созерцать свой гений. Ги был пустым сосудом, до краёв запо